- Мой грех, мой и ответ, - покорно пожала она плечами.
- Да, но ты должна будешь жить с таким мерзавцем.
- Я?.. Никогда! - гордо выпрямилась Ольга.
- То есть, как же так, однако?
- А, это уже мое дело.
- Но и его, полагаю. У него будут известные права на тебя, каку мужа.
- Повторяю тебе, - настойчиво подтвердила она, - я должна быть графиней Каржоль де Нотрек, а там уже, в остальном, предоставь распорядиться мне, как знаю. Ни тебя, ни себя я не обременю его особой.
Старик еще раз задумался.
- Так как же, папа? Могу я рассчитывать на тебя?
- Делай, как знаешь, - развел он руками. - Господь с тобой! Мне, как отцу, бросать тебя, конечно, не приходится. Нужна моя стариковская помощь, я готов. В случае чего, и сам на барьер вытяну этого негодяя!
Решено было втроем ехать в Кохма-Богословск, а там… Там уже видно будет.
Стали готовиться к отъезду. Генерал взял, по текущему своему счету, из банка две тысячи рублей на дорожные и иные расходы. Он понимал, что медлить с этим делом нельзя - Ольга ходит на шестом месяце, - и удивлялся только самому себе, как это он, старый дурак, до сих пор не догадывался, в чем дело, а только радовался, что дочка-де так полнеет, здоровеет, значит, слава Богу. - Вот-те и поздоровела. А ведь после анонимного-то письма, кажись, не трудно было бы раскрыть глаза себе. Так вот, поди ж ты, слепота какая! - и во сне даже не допускал подобной возможности.
* * *
Через день после этого, неожиданно для старика, но вполне жданно для его дочери, приехал к ним из Петергофа в двухмесячный отпуск родной племянник генерала, корнет Засецкий, большой приятель Ольги, с которым она одно время росла в своем детстве. Незадолго до предложения Аполлона, явившегося для нее совершенной нечаянностью, Ольга предполагала осуществить свои замысел именно с помощью кузена Жоржа, и потому, по секрету от отца, написала к нему в Петергоф, чтобы он непременно брал возможно более продолжительный отпуск и как можно скорее приезжал к ним в Украинск, так как присутствие его здесь серьезно составляет для нее вопрос почти жизни или смерти; отец ничего-де пока не знает об этом, а в чем дело, она объяснит на месте. Кузен Жорж не заставил долго ожидать себя и явился к дяде как снег на голову, не предупредив о себе даже телеграммой, потому что Ольга попросила его не делать этого. Хотя роль, предназначавшаяся ею для Жоржа, была отдана теперь Аполлону, как наиболее подходящему для сего человеку, но раз кузен уже приехал, тем лучше: у Ольги вместо двух будет трое защитников. Гвардеец сразу же сошелся с уланом, как добрый малый и товарищ по оружию, а Ольга объяснила Аполлону, что надо и его посвятить в дело, тем более, что отъезд отлагать нельзя, да и "положения" своего перед ним не скроешь, и наконец - не оставаться же ему одному в Украинске. Авось-либо и он на что-нибудь пригодится.
- Превосходно! - согласился поручик. - Взять, непременно взять и его! Вдвоем-то мы как приступим к его сиятельству такими архангелами, да еще с генералом в резерве, - много разговаривать не станет.
Мадам Лифшиц, между тем, продолжала с заднего крыльца навещать по утрам Ольгу и, таким образом, находилась в курсе всего, что делается в генеральском доме, помогала ей даже в приготовлении к дороге и знала заранее предназначенный день отъезда.
- А што, маво милаго барышню, и когда ж мадам Лифшиц не хорршаво совет вам давала?.. Ага!.. Ви только слушийте мадам лифшид, и у все гунц-хипш будет!.. Зер хипш! Вот посмотритю!.. Бо мадам Лифшиц любит вас, как свово дитю.
И после каждого своего визита к Ольге, она аккуратно захаживала, с заднего же крыльца к Абраму Иоселиовичу Блудштейну, "до габинету", и секретно докладывала ему о положении дела. Тот уже заранее потирал себе руки от удовольствия, - как все это пока хорошо налаживается, - ну, точно бы они по нотам разыгрывают его музыку!
Спустя около недели после того, как в генеральском доме произошло решительное объяснение, четверо спутников экспромтом нагрянули в Кохма-Богословск, где Мордка Олейник, вовремя извещенный Блудштейном, уже два дня поджидал их, бегая каждый раз на станцию к приходу пассажирского поезда.
III. ПО-КАВКАЗСКИ
Мы оставили наших путников за чаем и закуской в нумере генерала Ухова, в тот момент, когда "нумерной" доложил его превосходительству о приезде полицеймейстера. За несколько минут перед этим, все они с живейшим интересом внимали Аполлону Пупу, который, в отличнейшем расположении духа, сообщал им целый ворох новостей о Каржоле, только что почерпнутых им из рассказов Мордки Олейника. Генерал однако слушал скептически, далеко не разделяя розовых надежд поручика, воображавшего, что теперь все пойдет прекрасно, лишь бы поскорей захватить Каржоля. Он понимал, что, сколь ни подробны Мордкины сведения, сколь ни близки они, пожалуй, к истине, но одних только этих "сведений" слишком еще недостаточно для того, чтобы немедленно же приступить к надлежащему действию в совершенно чужом и незнакомом городе. - Что ж из того, что Каржоль открывает где-то там завод, или ухаживает, в ущерб полицеймейстеру, за какою-то судьихой?! - Тут главный вопрос в стратегии - с какой стороны ловчее подойти, чтобы прямо взять этого быка за рога и принудить его венчаться немедленно без отговорок и отвиливании. Для этого, конечно, нужен прежде всего целый план, и план настолько хорошо и верно рассчитанный, чтобы не получилось ни малейшей осечки. А такого-то плана и не имелось еще в голове ни у генерала, ни у его спутников. Поэтому генерал даже впал в ипохондрическое настроение, полное мрачных сомнений. Он стал испытывать такие сомнения еще в дороге, и чем ближе подвигался к цели, тем сильнее начинал глодать его этот червяк, но генерал хранил пока свои думы про себя, даже боялся высказываться, чтобы не раздражать и не печалить преждевременно Ольгу, у которой и без того на душе было несладко. Но тут его уже, что называется, прорвало: не совладал с собой и высказался весь наружу. - "Заставить!" Легко сказать "заставить", но как это исполнить на деле?.. Не возьмешь же человека за шиворот и не потащишь прямо к аналою! Да и аналой-то надо еще наперед приготовить - попа найти, который согласился бы… Дуэль;- Прекрасно. А если этот негодяй как-нибудь извернется и улизнет из города до дуэли, даже раньше объяснения с ним, чуть лишь пронюхает о приезде генерала с ассистентами? - Ведь это так возможно, особенно в таком городишке, где каждый шаг на виду у всех, и где поэтому приезд их не может остаться тайной, а стало быть и молва о нем легче легкого дойдет до Каржоля, пожалуй, прежде еще, чем тут успеют сообразить насчет плана. Генерал тем более чувствовал себя не в духе, что теперь по прибытии на место, ему вдруг представилось с поразительной для него самого ясностью - насколько, в самом деле, легкомысленно была задумана и исполнена сгоряча вся эта поездка, и насколько нелепо было ему на старости лет, поддаться сумасбродной идее своей дочки, не взвесив наперед всех шансов за и против ее осуществления. Там, в Украинске, под влиянием Ольги и в пылу собственною негодования против Каржоля, это "заставить" казалось ему не только осуществимым, но и довольно легким делом - возьмем, мол, да и заставим! - Но тут, на месте, оно превратилось в огромный знак вопросительный. Как его заставишь?.. А если не удастся, тогда что?.. В Украинск вернуться на смех добрым людям, - поехали-де не по что, приехали ни с чем! Здравствуйте!.. Вся эта затея казалась ему теперь более чем сомнительной, даже глупой, и он чувствовал себя в дурацком и беспомощном положении. - Ну, вот и приехали, и сидим в каких- то "московских нумерах", ну, и узнали, положим, кое-что, - а дальше-то что же?.. Не к судьихе же этой обращаться за помощью и советом!.. Но к кому-нибудь да надо, - надо непременно, без этого не обойдешься. К кому же?!.. Если бы еще тут был хоть один знакомый человек более или менее своего круга, или если бы можно было, по крайней мере, предварительно пожить здесь несколько дней в полнейшем инкогнито, поосмотреться, поразмыслить, - но ведь об этом и думать нечего! Ольга и слушать никаких резонов не хочет, - наладила себе одно "сейчас" да и баста! - Сейчас-де отправляться всем к Каржолю на квартиру и ждать; или же пускай Аполлон Михайлович отправляется один и поджидает его приезда на улице, около дома, и когда даст нам знать, - мы все и нагрянем. Генерал только руками отмахивался, точно бы от назойливых мух, жужжащих у него над ушами.
- Это только в водевилях так бывает! - говорил он с горечью и досадой.
- Ну, да однако что же иначе? - раздраженно возражала ему Ольга. - Раз, что мы уже здесь, сидеть и ждать сложа руки еще глупее!
В эту-то минуту как раз и вошел "нумерной" с докладом.
- Кто такой, говоришь ты? - с неудовольствием обернулся на него Ухов.
- Полицеймейстер здешний… Вашему превосходительству представиться желают, - повторил тот у дверей, понижая голос до какой-то особенной таинственности, проникнутой почтительностью.
- Эх, черт возьми, вот уж некстати! - досадливо проворчал про себя генерал. - Тут едва кусок в рот, а он "представиться"… Скажи, что я извиняюсь… А впрочем, - передумал он вдруг, - постой… Где он?
- Тут-с, в колидоре дожидаются, - еще таинственнее кивнул тот на дверь головой и глазами.
- Хм… в коридоре?.. Нечего делать, проси!
Генерал хотя и был недоволен, что посторонний человек набивается к нему со своим визитом в такую неподходящую минуту, но в то же время, как "отставной", он остался в душе приятно польщен изъявлением такой "аттенции" к своей превосходительной особе, тем более, что отставные на этот счет у нас далеко не избалованы. Это даже предрасположило его в пользу "почтительного" полицеймейстера, да и кроме того, генерал сообразил, что авось-либо он может быть в чем-нибудь полезен "по делу".
В комнату вошел представительный и несколько дородный мужчина - что называется в провинции, "бэль-ом", - лет сорока "с хвостиком". Это был высокого роста курчавый брюнет, с высокоподстриженным, воловьим, красным затылком, и тщательно расчесанными, надушенными подусниками, которые вполне можно было назвать роскошными. Полицейский мундир его, с гражданскими жгутами вместо погон, был украшен несколькими орденами и, в том числе, крестом за покорение Кавказа.
- Позвольте иметь честь представиться вашему превосходительству, - заговорил он несколько катаральным, но приятным баском, щелкнув по-военному шпорами. - Надворный советник Закаталов, местный полицеймейстер… Узнав о прибытии вашего превосходительства, счел долгом…
- Очень приятно, - поднялся навстречу ему генерал, с достоинством протягивая руку, - оччень приятно… Прошу извинить, - застаете нас несколько в неглиже, в такой… обстановке, по-семейному… Прошу садиться.
Полицеймейстер снова прищелкнул шпорами.
- Ваше превосходительство, не узнаете меня? - задал он вдруг вопрос, осклабляясь приятно мистифицирующей улыбкой. - Неужели не узнаете?!. А я так вот сразу узнал вас.
На лице генерала отразилось некоторое замешательство, вместе с вопрошающим недоумением.
- Позвольте… виноват, - пробормотал он, пожимая плечами. - Судя по вашему кавказскому кресту, вероятно, мы с вами когда-нибудь на Кавказе встречались?
- Так точно, ваше превосходительство. Не изволите ли припомнить, когда вы еще командовали 1-м батальоном Шушенского полка, я у вас в батальоне был юнкером. - Закаталов… Под вашим начальством, так сказать, службу свою начал.
Лицо генерала вдруг озарилось радостью, точно бы он сделал необычайную находку.
- Батюшки-светы!.. Дорогой мой!.. Да неужели это вы?!. Вот встреча-то!.. - И он от всей души заключил "бэль-ома" в свои широкие объятия и расцеловался с ним совсем по-родственному, влепив в его здоровенные щеки три звонких поцелуя.
- Старый боевой товарищ!.. Закаталов!.. юнкер Закаталов!.. Как же, как же! - восклицал Ухов, радушно взяв его за руки и как бы дивясь на него ласковыми глазами. - Вот, уж подлинно гора с горой, говорится… Да какой же вы молодец еще!.. Хо-хо!.. Присаживайтесь-ка к нам, без церемоний, - по-нашему, по-кунацки!.. Позвольте вам представить моих.
И генерал познакомил его с дочерью и офицерами.
- Мне как только доставили ваши виды. - объяснял меж тем полицеймейстер, - смотрю, что такое!? - "генерал-лейтенант Орест Аркадьевич Ухов". - Батюшки, думаю себе, да ведь это мой отец-командир!.. Сейчас же разумеется, мундир на плечи и самолично… самолично-с к вашему превосходительству. Какими судьбами, скажите пожалуйста?
- Ну, о судьбах мы потом. А пока - рюмку водки и… чем Бог послал… по-бивачному. Помните, как бывало в Дагестане-то?.. а?..
Завтрак прошел, как и всегда в подобных случаях: отрывочные и смешные воспоминания о том, о сем, о прежней службе и сослуживцах прерывались разными расспросами о самом Закаталове, о его житье-бытье, о городе Кохма-Богословске, а промежутки между такими разговорами восполнялись обычными врсклицаниями, вроде "так-тос!" "так вот как, батюшка!"- восклицаниями, в сущности, бесцельными, но в общем изъявлявшими обоюдное удовольствие и удивление по поводу столь неожиданной и приятной встречи.
После завтрака полицеймейстер стал уже было откланиваться, но генерал удержал его, сказав, что хочет переговорить с ним по одному делу. Остальные, по самому тону этого предупреждения, поняли, что будут, пожалуй, лишними при предстоящем разговоре и потому удалились из комнаты. От старика не ускользнул несколько удивленный, недоумевающий взгляд, мимолетно орошенный Закаталовым на фигуру Ольги, когда та поднялась со своего места. Он понял причину и значение этого, быть может, нечаянного взгляда, и его невольно передернуло. Затрудняясь первым приступом к такому щекотливому делу, - как и с чего начать, - генерал сам заглянул в коридор - нет ли там кого лишнего - и плотно затворил дверь, А затем, насупясь с серьезным, обдумывающим видом, стал озабоченно и медлительно скручивать себе папиросу. Ему было и неловко, и совестно, и в то же время он чувствовал, что иначе нельзя, что это надо, потому что никто лучше Закаталова не может помочь ему, на первых порах, хотя бы насчет необходимых справок и точных сведений. Надо было превозмочь, переломить самого себя, и - сколь ни трудно - старик решился на это.
- Скажите, пожалуйста, - начал он деловым тоном, - проживает у вас тут некто граф Каржоль де Нотрек, Валентин Николаевич?
Полицеймейстер отвечал утвердительно.
- Вы его знаете сколько-нибудь?
- Как не знать! Очень хорошо знаю. А что?
- Да видите ли… Впрочем, может быть, он вам приятель?
- Приятель, это слишком много сказать, а так, знакомый.
- Как по-вашему, что это за человек?
- По-моему?.. Как вам доложить? - пожал Закаталов плечами, - по-моему, человек легкий и… едва ли обстоятельный.
- Ну-с, а по-моему, просто-таки мерзавец, - резко порешил генерал своим обычным безапелляционным тоном. - Скажите, что он здесь делает? Завод какой-то, слыхал я, открывает?
- Да, анилиновый, на счет купца Гусятникова.
- Хм… А затем?..
- А затем, что ж ему делать? С фабрикантами в мушку играет, жуирует, за барынями ухаживает…
- И только?
Закаталов опять пожал плечами.
- Другого пока ничего не замечено, - сказал он, - по внешности, по крайней мере.
- Хм… Ну, а насчет женитьбы?.. Думает, на ком жениться?
- Насчет женитьбы не слыхал… Впрочем, едва ли думает, - непохоже на то.
Генерал озабоченно потер лоб рукой, как бы облегчая этим внутренние потуги какой-то тяжелой, беспокоящей его мысли. По выражению его лица можно было заметить, что ему очень трудно комбинировать свои дальнейшие вопросы, которых впереди у него еще очень много и которые, тем не менее, далеко не исчерпывают собой главный, заботящий его предмет, а все только бродят вокруг да около, не решаясь, или не зная, как подойти к нему прямо.
- Видите ли, дело вот в чем… Как старый сослуживец, я буду говорить с вами откровенно и, надеюсь, вы мне поможете? - сказал он, наконец, крепко пожав Закаталову руку.
- Готов, ваше превосходительство, - отвечал тот, прищелкнув, с коротким поклоном, шпорами.
Генерал, в явном затруднении, насупясь и нервно поводя скулами, прошелся по комнате.
- Дело очень серьезное, - веско начал он, обдумывая, как бы получше объяснить его и, в то же время путаясь в собственных мыслях, потому что должен был перемогать внутренний конфуз, претящий ему высказать наголо самую суть этого дела.
Полицмейстер, между тем, стоял в полном молчании, изображая всей фигурой своей готовность почтительного внимания, и это молчание смущало старика еще более.
- Н-да-с… очень серьезное… очень серьезное?.. Оно конечно… бывает и хуже, н-но… все же как порядочный человек вы меня поймете, - отрывисто бормотал старик, шагая по комнате и избегая при этом глядеть прямо в глаза собеседнику - Давеча, просматривая наши виды, - продолжал он, круто повернувшись вдруг к Закаталову и чуть не в упор остановясь перед ним, - вы… вы, конечно, заметили, что дочь моя показана девицей?
- Так точно, ваше превосходительство, - с тем же коротким поклоном подтвердил Закаталов.
Н-да… девицей… А между тем, - вы ее видели, в каком она положении.
И для пущей изобразительности, генерал округло развел перед собственным животом руками.
Полицеймейстер промолчал, только состроил очень серьезную, сострадающую мину и скромно потупил взор.
- Н-да-с… Так вот, этим самым ее положением мы обязаны графу Каржолю, - поклонился вдруг Ухов.
Закаталова, при этом имени, точно бы что отшатнуло назад, и он невольно вскинул на генерала изумленные глаза.
- Может ли быть?! Скажите пожалуйста!.. Каржоль?!?
- Да-с, как видите. Сорвал банк и удрал… Тайком удрал, как самый последний трус и негодяй!.. Мерзавец!., мерзавец, говорю вам!
Генерал начинал уже кипятиться и пофыркивать сквозь натопорщившиеся усы. Полицеймейстер сочувственно покачивал головой.
- Что ж теперь делать предполагаете вы? - озабоченно спросил он.
- Хм!.. В этом-то и вопрос, что делать! - Одно из двух: или заставить его жениться, или убить, как собаку, - что ж тут больше! Мы для этого и приехали.
- Первое, конечно бы, лучше всего, - раздумчиво заметил Закаталов, - но… боюсь одного: как бы он не пронюхал да не удрал бы загодя. Если уж удрал из Украинска, пожалуй, удерет и отсюда… Тут надо действовать живо.
- Так, так, - подхватил генерал. - Именно, как вы говорите, живо, немедленно. - Это и моя мысль. - Чтоб и опомниться не успел! Главное, никаких оттяжек и проволочек! Никаких!