- Вероятно, термометр неисправный, - спохватился доктор. - Конечно, самый точный показатель - ощущение самого больного! Эти термометры совершенно ненадежны. Иногда показывают температуру на градус ниже. По внешнему виду можно судить, что у вас, Гашем-гага, под сорок.
- То-то же!.. - Субханвердизаде сморщился, словно капризный ребенок, у которого отняли любимую игрушку, зарылся головой в пуховой подушке. - Не термометр, а какая-то ерунда! Медицинская техника безнадежно устарела. И здесь все надо обновлять, революционизировать.
Доктор поспешил выразить свое полное согласие. Нахмурившись, председатель сказал что он разуверился в современной медицине и явно предпочитает народные средства: припарки, банки, горчичники.
- Вообще-то вы не правы, - французские источники говорят…
На лбу председателя прорезалась зловещая морщинка.
- Но, конечно, лучше прибегнуть к волшебным, в буквальном смысле слова волшебным средствам народной медицины, - плавно закончил Баладжаев. - Поставим баночки-припарочки! Пришлю сейчас Гюлейшу, - проворная, услужливая. И вас мгновенно же развеселит! Уж это так водится.
Размяв пальцами папироску, Субханвердизаде закурил, выпустил из ноздрей две струи синеватого дыма.
- А кого это тебе недавно прислали из Баку? Доктора, что ли? - небрежно спросил он и вовсе исчез в клубах дыма.
- А-а-а, это вы про Сачлы? Есть такая, есть новый кадр…
Окончила медицинский техникум, - тоже с небрежным видом, будто не догадываясь о помыслах председателя, сказал Баладжаев. - Но вы, Гашем-гага, как будто предпочитали до сих пор местные кадры?
Субханвердизаде не ответил.
- Пусть будет по-вашему! - вздохнул доктор.
Он чувствовал себя петухом, угодившим в кипящий казан и каким-то чудом выскочившим оттуда.
На крыльце он столкнулся с запыхавшимся Кесой - тот, согнувшись, нес тяжелые корзины.
- Как здоровье нашего горячо любимого товарища председателя?
- Плохо его здоровье! - буркнул доктор, не поднимая от стыда глаз. И подумал: "Этого хищника ядом трави - не отравишь! Брюхо-то луженое". Испугавшись, что подлый Кеса способен подслушать его затаенные мысли, Баладжаев ускорил шаги, так, клубочком, и скатился со ступенек.
Затаив дыхание, на цыпочках, Кеса бесшумно вошел в дом, остановился на пороге. Ему было и смешно, и страшно. Ни одному слову Субханвердизаде он до сих пор не верил, во всех его поступках и речах видел сплошное лицемерие. Но если доктор не ошибся и председатель уже приближается к вратам ада? Конечно, Кеса не мог представить, чтобы Субханвердизаде впустили в пресветлый рай!.. А помрет председатель - пришлют нового. Свято место пусто не бывает. А новая метла чисто метет. Грозя пальцем, новый предисполкома скажет Кесе: "Немедленно прекратить эти сигналы! Ты не поп, не молла, не пожарник, - так чего же беспокоишь весь город?" И выбросят Кесу на свалку, как грязное охвостье старого районного руководства…
Его пробрал страх, зубы застучали. Должность была во всех отношениях счастливая, выгодная. Не только рядовые просители, крестьяне, старики, но и высокопоставленные служащие районных учреждений порою хватались за полу Кесы, заискивали, лебезили:
- Мен олюм, когда у "самого" великолепное настроение, то, ради всевышнего, замолви и за меня словечко!
Ну, разумеется, и на подарки не скупились. А с кулаками, увиливающими от налогов, перекрашивающимися в бедняков, Кеса вовсе не церемонился, сам назначал размер мзды…
Искоса, не поворачивая головы, Субханвердизаде посмотрел на преданного слугу, хмыкнул, застонал.
Кеса так и метнулся к кровати, засуетился, запричитал:
- И что за напасти! Какой демон осмелился нагнать на тебя, Гашем-гага, эту гнилую лихорадку? О горе, великое горе! - Он закатил глаза.
- Еле-еле дышу, - пожаловался Субханвердизаде. - Кто-то кинжалом рвет и рубит мои внутренности. Словно отравили! А что ты думаешь, - классовые враги, недобитые кулаки подсыпали в пищу яд! Вот и умираю…
Кеса всхлипнул:
- О, почтенный благодетель!..
- Нужно сообщить туда, наверх, в Баку, что я погиб на боевом посту! простонал председатель.
Кеса воспринял слова, как предсмертное завещание.
"А почему на днях Субханвердизаде отказался от чая, преподнесенного ему Матан-ханум и Абишем? - вдруг вспомнил Кеса, и его сердце сжалось. - Дыма без огня не бывает!.. Значит, у Гашема уже возникли подозрения…"
Вытянув вперед руку, будто ослепнув, Кеса вышел из дома, остановился в сильнейшей задумчивости у забора. Во всем городе он мог бы пересчитать жителей по пальцам - не было ни одного искреннего закадычного друга Субханвердизаде… Злорадствовать еще начнут, ликовать, если скончается! Видно, лишь Кесе выпала доля стоять до последнего часа у смертного ложа.
"Если раскрою это злодеяние, то ведь меня и наградят! - решил Кеса и поспешил в исполком.
Усталый и побледневший, Абиш еще корпел над какими-то бумагами.
Наклонившись к его уху, Кеса шепнул:
- Исключительно между нами, есть одно дельце, срочное, важное!
Абишу и без того мерещились всякие страхи. Выслушав пришельца, он вздрогнул, боязливо оглянулся.
- Да, да, серьезное дело! - подтвердил Кеса. - Нужно послать телеграмму в центр, вызвать комиссию и доктора. Секретарь заволновался:
- Зачем? Какой доктор?.. Разве Баладжаев не доктор? Кому нужен доктор?
Кеса понизил голос, испещренное морщинами лицо его зловеще скривилось.
- Я не доверяю Баладжаеву!..
- Но почему? Ведь он пользовался доверием.
- Вот теперь за это доверие товарищ исполком и станет расплачиваться своей кровью! Отравили! При смерти! - Кеса выразительно щелкнул языком.
По лицу секретаря внезапно пробежала злорадная улыбка, но Абиш тотчас спохватился, принял озабоченный вид.
- Да ты понимаешь, что говоришь? А?..
"Не обвинили бы меня!" - подумал с ужасом секретарь.
Трусливый Абиш боялся теперь не гибели, а, наоборот, воскрешения Субханвердизаде, - взлетит соколом с постели да и начнет терзать подозрениями… Секретарь потянулся было к телефону, но Кеса цепко перехватил его руку.
- Что ты задумал, мой дорогой?
- Надо немедленно сообщить в ГПУ.
- Нельзя. Не годится.
- Почему? Почему, Кеса? - Абиш окончательно растерялся.
- Наш Гашем - это, конечно, исключительно между нами - как будто не в ладах с Гиясэддиновым… Боюсь, что кровь Гашема останется неотомщенной!
- Так ведь Гиясэддинов-то в Баку!
- Его помощники не будут наступать на пятки своему-начальнику.
- А что же говорит сам Субханвердизаде?
- Он простонал: "Баку.;." - Кеса еще раз оглянулся, хотя в комнате никого не было. - Простонал и затих… Исключительно между нами, он уже не в себе: видно, яд сковал его сердце, дотянулся до головы.
"Лишь бы в бреду не упомянул мое имя, да еще с добавлением "элемент", подумал Абиш. - Он-то раскинет руки-ноги, провалится в преисподнюю, а мои ненаглядные детки останутся обездоленными!.. И ведь это я ему недавно подавал чай. При свидетелях! Зерна кардамона в чайник опустил. Тоже при свидетелях! И цвет чая изменился… Вот и получается, что во всем виноват "элемент"…"
- Нужно послать телеграмму в Баку! - повторил Кеса. Абиш достал из ящика стопку бумаги, придвинул чернильницу и вопросительно взглянул на Кесу.
- Чего же писать?
- Пиши, пусть пришлют комиссию и доктора. На самолете!.. Раз-два, и уже здесь. Пиши, что я один раскрыл это преступление… Пиши, что я распутаю до конца узелок, что все враги будут выведены мною на чистую воду!
- Ну, это, безусловно, лишнее! - осмелился возразить секретарь, однако Кеса на него прикрикнул:
- Пиши!.. Пиши, что внутренности Субханвердизаде переворачиваются, в животе жестокие рези. Нужно спешить, пока он в состоянии говорить. Пусть он своими устами отдаст в руки правосудия людей, отравивших его.
- Эта телеграмма будет стоить по меньшей мере пятьдесят рублей, - со вздохом сказал Абиш.
- А что ж тут такого? И двести тысяч не жалко, лишь бы спасти великого созидателя горного рая!
- У меня тридцать пять рублей, - сказал секретарь, желая поскорее избавиться от Кееы, и вытащил из кармана скомканные бумажки.
- У меня нет и тридцати пяти копеек, но такие послания нужно посылать за государственный счет! - Абиш пожал плечами.
- Иди к бухгалтеру, к Мирзе!
Кеса вышел из комнаты, а секретарь исполкома, сжав ладо нями виски, погрузился в беспросветно мрачные размышления. Стакан чая с кардамоном и гвоздикой подал Субханвердизаде все-таки именно он, Абиш…
"Может, председатель нарочно подослал Кесу, чтобы испытать меня? - спросил себя Абиш. - Может быть и такое: кто-то из посетителей подложил в коробочку со специями ядовитые шарики… А Матан? Неужели она в заговоре с врагами?.. Но достаточно Субханвердизаде перед смертью назвать меня "элементом" и ткнуть в мою сторону пальцем, и я погиб. Погиб окончательно и безвозвратно!.."
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
После долгих поисков Кесе удалось отыскать бухгалтера Мирзу в кабинете заведующего финотделом, уехавшего по делам в деревню. Отпустив служащих, запершись на ключ, Мирза спокойно работал, зная, что никто его не потревожит. Конечно, он не предполагал, что хитрый Кеса заглянет в окно с балкона… Узрев Мирзу за столом, погруженного в какие-то срочные подсчеты, Кеса удовлетворенно хмыкнул, вбежал в приемную и заколотил кулаками в дверь. Сперва бухгалтер решил отмолчаться, но когда в дверь забарабанили ногою, плюнул: "Мерзавцы, все-таки пронюхали!" - и сердито спросил:
- Пожар, что ли?
- Открой, это я, Кеса, яичный секретарь товарища Субханвердизаде!
- Никакой ты не личный секретарь, а нахал, сын нахала…
- Поторапливайся! - рявкнул Кеса.
Пришлось впустить…
- Что ты тут делаешь? - подозрительно спросил "личный секретарь". Ему показалось страннымчто бухгалтер вторгся в кабинет начальника… Секретари сельсоветов, например, днями жались в темном коридоре, но никогда не смели перешагнуть порог пустующего кабинета Субханвердизаде, хотя и знали, что председатель в командировке… И Кеса счел поступок бухгалтетра непочтительной дерзостью.
- Пожар? Где? - недовольно переспросил Мирза.
Кеса внимательно оглядел комнату, заглянул во всё углы.
- Кабинет - это кабинет, бухгалтер - это бухгалтер, а заведующий финансовым отделом - это заведующий финансовым отделом! - с угрозой сказал он. - Какие это у тебя секретные дела-делишки, что ты сюда спрятался?
- Ладно, ладно, не тяни, занят, мне некогда…
- Если занят, то слушай, - исключительно между нами, - 1 мне нужно "а государственное мероприятие двести пятьдесят рублей, - без околичностей заявил Кеса.
- Зачем?
- На телеграмму в центр.
- Какая же это телеграмма? - Мирза задумался. - Да у меня в этом месяце на почтово-телеграфные расходы не осталось уже ни копейки…
- Случилось ужасное преступление! - пылко воскликнул Кеса.
- Да где телеграмма-то?
- У Абища!
- Ну, пошли к нему.
Бухгалтер аккуратно собрал бумаги в портфель, закрыл кабинет. Работать, конечно, уже не удастся, но надо хоть от Кесы-то избавиться: прилип как смола…
Увидев бледного, со слипшимися от пота волосами, с трясущейся нижней губою Абиша, бухгалтер почему-то вздрогнул, хотя он открыто презирал трусливого секретаря.
- Что это с ним? - обратился Мирза к торжествующе усмехнувшемуся Кесе.
- Знает кошка, чье мясо съела! - загадочно сказал Кеса и, быстро нагнувшись, шепнул Абишу: - Угости стаканчиком чан ку! С твоим кардамоном и твоей гвоздикой! Пусть человек испепелится… У-у-у!
- Где телеграмма? - с тревогой спросил Мирза. - Да что г. тобою? На тебе лица нет!.. Бьешься, как птичка в клетке, Может, позвать Баладжаева?
- Со мною… так… бывает, - сказал Абиш, стараясь не встречаться взглядом с Кесой. - Не надо Баладжаева…
- Верно, верно, с ним такое случается! - подхватил Кеса. - Припадки!.. У него это с детства, врожденное. Ему не хотелось посвящать в тайну бухгалтера.
- Да где ваша телеграмма?
- Ты гони деньги и не рассуждай!.. Вессалам! - прикрикнул Кеса. - Знать телеграмму тебе не положено. Не дорос еще до документов государственного значения!
Мирза усмехнулся.
- Запечатайте, а я сам отправлю. Это предложение Кесе понравилось.
- Немедленно запечатай, накапай горячего красного клея, - так он называл сургуч, - пришлепни сверху медной печатью!..
Абиш покорно выполнил его распоряжение.
Через минуту бухгалтер получил в руки запечатанный, украшенный пятью сургучными клеймами конверт.
Кеса упивался безудержными мечтами: "Прилетит самолет, и дело раскроется, и меня наградят, повысят в должность. Все станут на меня указывать пальцем: вот он, вот герой. Ашуги песни про меня споют!.. В газете статью про меня напечатают!"
Он проворно завертел головою, силясь рассмотреть в тучах самолет.
За этим странным занятием его и застали у водопроводной колонки телефонист Аскер и Худакерем Мещинов.
- Эй, приятель, шею не сверни! - крикнул Аскер. Спохватившись, Кеса приосанился, поманил телефониста себе.
- Исключительно между нами, - отводя его в сторону, к складу потребсоюза, сказал Кеса вполголоса. - Сейчас к нам прилетит эйриплан.
- Мен олюм! Какой аэроплан! Что ты говоришь? - воскликнул удивленный Тель-Аскер, получив от Кесы эту свеженькую новость.
- Да, эйриплан! - кивнул Кеса. - Но не вздумай взять телефоны в руки и растрезвонить об этом по всем линиям. Набери в рот водицы!.. Знаю я тебя готов на любом перекрестке вопить: "Сорока, а сорока, у меня есть орешек!.."
- Но для чего? По какому случаю? - допытывался Аскер. Кеса прикрыл рот ладонью.
- Тшшш! После, после… Иначе я пропаду вместе с отцом и всеми родичами!
Тель-Аскер обиделся. До сих пор между ним и Кесой никаких тайн не было и быть, казалось бы, не могло… Вместе они ошпаривали кипятком, ощипывали и жарили в масле кур и цыплят, щедро получаемых Кесой от благодарных просителей. И, лакомясь сочным мясом, оба взахлеб делились новостями: Кеса их ловко добывал в исполкоме, а Тель-Аскер в телефонной трубке.
Сколько раз Кеса благоразумно шлепал себя по губам и клялся: "Да буду собакой, если расскажу…" Однако достаточно было ему встретить Аскера, как все обещания забывались. Телефонист тоже не оставался перед ним в долгу.
Почему же ныне Кеса туго завязал мешок с тайнами?
- Мен олюм, да ты хоть намекни! - взмолился парень.
- Клянусь твоей жизнью, после, после!.. - И Кеса побежал, как ужаленный в летний зной оводом теленок.
Тотчас к Тель-Аскеру приблизился угнетенный любопытством Мешинов.
- Почему так затянулся твой разговор с безволосым? Мен олюм, о чем вы шептались?
- Да так… Пустяки! Кажется, Кеса вовсе выжил из ума!
- Ты сегодня положишь меня в могилу, - сказал, покраснев от гнева, Мешинов. - Ты же мужчина!.. Иначе я раз и навсегда отвернусь от тебя.
- Но только ни-ни, смотри не проговорись! - строгим тоном сказал Аскер и оглянулся: нет ли поблизости прохожих. - Кеса говорит, что сегодня к нам прилетит самолет.
У Мешинова широко раскрылись глаза.
- Как? Самолет? К нам самолет? Настоящий?
- Клянусь жизнью твоей, клянусь жизнью самого Худуша, злодей Кеса говорил именно так. Может, бредил?.. Мешинов долго чесал затылок.
- Кеса может знать достоверно.
- Вот я тоже думаю, что он может знать точно, - согласился Аскер.
Друзья запрокинули головы и впились глазами в вершины поднебесных гор, в стремительно летящие над ними косматые тучи.
Вернувшись от Субханвердизаде, Баладжаев глубоко задумался. Он уже раскаивался, что пустил вместе с председателем и своего коня на каменистую кручу… Н-да, Субханвердизаде был способен спустить Баладжаева вверх тормашками с той самой крутой лестницы, на какую сам же подталкивал. Как видно, надо лишь подобострастно поддакивать: "Слушаюсь… так точно… да, да", уподобиться верблюду, опустившемуся на колени с вытянутой шеей перед хозяином.
- И-ых, Баладжаеву, видно, суждено довольствоваться щедротами своей многопудовой супруги. Протянуть руку к молочному ягненку все равно не удастся.
И, упрекая себя, что взялся за гуж, который ему не дюж, Баладжаев вызвал в кабинет Рухсару и, пряча глаза, попросил ее ровно в десять часов вечера посетить председателя исполкома товарища Субханвердизаде и оказать ему на дому необходимую медицинскую помощь.
Ничего не подозревавшая девушка послушно собрала чемоданчик и пошла.
- Вернуться б тебе невредимой, ай, гызе - прошипела ей вслед, выглядывая из-за занавески своего окна, Гюлейша…
А Рухсара быстро шагала по пустым улицам. Она была взволнована, - ведь впервые ее направили к ответственному работнику района, к самому товарищу Субханвердизаде… Как бы не осрамиться, не оробеть! Нужно держаться солидно, но не заносчиво, оказать высокопоставленному пациенту уважение, но и самой не ударить лицом в грязь.
Городок притих, будто страшился непогоды, нависших тяже лых, как камни, туч. Исчезли во мгле снежные горы, дремучие леса. Только гул ниспадавших с высоких скал водопадов хле стал, словно бичом, темную ночь. Река, рассекавшая западную часть города, выла, клокотала, наполнившись после недавних ливней водами горных потоков.
Рухсара толкнула калитку и остановилась в нерешительности. Селевые грязевые потоки после грозы, сорвавшись с гор, подмыли фундамент электростанции, и городок как бы ослеп, погрузился в беспросветную темноту. На улицах не горели фонари, из окон домов не падали на тротуары, как обычно, широкие полосы золотистого света. Рухсара чувствовала как учащенно бьется ее сердце.
От грядок и клумб в саду поднимались сырые испарения. Рухсара почувствовала легкий озноб и застегнула на все пуговицы шевиотовый жакет. Ей показалось, что в саду, за деревья ми, стоит какой-то мужчина. Сторож? Девушка; боясь оглянуться, поднялась на балкон.
Волнение не покидало ее. Она не могла понять, почему именно ее в ночную пору доктор Баладжаев отправил в чужой дом. Но, конечно, возражать доктору, который все эти дни по-отечески заботился о ней, девушка не посмела…
А Субханвердизаде, услышав на крыльце стук каблучков, насторожился, подобрался всем телом, как барс, готовящийся к прыжку на грациозную горную козочку.
Как же начать облаву на нежную, наивную девицу? Малейшая оплошность может привести к непоправимой ошибке, и тогда порыв Гашема разобьется вдребезги, как стрела, ударившаяся о камень.