- Значит, думаете... Да всякий наш самый-самый патриот и Пушкина знает, и Толстого. Про нашего Гоголя уж не говорю. А вы такие широкие на Руси, такие борцы за права народов, а кто украинскую литературу хоть по именам знает? Одного Шевченка, может быть. Я бы сказала не Панас Мирный, а Панас хоть Червоный - вы бы и не заметили!
"Ого, подумал Стрельцов, не зря ее избрали! И никакой Платон ей в суфлеры не нужен!"
- Еще Лесю Украинку знаю. По имени, - смиренно сказал он вслух.
- Спасибо что признались: "по имени". И Тараса ведь не читали! "Як умру, то заховайте мене на могиле", вот и все. Я вот русский знаю, а вы в украинском не смыслите.
- Сдаюсь-сдаюсь! - поднял руки Стрельцов.
Подумав при этом: "А зачем мне знать украинский?"
- Ой, мамо! - укоризненно пропела Олеся.
- Она уже вас защищает! Ну не буду, не буду. Хотя обидно бывает. Вам-то как работается? У нас ведь только и слышно: "Вот Стрельцо-ов!" Жили бы вы хотя бы в Харькиве, а лучше - на Полтавщине - неприменно стали бы и у нас президентом. И я бы за вас голосовала.
- А я бы - за вас! Но вообще-то вы правильно сказали: будто спутанный ходишь, стреноженный! Про чиновников этих не говорю. Им указ, например, чтобы каждый по праву чистым воздухом дышал, а они: "Невозможно технически до две тыщи двадцать пятого года!" Какое право ни возьми - технически оно невозможное! Но еще хуже, что законов всюду нагорожено - как заборов. Дырявые заборы, все сквозь них лазают - кроме меня. Я только шагну - сразу в забор упираюсь. В закон. Нет, законы полезны, само собой, но только чтобы до глупости не доводить, до абсурда! На все случаи законов не придумаешь, и должен быть человек, который может законы преодолевать. Который выше. Президент, кто ж еще. Как правила движения. Без них нельзя, но если "Скорая" начнет по правилам ездить и пожарники, все умрут и сгорят, пока до них доедут. Раз меня выбрали, доверили, значит и доверьте, когда надо, законы преодолевать!
- Вам бы самодержцем родиться, - улыбнулась Личко. Поощрительно. - Не даром вы, я слышала, с Александром Македонским родством сочлись.
- А самодержавие - лучшая система! - запальчиво сказал Стрельцов. Законы при самодержавии действуют, без законов ни одна страна не стоит. Но есть человек, есть самодержец, который выше, который всегда может преодолеть закон, если закон довели до идиотизма. Почему сейчас монархистов много снова? Потому что люди это чувствуют. Народ. Говорят, власть законов, а на самом деле - власть чиновников, которые законом вертят. Для чиновников законы - что отмычки в других руках. И нету наверху человека, который может чиновничьи загородки сломать. Даже президент не может: тотчас крик - "он закон нарушает!" А это должна быть моя работа: различать благо, которое выше закона... Ладно, не выдавайте только. Это я как президент президентке душу раскрыл.
- Не выдам, - ласково пообещала Оксана.
- Смотрите, а то ведь я теперь в ваших руках, - преувеличенно сокрушался Стрельцов. - Выдал вам себя головой. Слово скажете, и такой вой поднимется! Импичмент на импичменте.
- А я слышала, вы спиваете. Олеся нарочно гитару принесла.
Это был лестный знак внимания.
По обыкновению салонных гитаристов, Стрельцов очень долго настраивал инструмент. Слушатели почтительно молчали.
Наконец он удовлетворенно взял пару аккордов, поднял голову и как бы заново увидел присутствующих.
Случайно и просто мы встретились с вами...
Он знал свою силу - и не колебался пустить ее в ход.
Песня - всего лишь песня. Романс - лишь романс. Поется всегда о других встречах, других людях. Но ничто не мешает слегка, как бы наспех, примерить к себе далекие чужие судьбы.
Мы просто знакомы - как странно...
Не боясь наскучить, он исполнил чуть не половину репертуара, пока наконец прижал струны пальцами, погасив последний аккорд.
- Ну хватит, пора и честь знать.
- О господи, в кой-то веки посидели по-человечески. Кажется, в первый раз, с тех пор как выдвинулась. Спасибо! Завтра на официальном обеде артисты будут, но все равно вы лучше их спиваете.
- Да уж, на официальных обедах папа больше не поет, - подал голос Гришка.
- Завтра не то. Завтра и обранцы явятся, - подхватила Олеся.
- Явятся - кто? - кстати ухватился Гришка за загадочное слово.
Ведь не пристало самому президенту выказывать свое непонимание.
- Обранцы! По-русски - депутат, а по-нашему - обранець.
Олеся вложила в единое слово весь заряд иронии, естественной для президентской дочки по отношению к разного рода депутатам.
- Обранец! Обранец! - засмеялся Гришка. - Во здорово. По-русски так и не скажешь.
- А наш язык вообще красивый, - застенчиво, но твердо возразила Олеся.
Разговорилась под занавес молодежь.
65
Пока хорошо семейно сидели, пошел дождь. Самые терпеливые пикетчики покорно мокли, потому что плакаты - не зонтики.
"Москали - геть до хаты!"
"Русь - у нас общая матерь".
- Ну, девки у ней, - поделился Парфен. - Ножкой стену прошибают.
- Полк амазонок? - предположил Стрельцов.
- Они себя "русалками" представляют. Я говорю: "Какая ж от русалок польза для обороны?" - "А защекотим!", - смеются. А сами кирпич в лапшу рубят.
- Газета здесь тоже - "Русалка". Или просто, или "Днепровская". Перепутаются.
- Не-ет, газетные русалки другой породы. Они там, пожалуй, и въедливей, как пьявки, а наши - щуки щекастые.
Для Парфена - стали "наши".
66
Розовое утро началось с возложений. Цветов и венков. Цветы - Кобзарю, символизируя, что он вечно живой. Как вручили бы букет на поэтическом вечере. Ведь не засыпают поклонницы поэтов венками.
При возложении произошел казус, какие случаются время от времени с высокими особами. Случаются по той простой причине, что особы - тоже люди. Как это ни странно.
Если вдуматься, это действительно странно. Чтобы управлять людьми, точно так же, как и для того, чтобы их судить, нужно быть выше их. Или вовсе принадлежать к особой породе. Это прекрасно понимали короли и императоры, возводившие свой род к бессмертным богам, объявлявшие себя помазанниками - опять-таки божьими. Они - не такие! Они - как доги среди дворняжек! А если владыка такой же как все, почему он распоряжается?! Но и не распоряжаться - нельзя! Владыка - предмет первой необходимости, какой бы титул он ни носил. И потому подданные невольно начинают забывать о мелких человеческих подробностях властелина. А подробности - такие же как у всех.
Стрельцов носит подтяжки, так удобнее: ведь ему надо постоянно смотреться, а брюки на подтяжках никогда не приспустятся на туфли, но и не задерутся, открывая носки.
И вот, резко выйдя из машины, он почувствовал, что от рывка плечом расстегнулась застежка подтяжек справа. А все уже смотрят, объективы нацелены, и уж операторы никогда не упустят карикатурный кадр: президент России всенародно застегивает подтяжку!
Правая брючина предательски поползла вниз. Раздувая живот и прижимая правый локоть, он пошел к небольшому подиуму, с которого предстояло произносить речь. А навстречу плыла пани-президентка, протягивая руку для дружеского пожатия.
Нарушая согласованный ритуал, Стрельцов схватил руку Оксаны Личко своей левой, поднес к губам и поцеловал - но не ощутил прелести прикосновения к нежной коже: он ощутил с ужасом, что, не выдержав двойной нагрузки, от движения левого плеча расстегнулась и левая застежка - предательский крокодильчик, державший верхнюю кромку брюк, разжал пасть.
Это уже грозило катастрофой.
Прижимая оба локтя, он отбарабанил приличествующую случаю речь - но дальше надо было брать букет в руки и лично поднести его к подножию поэта.
Между речью и возложением оставалась спасительная минута.
Стрельцов нашел глазами Парфена и резким движением кисти подозвал его. Парфен подскочил. Но и главная русалка, понимая, что происходит нечто чрезвычайное, подскочила следом. Пресса смотрела с интересом.
- Распорядитесь, - телеграфно приказал Стрельцов. - Пусть за меня несут цветы. Я не могу. За пани тоже.
Парфен метнулся. Где-то мобилизовал двух лейтенантов. Обычных войсковых из оцепления - важно, что при фуражках. Спас положение.
Впрочем, и с пустыми руками двигаться было опасно. Прижимая локти, он шел мелкими шажками как начинающий паралитик. Поправил стебелек букета. Поклонился. Повернул вспять.
Ретирада совершилась благополучно, и Стрельцов оказался наконец в броневике - как в долгожданном убежище.
Следовать к очередному объекту возложения президентам предстояло вместе.
- Что с вами? - наконец прорвалось беспокойство Оксаны Николаевны. Словно радикулит разыгрался.
Легко было сослаться на несуществующий радикулит. Но Стрельцов не захотел выглядеть в глазах Оксаны развалиной. И объяснил с подкупающей откровенностью:
- Подтяжки разом расстегнулись, черт бы их побрал!
Личко рыдала от хохота. Значит, разрядилось напряжение. Она ведь видела, что что-то не так, и даже спросить не могла во время церемонии.
- Выкину эти застежки-крокодильчики, прикажу суровой ниткой пришить.
- Проволокой, - захлебывалась Оксана, - проволокой!
Обсуждение таких подробностей очень сблизило.
67
"Днепровская русалка" тотчас оповестила читательниц, что приезжий президент Стрельцов страдает детским параличом в начальной стадии - полумиолитом. Когда миолит сделается полным, передвигать президента придется в носилках - как древнего деспота.
"Впереди несут портшез - позади несут портфель", - объяснила подпись под карикатурой.
"МыМыМы" с неменьшей оперативностью сообщили, что Стрельцов пострадал желудком после президентского ужина: северный желудок не переварил полтавского сала.
Информация шла со ссылкой на "хор. инф. ист." Мымра Сковродина, хотя очень одобряла сообщения на желудочно-кишечные темы, но лично подписывать брезговала.
68
Когда всюду, куда полагалось возлагать, было возложено, начались официальные переговоры.
Красавец Платон Выговский по праву вице-канцлера сидел по правую руку Оксаны Николаевны, с вызовом поглядывая на Стрельцова. Да еще то и дело склонялся к уху своей пани-президентки - советовал.
Стрельцову же советовать не решались - могли дать справку, если спросит. Но справки требовались редко. Стрельцов всегда пускал вперед Богдана Березовского, упорного переговорщика, чтобы измотать противоположную сторону.
Богдан сразу выложил пакет: сохранение колеи, снижение на четверть цены на пресную воду, взаимное признание присяг.
- Биг мэ! - воскликнул Платон. - Давайте отдельно: сначала присягу, потом воду. А лучше - наоборот.
Стрельцова заинтриговало: что за "биг мэй?" "Большой май", что ли? По-английски заговорил Платон?
Богдан стоял твердо:
- Вода плюс присяга. Либо - ни воды, ни присяги.
- Теперь понятно, почему вы в Москве говорите: "В огороде бузина - в Киеве дядька", - отозвался Платон. - Где вода, а где присяга?! Биг мэ.
Или дата какая-то славная в мае?
Богдан умел повторять одну и ту же формулу каждый раз с оттенком новизны, приводя в отчаяние партнеров по переговорам:
- Цены на воду прямо вытекают из соглашения по присяге. Колея - другое дело, колею мы можем вычленить.
- Спасибо за колею! Биг мэ, ее никто сужать и не собирается. Сами придумали - сами теперь щедро уступаете.
Аж вспотели, упираясь друг в друга, хоть и порхали по зале кондиционированные зефиры. Пришлось прерваться.
С бокалом кофе-гляссе Стрельцов подошел к Личко. Свитские отшагнули: потентанты беседуют! (Хорошее петровское слово откопал когда-то Билибин).
- Что это, Оксана Миколавна, ваш вице-канцлер все "биг мэй" да "биг мэй?"
- "Биг мэ". Это значит "бог мой" по-галичански. Галичане - больше украинцы, чем сами украинцы.
Вот и майская годовщина!
- Всего лишь? "Биг" - "Бог?" А я-то думал, ваш вице-канцлер - запорожец. Что-то в нем есть от Тараса Бульбы.
- Нет, не от Бульбы. А между прочим, мой Знак Стомаха - Бульба. Это я под Бульбой родилась. А он, кажется, Рак. Или Редис, не помню, - засмеялась Оксана.
При желании, можно принять за намек: мол, не надо ее связывать с Платоном.
Передохнув, приступили с новым пылом.
Богдан атаковал параграфами и трактовал прецеденты, но наконец Стрельцов перебил его нарочито по-домашнему:
- А например, мама у меня в Полтаве, а жена - в Воронеже. Послужил я при маме и попросился к жене. Канитель с переприсягой получается.
- Понятие вы вводите не переговорное и вообще не правовое: "канитель", - почувствовав опасность, парировал Платон.
- Кухонное понятие, кухонное, - кивнул Стрельцов. - Или елочное: на елку золотую канитель навешивают и серебряную, я любил в детстве. Только я скажу, на кухонный уровень нам еще подняться надо - возвыситься, достичь! Самые главные людские уровни: кухонный да постельный. А мы внизу барахтаемся - в политике. На кухонном уровне Воронеж с Полтавой никогда не поссорятся, и на постельном - тем более. И никогда не поймут, зачем жене и маме присягать отдельно. Зачем вообще присягать, я вам скажу крамольно! Не присяга - человек важен. Если честный, он и так слово держит, а нет - никакая присяга его не остановит. Кто-то учил - сам Христос или апостолы: "Не клянись!". - Отлично он помнил, кто сказал, как вообще помнил все, что читал и слышал, мог бы дать точную ссылку: "Матфей 5:34", но не хотел выглядеть занудным педантом. - И д'Артаньян просто говорил "да - нет", но не клялся. А дай бог и нам и вам таких офицеров, как д'Артаньян.
- Зачем же тогда все разговоры про присягу, если она не важна вовсе?! - возмутился Платон..
- Для впечатления. Присяга сама не важна индивидуально, но очень важно, чтобы мы про присягу в общем договорились. Сняли как таможенный барьер. Присяга и есть - вроде армейской таможни. А пусть офицеры свободно циркулируют - без канительных формальностей. Об этом договоримся, впечатление произведем: о том, что Полтава с Воронежем так же не могут столкнуться, - Стрельцов даже слова не допускал "конфликт" или "война" в таком контексте! - как Тульская моя дивизия - с Рязанской.
Все уже стало почти хорошо, если бы Стрельцов не проговорился напоследок: "моя дивизия"! Одно местоимение сорвало соглашение!
- Вот-вот! А завтра скажете: "моя полтавская", "моя львовская"! Меня рядят в главного националиста! А я хоть раз сказал, что надо Кубань присоединить, хотя там украинцев - половина? А ваши депутаты сколько раз на Донецкую область покушались?!
- Обранцы, - отмахнулся Стрельцов.
- Избранники!
Пришлось передать вопрос в комитеты.
69
- Я ж говорил, что визит не подготовлен! - горячился Богдан. - Зря приехали.
- Хорошо приехали, - улыбнулся Стрельцов. - Познакомились. Считай, подружились. А параграфы твои нарастут - как мясо на кость.
70
Стрельцов старался стать президентом прямого действия. Каждый государственный служащий должен был знать, что со своей глупостью или подлостью (глупость даже опаснее) он может попасться на глаза самому Стрельцову - и тотчас поплатиться. Пусть вероятность ничтожна - но ведь ничтожна и вероятность главного выигрыша в лотерее, а играют чуть ли не все.
В Киеве, отдыхая, он включил радио "Орфей" из Москвы и услышал:
"Помните, чем закончился знаменитый суд Париса? Приз за красоту был отдан не Гере, жене владыки Зевса, и даже не самой Афродите, а прекрасной легкомысленной Елене..."
Вот уж - ни сна, ни отдыха! Соединился с дежурным и приказал тотчас в течение часа уволить автора, редактора и диктора! Невежество должно быть наказуемо.
Тем более, оскандалилось радио имени Орфея, а он, принимая близко к сердцу Александра Македонского, должен стоять на страже античных богов и героев. Да и как рыцарь Оксаны Личко не мог он допустить поношения Афродиты в своих пределах!
Кунгуров, выслушав приказ, осмелился - нет, не возразить! - переспросить:
- И диктора?
- Именно диктора! Диктор виновней всех. Он оповещает мир. Как Райкин пускал по стране словечки, а не его спичрайтеры, юмористы закулисные. Диктор должен понимать, что читает. Как солдат понимать приказы - и преступный приказ не выполнять. Пусть все дикторы знают! Сегодня дикторскими устами оскорбили Афродиту, а завтра другому диктору подсунут сенсацию, будто президент устанавливает диктатуру, Волгу в Ледовитый океан поворачивает - и диктор тоже прочитает?! Именно диктора уволить. Первого - диктора! Проверю.
71
Богдан сообщил полушепотом - должны же стены иметь глаза, уши и прочие органы чувств. Язвительный Билибин когда-то определил: "КГБ - это чувствилище нашей эпохи". С тех пор появились УЙ, УД и другие - но чувствилище остается чувствилищем.
Богдан сообщил полушепотом:
- Сэнсей, правительство здесь не кончается Платоном. Есть, например, Максим Межа.
- Значит, дружись с ним, Богдаша. А я вступлю, когда созреют сроки.
72
На официальный обед пани-президентка явилась в парчовом платье. Стрельцов только глянул и вспомнил слышанные строчки:
Перед мальчиками - ходит пальчиками, Перед добрыми людьми - ходит белыми грудьми.
Глянул и самонадеянно решил, что сегодня она ходит для него.
После первых обязательных тостов и мясной перемены объявили небольшой променад.
Стрельцов предложил Личко руку, как в полонезе, и свитские вышколенно отступили: снова потентанты беседуют.
- Ну что ж, Оксана Миколавна, - чуть наигрывая горечь, заговорил Стрельцов, - значит, Платон у вас верховодит по всем пунктам.
- Та ни, Олександре Олексеевиче. Платон говорит - а я думаю.
- Но думаете то, что он потом проговаривает?
- Та ни! Нельзя ж сразу. Девка и та не сразу соглашается, а вы честь державы щекотите.
А глазами вверз-вниз, словно не о политике речь.
- Но ведь правда, что мы должны дружно...
- Правда, она не для бедных. Блаженны нищие, да? Ибо утешатся... А чем? Гордостью державы.
Стрельцов посмотрел с уважением - словно бы разглядел впервые. Да она Макиавелли - в лучшем смысле слова.
(Билибин когда-то говорил: "Будьте популистом в лучшем смысле слова, но в то же время не будьте популистом в худшем смысле слова!")
Короткий променад закончился - настала рыбная перемена.
73
Богдан нашептал перед десертом:
- А мужа вовсе на обеде нет. Не пускает она на люди своего консорта. Зато Платон себя не сдерживает. Говорил громко: "У меня все спереди мне сорока не сровнялось! Еще поплячете!" Я не понял: "попляшете" или "поплачете".
Стрельцов слушал - и смотрел на Гришку с Олесей, уединившихся у окна. Богдан проследил взгляд патрона и заулыбался:
- Хоть у этих - согласие.
74
Перед десертом успели выступить и солисты.
Стрельцов разнежился, когда контральто запело "Прощальный ужин" Вертинского. Словно бы от имени Оксаны. Ведь она ("ходит белыми грудьми"), если поет, то контральто. Должна петь - украинка же!
Сегодня наш последний день В приморском ресторане...
Нет уж, не последний!
- Теперь вы ко мне приедете, - сказал он.
- Приеду, - сразу согласилась она.