Цепная собака
I
Когда Зырянинов вошел в кабинет, полное добродушное лицо редактора журнала "Северное сияние" засияло радостью.
- Я в восторге, что вижу вас, - приветливо сказал он. - Одну минутку! Я только сейчас вот отпущу посетителя.
Посетителем был хилый молодец со скорбным видом и такими длинными волосами, что опущенная голова его напоминала плакучую иву. Он говорил:
- Почему же вы находите, что моя повесть не подходит? Неужели она слаба?
- Я нахожу? - воскликнул редактор. - Бог с вами! Я нахожу ее прелестной. Мы по этому поводу часа полтора спорили со вторым редактором "Сияния", Лиходеевым. Но он уперся, как бык, - и вот видите: приходится возвращать вам эту вещь. Верьте мне, я как будто с кровью отрываю ее от сердца. Ведь, между нами-то говоря, это лучшее, что вы написали!
- Спасибо… Вы меня хоть немного утешили. Виноват… Один вопрос: почему вы должны подчиняться мнению этого Лиходеева, а он вашему - нет?
- Иногда и он подчиняется. Лишний голос всегда принадлежит тому из нас, кто почему-либо против принятия произведения. Этим мы достигаем лучшего отбора материала в журнале.
- А что, если бы я… сходил к этому… Лиходееву. Поговорил бы… А?
- Пожалуйста! Это самое лучшее. Может быть, вы смягчите его сердце.
Хилый писатель тряхнул своей "плакучей ивой", поблагодарил редактора и исчез.
Редактор обратился к Зырянинову:
- Вы зашли за ответом?
- Да.
- Аванс? Пятьсот рублей?
- Да! Я же говорил.
- Гм… Я думаю, это можно устроить. Вот только не знаю, как Лиходеев. В этом деле нужно и его согласие.
- А вы думаете - он не согласится? - испуганно спросил Зырянинов.
Редактор улыбнулся.
- Ну, что вы… Это было бы слишком. Он не такой уж зверь, каким кажется. Правда, иногда бывает тяжеленек, душу всю своими капризами вымотает, но… в общем, дело с ним делать можно.
- Фамилия у него зловещая.
- Да уж… И характерец тоже не из первосортных. Иногда и меня до белого каления доводит. А вообще - пустяки! Сходите - ваше дело чистенькое. Если он даст согласие, идите прямо в кассу и получайте монеты. До свидания! Когда будете уходить - загляните.
Зырянинов вышел из кабинета редактора и, проходя через контору, обратился к экспедитору:
- Как зовут господина Лиходеева?
Экспедитор усмехнулся.
- За глаза? Малютой Скуратовым и Скотиной! А в глаза - Филиппом Ипатычем.
- А что он, скажите… действительно злой?
- Он? Мерзавец первой руки. Злобный скряга, палач, человек с камнем в груди вместо сердца! Его за глаза так и называют: "Малюта Скуратов"! Редактор Бильбокеев добрая душа, но тряпка и всецело в руках этого проклятого старика. Бильбокеев, хотя наружно и храбрится, но втайне боится его как огня.
- Я не понимаю, - спросил Зырянинов, - для чего в одном журнале два редактора?
- Издательская глупость. Завел издатель эту моду, да и сам не рад. Малюта, кажется, и его в руки захватил. А у вас есть дело к этому мерзавцу?
- Да… аванс. Бильбокеев согласился, а теперь остановка за Лиходеевым.
- Не даст. Это уж не первый случай. А Бильбокеев обещал? Бедняга… И жалко его, и досадно, и смешно.
- Гм… - сказал Зырянинов. - Вы говорите: Филипп Ипатыч? Ну, посмотрим-с…
II
Кабинет Лиходеева был маленький, полутемный, запыленный и грязный - настоящее жилище паука, раз навсегда соткавшего себе уютную паутину.
Наружность Лиходеева представляла яркий контраст с его характером: это был маленький розовый старичок, с ясным взглядом голубых глаз и мягкими ласковыми жестами. Только иногда ласковые глаза прикрывались тяжелыми веками и голос делался жестким, неприятным.
Когда вошел Зырянинов, он, кроме Лиходеева, застал у этого зловещего старика еще одного человека - судя по разговору, начинающего поэта.
- Что мне Бильбокеев! - говорил, стуча маленьким кулаком по столу, Лиходеев. - Я сам себе Бильбокеев! Стихи ваши слабы - вот и все.
- Да почему же?
- Очень просто. Это какая-то рубленая капуста, а не стихи.
- Ну, например, например… Укажите хоть одно место?
- Не помню я там ваших стихов. Еще указывай…
- У меня есть и другой экземпляр. Вот он! будьте добры взглянуть.
Лиходеев нехотя взял бумажку и повертел ее в руках.
- Ну, вот это:
К ее ногам я нес свои мечты,
Безумье грез, росинки слез вечерних…
Я ей шептал: "Прими, поверь в них…"
- Что это такое?
- Виноват… Что же вам не нравится?
- Грубо. "К ее ногам!" Почему не к "ножкам", не к "стопам"?
- У меня так вылилось…
- Плохо, что вылилось… Потом: "росинки слез вечерних". Зачем это? Кому это нужно? Что, вы хотите мир этим перевернуть? Стыдитесь! Да я бы на вашем месте утопился, со стыда сгорел бы. Взрослый мужчина! Прощайте, молодой человек! Хе-хе! Это вам не Бильбокеев! Притворяйте дверь, у меня ревматизм. Вам что угодно?
- Здравствуйте, Филипп Ипатыч. Я - Зырянинов. У меня принята вещь… Я хотел аванс. Бильбокеев направил к вам.
Лиходеев посмотрел на него добрыми глазами, покачал головой и поджал губы.
- Напечатана?
- Еще нет, но…
- Так как же вы хотите получить деньги под то, что еще не напечатано?
- Мне очень нужны деньги.
- Э, батенька… Кому они не нужны.
- Бильбокеев мне обещал.
Старик вздернул плечами.
- Удивляюсь я этому Бильбокееву! Это ребенок какой-то. "Обещал, обещал"! Обещать легко. Как это так: "Дайте мне аванс". Почему? "Деньги нужны"! Да мне-то, например, деньги не нужны, что ли?! Однако я не прошу. Сегодня вы аванс взяли, завтра жену у меня взяли…
- Извините! - резко перебил Зырянинов. - Это не одно и то же.
- Э, дорогой мой… Что там говорить. Теперь пошло всеобщее развращение.
Зырянинов сухо спросил:
- Так, значит, вы в авансе отказываете?
- Господи! Ведь я же доказал вам, как дважды два, что аванса мы не можем дать. Обращаюсь к вашей рассудительности.
"Старик-то, кроме того, что зол, - еще и глуп", - подумал Зырянинов, а вслух сказал ледяным тоном:
- Прощайте. Нам с вами кажется, разговаривать больше не о чем.
И отправился к Бильбокееву.
III
- Ну что? - спросил Бильбокеев, пожимая руку Зырянинову - Удачно?
- Это мерзавец какой-то! - злобно проскрежетал Зырянинов.
Бильбокеев вскочил и всплеснул руками:
- Неужто отказал?
- Да!
- О, черт возьми… Я всего ожидал от этого маньяка, но отказать в такой простой вещи…
- И вы знаете: он не только скуп, но и глуп до противного. Он при мне так раскритиковал стихотворение одного поэта…
- А что же он вам сказал?
- Сегодня, говорит, деньги возьмете, а завтра чужую жену…
- Вот кретин-то. Да вы бы ему сказали, что вам очень нужны…
- Говорил. "А мне, говорит, не нужны?"
Редактор переплел пальцы и со страдальческой миной сжал их так, что они хрустнули.
- Боже! Какой осел… О, когда мы только от него избавимся? Это будет счастливейший день моей жизни.
- Ваше положение, - сочувственно сказал Зырянинов, - тоже не из важных. Я это понимаю…
- Ах, как это все неприятно… Мне так хочется вам это устроить… Я понимаю - когда деньги нужны…
- А знаете что? Напишите ему записку, что вы категорически настаиваете на выдаче мне аванса. А я ее снесу ему.
- С удовольствием. Я буду рад, если дело выгорит. И паука, может быть, зазрит совесть.
Бильбокеев стал писать записку.
- Ха-ха! Пишу ему: "Дорогой мой Филипп Ипатыч", а хочется написать: "проклятое, тупое дерево, мерзавец Филька!.." Ну - вот-с. Записка готова. Я все-таки думаю, что он согласится. Скажите ему на словах, что я прошу сделать мне в личное одолжение.
- Я не знаю, как и благодарить вас! - в волнении воскликнул Зырянинов…
IV
Лиходеев распекал какого-то потрепанного человека.
- Зачем исторический роман? Кому это нужно? Что? Бильбокеев? А что мне ваш Бильбокеев! Бильбокеев мне не указ. Исторический роман из эпохи Самозванца… Ха-ха! Да вы что, были там? Видели эту эпоху? Нет? Так нечего вам и говорить. До свиданья. Притворяйте дверь. А! Вы опять пришли? Что вам угодно?
- Вот записка от Бильбокеева. Он еще просил передать, что согласие ваше будет личным ему одолжением.
- Ребенок! - сказал старик. - Сущий ребенок.
Одним глазом он скользнул по записке и, разорвав ее, бросил в корзину.
- Извините. Ничего не могу.
- Во-первых, - сказал Зырянинов, - я очень сожалею, что просьба моя удовлетворена вами быть не может, а во-вторых, ты не более и не менее как старый идиот, мерзавец, и когда черти заберут тебя в ад - на земле будет дышаться легче, солнце засияет ярче и птицы запоют громче!..
Лиходеев протянул к нему дрожащие руки и жалобно сказал:
- За что же вы… старика… обижаете?
- А за то, - в чрезмерном волнении вскричал Зырянинов, - что этот старик отказывает мне в деньгах, на которые можно было бы вернуть жизнь моей жене. У нее начало чахотки, и если повезти ее на юг, то спасти бы можно. А старику на это наплевать.
Лиходеев опустился на стул и схватился руками за голову…
Так он просидел минуты две. Потом поднял голову и, глядя на Зырянинова скорбными глазами, прошептал:
- Хорошо… Скажите в кассе… что я разрешаю. Там, вероятно, выдадут.
V
В третий раз вошел Зырянинов в кабинет Бильбокеева.
- Отказал?
- Наоборот, согласился. Я уже и денежки получил.
- Быть не может! Это так не похоже на нашего Малюту Скуратова.
- Представьте, разжалобился. Я его, впрочем, ругнул порядочно.
- Сердечно рад за вас! Поздравляю… Вы прямо маг и чародей. Чудесно, чудесно. Уходите? Ну, прощайте. Желаю вам повеселиться!
Оставшись один, Бильбокеев прошелся несколько раз по кабинету и позвонил.
- Скажите Филиппу Ипатычу, - обратился он к служителю, - что я очень извиняюсь за беспокойство, - и прошу, если он сейчас не занят, пожаловать ко мне по важному делу. Не забудьте извиниться за беспокойство.
Через минуту вошел Лиходеев. Он подошел к столу и стал неподвижный, с опущенной головой.
- Слушайте, Фиалкин! - сердито полушепотом начал Бильбокеев. - Это что еще за новости? Какое вы имеете право давать какие-то глупейшие разрешения на авансы?! Я не для того плачу вам сорок рублей ежемесячно, чтобы вы выкидывали подобные глупости. Во всяком благоустроенном дворе есть цепная собака, но если она начинает ласкаться к прохожим, вместо того чтобы рвать им штаны, - ее выбрасывают ко всем чертям! Зарубите себе это на носу.
Как меня обворовывали
I
Однажды я ехал в поезде, имея в кармане две тысячи рублей наличными. В купе вагона нас было двое: я и еще один господин - самого продувного вида.
Еще когда не зажигали огней, я уже решил, что этот господин не прочь обокрасть меня, а когда наступил вечер, я готов был дать голову на отсечение, что мой сосед не кто иной, как самый зловредный, опытный, хитрый вор без всяких твердых принципов и устоев.
"Хорошо-с, - думал я, свесившись с верхней койки, на которой мне предстояло провести ночь, и разглядывая подозрительного соседа. - Мы с тобой, братец, еще потягаемся!.. Ты хитер, да и я ведь человек не последнего сорта! Посмотрим…"
Голова моя усиленно заработала.
"Если я засну, - размышлял я, - то он сейчас же обшарит мои карманы, найдет в боковом кармане деньги и удерет… Значит - нужно или совсем не спать, или заснуть, спрятав предварительно деньги в надежное место. Не отдать ли их обер-кондуктору?.. Но кто может мне поручиться, что тот завтра утром не отопрется от всего, заявив, что никаких денег он и не видывал? Или сделать так: пойти в уборную и сунуть деньги до утра в умывальник или за электрический фонарь… Конечно, они могут сохраниться до утра. А вдруг кто-нибудь найдет их и заберет себе?.."
По зрелом размышлении, я признал все эти планы рискованными и негодными.
"Не спрятать ли деньги в чемодан, привязав потом его веревкой к ноге? Вор схватит чемодан, веревка дернет меня за ногу, я проснусь, наброшусь на вора и отколочу его…"
Это было бы очень недурно, если бы вор дал предварительную клятву не перерезывать ножом веревку, привязанную к ноге.
Но такую клятву, я был уверен, трудно у него вырвать, да и поклявшись, он мог бы нарушить данную клятву, потому что эти люди имеют о совести и религии самое смутное представление…
"А не предложить ли мне ему просто сто рублей, с условием, чтобы он соскочил на первой же станции? Неудобно. Спросит - почему? Раскричится…"
Я долго и тщетно ломал голову и в конце концов остановился на одной мысли, которая показалась мне наиболее подходящей.
"У меня много карманов в платье, - подумал я. - Если разложить деньги поровну по всем карманам, - вор вытащит деньги из одного кармана и удерет, не подозревая, что в каждом другом кармане лежит такая же сумма… Лучше потерять мне сто или полтораста рублей, чем две тысячи - это ясно. Лучше уменьшить риск в пятнадцать раз, чем рисковать всем!"
Я погрузился в расчеты.
"В пиджаке у меня пять карманов, да в жилете четыре… Нет, тоже пять - один внутренний. Итого десять. В брюках - два по бокам да один сзади, на пуговице… Если при этом надеть пальто, в котором пять карманов, - получится восемнадцать. Предположим, я размещаю в каждый карман по сотне рублей… Останется две сотни лишних. Куда же их сунуть? В ботинки разве? Самое лучшее место! Наиболее рискованными карманами являются наружные в пальто. Они так явно мозолят глаза, что даже честному человеку трудно удержаться, чтобы не заглянуть в них. Нельзя ли сделать так: из карманов пальто перевести одну сотню в брючный карман, а другую во внутренний жилетный (самое безопасное место). Или насовать в пальто по десяти рублей на карман - пусть берет, простофиля. Но тогда у меня останется лишних двести пятьдесят. Можно в пиджак. Какой пиджак? Что за вздор… Это я хотел сказать - чемодан? Где чемодан?.. Вот он! Странно только - почему он шевелится?"
Действительно, мой чемодан зашевелился, верхняя крышка отскочила и изнутри выползло нечто вроде змеи красивого изумрудного цвета. Меня страшно удивила особенность женщин притворяться: я сразу разгадал хитрость! Это была не змея, а рукав зеленой кофточки жены. Я увидел жену во весь рост. Она потрепала меня по плечу, опустилась на качалку и лениво сказала:
- Вот скучища-то! Хоть бы в театр куда-нибудь. Еще не поздно? Который час?
Я протянул руку к своим часам и, содрогнувшись, очнулся.
Никакой жены не было. Она исчезла, и даже не одна, а с моим подозрительным соседом.
Я огляделся. Купе было совершенно пусто.
Я схватился за карман. Он был пуст.
В отчаянии я схватился за голову. В ней тоже после крепкого тяжелого сна ощущалась пустота.
Так обокрали меня первый раз в жизни.
II
Вторая кража была на значительно меньшую сумму. Просто когда я жил в кавказском курорте и вышел однажды прогуляться по горам, откуда-то из-за утеса выскочили кавказские разбойники и украли меня. Повторяю - эта кража была для воров менее прибыльна, чем первая, в вагоне, потому что со мной не было ни копейки денег, а сам по себе я стоил немногого.
Разбойники схватили меня, связали, посадили на лошадь и заявили самым убедительным тоном:
- Если вздумаешь бежать - мы тебя убьем.
- Да для чего я вам понадобился? - с любопытством спросил я. - Вот еще, нашли тоже сокровище!
Моя скромность не произвела на них хорошего впечатления. Начальник толкнул меня в спину и сказал:
- Мы за тебя получим хороший выкуп.
Я был изумлен.
- За меня? Неужели я кому-нибудь нужен?
- Твои родственники выкупить тебя.
Абреки показались мне решительными дураками.
- Родственники? Только им и дела, что выкупать меня. Как же! Есть у меня один дядя, да и тот повесится прежде, чем заплатит за меня три рубля.
- Мы за тебя получим десять тысяч!
Впервые узнал я свою настоящую рыночную стоимость, и размер ее немало меня порадовал. Лично я был о себе более скромного мнения.
- Не буду с вами торговаться, - сказал я, качая головой, - потому что это меня унизит. Но если была бы малейшая возможность зашибить на мне деньгу, я первый сказал бы вам: "Просите двадцать тысяч. Мы оба по-братски заработаем на этом деле". Однако я не говорю этого. Почему? Совершенно безнадежное предприятие - за меня никто не даст ни копейки!
- У тебя есть друзья! - угрюмо сказал начальник.
Я горько засмеялся.
- Друзья! Я у них по уши в долгу! Я перехватывал деньги, где только мог… Когда ваш посланный явится к ним за выкупом, они поймают его, свяжут и потребуют уплаты всех моих долгов. Скажу вам откровенно: никогда вы не делали болеe глупой и менеe удачной кражи, чем кража меня. Ваш торговый дом может лопнуть на мне, как мыльный пузырь. Я величина в покупательском смысле не только положительная, не только нулевая, но даже отрицательная! Прогоните меня как можно скореe.
- Пиши письмо! - закричал сердито начальник. - Проси выкупа, или мы тебя зарежем как собаку.
- Кому? - вспылил и я. - Кому я буду писать? Ротшильду? Испанскому королю? Говорю же вам - ни одна душа в мирe не даст за меня ни копейки. Что я такое? Писаный красавец, гений, за которого всякий отвалит какой угодно куш?! Украли… тоже! Не могли найти ничего лучшего… Где у вас глаза-то были?
Тон у меня был такой убедительный, что все сконфузились.
- В таком случае мы тебя зарежем, - предложил начальник.
- Тоже предприятие! Из одной глупости в другую. Такие вы умные интеллигентные разбойники, а рассуждаете, как… черт знает кто. Ну, вы меня зарежете - какая вам от этого польза? А если отпустите - я вернусь в город и буду расхваливать вас на всех перекрестках. Распишу, какие вы смелые, мужественные, благородные… Популярность ваша возрастет, и бедное население окружит вас ореолом героев. Богачи будут вдвойне бояться вас и беспрекословно выкупать друг друга. Кроме того, вернувшись в город, я постараюсь сам разбогатеть, обрасти, как говорится, шерстью, и, если когда-нибудь снова попадусь вам, за меня любой банк заплатит вам сколько пожелаете. Отпустите меня, а? Черт со мной, в самом деле!
- Черт с ним, в самом деле, - сказал, пожимая плечами, начальник. - Развяжите его. Пусть убирается на все четыре стороны.
Опьяненные моим дешевым красноречием, невежественные сыны гор развязали мне руки, и я пустился бежать по крутым утесам и камням с такой быстротой, что, если бы случилось мне споткнуться и упасть в пропасть, - от моего десятитысячнаго тела остались бы жалкие обломки, рублей на двадцать - двадцать пять по наивысшей оценке.