Французы очень красиво подвесили этот портрет - вся сцена была затянута черным, а он словно парил в воздухе. Я рассказала зрителям про портрет из музея Пушкина, и в конце вечера ко мне подошел какой-то американский корреспондент, стал что-то говорить и потом удивленно спрашивает: "Музей Пушкина дал этот портрет?!" Я говорю: "Да-да". И только потом я сообразила: он решил, что это оригинал. Так и пошло в американскую прессу. Так что Кипренского я возила в Париж. Наконец-то осуществилась мечта художника!
Я специально осталась в Париже еще на месяц, чтобы походить в театры.
Первое, что я посмотрела - "Ревизор" в "Комеди Франсез" (режиссер Жан-Луи Бенуа, перевод - Марковича). Начинается очень забавно: открывается второй занавес, а на сцене стоит огромный диван, на котором очень тесно, в толстых меховых шубах, сидят все эти Бобчинские, Добчинские, Ляпкины-Тяпкины, а перед ними ходит Городничий и говорит, что едет Ревизор. Меня это начало испугало, я подумала: опять русская клюква. Но этот гротеск был и в гримах, и в мизансценах, и в актерской игре. Первое появление Хлестакова - прекрасно. Всегда его играют таким "шибздиком", сразу понятно, что легкость в мыслях у него необыкновенная. А тут - вошел франт! Одет по-парижски, даже лучше, чем в Париже. Столичная штучка. У него и берет был как-то по-особому надет. Ну да, у него нет денег, это как "Завтрак аристократа" - последние деньги, но на берет. И его отличие от остальных и то, как он метался по этой гостиничной конуре, - гениально. Вторая часть пьесы никогда никому не удается, еще не нашли ключ к гоголевскому "Ревизору". Поэтому и здесь второй акт был намного хуже первого.
Вообще, кто такой Ревизор? Мы знаем, что Пушкин подарил этот сюжет Гоголю. Но ведь сюжет - банален, его очень часто использовали. Видимо, Пушкин рассказал Гоголю что-то помимо сюжета. Как известно, этот разговор был в 34-35-м годах, когда Пушкин работал над историей Петра Великого. А в биографии Петра есть эпизод, как он ездил инкогнито по разным городам Европы и с ним случались разные курьезные истории. Может быть, Пушкин рассказал Гоголю какие-то конкретные ситуации, в которые попадал Петр. Тогда понятны воспоминания современников о том, что при чтении "Ревизора" Пушкин так хохотал, что упал со стула. Но "Ревизор" не был понят ни современниками, ни в последующих постановках. Ведь Ревизор - это не просто щелкопер, в роли зашифрованы черты более мистические: "подкачусь эдаким чертом", "сам черт не брат"…
Ближе всех, мне кажется, к "Ревизору" подошел Мирзоев в Театре Станиславского. Он напустил туда нечисть из "Страшной мести": полутрупы-полунелюди. А в "Комеди Франсез" было все очень умно, но не было неожиданного прочтения. Я вообще заметила: если режиссер выбирает не очень правильную дорогу, то последний акт всегда валится. Например, Чехов. Если не принимать во внимание, что он Поэт, что слова - ширма для чего-то другого, а разбирать только психологическую предпосылку этих слов, то получится, как в чеховских постановках Питера Штайна, когда последний акт не нужен.
Там же, в "Комеди Франсез", я посмотрела "Вишневый сад". Его поставил Ален Франкон, директор парижского национального театра "Ля Калинн".
"Вишневый сад" идет второй сезон, что для "Комеди Франсез" - редкость. В прошлый мой приезд все говорили: "Скучный спектакль, Алла, не ходи". Но поскольку у меня - присвоение "Вишневого сада" (как у Цветаевой: "это мое!"), я подумала: в свое время я учила этот текст на французском, даже если будет скучно - повторю текст. Опять перевод Марковича, причем с какими-то вольностями. Например, во втором чеховском акте, в конце Шарлотта "Кто я? Откуда я?" говорит Фирсу, а Фирс возвращается за кошельком, который забыла Раневская (потом я узнала, что это вернули сцену, вымаранную Станиславским на репетициях).
"Вишневый сад" мне очень понравился. В нем было то трепетное отношение к шедевру, которое перешло в трепетность атмосферы внутри спектакля. Там были не просто характеры, там был объем. Например, Яша. Его всегда играли однозначно - хамом, который побывал в Париже. Но Раневская вряд ли терпела бы около себя такого типа. В этом спектакле актер, игравший Яшу, был более тонок, несколько манерен, ведь провинциал сначала схватывает лишь форму столичной жизни. Но когда он в третьем акте просит Раневскую: "Возьмите меня в Париж!", а она, не отвечая, уходит, актер остается один на сцене и неожиданно начинает плакать. Эта краска дорогого стоит.
Раневской в спектакле практически нет. Крепкая характерная актриса, в прошлом году я ее видела в "Тартюфе", она играла Дорину. А в Раневской, хоть она и была в модных сейчас мехах, но фигура у нее - крупная и вид советского председателя колхоза.
Но, слава Богу, она не играла, а просто произносила текст, и этого оказалось достаточно, чтобы не разрушать впечатление от целого.
Первый раз в жизни я видела такого прекрасного Гаева. Играл Анджей Северин - поляк, который в свое время играл у Вайды, потом женился на француженке, переехал во Францию. Это был Гаев, который действительно проел свое состояние на леденцах. Северин - актер жесткий, агрессивный, так он играл и Клавдия в "Гамлете", и Дон Жуана, и Торвальда Хельмера из "Кукольного дома", а тут - абсолютный ребенок. Детскость ведь очень трудно сыграть, она может стать гранью сумасшествия. Но когда Станиславский после фразы о леденцах, с разбегу нырял головой в стог сена - это было не сумасшествие, а черта характера. Вот такие детские проявления были и у Северина. Ему одному почему-то вдруг становилось смешно. Тем трагичнее были его короткие подавленные реплики, когда он возвращается с торгов.
Прекрасный Фирс, очень точный во всех чертах русского слуги. В конце, когда его оставляют в доме, он идет, стуча деревянными башмаками, через всю сцену. И этот стук воспринимается как стук топора по дереву или как забивание гвоздей в гроб.
Думаю, помимо режиссера, этому спектаклю много дал Северин - он поляк, знает славянскую культуру и Чехова чувствует тоньше, чем остальные. Недаром он стал заниматься режиссурой и сейчас выпустил премьеру - "Школу мужей" Мольера.
Впечатления от "Вишневого сада" я высказала своей знакомой, актрисе "Комеди Франсез" Натали Нерваль. Потом она мне рассказывает: "Я на репетиции ему говорю: "Алла Демидова считает, что Вы - лучший Гаев". Он покраснел от удовольствия". Я говорю Натали: "Для меня удивительно, что он вообще меня знает, а он, видите ли, краснеет от того, что какая-то Демидова… Как странно, разобщенно мы живем: следим тайно друг за другом, но не общаемся!"
В "Комеди Франсез" видела еще "Школу жен", но ушла после первого акта. Это скорее литературный театр. Я сидела и думала, какие разные направления в наших драматических школах. Они практически не играют то, что называется "сквозное действие" или характер. Они играют слова, правда, делают это прекрасно. И если хочешь насладиться французской речью - иди в "Комеди Франсез".
"Шумные" спектакли идут в "Одеоне". И в этот раз все мне говорили, что надо идти в "Одеон" на "В ожидании Годо". Я представляла: ну, будет стоять дерево, будут два клошара кого-то ждать. Ну сколько можно?! Сколько раз я это видела на французском, немецком, чешском… даже сама хотела это играть с какой-нибудь актрисой. Только играть не клошаров, а аристократов. Текст и роли, кстати, не очень сопротивлялись.
…Уже с первых реплик я поняла, что играют два прекрасных, глубоких актера. Роли тщательно проработаны - в отличие от того, что я видела в "Школе жен". Потом входит вторая пара - Лаки и Поццо, - они оказываются даже ярче! Того, кто в ошейнике, играл Десарт - актер, который когда-то играл Гамлета на парижских гастролях во МХАТе. И его Поццо - высохший лысый Гамлет. Когда он произносил свою словесную абракадабру - в этом был такой ум, была мысль: невозможно словами ничего рассказать! Рассказать можно только "выплесками"! Поццо был изумителен. И его хозяин - тоже. У него была заросшая жирная шея, он ел жирную курицу, и по этой шее текло. Потом мне рассказали, что это - специальный шейный пластик.
В Париже у меня есть одна приятельница - Николь Занд, она в "Монд" много лет вела отдел театра, потом - литературы. Она всегда открывает мне тот Париж, который знают только парижане. И вот недавно она повела меня за Монпарнасскую башню - там сохранилось старое ателье монпарнасских художников. Хлипкие стены, хлипкая, продувная жизнь, внутренний дворик. И там одна известная актриса читала для 50 человек. У нее были наклеенные ресницы и маска немножко клоунская. Читала она так, как любят французы чтобы не было жестов, эмоций, а был только жесткий текст - низким голосом, на одной ноте. И надо сказать, что это завораживает. Я прослушала этот текст - историю художницы, умирающей от рака и записывающей свои наблюдения, - на одном дыхании. Французы кричали "Браво!" так, будто перед ними выступала Сара Бернар. Они вообще полюбили слушать чтение, раньше у них этого не было. Это, кстати, полюбили и в Англии, и в Америке. Вот Клер Блюм, с которой мы вместе читали Цветаеву и Ахматову, сейчас три вечера подряд читает "Анну Каренину" на Бродвее, в огромном зале "Symphony space". И все сидят и слушают.
С 1977 года - с первых гастролей "Таганки" в Париже - я бываю там каждый год, а последние годы приятельница, у которой я останавливаюсь, отдает мне свой "Вольво", и я езжу на машине. Но в этот раз я сделала открытие: парижанки за рулем. Я их возненавидела. "Это я еду! Что она говорит? Я ничего не понимаю!" - они не впускают в себя никакую новую информацию. Клише французской жизни, французского представления "как надо" это парижанка за рулем. Она одета всегда одинаково, так чисто… Для меня Париж отравлен этими парижанками. Точно так же я ненавижу московских мужиков за рулем. Вообще, в Москве за руль можно сесть только с опасностью для жизни. Никто не пропускает ни вправо, ни влево, все - с позиции силы. Агрессия. Поэтому, наверное, парижанки мечтают выйти замуж за русского мужика, а русские - за парижанку. Может быть, они соединятся и выведут такой ужасный гибрид, который заполонит все!..
К сожалению, я не застала в Париже труппу Марты Грехем. Они должны были приехать только через месяц, но Париж их уже ждал. В свое время я была у Марты Грехем за год до ее смерти. В их нью-йоркскую студию меня привела Анна Кисельгофф, которая пишет о балете. Но, еще не зная Марты Грехем, я "открыла" ее для себя, репетируя "Федру". Все движения, которые мы там придумали, - Марты Грехем (например, знаменитая поза: рука перпендикулярна лицу, пальцы в лоб - мне потом подарили ее фотографию в этой позе).
В Нью-Йорке, рядом с их студией, - маленький палисадничек, в котором давным-давно посажено дерево. И на этом же месте стоит зыбкая проволочная загородка. Дерево стало расти, вросло в загородку, и она очутилась внутри дерева. Я сказала: "Это вам надо взять на афишу! Ведь это - символ искусства: все прорастает друг в друге".
Но в результате моих рассказов у читателя может сложиться впечатление, что французский театр переживает расцвет. На самом деле это не так. В Париже - бесконечное множество театров. Масса муры, и потонуть в этой муре очень легко. Обязательно нужен поводырь или какие-то свои "заморочки" - так я всегда хожу в "Комеди Франсез", в "Одеон" и к Мнушкиной.
В Москве, даже если я не работаю, у меня масса обязательств - и перед домашними, и перед другими людьми. А там я совершенно свободна, и это совсем Другое - благодарное - восприятие! И потом, почему я не люблю ходить, например, в русские рестораны - потому что знаю все про человека, который сидит напротив. А за границей я этого не знаю, и мне из-за этого интересно. Для меня там - Тайна. Вообще чужая культура прочищает мозги от клише, от "домашних радостей".
С кем бы из французов я ни говорила, они все сетовали: раньше были актеры - личности, а теперь их нет. Крупных актеров - все меньше. Актеру всегда нужно зеркальное отражение - зритель, а зрители сейчас не воспринимают актеров, для них: "Да пошел ты, клоун!.."
В Париже актеры тоже очень тяжело живут и тоже часто собираются и играют какую-то забавную сюжетную пьесу. И развенчивают себя. Недаром Реджип Митровица так себя бережет. Он еще молодой, если он себя д обережет, то станет очень крупным актером. Он ушел из "Комеди Франсез", очень выборочно живет, не мелькает на ТВ и в кино, но тем не менее все знают, что весной он будет играть Дон Жуана в "Одеоне".
Но в общем, сейчас театр переживает такое… послевкусие. Играли-играли со вкусом в 60-е годы, находили форму, иногда эта форма соответствовала содержанию, иногда - нет. Но сколько можно играть в форму?! А какое содержание? Чтобы оно было глубокое, человеческое, какие силы нужны - и актерские, и режиссерские, и денежные! На театр сейчас таких денег не дают, ведь кризис происходит во всех странах. И потом - смена поколений. Очень долго - во всем мире, не только у нас - площадку держали "шестидесятники". Они сейчас уходят, а молодые еще не набрали "жизненного балласта", чтобы стать личностями.
Критики любят рассуждать, вписывается ли русский театр в общее направление современного театра. Да, безусловно. И прежде всего русская школа глубже европейской. Но, к сожалению, у нас сейчас очень много средних актеров - и по возрасту, и по профессионализму, - они заполонили сцену, и кажется, что это - лицо русского театра. Но хорошие актеры… когда они на сцене, я вижу, как они выстраивают свою роль, поворачивают характер. У них всегда есть сверхзадача, сквозное действие - все то, чего нет у французов. У французов - другая культура.
Кстати, пример Северина показывает, какой объем и глубину дает соединение этих культур - галльской и славянской. И я сейчас только начинаю понимать, как меня обманула судьба, поманив и не дав мне шанс работать с Антуаном Витезом…
ЮБИЛЕЙ СТРЕЛЕРА
В мае 1987 года в Милане праздновали юбилей Стрелера. Из московских он пригласил два спектакля Анатолия Эфроса под эгидой Театра на Таганке "Вишневый сад" и "На дне".
Много-много лет назад, когда Стрелер только начинал, он поставил "На дне" и "Вишневый сад". Причем к "Вишневому саду" он вернулся еще раз в начале 70-х годов. Спектакль тогда был декорирован белым цветом - и костюмы, и декорации. Очень красивый, со знаменитой Валентиной Кортезе в главной роли.
Я отыграла несколько "Вишневых садов" и теперь сижу среди приглашенных на юбилее. В "Пикколо Театро ди Милано", знаменитом театре Стрелера, три сцены. Синхронно идут: на старой сцене стрелеровский "Арлекин, слуга двух господ", на новой - эфросовское "На дне", а третья, главная, где собственно чествование, закрыта большим экраном, на который проецируются поздравления из Америки, Англии - со всего мира.
Ведет вечер сам Стрелер, у него два помощника - Микеле Плачидо, всемирно известный "спрут", и их популярная телеведущая. Огромный амфитеатр и в центре - вертящийся круг.
На экране время от времени показывается, как идут спектакли на двух других сценах. "Арлекин" завершается, мы видим на экране поклоны, и через 10 минут все актеры прямо в своих костюмах commedia dell… arte приезжают, выбегают в круг, поздравляют своего мастера и потом разбегаются по ярусам. "На дне" идет дольше. Поет какая-то певица, происходят импровизированные поздравления. Вот и "На дне" кончается - мы опять видим поклоны на экране, - наши ночлежники тоже приезжают и поздравляют Стрелера вроде бы в игровых лохмотьях, но я заметила, что они каким-то образом успели переодеться в свои самые нарядные платья…
Я сижу во втором ряду. Кругом одни знаменитости, рядом со мной Доминик Санда - точно такая же, как в своих фильмах, свежая и прелестная. Наконец, заиграл вальс из "Вишневого сада" в постановке Стрелера, он подходит к Валентине Кортезе, выводит ее на середину и потом вдруг подходит к моему ряду (я сначала думала, что к Санда), хватает меня за руку и говорит: "Алла, идите!" Я от неожиданности растерялась, да еще у меня от долгого сидения ноги затекли. И вот мы стоим в центре круга - две Раневские, - Стрелер говорит: "Хочу слышать Чехова на русском". Только я стала про себя решать, какой монолог прочитать, как Валентина - эффектная, красивая - начинает с некоторым завыванием читать монолог Раневской. Стрелер опять несколько раз повторяет, что хочет слышать Чехова на русском. Микеле Плачидо - мне на ухо: "Начинайте! Начинайте!" Едва я сумела открыть рот, как Кортезе опять громко, с итальянским подвыванием произносит чеховский текст. Тогда я бегу к своему креслу, хватаю шелковый павловский платок, который еще никому не подарила, и быстро отдаю ей. Стрелер в это время молча ждет, потом машет рукой, арена раздвигается, и из гигантского люка медленно вырастает гигантский торт, а сверху, под музыку из какого-то их спектакля, спускается золотой ангел (живой мальчик!). И рекой льется шампанское…
Стрелер подходит ко мне и весьма недовольно спрашивает, почему я не прочитала монолог Раневской по-русски, как он просил. "Надо предупреждать", - говорю ему. Он: "Это не совсем хорошо для актрисы". Я: "Мы, русские, медленно ориентируемся".
Публика расходится по фойе и кулуарам. Огромный торт задвигают в угол сцены, и потом я краем глаза вижу, как около него стоит один грустный, толстый наш Гоша Ронинсон и ест торт, который, как в сказке, больше его роста.
Весь месяц я, если не играю, хожу или на спектакли Стрелера, или на его репетиции. Тогда он ставил "Эльвиру" - пьесу о репетициях знаменитого Жуве с одной французской актрисой во время Второй мировой войны. Пьеса на двоих, сам Стрелер играет Жуве. В его ухо вставлен микрофончик, через который суфлер подает ему текст. Он его не запоминает, так же играет и в других спектаклях. Когда я его спросила, из-за плохой ли это памяти или принцип, он ответил, что запоминание текста его сковывает, и посоветовал мне читать стихи, даже если я их знаю наизусть, только с листа, как музыканты играют по нотам.
Со Стрелером мы разговариваем часто. Во время приема по случаю проводов "Таганки" он спрашивает, почему у нас такой странный Гаев - такой простой русский мужик, который уж никак не мог проесть свой капитал на леденцах (у нас его играл чистокровный еврей Витя Штернберг), я рассказываю Стрелеру что-то про народников и про Голема на глиняных ногах - именно таким Гаева видел Эфрос. Стрелер хвалит меня и неожиданно прибавляет: "Хотите, поработаем вместе? На каком языке? Выучите итальянский, вот актриса, которая играет в "Слуге двух господ" - немка, выучила итальянский и уже несколько лет работает с нами". Я отвечаю, что для меня это нереально, а вот если бы он приехал в Москву… Он подумал и говорит: "Может быть, если успею. Будем делать "Гедду Габлер"."