M-elle Duclos рассыпалась в благодарностях, мгновенно спрятала письмо и тоже встала, торопясь уйти.
Входили новые гости: толстый офицер и молодой, неприятно красивый штатский, которого Мура громко приветствовала.
- Борисов! Достали ложу?
Саша Левкович вышел за Юрием в прихожую.
- Кто сей? - морщась, спросил Юрий. Левкович не ответил, только повел плечом.
- Приходи ко мне, Саша, пожалуйста. Поговорим.
- Приду. Давно собираюсь. Раз уж из дому вышел - воротился. Как с тобой говорить, когда и самому себе не знаешь, что сказать.
- Ничего. Приди, милый. Я вечера нарочно буду дома сидеть, до двенадцати, тебя ждать. Только в ту пятницу занят, обещал на одно заседание общества "Последние вопросы" пойти. Погляжу, может, речь скажу.
- Да? Где это? - думая о другом, спросил Левкович. Юрий назвал адрес.
- Нет, ты не жди. Застану, так застану. Ты нарочно не жди.
Юрий посмотрел на друга с досадливым сокрушением, крепко пожал ему руку и ушел.
Глава тринадцатая
СВИДАНИЕ
Литта жаловалась брату напрасно: в угрюмом доме, где до нее никому не было дела, она жила свободнее, чем живут иные девушки. Требовалось только приспособиться к графине, слушаться ее в мелочах, и это было не трудно. Никто не интересовался Литтой; с отъезда последней гувернантки она целые дни могла быть одна, когда не приходили учительницы и учителя. Книг у Юрия в комнате было довольно всяких.
За уроками внучки графиня тоже не следила. Когда брали нового учителя, графиня посылала на первый урок свою скромную приживалку, - тем дело и кончалось.
Занятия Литты с Михаилом сложились очень хорошо, хотя немного неожиданно. Михаил являлся утром, скромно одетый, проходил в классную, сидел ровно столько, сколько было нужно. Никаких посторонних разговоров не происходило. Литта оказалась очень способной к математике - и они оба искренно увлеклись занятиями.
У Литты бывали минуты, - хотелось заговорить с ним, спросить… и она робела. Так далеко и холодно, и чуждо глядели синие глаза.
В это утро они занимались решением новой, трудной для Литты задачи. Классная, большая, пустая комната, выходила окнами на двор. Сквозь опущенные белые шторы солнце матово желтило воздух.
Дверь приотворилась. Пожилая горничная в белом чепчике поманила Литту.
Девочка нетерпеливо пожала плечами.
- Сейчас!
Немного удивленная, вышла в светлый коридор.
- От Юрия Николаевича, - тихо сказала горничная.
В доме графини все говорили тихо. Горничная Гликерия, степенная и вымуштрованная, так любила Юрия, что даже имя его произносила громче обыкновенного.
- Записочка вам от них. И барышня там ждут ответа.
- Какая барышня? От Юрочки?
Литта поспешно разорвала конверт. Всего несколько строк:
"Улитка, прими сейчас же подательницу этого письма. Прими в классной, если у тебя учитель мат. - А там видно будет. Она хорошая. Сестра. Буду скоро. Целую, детка. Записку порви".
- Гликерия… Пожалуйста… Он пишет… Проводите эту барышню ко мне в классную. Там учитель, - ничего… На минутку. Нет, нет, - прибавила она, увидев, что Гликерия смотрит обеспокоенно, - Юрий здоров, сам приедет, он только ее просил передать мне две книжки…
Вбежала назад в классную. Разрывая письмо на мелкие кусочки, растерянно заговорила:
- Это брат Юрий… Он всегда так, ничего не объяснит толком… Но уж, верно, нужно. Она сейчас сюда придет…
- Вы заняты? - сказал Михаил, поднимаясь. - В таком случае позвольте мне…
- Нет, нет, она должна сюда именно прийти…
- Но я не могу…
Наташа уже входила. Скромно одетая, в черном. Матовый солнечный свет желтил воздух.
Несколько секунд они с Михаилом молча стояли друг перед другом. Литта, взволнованная, ничего не понимающая, глядела на них обоих.
Неизвестно, на что бы они решились, столкнувшись так нежданно в чужом доме, оба осторожные, оба потрясенные, - если бы Литта не сказала наивно, не зная сама, что говорит:
- Юруля написал, чтобы в классную… Что сестра…
- Так вы знаете? - быстро обернулась к ней Наташа.
И сейчас же подошла к Михаилу, крепко и безмолвно обняла его.
- Это мой учитель математики… Мы занимаемся математикой… - продолжала, спеша, Литта.
Она уже поняла чутьем, что надо объяснять, что Юрий, по своему обыкновению, устроил без лишних слов неожиданность.
Все-таки Наташа не знала, как себя держать, что говорить при девушке. Громадная радость видеть Михаила вдруг куда-то спряталась. Ну, вот она хотела - их столкнули лбами. А дальше?
Записка Юрия к Наташе была еще короче Литтиного письма: "Завтра в 11 часов подите с этим письмом к моей сестре, скажите, что ждете ответа, что вы от меня. Оденьтесь просто, говорите по-русски".
И все. Она, не рассуждая, исполнила. Теперь как же?;
Выручила опять Литта.
Схватила свои тетради. Заторопилась.
- Я пойду в комнату Юрули. Там эту задачу еще посмотрю. Это рядом. А сюда никто не придет. Я сейчас.
Наташа взяла девочку за руку и вдруг неожиданно поцеловала. Литта вся вспыхнула от радостного волнения, от внезапной уверенности, что эта "сестра" - друг. И тихонько выскользнула за дверь.
Наташа и Михаил остались одни.
Глава четырнадцатая
В ЧЕМ ГРЕХ
Юрий не думал быть свободным в это утро. И ночевал не дома. Однако случилось, что около половины двенадцатого он был неподалеку от дома графини; решил заехать на минутку, посмотреть, что там делается. Интересно, как справилась сестренка с его запиской…
У него и тут свой ключ.
Вошел незаметно в свою комнату. Удивился. Сидела Литта, тихо, как мышь, с красными от волнения ушами, пристально глядела в книгу. Вздрогнула, когда дверь отворилась.
- Ах, Юруля! Ну, слава Богу!
Спеша, запинаясь, рассказала ему все. И что они в классной… И уж давно… Она не смеет туда пойти… А скоро завтрак…
Юрий нахмурился.
- Да… Лучше пусть они как-нибудь вечером… Чего ты волнуешься? Я сейчас устрою.
И он пошел в классную.
Через пять минут вернулся с Наташей.
У Наташи блестели глаза, и губы крепко были сжаты.
- Это моя сестренка, - сказал Юрий весело. - Она славная. Вы познакомились?
- Я уж ее полюбила…
И Наташа, светясь внутреннею радостью и новой заботой, опять привлекла к себе девочку.
- Хорошо, а теперь, Улитка, марш в классную, отпусти учителя и приходи ко мне. Простилась с Наташей?
- Ах, до свиданья! Вы уходите? Уходите скорее! Так вас Наташей зовут?
- Не знаю, - улыбаясь, сказала Наташа.
- Да, да… Я понимаю… Только бы мы увиделись еще…
В классной она заторопилась что-то сказать Михаилу и ничего не сумела. Он глядел на нее с нежной добротой и улыбался.
Литта овладела собой и сказала деловито:
- Ваша сестра, верно, не здесь живет…
- Не здесь…
- Так вам с ней у Юрия очень удобно видеться. Особенно вечером. Никого не бывает…
- Мы уже обо всем сговорились, - сказал Михаил. Простился и ушел.
В комнате Юрия Наташи уже не было. Юрий о чем-то думал.
- Литта, - сказал он вошедшей сестре, - ты сделай милость не…
- О, разве я не понимаю!
- Не то, а надо тебе знать, что я теперь в их дела не вхожу, не интересуюсь и тебе не советую. Но, впрочем, как хочешь. Если я позволяю им устраивать у меня свидания и говорю с ними при случае, то лишь потому, что помочь им тут могу, и мне это легко. Не увлекайся и не делай неосторожностей. Вредить другим можно лишь в крайнем, в самом последнем случае.
Литта смотрела на него широкими глазами.
- Вредить? Да разве я не знаю! Никогда нельзя!
- Никогда от глупости, никогда от неосторожности. Никогда для собственного удовольствия. Но вот единственный случай: если приходится выбирать между другим и собой, - то надо, разумно, неизбежно повредить другому, а не себе.
- О, Юра! А если маленький вред себе?
- Никакого. Вред другому - это неприятная глупость, вред себе - это, как бы сказать? Ну грех, что ли…
- Я не понимаю… - начала Литта решительно, но Юрий перебил ее:
- Бросим. Ты достаточно поняла. Будь осторожна. А таких крайних положений, где можно впасть в грех, при удаче легко избегать и следует. Прощай, милая, я завтракать не останусь.
Глава пятнадцатая
САШИНЫ ДЕЛА
Левкович все не приезжал повидаться с Юрием. Зато вертлявая и хорошенькая Мурочка весело прилетела к Литте, не обращая никакого внимания на кислую мину графини. Опять утащила Литту в классную.
- Душечка, вы так все и сидите дома? Какая весна! Уж на островах все зелено. Я вчера туда ездила, вот было весело! Скажите брату, чтобы он с нами поехал и вас взял.
- Я никуда не езжу, - отозвалась Литта угрюмо.
- Да плюньте вы на эту старуху! Что она вас взаперти держит! Юрулька не в вас, он бы не высидел! Ах, какой он смешной! Вы подумайте.
И она подробно рассказала случай с красивой m-elle Duclos.
- Преизящная! Удивительнее же всего, что Юрий уже успел ее куда-то спрятать! Я через два дня пошла в гостиницу, - преинтересная француженка! - вообразите, говорят: съехала и адреса не оставила!
- Почему же вы думаете, что Юрий?..
- Да он же ей какие-то письма у нас писал, давал… рекомендательные, что ли… Обещал потом приехать к ней…
- Потом? Письма? - Литта задумалась и неосторожно прибавила: - А какие у нее глаза?
- Вы ее видели? Красивые глаза, светлые очень.
- Где ж я видела? Я только не понимаю, при чем тут Юрий. Ну и уехала. Да и вы при чем?
Мура засмеялась, но вдруг сделала печальное лицо.
- Боже, какие вы все несносные, скучные! Вот вам бы за моего мужа выйти, кузиночка! Он тоже вечно насупленный, вечно с вопросами… То я не так, это не так… Претяжелый характер!
Литта удивленно посмотрела на нее.
- У Саши? У Саши тяжелый характер?
- Ну да! Еще бы не тяжелый!
Мура соскочила с классного стола, где сидела, присоседилась к Литте, на широкое старое клеенчатое кресло, и начала полушепотом, как барышни секретничают:
- Он невыносимо ревнивый, глупо ревнивый. Не могу же я в траппистки записаться? Я уж такая, как есть. Я не виновата, что мне с ним скучно.
Литта слушала ее в неизъяснимом ужасе. Скучно! Зачем же она замуж выходила?
- И главное, - продолжала Мура, - я такой человек, что пусть лучше он меня не доводит до крайности. Все ему выскажу и уйду. Очень нужно.
- Как уйдете? Да разве вы его не любите? - прошептала оцепеневшая Литта.
- Люблю, люблю… Не люблю… Ах, Боже мой…
Мурочка рассеянно и нетерпеливо прошлась по комнате.
- Почем я знаю? Пусть не надоедает. И такое непонимание! Меня надо понимать… Вот Юрий - это другое дело…
- Юрий понимает?
- Коли я плоха - какая есть! Не я себя такой сделала! Ну, и нечего теперь меня учить. Хуже будет.
Безмолвно вошла Гликерия. Графиня. решила, что неприятная гостья слишком засиделась у внучки.
- Не пойду я к старухе, - заявила Мура, когда горничная вышла. - Мне еще надо в одно место… А вы, пожалуйста, Литта, Юрию этого нашего разговора не передавайте. Я такая горячая. Наболтаю всегда… А он…
- Так отчего же… - начала Литта.
- Оттого! У Юрия последнее время всегда я виновата! Забота, подумаешь, братец! Ну, я не очень боюсь!
Лицо у нее, однако, было испуганное. Литта твердо решила все рассказать брату и пошла провожать гостью.
- А француженка прелестная, - болтала Мура в передней. - Похожа немножко на m-elle Léontine, мою последнюю гувернантку. Только красивее. Ах, Боже мой, вот и Юрий Николаевич!
Юрий, действительно, входил в переднюю. Литта испугалась: ну, теперь эта Мурочка ни за что не уйдет! Однако Юрий понял положение.
- Вы уходите, Мурочка? До свидания. Спешу к графине.
Раздосадованной Муре ничего не оставалось, как тоже выйти.
А Литта побежала за братом, нагнала его в коридоре, спеша, рассказала о Муре и неожиданно прибавила:
- А эта француженка, Юрий, это…
Юрий рассердился:
- Какое тебе дело? Как это скучно и глупо! Неужели нельзя меня оставить в покое? Просто жить нельзя в Петербурге! На Остров ходят, ноют, сюда приду - и здесь то же самое!
Литта побледнела.
- Ты несправедлив, Юра.
Он уже улыбался.
- Да, я несправедлив. Прости, сестренка. Это Сашины дела меня растревожили. Что ж, сам он виноват… - Задумался, потом прибавил: - Я сегодня обедаю у вас. После останусь, отдохну хоть немного.
Глава шестнадцатая
САМОУБИЙЦА
Отдохнуть не пришлось.
Чуть только Юрий после обеда прилег на турецкий диван в своем просторном кабинете, в дверь постучали.
- Студент вас спрашивает, - зашептала Гликерия. - Уж он раз шесть приходил, пока вас не бывало. Прикажете отказать?
- Какой еще студент?
- Длинный такой, бледный. Очень просит.
Юрий махнул рукой.
- Ну, хорошо… Все равно. Позовите.
Вошел Кнорр, мешковатый, темный, как никогда, с потерянными глазами.
- Я к тебе… по делу, - начал он, запинаясь. Чувствовал, что Юрий ему не рад.
- Опять по делу?
- Да… А вернее так, просто… Сам не знаю, зачем. Искал тебя давно, а зачем - не знаю…
Юрий взглянул на него остро.
- Ну, садись, я велю чай подать.
Кнорр сел.
- Не надо чаю… Я так…
- Все равно. С кем видался последнее время? - спросил Юрий тихо, продолжая приглядываться к гостю.
- Видался? Ни с кем. Один был. Всех потерял. Точно все сгинули. Точно сторонятся от меня. Даже Яков этот… ты, впрочем, его не любишь. Я нисколько не жалуюсь, я и прежде близости не искал. А теперь я так утомлен.
Юрий ходил по комнате, морщась от неприятного чувства.
- Ну, что я с тобой буду делать? - сказал он, вдруг останавливаясь. - Ты в таком состоянии, что тебе слова утешения нужны, за ними ты и пришел. А мне слова пустые противны.
Кнорр сидел неподвижно, темный, как мертвец.
- Ведь с тобой ничего не случилось? Если б беда стряслась, подумали бы вместе… А так - чего приходить? Только неприятно смотреть.
Кнорр грубо захохотал. Он был, действительно, неприятен: слишком измученное лицо.
- Ничего не случилось? Все случилось. Вот что со мной случилось.
Но Юруля пожал плечами, опять прошелся по комнате и сухо сказал:
- Тогда уходи, пожалуйста. Я не люблю смотреть на несчастных, которым не могу помочь. Если б у тебя заболела мать, я бы помог отыскать доктора. Если б ты был голоден, я бы тебя накормил. Если б ты впутался в историю, я постарался бы выручить тебя. Но теперь, ей-Богу, это нелепость, что ты ко мне пришел. Надумал себе несчастие и хочешь показывать его? Уйди, сделай милость.
Кнорр встал. Он уже не смеялся. Весь засутулился, мундир точно на вешалке, рукава точно пустые.
- Так пойду. Прощай.
Юруля остановил его за плечо.
- Кнорр, милый, ведь это глупость, больше ничего. Ведь у тебя сейчас неврастения. Ты так потерял себя, что пойдешь и пулю себе в лоб пустишь. И очень будешь важничать, точно это не величайшая банальность. У тебя нет одной большой беды, но, наверное, было много маленьких, и ты устал… Ты подожди. Ты отдохни.
Юруля ласково обнял его и посадил опять в кресло.
- Ведь устал? Правда? Тебе все не нравится. Все кажется ненужным, скучным… Или даже отвратительным? Так?
Кнорр покорно подался в кресле. Слушал - или не слушал. Вдруг поднял голову.
- Да, напрасно я пришел к тебе сегодня, - сказал он кратко. - Да, устал. Да, может, и умру сегодня. А пришел так. Вспомнить. Может, Хесю увидишь. Она тебя любила тогда.
Юруля встрепенулся.
- Ты знаешь. Она мне не нравилась. Я ее жалел и боялся. Глуп был. Нечего было ни жалеть, ни бояться.
- А что же? - усмехнулся Кнорр. - Впрочем, все равно. Ну, я любил Хесю. Ну, она тебя любила. Что мне? Я и не знаю, где она теперь. И уж давно, должно быть, не люблю.
У Юрули мелькнула какая-то мысль.
- Так ты не знаешь, где она? И ничего не знаешь? А как же, помнишь, тогда, в саду, просьбу ты передавал?
Кнорр покачал головой.
- Говорю же, никого с тех пор не видел. Я, кажется, и из комнаты не выходил.
- Ну, вот что, Кнорр, - заговорил Юруля оживленно. - Все это ты успеешь, и убить себя успеешь, если захочется. А сегодня сделай мне удовольствие. Поедем вместе.
Кнорр поднял удивленные угрюмые глаза.
- Куда это? Сейчас?
- Ну, да, сейчас. Для меня. Сделай мне удовольствие.
- Не понимаю. Да хорошо. Мне все равно.
Глава семнадцатая
ПОРТНИХА
Лизочка была в нервах.
Она считала, что это так и следует, что необходимо иногда быть в нервах.
Нынче она целый день ругалась с Веркой, по телефону поругалась с дядей Воронкой, не позволила ему приехать. В разнастанном капоте лежала в гостиной, под граммофоном, и злобно скучала.
На одном окне штора была спущена, и яркая ночь неярко входила в комнату.
Юрий, приехав с Кнорром, церемонно позвонил.
- Дома. Оне не так здоровы, - сказала жеманная Вера, взглянув на студента, который шел за Юрием.
Юрий был весел.
- Ну, вот отлично, что дома. А больна - мы вылечим, - смеялся он, бросая пальто на руки Веры.
Лизочка, собственно, дулась на Юрулю. Давным-давно не был. Но все-таки обрадовалась.
- Что это вас не видно, - протянула она. - Являетесь вдруг. А кто с вами? Кноррушка!
- Прости, Лизок, милый, - весело сказал Юрий. - Я знаю, ты у меня умница. Что, твоя портниха дома?
- Портниха, - протянула Лиза разочарованно, - вы к портнихе? Так бы и говорили. Когда же она вечером дома бывает?
Но, увидав, что Юрий сдвинул брови, поспешно прибавила:
- Должно быть, еще не ушла. Я разговор слышала.
- Пошлю Веру купить чего-нибудь к чаю, - сказал Юрий и вышел из комнаты.
Кнорр и Лизочка остались вдвоем.
- Это вас, что ли, он к портнихе привез? - спросила, наконец, Лизочка, утомленная молчанием Кнорра.
Не очень любила его.
- Я не знаю, - с усилием отозвался Кнорр.
- Не знаете? Юрка такой шалый. Никогда не знаешь, кого он куда везет и зачем. Да вы какой-то больной?
- Нет, я так, - сказал Кнорр и замолк.
В дверях, в ночной яркости, показалась маленькая женщина, черноголовая, большелицая и бледная. На ней было темное платье, вязаный, дикенький платок на плечах.
- Вот, Кнорр, Марья Адамовна хочет с вами поговорить, - сказал Юрий, который тоже вошел вслед за маленькой женщиной. - Вы ведь знаете его? Узнали?
Марья Адамовна подошла ближе к студенту и крепко пожала руку.
- Лизок… Ну, пусть студент с портнихой поговорят. А ты поди пока сюда! - продолжал Юрий. - Иди, мы чай приготовим.
Довольная его ласковостью, Лизочка забыла о своих нервах и убежала за Юрием.
В душной гостиной пахло какими-то противными пыльными духами.
Марья Адамовна, неслышно ступая, подошла ко второму окну и откинула занавес. Стало светлее и серее.