- Я знавал еврейскую семью. И муж, и жена принадлежали к передовой интеллигенции - не Русской, но европейской. Он редактор большой политической газеты, она держала блестящий артистический салон. Конечно: - ни Бога, ни религии. Материалисты… Они на Пасху для своих служащих и знакомых - все Русских - устраивали роскошнейшие розговены. И свинина, и сырная пасха и куличи, и агнец из масла, и "Христос воскресе" из сахара на всех куличах и мазурках… Понимаете? - в этом презрение полное к верующим. Вы - веруйте, а мы к вам снисходим. Капиталу, коллега, все позволено. И Русский хам скушает красное яичко от жида сколько угодно… Ибо в наш век все продажно. В синогоге бывали лишь тогда, когда это надо было для газеты. Над всем смеелись. Их бог - это они сами… Жирный, толстый, масленый с маленькими глазками - он и точно был воплощенным богом капитала. Она до старых лет красивая, видная, порочная до мозга костей, признавала только себя и свою страсть. Она открыто покупала себе любовь молодых студентов, офицеров, адвокатов и смеялась над всякою моралью… Но… у них был единственный сын Мойше. И, когда родился он, и настало время обрезания, они призвали раввина. Они - неверующие - обрезали его, и раввин взял чашу с вином и насыпал в нее немного пепла и опустил каплю крови обрезанного младенца и, взболтав смесь, вложил мизинец в чашу, а потом в рот младенца и так сделал дважды, говоря: - "и я сказал тебе: от крови твоей жизнь твоя"…
Луна поднялась выше и косые лучи ее шли таинственными дорогами в окна и наполняли комнату прозрачным сумеречным светом.
- Тот пепел, что всыпал раввин в вино, взят от чистой льняной тряпицы, напоенной кровью христианского первенца и сожженой. Так делается у старой еврейской секты хассидов… и, когда этот Мойше женился на просвещенной и культурной, ни во что не верующей Софии Абрамовне, докторе медицины, с почти европейским именем, - и брак был, конечно, гражданский… но… накануне брака они ничего не ели - был пост… а потом пришел раввин, достал только что испеченное яйцо, облупил его, разделил пополам, посыпал таким же пеплом и дал обоим брачущимся. И пока они ели яйцо, раввин читал молитвы - и что примечательно: они не смеялись, но были серьезны. И когда их папаша умер, - и были торжественные гражданские похороны, с речами - но без молитв, но ночью, когда никого из посторонних не было, к умершему пришел раввин, взял яичный белок и этот порошок, взболтал их и кропил сердце покойника, говоря - "и окроплю вас чистою водою и вы очиститесь от всех скверн ваших. И дам вам сердце новое и дух новый дам вам и возьму из плоти вашей сердце каменное, и дам вам сердце плотяное" - ибо, коллега, есть три момента в жизни человека, когда мистика побеждает холодный рассудок - это бракосочетание, рождение и смерть… Можно быть каким угодно Карлом Марксом или Эпштейном, а когда станет человек перед явлением, где смерть сопрягнется с жизнью, он чует таинство и ищет где-то опоры там, где его ум блуждает, как путник в лабиринте.
VII
Месяц поднялся высоко и лучи его ушли из комнаты. Лишь таинственный, призрачный свет остался. Давно уже бросил свою папироску Вася. Яков Кронидович сидел неподвижно. Он слушал. Все то, что говорил ксендз Адамайтис, было ему нужно для его дела.
- Не будем строго судить евреев - они не виноваты, - продолжал Адамайтис. - Мы, христиане, приняв новый завет Христа, - положили пропасть между старым - языческим, кровавым, между жертвами - Ваалу-ли, Юпитеру, Зевсу или Перуну - и приняли закон любви и жертвы безкровной… Да и то… нет ли и у нас мостков через эту пропасть в кровавую дохристианскую старину, к человеческой жертве? Было же время, когда при постройке крепостей и больших зданий хватали первого прохожего и убивали, чтобы закопать под фундаментом. На черной Mеccе католических изуверов-сатанистов - еще сравнительно недавно была человеческая жертва… А знаем ли мы все тайны, я подчеркиваю все - тайны масонства? Почему же отдельным еврейским сектам, не признавшим нового завета и заповеди любви к ближнему, но безпропастно уходящим в кровавое средневековье, иногда вот в этих-то мистических случаях не обращаться к тем временам, когда приносились кровавые жертвы? Не забудьте, что цивилизация цивилизацией, - а многое множество людей сидит на Талмуде, где колдовства хоть отбавляй… В Талмуде мы найдем такие указания: - "кто желает увидеть диавола, должен взять утробу черной кошки, впервые родившей, рожденной от первородящей матери, сжечь ее, стереть в мельчайший порошок, посыпать им глаза, тогда покажутся демоны", и, вы думаете, в двадцатом веке не найдется чудака, который захочет это испытать? И вы думаете, что, если этот чудак - ловкий человек, он не станет уверять, что он видел демонов?.. Своего рода - снобизм…
Ксендз Адамайтис ожидал ответа, или возражений, но его гости молчали.
- Слушайте дальше, - продолжал он, - Наш скотобоец бьет скотину, согласно с указаниями науки и гигиены, так, чтобы причинить скоту меньше всего мучений и сохранить мясо, - убоем еврейского скота руководят их священные книги. Это от тех времен - храма Соломонова, жертвенника, политого кровью, и вони сжигаемого тука - "благоухания, приятного Господу"… В нашем Христовом завете ничего этого нет. В Талмуде целые трактаты посвящены крови и убою скота. Ибо в крови - душа: "Кто съел с оливу крови от скота, зверя, или птиц чистых - приносит жертву за грех - "хаттат". За кровь от прокалывания, от вырывания и от кровопускания, хотя бы с нею выходила душа - ответственности не полагается".
- Ванюшу Лыщинского, - вздыхая, прошептал Яков Кронидович, - кололи.
- В Тосефте, - кивая головою и медленно цедя слова, как бы припоминая цитируемые тексты, продолжал Адамайтис, - сказано: "если кто режет потому, что ему требуется кровь, то он не должен резать способом "шехиты", то-есть так, как режет резник, но он или колет, или отщемляет"..
- Ванюшу кололи и отщемляли….
В темной комнате жуткие носились призраки. Внизу, не умолкая, гудел город, и звуки рожков автомобилей, гул трамваев и треск фаэтонов, сливаясь, создавали дикую музыку. Она оттеняла и дополняла торжественную тишину дома.
- И коля, и отщемляя, - мрачно говорил Адамайтис, - резник зажимает жертве рот и читает молитву: "Нет у меня уст отвечать и нет чела, чтобы поднять голову… Да будет благословен!"
- У Ванюши рот был заткнут.
- Так убивают скот… В священной книге Зогар есть указание, что так же должна быть закалаема и приносимая человеческая жертва: …"и смерть "аммегаарец" - то-есть - не евреев - "пусть будет при заткнутом pте, как у животного, которое умирает без голоса и речи… И yбиение должно быть во "эхаде", как при убиении скота двенадцатью испытаниями ножа и ножом, что составляет тринадцать!"
- На нем… На Ванюше… - в глубоком волнении вставая, произнес Яков Кронидович, - было тринадцать уколов!.. На нем написали жиды это страшное: - эхад!..
- Что значить - единое! - сказал ксендз Адамайтис. - Един Бог! - Слово из краткой молитвы, которую, умирая, читает каждый еврей, и вся сила которой в великом слове: "эхад!.. един Господь!".
VIII
Страшная тайна, раскрытая сейчас, наполнила ужасом души говоривших о ней. Яков Кронидович дрожащей рукой закурил папиросу.
- Значит, - ломающимся от волнения голосом сказал Вася - вы убеждены, что Ванюша Лыщинский убит евреями, как жертва.
- Убежден, - глухо сказал Адамайтис.
- Но… тогда… тогда… вскакивая, воскликнул Вася, - какая же страшная кара должна постигнуть виновных!..
- Успокойтесь, - протягивая руку с поднятой широкой ладонью, сказал Адамайтис. - Примите событе, как оно есть. Каждый день евреи, через своих резников, особым ритуальным способом, крайне мучительным для убиваемых, режут скот - и правительства всего миpa, общества покровительства животным во всем мире молчат… Ибо…. это - мистика.
Густая темнота закрыла все предметы в комнате. Едва намечалась в кресле могучая фигура громадного ксендза. Его голос гудел, как из бочки. В открытом окне темноголубыми туманами дымилась лунная ночь.
- Но это люди… Христианские мальчики, - крикнул Вася.
- Не так много… медленно процедил Адамайтис. - Секта хасидов, исповедующая наравне с Талмудом и Каббалу, не многочисленна… В ней многое нам не понятно и страшно… Ее раввины наследственны. Они свили свои гнезда в самых глухих местечках Польши и Галиции, там, где все дышит мрачным средневековьем: в Черткове, Гуре Кальварии, Сада-гуре, Любашове… В Черткове сидят Фридманы… Над Припятью и Стоходом властвуют Шнеерсоны… Не так давно один из этих раввинов проезжал через наш город. Несметная толпа евреев… тысяч десять… собралась на вокзале. От раввина ждали исцелений… чудес… Каждый должен был прикоснуться хотя бы к одежде раввина. Он вышел на площадку вагона… В высоком цилиндре и длинном, восточного покроя, черном дорогом халате… Произошла давка… Смятение…. Могли быть несчастные случаи… Вдруг, - и это было моментально: все схватили один другого за руку, и образовалась громадная, запутанная цепь людей… Я вошел в нее. И ближайший к вагону протянул руку раввину. Тот ее взял… И каким-то толчком, точно сильный электрический ток прошел через меня, шатнуло меня.
- Вполне возможно, - сказал Яков Кронидович. - Нервные токи человеческого телa еще недостаточно обследованы…
- Не в этом дело… Есть таинственные, мистические токи… И лучше их не трогать… Hекий Оза простер руку свою к ковчегу Божию и взялся за него, ибо волы наклонили его, и был поражен за дерзновение и умер у ковчега Божия. Вы касаетесь тайны, затрагиваете страшного незнаемого нами еврейского Бога…. может быть, касаетесь самого ковчега, видевшего кровь первенцев "от человека до скота"…. Падете мертвыми… и вы… и близкие вам… по таинственной, незримой, мистической цепи.
- Ну уж! - сказал Яков Кронидович. Ксендз Адамайтис поднялся с кресла. В темноте ночи, на фоне драпировки, висевшей над дверью - он казался еще больше. Густо зазвучал его предупреждающий голос.
- Мое мнение - не надо трогать этого дела. Там, где мистика, где таинственная цепь людей… Никакими карами…. никакими процессами не остановите…. Боролись с масонами…. Только укрепили их…. Здесь… Раздразните темные силы - и упадет кара незримой черной власти на всех: от царя до последнего ребенка свидетеля… Ибо: "поражу всякого первенца, от человека до скота, и над всеми богами Египетскими произведу суд. Я Господь… Освяти мне каждого первенца, разверзающего всякия ложесна между сынами израилевыми, от человека до скота, мои - они".
- Не верю в такого бога, - сказал Яков Кронидович. - За меня светлый, чистый Христос!!! Я видел тело… Я знаю о горе любивших мальчика людей… Во имя правды и справедливости я должен…
Глухой и мрачный голос ксендза Адамайтиса перебил его:
- Молчать!..
IX
Возвращаясь домой, Яков Кронидович, помимо воли своей, все думал о кратких письмах - доносах Ермократа. Может быть, это нарочно душа его отгоняла все то непостижимо страшное, что услышал он сейчас от этого странного ксендза. Подлинно он, как плавильщик в Пеер Гинте Ибсена, явился напомнить ему о "третьем перекрестке", где ожидает суд и смерть. И эту-то мысль о смерти Яков Кронидович и гнал от себя, думая об оставленной им жене.
"Листочки мха на caпоге… ездили верхом… Значит… слезали где-то в лесу… Ходили по мху"… И была неприятна почему-то эта мысль…. Успокаивало лишь то, что теперь это как-то кончилось и Аля была у родителей. Но растревоженная ксендзом мысль все возвращалась к этому листочку мха, к прогулке пешком в лесу… "Зачем?"
В номере гостиницы Яков Кронидович, к крайнему своему удивлению, застал Стасского.
Когда Стасский поднялся навстречу Якову Кронидовичу с кресла и при свете одной лампочки, горевшей наверху, Яков Кронидович увидел его бледное лицо, коричневую шею и топорщащиеся над нею седые пряди волос - он вздрогнул. Ему Стасский показался призраком.
- Простите, глубокоуважаемый Яков Кронидович, - сказал Стасский, - за нарушение закона о неприкосновенности жилища. Человек пустил меня лишь потому, что знает меня… Я здесь проездом. Завтра утром еду обратно в Петербург… А к вам, помимо удовольствия вас видеть, еще и по важному, неотложному делу… Могу курить?
- Курите, ради Бога…
Яков Кронидович слишком хорошо знал Стасского и его интеллигентские привычки длительных ночных разговоров и потому не удивился, что Стасский, придя ночью, не спрашивает его, удобно это ему, или нет.
- Я люблю эту гостиницу, - раскуривая папиросу, говорил Стасский. - И сам в ней раньше останавливался. Тихо… Покойно… И прислуга вежливая… А ведь, как ни свободен человек, и даже, чем большую свободу он проповедует, тем более любит он раба подле себя… Я к вам по делу.
- Я слушаю.
Мелькнула мысль - не случилось ли что дома - и погасла. Не Стасский бы его об этом уведомил?
Стасский достал с дивана портфель и раскрыл его. Он вынул из него лист бумаги, обернутый в синюю папку и разложил его перед Яковом Кронидовичем.
- Яков Кронидович, - начал несколько торжественно Стасский, - вы знаете мое к вам глубокое, глубочайшее даже, уважение. Вы человек науки… Вы - имя! Своим безпристрастием при анализе человеческих преступлений - вы, многоуважаемый, составили себе европейское имя и ваше положение вас обязывает… обязывает, - Стасский широкой, сухой ладонью погладил бумагу - подписать это обращение.
- Какое обращение?
- Вы посмотрите, кто уже подписал, - сказал Стасский, желтым, прокуренным, крепким ногтем отмечая длинный ряд подписей. - Головка Poccии. Ее мозг…. Лучшие силы интеллигенции… Haукa…. Таланты… Борцы за правду… Гении!.. Вот видите - вот это я подписал… Я… Стасский!.. Я… я… я!.. А тут - академики…. профессора… писатели… члены Государственного Совета… И Думы… художники - вcе, кто чувствует себя европейцем, кто порвал с Русским хамом и у кого… как это… Драгомиров, что ли, сказал…. прошла отрыжка крепостного права… Вот и вы тут должны быть… С нами… Подписывайте.
- Но должен же я, по крайней меpе, прочитать то, что подписываю?
- Э! подписывайте, не читая - Вы мне… мне… и им… не верите, что ли?
- Я верю… Но, Владимир Васильевич, мы часто с вами не сходились в убеждениях и то, что по-вашему было белым, мне казалось черным и наоборот.
- Но авторитет всех этих имен - Стасский подчеркнул слово: "имен" вам ничего не говорит?
- Помилуйте! Он меня подавляет… Но все-таки я считаю своим долгом, прежде чем подписать - прочесть.
- Ладно. Читайте, если вы уже и нам… и мне не верите, - сердито сказал Стасский.
Яков Кронидович стал читать.
"К русскому обществу. По поводу кровавого навета на евреев" - прочел он заголовок.
Перед ним предстал труп мальчика на мраморном столе анатомического театра. Быстро, быстро, молнией, мелькнули рассказы о Ванюше детей Чапуры подле той страшной пещеры, и в его ушах точно снова гудел мрачный бас ксендза Адамайтиса - и эта фраза, что мальчик был убит, как жертвенный скот - "во эхаде"… Русская кровь - вода.
Он читал:
- "Во имя справедливости, во имя разума и человеколюбия мы подымаем голос против новой вспышки фанатизма и темной неправды"… Яков Кронидович ничего не понимал. Он опустил глаза на подписи и думал: "им какое дело?.. Что знают они о Ванюше Лыщинском, о его страданиях и смерти, о горе его близких? Писатели!.. Да, писатели и талантливые и модные… Художники… Что же и они как Одоль-Одолинский, Вырголин и все эти добровольные сыщики, следователи и судьи, наравне с разными подсевайлами и шмарами вмешиваются в это чужое дело? Почему именно в это дело вмешались они и оставляют без своего просвещенного внимания тысячи других, не менее страшных дел? Только потому, что тут замешаны евреи? Он читал дальше: "Изстари идет вековечная борьба человечности, зовущей к свободе, равноправию и братству людей, с проповедью рабства, вражды и разделения"… - "А вот оно что. Это политика! Этот процесс становится орудием политической игры. Кровь Ванюши Лыщинского идет для борьбы с "ненавистным правительством", направлена против "царизма". Кто проповедует рабство, вражду и разделение - правительство, учащее детей петь "братья, все в одно моленье души Русские сольем" - или те, кто говорит: "кто не с нами, тот против нас"? "В борьбе обретешь ты право свое"? Значит, все эти люди… и Стасский, обласканный царем, первый ум России, богатейший помещик - тоже с ними?..
"И в наше время", - читал он дальше, - "как это бывало всегда, те самые люди, которые стоят за безправие собственного народа, всего настойчивее будят в нем дух вероисповедной вражды и племенной ненависти. Не уважая ни народного мнения, ни народных прав, готовые подавить их самыми суровыми мерами, они льстят народным предрассудкам, раздувают cyевеpие и упорно зовут к насилиям над иноплеменными соотечественниками. По поводу еще не расследованного убийства в Энске мальчика Лыщинского в народ опять кинута лживая сказка об употреблении евреями христианской крови. Это давно известный прием старого изуверства"..
- Но ведь это неправда, Владимир Васильевич - отрываясь от бумаги, сказал Яков Кронидович.
- Как неправда?
- Как могли все эти господа подписать такую лживую бумагу? Они были в Энске? Я всех их, если не лично, то по имени знаю… Это все: Петербуржцы и Москвичи… Что, они видали тело замученного мальчика, как видал его я?
- Им совсем не нужно было его видеть.
- Видели они страшное горе матери, тетки и бабушки?.. Горе, доводящее до могилы?.. Видели они мышиную беготню евреев по поводу этого убийства? Сбивание со следа сыщиков, подкупы, застращивание?
- Вы это видели? - с глубоко нескрываемой иронией сказал Стасский.
- Да, видел… Еще сегодня беседовал я со свидетелями этого невероятного убийства.
- Это не важно… Читайте до конца.
- Извольте… "В первые века после Рождества Христова языческие жрецы обвиняли христиан в том, будто они причащаются кровью и телом нарочно убиваемого языческого младенца. Так обясняли они таинство Евхаристии. Вот когда родилась эта темная и злая легенда!.. Первая кровь, которая пролилась из-за нее, по пристрастным приговорам и под ударами темной языческой толпы, - была кровь христиан.
И первые же опровергали ее отцы и учители христианской церкви. "Стыдитесь, - писал св. мученик Иустин в обращении своем к римскому сенату, - стыдитесь приписывать такие преступления людям, которые к ним непричастны. Перестаньте!.. Образумьтесь!.." - "Где же у вас доказательства? - спрашивал с негодованием другой учитель церкви, Тертулиан. - Одна молва… Но свойства молвы известны всем… Она почти всегда ложна… Она и жива только ложью. Кто же верит молве?"… - простите Владимир Васильевич, но вся эта древняя история приплетена сюда ни к селу, ни к городу. Просто не знали, что сказать и сказали что-то, очень умное, но совершенно не к месту. Перед нами не молва, но убитый прекрасный, кому-то нужный и кем-то любимый мальчик. Убитый ужасным, мучительным, способом и спрятанный в пещере…. Это - факт.
- Читайте!
- "Теперь лживость молвы, обвинявшей первых христиан, ясна, как день. Но изобретенная ненавистью, подхваченная темным невежеством, нелепая выдумка не умерла. Она стала орудием вражды и раздора даже в среде самих христиан. Доходило до того, что в некоторых местах католическое большинство кидало такое же обвинение в лютеран, большинство лютеранское клеймило им католиков"… - Неосновательно, Владимир Васильевич, безнадежно, бездарно… Просто… простите меня, хотя и умные люди писали,… но… глупо.
- До конца, - пальцем указал на бумагу Стасский.