В салоне, уже знакомом ему, не оказалось никого. Лука Иванович обернулся и хотел было сесть, пока горничная доложит. Но вдруг он вспомнил фразу: "вас ждут и даже очень", - что заставило его остановиться посредине комнаты. В правом углу была дверь, полузавешенная портьерой. Оттуда донесся вдруг легкий шум, как будто кто-то разрезывал книгу.
- Это ты, Елена? - спросил женский голос. - Кто это звонил?
Лука Иванович почувствовал в себе такую смелость, что пошел прямо к двери.
- Это - я! - выговорил он, остановившись в самой портьере.
На кушетке, налево от двери, почти прилегла "обладательница квартиры", с толстой книжкой в красной обертке. На ней была шелковая безрукавка и тюлевая косынка на голове.
Она быстро поднялась, выпрямилась и даже как будто покраснела немного.
- Ах, это вы! Как это приятно! И так неожиданно!
На эти три восклицания Лука Иванович ответил широкой улыбкой и движением левой руки вбок.
- Садитесь, садитесь. Вот сюда! - и она указала на табурет около себя.
- Вы, конечно, к вашему собрату по литературе? - продолжала она, ласково оглядывая гостя.
- А ваша кузина дома? - уклончиво спросил Лука Иванович.
- Вероятно, дома, разве вы не спросили? Я бы не осмелилась принять вас одна.
И она немножко откинулась на спинку кушетки.
- Вы, право… слишком уж невеликодушны! - выговорил Лука Иванович, продолжая улыбаться глазами.
- Это почему?
- Да как же? сейчас меня сочинительством попрекать изволите.
- Ах, нет!
Лицо ее стало вдруг гораздо серьезнее, и глаза ушли куда-то вдаль. Лука Иванович заметил это.
- Полноте, не говорите со мной таким тоном: я сбиралась даже сама написать вам и просить как-нибудь прийти ко мне запросто вечером. Я и Елене говорила об этом, да не знаю, передавала ли она вам…
И она несколько исподлобья взглянула на него. На этот раз Лука Иванович положительно смутился.
- Только вы, пожалуйста, не подумайте, что я с вами сейчас же буду говорить о литературе или о ваших сочинениях… у меня настолько достанет вкуса или такта, как хотите. Но видите, во всем этом Елена виновата: она мне много о вас говорила, и я увидела в вас именно такого человека… какой мне нужен… я не знаю, как иначе выразиться.
- Да это - самое лучшее выражение.
- Вы, пожалуйста, ко мне не придирайтесь, я не привыкла говорить с людьми… интеллигенции, как выражается Елена; хоть и знавала на своем веку разных умных людей, только мало воспользовалась этим!..
Ее веселый, почти ребяческий смех сообщился и Луке Ивановичу.
- Если б вы были знаменитость какая-нибудь, романист или драматический писатель - я бы не стала искать с вами знакомства: что за охота чувствовать себя девчонкой!.. Я же очень застенчива, хоть это и не кажется - не правда ли? С ними тон особый нужно принимать, рисоваться и говорить глупости.
"Какая она милая!" - подумал гость и совершенно несалонно закинул ногу на ногу.
- А вы, хоть и писатель…
- Да из плохоньких, - с мягким добродушием добавил Лука Иванович.
- Ха-ха-ха! я не знаю, я вас совсем не читала, но Елена уверяет, что вы… замечательный публицист: это - ее любимое слово. И даже чуть ли не по-испански знаете…
- Грешен!
- А главное, вы - такой человек, судя по ее рассказам, о каком я в последнее время много думала…
Лука Иванович хотел было закричать: "пощадите!" - но воздержался, решив, что это слишком бы отзывалось "кавалером". Он только отвел глаза от собеседницы.
- Вы думаете - я дурачусь. Клянусь вам, я совершенно серьезна… ведь это так трудно в Петербурге напасть на мужчину, хоть немножко из ряду вон… Извините, что я вам это все прямо… Мне с вами хотелось бы побольше поговорить, да не знаю, как это сделать.
- Неужто оно так трудно? - спросил Лука Иванович.
- Не легко.
- Почему же?
Лука Иванович втягивался в игривый тон разговора.
- Ах, Боже мой!.. идет как-то глупо жизнь… вот теперь еще самая свободная минута… если вы только не торопитесь к вашему собрату по литературе…
Она не докончила и резко обернулась к двери, заслышав шаги в салоне.
Только что Лука Иванович успел вслед за нею обернуться, глаза его упали на высокую фигуру в военном сюртуке и густых эполетах, с белой фуражкой в руках. С фона портьеры выступило широкое, несколько отекшее лицо человека лет за тридцать, с черноватыми плоскими бакенбардами, хмуро ухмыляющееся и покрытое жирным лоском.
- Ах, это вы! - воскликнула хозяйка, совершенно так же, как она приветствовала и Луку Ивановича.
Военный вошел уже совсем и чмокнул протянутую ему руку, как бы не обратив внимания на того, кто сидел около хозяйки.
- Какая это смешная комната, - заговорила она тоном девочки, - троим уже и тесно, перейдем в гостиную.
Она живо поднялась, вся обернулась и взглядом пригласила Луку Ивановича. Он, весь съежившись от внезапного появления нового лица, поплелся вслед за военным.
XVII
В гостиной полковник (Лука Иванович разглядел, что у него эполеты были без звездочек) уселся около дивана, где поместилась хозяйка, и плотно придвинул к дивану свое кресло. Палаш он уткнул между ног и сейчас же полез в карман рейтуз.
- Вы позволите, - сказал он ей не тоном вопроса, а мимоходом, как вещь, которая сама собою разумеется.
Лука Иванович присел около пианино, по ту сторону овального стола.
- Пожалуйста, - кинула хозяйка полковнику и, точно схватывая начатый разговор, продолжала, - вы меня видели вчера на Невском, только не успели поклониться… как вам нравится мой attelage?..
И потом, спохватившись, она указала рукой на обоих гостей своих и стала называть их:
- M-r Прыжов, m-r … ха-ха-ха!.. вот это хорошо: вашу-то фамилию я вдруг и забыла… только со мной случаются такие вещи, подскажите - шепнула она, шаловливо наклонившись в сторону Луки Ивановича.
- Присыпкин, - отчетливо, но не особенно охотно ответил он и обменялся с военным поклоном.
- А у вас, кажется, новая лошадь? - обернулась хозяйка в сторону полковника.
- Нет, все та же.
- Эта посветлее.
- Как вы называете?
- Подъездок; вы понимаете, вторая лошадь, для простой полковой езды.
- А у вас сколько всех лошадей?
- Вас это интересует?
- Вы знаете, я лошадей люблю больше людей.
- Похвально! Извольте, я пересчитаю: небезызвестный вам парадер, два подъездка и три упряжных лошади.
- Серые в яблоках?.. я их знаю!
- И караковый.
- Рысак?
- С порядочной побежкой.
- Какого завода, Хреновского?
- Нет, Воейковского. Ваши чаленькие тоже, кажется, с побежечкой?
- Только такая возня с моими лошадьми! Я хочу продать их и буду ездить на извозчичьих. Чтобы держать своих лошадей, надо быть мужчиной.
- Не спорю, - подтвердил полковник и дунул на папиросу.
"И долго они этак будут?" - подумал Лука Иванович и еще больше съежился.
- Это прекрасиво, - продолжала хозяйка, - когда по Невскому едут пять-шесть человек в ряд, и все в белых фуражках. А вы не боитесь простудиться в одном сюртуке?
- Привычка!
- Да он, может быть, у вас на пуху?
И она расхохоталась.
- Вот этот самый сюртук, из обыкновенного драпу.
- Не поверю. Уж под ним наверно что-нибудь надето.
- Ну, конечно, - протянул полковник и переставил палаш.
- А кто ехал рядом с вами?
- Корнет Цабернакель.
- Красивый мужчина, кажется?
- Очень хороший мальчик.
"И как им обоим легко", - продолжал Лука Иванович, поглядывая то на нее, то на него.
- Да вы меня на парадере видали, а это - подъездок.
- Хороший? - переспросила хозяйка.
- Прикажете привезти?
- Привезите.
- Видите, как я себя веду? - заметил полковник и двусмысленно улыбнулся.
- Я уж вам давно сказала, что довольна вами.
- Низко кланяюсь.
- Скажите Калупуцкому, отчего он так давно у меня не был?
- Болен.
- Что с ним?
- Не при смерти, успокойтесь… на днях явится…
- Буду ждать.
Полковник докурил папиросу и оправился.
- Сегодня среда, - сказал он и поглядел пристально на хозяйку.
- Среда, - повторила она, играя глазами.
- Помните?
- Помню.
- Так до свидания.
- До свидания.
Он опять чмокнул протянутую ему руку, палаш болтнулся вправо и влево и задел одну шпору. Лениво покачиваясь, стал он выходить из салона и чуть заметно кивнул головой в сторону Луки Ивановича.
Широкая его фигура скрылась за цветной портьерой салона. Лука Иванович поглядел ему вслед, а потом обернулся, и глаза хозяйки встретились с его взглядом.
- Извините, - полушепотом сказала она.
- Почему так? - совершенно искренней нотой спросил Лука Иванович.
- За то, что проскучали.
- Нисколько.
- Так вы наблюдали?
Она подчеркнула последнее слово насмешливым звуком.
- Коли хотите - наблюдал.
- И, конечно, говорили про себя: какова эта барыня? просто ужасно! может с офицерами толковать о каких-то парадерах и подъездках, знает про Хреновский завод и справляется про каких-то корнетов! Ужасно! Не правда ли?
- Нужно и с господами офицерами уметь говорить; я вот, например, плохо умею и этого себе в достоинство не ставлю.
- Да, надо, а то совсем будет плохо… Этот полковник Прыжов… хорошо себя ведет, я его за это люблю… Вы ведь знаете: когда мужчина, который может считать себя видным… ну, и в таком полку служит, начнет за кем-нибудь ухаживать и увидит, что надеяться ему трудно… на успех, он сейчас же разозлится и не может даже продолжать знакомства… А m-r Прыжов - гораздо добрее или умнее, как хотите… Мы с ним и теперь большие друзья.
- Стало быть?.. - не договорил Лука Иванович.
- Он одно время сильно за мной ухаживал… с ним была ужасная скука… Теперь он так, как есть… о лошадях и воообще с ним поболтать можно, а тогда он считал своей обязанностью говорить… сладости…
Она сделала движение, точно опять спохватилась.
- Ах, пожалуйста, m-r Присыпкин, извините меня!.. Я вас заставляю присутствовать при Бог знает каких разговорах… а Елена все нейдет, - уж, поверьте, это она - с умыслом.
- Каким же?
- А вот каким: пускай вы полюбуетесь на всю мою пустоту… Она очень добрая и добродетельная, но с капелькой яда… И милее всего то, что она считает меня совершенно наивной… думает, что я ничего этого не понимаю… Ну, что ж: она этого хотела… и посидите здесь… посмотрите на мой petit lever… Слышите, опять позвонили?
- И этак каждый день? - спросил Лука Иванович.
- Да, когда я бываю дома; до трех часов почти что каждый день.
В передней раздался звук сабли.
- Опять из воинов? - тихо проговорил Лука Иванович.
Он еще не знал, какого тона держаться; но сама хозяйка точно нарочно старалась его сбить с толку.
XVIII
В портьеру просунулась курчавая голова с восточным, очень красивым лицом. Такой военной формы, какая была на этом юноше (ему казалось на вид лет девятнадцать) Лука Иванович еще никогда вблизи не видал, хотя тотчас же сообразил, к какому "роду оружия" принадлежит этот "абрек".
От него так и шло серебристое сияние.
- Здравствуйте, князь! - почти крикнула ему m-me Патера, приподнявшись немного на диване.
"Князь" выпрямился, повел плечами с коваными эполетами и прошелся правой рукой по своим кудрям.
Профиль у него был чистейшей кавказской породы, щеки с матовой белизной и усы необыкновенно красивого рисунка.
- Извините, вчерашнего дня опоздал на Невский. Слово "извините" вышло у него, по звуку: "эзвэнэтэ", - и во всей фразе восточный выговор резко заявлял себя.
Он пожал протянутую руку хозяйки и хотел было опуститься в кресло; но, заметив в углу Луку Ивановича, вежливо с ним раскланялся, сказав и ему:
- Извините.
"Ничего-с, - выговорил про себя Лука Иванович. - Мы не взыщем".
- А сегодня вы едете на Невский? - спросила князя m-me Патера.
- Беспременно! - молодым гортанным баском ответил князь, и его темно-оливковые глаза метнули искрами.
"Экий статный зверь!" - похвалил его Лука Иванович.
- И все на той же лошади?
Кавалерийский разговор продолжался.
- Извините, на другом, - выговорил весело князь.
Было очевидно, что слово "извините" служило князю руководной нитью всякой беседы.
- Также кабардинской породы?
- Карабахская кобыла.
M-me Патера чуть заметно поморщилась. Лука Иванович сдержал улыбку. Князь невозмутимо обволакивал хозяйку глазами.
- Курите, князь, - сказала она с особенною мягкостью.
- Благодарствуйте, - выговорил он точно по складам и полез за папиросницей в свои рейтузы, все еще привлекавшие внимание Луки Ивановича: они были в обтяжку, светло-зеленого цвета, с двойным позументом.
Курил князь уже совершенно по-гвардейски, даже папиросу держал русским жестом, огнем внутрь, между вторым и третьим пальцем.
- Не правда ли, m-r Присыпкин, - обратилась m-me Патера в его сторону, - князь очень недурно говорит по-русски, а он всего два года здесь… Ах! я и забыла вас познакомить: князь Баскаков… так ведь кажется?
- Извините… я настоящим манером…
- Да, я знаю, у вас разные есть имена; но я не могу их произнести… есть и Оглы и еще что-то!
Князь рассмеялся и выставил действительно "ослепительные" зубы.
- Я знаю, что вы и так называетесь, и оно гораздо легче.
Князь опять рассмеялся.
- M-r Присыпкин… наш известный литератор…
Лука Иванович не утерпел и поглядел на m-me Патера глазами, говорившими: "да ему-то что за дело до того, что я литератор?"
Но князь как будто бы понял звание Луки Ивановича и еще раз поклонился ему с видимым почтением.
- Позвольте спросить, - отнесся он к Луке Ивановичу, выпучив на него глаза, - вы не учите по-русски?
- Русскому языку? - переспросил Лука Иванович, добродушно оглядывая его горские украшения на груди.
- Все это, что требуется… грамматика… и там еще… как это?
- Да вам разве нужно, князь? - спросила m-me Патера.
- Нет, я теперь учен… ха-ха-ха! а я для товарища… молодой князь.
- Ваш земляк, из одной области? - полюбопытствовал Лука Иванович.
- Извините… он не оттуда, есть племя Адэхэ.
- Как, как? - вскричала m-me Патера.
- Адэхэ, - совершенно серьезно выговорил князь, - малый уж в двадцать лет… а ничего не может… насчет грамматики… Нанял он учителя… дорогой учитель… пять рублей час… честный человек, пять рублей… Фрелин баронесса… как бишь ее… ну, все равно… крестная мать… его тоже крестили… сама прислала этого самого учителя. Бился, бился он - и ничего!.. Со мной говорил: я - это учитель говорит - не могу, потому у него нет в голове ни существительного, ни прилагательного. Два месяца я, говорит, хотел вбить в него - и не могу!
Князь даже встал в жару разговора и расставил ноги. Хозяйка и Лука Иванович с оживленными лицами глядели на него.
- Башка! - воскликнул он и ударил себя по красивому белому лбу. - Учитель ему: вот смотри, князь, дверь ты можешь брать рукам, можешь? Могу. Это - существительное… А какой цвет у занавес? - Красный цвет. Можешь ты брать его рукам! Нет, не могу. Это - прилагательное, понимаешь? - Нет, не понимаю! Тут и говорит ему учитель: ты - дурак, князь, я тебя не буду учить и пять рублей твоих не беру.
И Лука Иванович, и m-me Патера разом расхохотались. Князь представлял все в лицах и старался даже подражать голосам учителя и ученика.
- Так вы желаете, - начал Лука Иванович, - чтобы я занялся вашим товарищем?
- Окажите услугу, парень отличный, честное слово!.. Уж такое племя Адэхэ… у них тут нет (он указал на лоб), как это вам рассказать…
- Мыслей никаких, - подсказал Лука Иванович.
- Истинно, мыслей нет. Например: скажи ему - Бог… у всякого народа есть свой Бог… И понимает кажный… А у Адэхэ и Бога настоящего нет… Потому учитель тоже и говорил мне, что ни существительное, ни местоимение никак башка его не берет!.. Никак!..
Князь махнул рукой и сел.
- К сожалению, - отозвался Лука Иванович, - я не искусен в преподавании.
- Сделайте милость! - крикнул князь.
- Но вы можете кого-нибудь рекомендовать, - заметила m-me Патера.
- У меня нет особых знакомств в учительском мире, но я постараюсь.
Глаза князя как-то заблуждали, точно он потерял нить всякого разговора; но тотчас он весь встрепенулся: нить была снова найдена.
- Сегодня середа, - чуть заметно ухмыляясь, говорил он.
- Середа, - игриво повторила хозяйка.
- Значит, можно надеяться?
- Вероятно…
- Имею честь!
И князь порывисто вытянулся во весь рост: по его украшениям на груди прошла звонкая дрожь. Так же сильно, как и при входе, пожал он руку m-me Патера; она вынесла это рукопожатие, не поморщившись.
- Очень благодарен, - сказал князь, кланяясь Луке Ивановичу, - вот через мадам Патера скажите адрес… пять рублей час…
Одна рука князя в замшевой перчатке сжала баранью шапку, а другой он придержал свою шашку, выходя из гостиной.
XIX
- Ужасно! - прошептала m-me Патера, с ужимкою, в сторону Луки Ивановича.
- Очень интересно, - ответил он ей в тон.
- Нет, Елена слишком зла! Надо позвать вам ее, она нарочно нейдет, или она для вас туалетом там занимается… Еще один посетитель - и я окончательно убита в вашем мнении, m-r Присыпкин.
- Да почему же? только я одно не совсем понял: все эти господа спрашивают вас все про среду.
- Вы не догадались?
- Нет.
- Ах, какой вы добродетельный: по средам бывают маскарады в купеческом.
- А-а!
- Елена! - крикнула m-me Патера входящей кузине, - я не ожидала от тебя такого коварства!
И Лука Иванович, при всей своей незлобности, не мог не заметить, что девица Гущева слегка принарядилась; даже волосы ее были не то короче подстрижены, не то причесаны на другой манер.
- Какое коварство? - откликнулась она, краснея. - Лука Иванович, извините, но я думаю, что вы в таком приятном обществе…
- Вот видишь, вот видишь, Елена: капелька яда уже пущена.
- Где, какой яд?
- M-r Присыпкин, спасите меня: или я удалюсь, или вы уведете от меня эту ужасную девицу!
Все трое рассмеялись. Лука Иванович встал и шутливо спросил:
- Куда же прикажете?
- Туда, в столовую… я тебе серьезно это говорю, Елена!
- Ты, стало быть, гонишь твоего гостя?
- Нисколько, но я не желаю, чтобы он присутствовал так долго при визитах моих всегдашних гостей; я знаю, что ему и теперь уже тошно.
- Нисколько, ей-же-ей! - вскричал Лука Иванович.
- Нет, нет! Пускай Елена посидит с вами, вы сделаете паузу, а там придете проститься… и назначим тогда часы, когда у меня не такая ярмарка.