- Ты же знаешь, - пожимая плечами, сказала она. - Программа тебе известна. Представителей ее я тебе показывала.
- Ах, эти… Твои… божьи люди… - морщась, как от дурного запаха, сказал Портос.
Она заметила его гримасу и сказала, сосредотачиваясь.
- Портос! Скажи мне откровенно… по правде… ты зачем пошел в партию?..
Портос курил, глядя через закрытое окно с прозрачными занавесками на поля, расстилавшиеся за палисадником.
- Видишь ли. Иногда трудно ответить на вопрос "зачем", но можно ответить на вопрос - "почему?…"
- Не все ли одно, - лениво процедила она между двумя затяжками папироской.
- Почему я пошел?.. Потому, что я вижу, что при данном режиме Россия не может прогрессировать… Все - случай… Мой начальник дивизии, живя в Бельцах, имел любовницу в Варшаве. Однажды он пpиеxaл невзначай и увидел, что от нее вышел молодой офицер. Он пробыл у ней недолгое время, и после того, как он уехал - ее нашли с простреленным виском. Подле валялся револьвер… Мой начальник дивизии поехал к старшему начальнику и просил замять дело. Никто не поинтересовался, откуда у нее взялся револьвер? Чей это был револьвер? Было это убийство, или самоубийство? Ее похоронили, как самоубийцу, а мой генерал получил повышение. Я был тогда молодым офицером.
- И это был ты, кто выходил от нее?
- Допустим, что и я… Не все ли равно? И вот тогда я задумался и стал наблюдать… Россия идет к развалу. Везде произвол. Я сошелся с некоторыми людьми из партии, соседней с вами, стал посещать Думу… познакомился с тобой и попал в партию. Я в ней ищу того, чтобы такие убийцы-генералы были наказаны. Я ищу равенства всех, я ищу справедливости… Далее… Я не скромник… Я знаю свои силы и свои таланты и я знаю, что при существующем режиме меня засушат и я не получу применения моим силам.
- Бонапартом хочешь быть, - с насмешкой сказала Агнеса Васильевна.
Он не ответил.
- Видишь ли, - сказала она, мечтательно глядя куда-то вдаль глазами-лампадами, - учение Маркса тебе известно?.. И он пытливо ищет справедливости. Не один он… Много людей. Энгельс… Каутский… Герцен… Кропоткин…если хочешь, я… Награда и возмездие в будущей жизни?.. Да не хочу я этого - этой будущей жизни просто-таки нет… Я это знаю… Мне это сказала наука. Ткань сложилась и ткань разрушилась… Так вот пожалуйте - награду и возмездие здесь… сейчас… завтра… сегодня… Так просто. Ты был богат… ты хорошо кутил, имел рысаков… машины. Тебя любили женщины, а я ночевал в Вяземской лавре… Меня ели клопы и вши и я с завистью смотрел на черствую корку… А о любви я и думать не смел… В будущей жизни?.. Да я в нее не верю… Мне подавай в этой… Отсюда простой лозунг - "грабь награбленное!". Это твое. И у тебя есть твое место под солнцем. Сумей его завоевать…
- Мечты о хрустальных городах с термитниками… Мечты о кооперативной лавочке, чтобы не давать наживаться купцу, а брать прибавочную стоимость себе, - медленно, цедя слова, сказал Портос.
- Земли крестьянами, фабрики рабочим… Жизнь без посредника - тунеядца и кровопийцы… Для этого надо, чтобы власть попала в руки именно тех, кто это понимает, кто привык не ценить и не гнаться за жизненными благами, кто понимает бедняка, то-есть, в руки пролетариата. Когда править станут бедные и не знатные, - они найдут средства обуздать богатых и распределить имущество по справедливости. И тебе там нет места. Ты - богатый и знатный… Багренев… Багрянородный… Ты хочешь сесть на горб моих божьих людей и на их спинах проехать в Наполеоны. Это то же, что и было… Старый режим. Ну, допустим ты умный и справедливый, а после тебя?.. Опять твой генерал-убийца… или профессор Тропарев?
- При чем тут Тропарев? - поморщился Портос.
Какие-то злобные огни вспыхнули в глазах-лампадах и погасли.
- Наша мысль, чтобы подлинный пролетариат всего миpa взял в свои руки власть.
- То-есть Глоренцы, Брехановы, Фигуровы и госпожа Тигрина во главе государства? Махровый букет глупости и пошлости!
- Хотя бы и они. Не всем быть умными и чистоплюями.
- Но это же сумасшествие.
- Не больше того, что теперь делается.
- Принимая меня… Вы знали, чего я хочу?
- Конечно… Я тебя насквозь видела.
- Для чего же я вам понадобился?
- Как для чего?.. Для разложения армии. Чтобы в нужную минуту ты увлек ее за собою…
- И дальше?
- Мавр сделал свое дело.
- Ах, вот как!.. Таскать каштаны из огня для… Глоренца или Кетаева.
- Что же Кетаев?.. Был же он диктатором на Урале.
- Полчаса.
- Хоть день, да мой. Это не важно…. Слушай, Портос, я тебе многое сказала. Сказала потому, что я тебя люблю…. Не по-вашему, по-романтическому, а по-своему. Ты мне весь… кругом… от головы до ног нравишься. Я люблю такие натуры, и я говорю тебе, брось…
- Что бросить?
- Брось и думать о Бонапарте. Перед тобою не французский народ, а партия со своими партийными целями. Ты вошел в нее - и ты - песчинка.
- И если явится ваш пролетарский генерал и убьет свою любовницу, и будет еще повышен за это, я должен молчать.
- И еще как! Десять любовниц убьет, а ты молчи…
- Не понимаю я этого…
- Тогда поймешь… Да не будет ли поздно?.. Портос, ты изменил Царской присяге… Ты вошел в партию… И тебе ничего…. Это старый режим. Ну… попадешься…. Выгонят со службы… Сошлют - и все… Помнишь, у меня ты говорил о Федоре Кирпатом…. Так вот - Федор Кирпатый, если ты только помыслишь изменить…
Нигилисточка быстрым прыжком кинулась на Портоса и сдавила его горло тонкими сильными пальцами. Он едва вырвался от нее.
- Да брось… Несси… Ведь и правда - задушишь. Брось шутки!.. Фу!.. - кашляя, говорил он. - Воротник совсем смяла.
- Это, чтобы ты понимал, - зловеще сказала Агнеса Васильевна. Она тяжело дышала. - Я ли, другой ли кто - задушим… отравим… У нас предателей нет.
- А Евно Азеф?.. Не ты ли мне говорила, что у вас каждый десятый служит в охранке?
- Да… говорила… Служит… Но не лезет в Наполеоны. Нам не маленький предатель страшен, а страшна личность. Личность противопоставляется коллективу - и у нас ей нет места. Понял?
- Спасибо за откровение. Значит: дорогу посредственности! Да здравствует пошлость!.. С помыйныцы воду брала - республику учиняла.
Агнеса Васильевна пожала плечами. Она смотрела прямо в глаза Портосу и ревнивый огонь загорался в лампадах.
- Портос, - сказала она. - Я все знаю… Оставь! Не сносить тебе головы… Ты, Портос, сильный, ты человек воли… Все по-своему хочешь гнуть… Брось…. Возьми прут - согнешь… А возьми метлу - не согнешь и не сломишь. Руки скорее обломаешь. Ты пошел с народом - берегись. Я - прут… А партия - метла. Не сломишь!
- Я доносить не стану, - бледнея, сказал Портос.
- Ты и от партии не смей отходить. Как пошел, так и иди… до могилы.
- Ну, это положим… Это моя совесть… Как пожелаю - так и будет.
- Уйдешь… умрешь, - криво усмехнулась нигилисточка. - Ты от меня ушел… к этой… Тропаревой.
- Брось… - вставая с кресла, сказал Портос. - Не смей говорить, чего не понимаешь.
- Ах, так!.. - тоже вставая, сказала нигилисточка. - Портос! Одумайся!.. Мне ли так говоришь?!
- Говорю, что надо сказать. Я прошу тебя не поминать имени госпожи Тропаревой.
- Не поминать даже… Ах, я - презренное существо!.. А там недостижимый идеал… Чистота….Красота… Такая же, как и я… Хуже… Я свободная, у ней - муж!.. Венчанная…
- Молчи, Несси!.. Плохо будет!
- Он еще грозит!.. Да что, Сахар Медович, ты думаешь, - я дура стоеросовая, не понимаю ничего. Не знаю?… да я знаю, что ты в связи с нею… Я все ваши верховые прогулки знаю… Твои письма ежедневные… Собачку встречать ходит!.. Пошляк сентиментальный. Других в пошлости упрекает, а сам!..
- Что это! - вскрикнул Портос, - слежка!
- А ты и не знал? В партию попал и с черносотенной профессоршей связался. Как не следить?
- Несси! Я последний раз тебе говорю: оставь.
Она стояла против него и, молча, тяжело и прерывисто дышала. Ее лицо было бледно. Глубокие складки легли от носа к подбородку и опустили концы губ. От этого лицо нигилисточки казалось постаревшим на много лет и некрасивым.
Портос смотрел на нее почти с отвращением, и она поняла его взгляд. Она повернулась спиной к нему. Ее плечи резко, острыми углами поднялись, она закрыла лицо ладонями и вдруг с истерическим рыданием бросилась на тахту.
Портос пожал плечами, быстрыми решительными шагами вышел из комнаты, надел на балконе шашку, пальто и фуражку и пошел, спокойный и твердый, отыскивать трактир, где его должен был ожидать извозчик.
Его до самого палисадника преследовали звуки всхлипывающих рыданий и истеричные выкрикивания Агнесы Васильевны.
"А, да не все ли равно!" - со злой досадой думал Портос.
XXIII
В том состоянии, в которое привела Портоса нигилисточка, он не хотел возвращаться в по-праздничному пустой лагерь. Ехать куда-нибудь в "злачные места", в Аквариум или в Буфф, ему не хотелось. Там могли быть встречи, там будут приставания "погибших, но милых созданий", а в том состоянии влюбленной размягченности, в котором он находился, ему это было неприятно. Да и рано еще было. А как-то надо было размяться и завершить этот день.
В ожидании, когда извозчик напоит и запряжет лошадь, Портос сидел на чистой половине трактира, куда потребовал себе чаю и разговаривал с половым.
Половой - молодой парень в розовой рубахе и черной жилетке охотно рассказывал ему об уженьи рыбы в реке Oxте, до чего он был великий охотник.
- Тут у Мурина не так-то берет, да и рыба мелка… Дачник, знаете, пугает. Опять же купанье недалеко. Которая рыба сурьезная - этого не любит. Разве что раки…
- А раков много?
- Уйма! И вот этакие попадаются, - с пол-руки показал половой, - рыжие, в пупырышках, что твоя лангуста. Повыше, у Лавриков, между каменьев, такое их место! Полсотни за день наловить можно, если места знать.
- А рыба какая?
- Рыба… ерш, окунь, подлещик, плотва, уклейка - самая для ухи рыба… красноперка, серебрянка… Там и леща, бывает, подцепишь, а окуни с фунт… Щука на жерлицу берет… Налим… Все есть. Только места знать.
- А далеко отсюда до Пороховых?
Портос задал этот вопрос, еще ни о чем не думая, но как только сказал, сейчас же понял, что ему нужно. Конечно: - поехать к Долле. Их третьему мушкетеру, скромному и умному Арамису! Вот с кем вчистую может он поговорить обо всем - и о партии! Не скрываясь… Святая душа Ричард Долле, схимник, отшельник в артиллерийском мундире, одних лет с Портосом, - а мудр, как старец! Портос расспросил о дороге на Пороховые, - сел в пролетку - и опять мягкое покачивание, пыль, запах сена, колосящейся ржи, голубизна незабудок в придорожной канаве, синева зацветающего по узким крестьянским полоскам льна и там и тут, точно часовые с края дороги, высокие лопухи с блеклыми громадными листьями.
Навстречу тянулся воз с сеном. Пахнуло крепко сенным духом, мужиком и дегтем. Портос на ходу схватил пучок сена: на счастье! Он думал о Валентине Петровне. Она так делала. Спрятал в карман.
О нигилисточке он позабыл. Весь отдался мечтам и воспоминаниям о Валентине Петровне. Он вспоминал ее на своем Фортинбрасе. Видел в мыслях тонкую талию, широкие бедра и красиво обтянутую ногу. Да… Это женщина… А как отдалась!
Портос зажмурился, фыркнул от удовольствия, потер руки… Скоро приедет.
Он знал… был уверен, что не уйдет она от него.
Полевая дорога вывела на строгое и чинное военное шоссе. Белой лентой, прямое и ровное, оно уходило в лес. Показались полосатые шлагбаумы, будки часовых. Точно природа подтянулась и по военному стала во фронт. Молодые елки росли рядом - такие ровные, одна к одной. Стояли домики служащих, строгие, одинаковые; низкие одноэтажные деревянные казармы. От шоссе в лес уходили мощеные булыжником дороги, прямые, как просека. Везде были указатели, надписи и часовые.
Надо было заехать в канцелярию, получить пропуск. Справлялись по телефону, звонили к Долле, к дежурному, к начальнику завода. Наконец, дали солдата провожатого - в химическую лабораторию.
Узкой дорогой въехали в густой сосновый мелкий лес. Запахло мхом и можжевельником. Постройки прекратились. Нелюдимое и глухое было место.
Вправо показалась на прогалине маленькая дачка. Солдат остановил извозчика и, выскочив с пролетки, стал звонить у двери, обитой войлоком и клеенкой.
- Пожалуйте, ваше благородие - сказал он. - Их благородие вас ожидает.
Портос отпустил извозчика и вошел в чистую прихожую, где на простой ясеневой вешалке висели помятое, порыжелое, легкое офицерское пальто и старая, тяжелая на вате "Николаевская" шинель с собачьим воротником под бобра.
За дверью раздались шаркающие шаги, глухо позванивали прибивные, не щегольские шпоры, высокая дверь растворилась, и в ней показался человек в длинном черном артиллерийском сюртуке. Он широко раскрыл объятия, стиснул в них Портоса, крепко поцеловал в щеки и губы, потом оторвался от него и, отойдя на шаг, устремил на него восторженный взгляд.
XXIV
- Вот ты какой?! - сказал Долле.
- Вот ты какой, Ричард! - в тон ему ответил Портос.
- Давай, померяемся, - ведь рядом в ранжире стояли. Ты красавец - в передней шеренге, меня, мордоворота, осаживали в заднюю.
Они стали рядом перед прямоугольным зеркалом в ясеневой раме.
- Не перерос…
Долле захохотал от радости. Он был одного роста с Портосом. Но Портос был строен, с ясно обозначенной талией, в ловко сшитом серо-зеленом кителе и в рейтузах, Долле был полноват, как-то все на нем нескладно сидело. Старый темно-зеленый сюртук был кое-где прожжен кислотами и висел на нем мешком. Длинные штаны с узким алым кантом падали на сапоги, стоптанные и порыжелые. Он носил их без помочей и привычным, безсознательным движением подтягивал их. Голова поросла густым черным волосом, остриженным, по-солдатски, бобриком, по щекам и на верхней губе лежали волнистые, не знавшие бритвы черные волосы. Лицо с большим, прямым с широкими ноздрями носом и толстыми губами было смугло-желто. Оно было бы совсем некрасиво, если бы большие умные, темные глаза, в веках с длинными ресницами своим ярким, бодрым и добрым блеском не освещали его и не придавали ему какого-то радостного, любовного освещения.
- Ну пойдем. Нет, ты положительно красавец. По тебе, поди, женщины сохнут. Мне Петрик рассказывал.
- Он бывает у тебя?
- Почти каждое воскресенье. Он не такой, как ты. Un pour tous, tous pour un! Он это помнит.
- Ричард! ты понимаешь….
- Все понимаю, милый Портос. Ко мне далеко. На Пороховые! За Охту! Да еще целая томительная процедура до меня добраться…. Все, брат, я понимаю.
Они сели в простые, зеленым рипсом крытые кресла у раскрытого окна. Окно выходило в лес и запах смолы, мха, можжевельника, гриба и черники шел в комнату.
- Ты, и правда, живешь, как некий пустынник в леcy… Один?
- Почти. Нас здесь трое. Я - мой денщик и солдат мой помощник в лабораторных занятиях.
- Скажи мне… Ричард, - начал Портос и замолчал.
Вопрос, который он собирался задать, показался ему неделикатным. Долле точно угадал его мысли.
- Как дошел ты до жизни такой? - сказал он и весело расхохотался. - Погляди, - становясь серьезным, сказал он, - вот, видишь в леcy круглая, ровная, как бы яма. Она вся заросла молодою сосною и кривою полярной березкой. Кусты черники, и голубика там в пол-аршина ростом. Несколько лет тому назад там стояла такая же избушка, как та, в которой ты сидишь… Там жил такой же чудак, как я, славный артиллерийский капитан Панпушко. Помню, мы маленькими кадетами были, он старшему моему брату артиллерию преподавал. И мы смеялись: пан пушка учит про пушку…Он искал новые взрывчатые вещества и однажды, в ужасный, глухой осенний день, когда моросит в леcy мелкий, нудный, ледяной дождь, там, где стоял его дом, взлетело к небу ярко белое пламя, черным громадным столбом, выше леса, стал темно-коричневый кудрявый едкий дым и, когда он рассеялся - ни домика, ни капитана Панпушки, ни трех его солдат - ничего этого не было. Была в леcy большая, круглая, в свежих, желтых песчаных осыпях, яма с черным пахнущим кислотами дном, в ней лужа воды. И, надо думать, с меланхолическим и равнодушным звоном сыпал туда осенний дождь.
- Значит и ты… по следам Панпушки.
- Да…. Я на счет государства кончил три учебных заведения… Можно сказать: государство меня и моих братьев вскормило. Я в неоплатном долгу перед государством. Мне химия далась… Я… изобретатель… Я должен все отдать государству… Это мой долг….
- Да… положим… Долг… Скажи! - твой труд и твои знания хорошо оплачиваются?
- Так же, как и твои. Жалованьем по чину штабс-капитана и столовыми по должности ротного командира.
- Гм…. Не густо.
- Слушай, Портос! Что бы там ни говорили пацифисты и анти-милитаристы, какие бы конференции мира ни созывали - война будет!
Большими, обожженными кислотами в черных и коричневых пятнах, волосатыми руками Долле закрыл лицо и несколько мгновений молчал, тяжело дыша.
- О, какая это будет ужасная война! - приглушенным задыхающимся голосом сказал он. - Война машин, а не людей… Самолеты… броневые машины… газы… ручные гранаты… пулеметы… Обозы на автомобилях… Подвоз безчисленных снарядов… Налеты на мирные города. Сбрасывание сверху бомб и особых стальных стрел… Не солдат, а техник… Не мужество, а машина… Банкир, еврей Блиох, все это провидел.
Долле быстро оторвал руки от лица и Портосу показалось, что на глазах Долле сверкали слезы. Его лицо горело вдохновением.
- Надо парализовать это. Надо остановить развитие машинной техники и заставить людей не истреблять друг друга, а драться… Вернуть войны, если не к древним временам, то, хотя бы к временам Фридриха, Наполеона… даже… Франко-Прусской войны.
- Не лучше ли совсем прекратить всякие войны?
- Но, милый друг, - ты сам понимаешь, что это невозможно. Это утопия. Пока стоит мир - войны будут. Пока существуют чувства, - ревность, зависть, ненависть - даже любовь - люди будут драться. Весь вопрос лишь в том - как драться!.. И надо уничтожить машины.
- Как же ты их уничтожишь?
- Вот этим я теперь и занят.
- Скажи, если не секрет, что ты надумал?
- Это, конечно, секрет… Но в том виде, как я тебе это скажу - это можно сказать каждому. Потому что никто не поверит, что это возможно. А я уже это вижу…