Она чувствовала себя как-то не по себе.
В висках стучало, сердце усиленно билось… Кровь, казалось ей, горячим ключом клокотала в жилах.
"Что со мной? - думала молодая девушка. - Неужели на меня так подействовало вино?"
Она прошлась по залам и направилась в отведенную ей комнату. Там она в необычайном волнении бросилась на диван. Вокруг царила черная темнота.
Она распустила шнуровку у лифа, заменявшего в ее костюме феи корсет.
Ей казалось, что одежда давит ее.
"Я запру дверь и лягу. Я не хочу говорить с ним…" - подумала она и направилась к двери.
Последняя вдруг бесшумно отворилась и заперлась. Чьи-то сильные руки обхватили ее, и на лицо и шею посыпались страстные поцелуи.
- Перестаньте, граф! Пощадите! Ведь вы хотели говорить со мной по-дружески… - прошептала она, силясь вырваться из объятий.
Но этого ей не удалось. Объятия все сжимали ее, поцелуи жгли. Она кончила тем, что стала отвечать на них в каком-то полубессознательном экстазе.
"Пала! Опозорена! Погибла!" - как молотом стучало в голову Ольги Ивановны при первом ее пробуждении на другой день.
Сердце сжималось невыносимой болью, и несчастная девушка замерла в своей безысходной скорби, не отдавая себе отчета во времени.
Вошедшая в комнату Хлебниковой на другой день Наташа, тоже переселившаяся в дом Корнилия Потаповича вместе с графом и графиней, просто ахнула.
- Что с вами, барышня, на кого вы похожи?.. Вы больны?.. Надо за доктором.
- Нет, я просто устала… И сегодня не выйду… - превозмогая себя, ответила Ольга Ивановна.
Костюмированный бал Корнилия Потаповича происходил накануне дня его рождения, а потому на другой день более близкие люди собрались к роскошному завтраку-обеду, назначенному, в виду позднего окончания бала, в четыре часа.
В числе таких близких был граф Стоцкий и Матильда Руга.
- Ума не приложу, как это могло случиться: откуда она взяла медальон? - говорила певица.
- Я тоже остолбенел, когда увидел его на ней, - ответил Сигизмунд Владиславович.
- Необходимо разузнать… А пока, чтобы избавить от ее влияния графа Петра, надо хоть увезти его куда-нибудь.
Она не договорила, так как в гостиную, где ждали гости новорожденного, вошел Корнилий Потапович.
- Ну, Матильда Францовна, - заговорил он, - моей благодарности к вам суждено все расти и расти… Но вопрос, что будет дальше, как объяснить ей эту ошибку с ее стороны.
- Ничего, Корнилий Потапович, все обойдется, ей теперь нет выбора… - заметил граф Стоцкий. - А вот граф Петр, он виновник вашего счастья.
Старик Алфимов сам пошел ему навстречу. Граф Вельский поздравил тестя.
- Порадовал ты меня подарком вчера, а я умею быть благодарным.
- Каким подарком?
- Однако, ты отличный актер.
- Я не понимаю вас, Корнилий Потапович! - воскликнул граф Петр Васильевич.
- Ну, ну, не горячись, я понимаю, что это щекотливо… Но у тебя отличный адвокат, граф Сигизмунд Владиславович, он говорил мне о твоих делах… а я устроил… Вот.
Старик торопливо сунул в руку графа свернутую бумажку и тотчас отошел.
Граф Вельский развернул ее.
Она оказалась чеком на сто тысяч рублей.
- Что за чудеса с ним? И какие он пустяки мне сейчас болтал? - спросил граф Петр Васильевич графа Сигизмунда Владиславовича, показывая ему чек.
- Очень просто, я знал о твоих затруднительных обстоятельствах и уговорил его.
- Но о каком подарке он толковал?
- Ах, это пустяк! Просто была маленькая уловка, чтобы его умилостивить.
- Спасибо, Сигизмунд, за дружескую услугу.
- Радуюсь, что ты еще веришь моей дружбе и не считаешь меня за клеветника по поводу той истории с медальоном… Но это дело еще не окончено, а пока позволь мне дать тебе совет.
- Что такое? - холодно спросил граф, которого история с медальоном действительно несколько восстановила против графа Стоцкого.
- Брешь в твоих делах заткнешь этими ста тысячью только на время… Что же будет дальше?.. Очевидно, тебе необходимо отыграться… Здесь же невозможно… Твоя жена…
- Оставь в покое мою жену.
- Ну и разные другие обстоятельства, - не смущаясь, продолжал граф Сигизмунд Владиславович. - Поезжай в Монте-Карло. Там при счастье и уменье можно выиграть миллион… Я сам знаю одного недавно приехавшего оттуда такого счастливца.
Глаза графа Петра Васильевича заблестели.
Игра была его главною страстью.
Матильда Францовна между тем разговаривала с графиней Надеждой Корнильевной, и та, хотя положительно знала, что говорит со своим заклятым врагом, но не могла от нее отделаться.
Руга хвалила вчерашний праздник и намекнула, что заметила мрачное расположение графа Петра Васильевича в начале бала.
- Да, Петя бывает иногда капризен… - сказала графиня. - Вчера он вдруг обиделся, что я не надела подаренный им мне недавно медальон.
- Какая странность, графиня, - наивно сказала певица. - Я недавно видела точно такой же медальон у одного доктора, Неволина… Он был так сконфужен… Вы его знаете, конечно, Графиня.
- Я знаю его, Матильда Францовна, но не знаю, зачем вы мне это сообщаете… - проговорила Надежда Корнильевна, глядя ей в глаза, спокойно, гордо и холодно, - хотя знаю также, что если вы передадите это и моему мужу, то ошибетесь в расчете… Он верит мне, и между нами нет тайн… И скоро он окончательно научится различать своих истинных друзей от таких, которые его эксплуатируют.
Опытная интриганка Руга растерялась перед спокойной чистотой графини и не знала, что сказать, но на ее счастье к ним подошел Корнилий Потапович.
- Дитя мое, говорят, Ольга Ивановна заболела и уехала к себе.
- Когда, как? - встревожилась графиня.
В это время в гостиную вошла Наташа и подала Надежде Корнильевне письмо.
- Кто принес?
- Ольга Ивановна просила передать вашему сиятельству, - сказала горничная и удалилась.
Графиня вскрыла письмо и прочла следующее.
"Я бегу, как преступница, Надя. Не разыскивай меня, не разузнавай и причин, которые побуждают меня бежать… Я уже никогда, никогда не должна видеть ни тебя, ни… его. Не сожалей обо мне, что бы ты ни услыхала. Я сожаления не стою.
Ольга".
- Что это значит, что это значит? - спрашивала графиня взволнованным голосом, передавая письмо подошедшему мужу.
"Вчера я оскорбил ее!" - промелькнуло у него в голове и сердце его болезненно сжалось.
- Положительно ничего не понимаю, - вслух прибавил он, пожав плечами. - Надо вернуть ее и разузнать.
Он быстро вышел.
- Ну, вот теперь если с нею что-нибудь случится, все станут обвинять меня! - жаловался старик Алфимов Матильде Францовне. - Это способно отравить всякое удовольствие.
- Полноте! Все станут винить не вас, а графа Петра Васильевича.
- Ах, да, да! Вот это отлично!
"Еще бы! Как не отлично! Теперь вы оба у нас в руках", - думала Матильда Руга.
XXVII
РАЗРУШЕННЫЕ КОЗНИ
Чтобы объяснить разрушенную интригу графа Стоцкого и Матильды Руга с медальоном, взятым, если припомнит читатель, почти насильно доктором Федором Осиповичем Неволиным у Надежды Корнильевны, и появление этого медальона снова на груди графини Вельской к положительному недоумению интриганов, нам необходимо вернуться за несколько времени назад.
Разговор между графом Стоцким и графом Петром Васильевичем после вечера, проведенного последним с женой, признавшейся ему, что она готовится быть матерью, был подслушан горничной графини - Наташей.
Преданная своей барыне, любящая ее до обожания, молодая девушка, убедившись, что "черномазый", как она звала графа Сигизмунда Владиславовича, интригует против Надежды Корнильевны и восстанавливает против нее графа, не упускала случая, чтобы не подстеречь, когда граф Петр Васильевич останется наедине со своим приятелем, и не подслушать, не плетет ли что "черномазый" на графинюшку.
Так было и в тот раз, когда Сигизмунд Владиславович торжественно предъявил доказательство неверности графини Надежды Корнильевны, предложив графу Вельскому попросить ее надеть подаренный им медальон на бал к Корнилию Потаповичу.
Граф Стоцкий постарался успокоить взбешенного графа и объяснил ему, что доказательство будет полно и несомненно только тогда, когда он потребует, чтобы его жена надела медальон в день бала или даже лучше всего, когда бал начнется, иначе-де она может возвратить его от "того человека", то есть от доктора Неволина, на время или навсегда.
Мы знаем, что граф Петр Васильевич сдержался и последовал совету своего коварного друга. Друг оказался неправым. Медальон заблистал на шее графини и своим блеском рассеял мрак опутавшей было ее гнусной интриги.
Но вернемся к рассказу. Подслушав этот разговор и быстро сообразив, что барыне готовится крупная неприятность, даже несчастье, Наташа в тот же вечер, захватив с собою футляр, в котором был медальон и на котором была выгравирована фирма ювелира Иванова, отправилась к доктору Неволину.
Федор Осипович жил на Загородном проспекте и занимал хорошенькую холостую квартирку в четыре комнаты.
Успокоенный сознанием, что любимая им женщина тоже любит его, вырастив в своем сердце какую-то странную уверенность, что так или иначе, несмотря на то, что она замужем, они будут счастливы в недалеком будущем, Неволин рьяно принялся за работу над приготовлением к докторскому экзамену и диссертации, а также занялся практикой, которая началась для молодого врача очень удачно.
Этим он отчасти обязан был "знаменитости", при помощи которой Корнилий Потапович Алфимов отправил его в почетную ссылку.
"Светило медицинского мира", быть может, чувствуя угрызения совести по поводу той роли, какую он сыграл в судьбе молодого врача, стал чрезвычайно благоволить к нему и назначил даже своим ассистентом.
Небольшая планета, восшедшая на петербургском медицинском горизонте в лице Федора Осиповича Неволина, позаимствовав свой свет от этой самосветящейся звезды, засветилась, в свою очередь, довольно ярким блеском, и пациенты, как бабочки в темную летнюю ночь, полетели на этот свет.
Имя Неволина стало понемногу приобретать известность в столице.
В числе его пациенток была и Знаменитая певица Матильда Францовна Руга.
Почти еженедельно, а иногда и чаще певица призывала его к себе, жалуясь на недомоганье, расстройство нервов, головные боли.
Доктор осматривал больную, обыкновенно не находил ничего опасного (собственно, не находил ничего), прописывал успокоительное и, получив хорошую визитную плату, уезжал.
Матильда Францовна попробовала было над ним силу своего кокетства, неотразимую для других мужчин, но на Неволина она не произвела, к озлоблению красивой женщины, ни малейшего впечатления и таким образом увлечь молодого врача и выпытать от него его отношения к графине Вельской, для чего собственно и лечилась так старательно здоровая певица, не удалось.
- Стрелы амура не действуют… - шутил граф Стоцкий, когда его сообщница передавала ему безуспешность своего кокетства.
- Как стене горох.
- Значит, он любит ее искренно… - заметил граф.
- Идиот! - озлобленно умозаключала Руга.
- Видно, под них не подкопаешься… - подзадоривал ее Сигизмунд Владиславович.
- Поверьте, что я-то подкопаюсь, не я буду… - кипятилась Матильда Францовна.
- Едва ли…
- Не злите меня.
- Расстроятся нервы, пошлете за Неволиным… Да смотрите, не влюбитесь сами не хуже того, как он влюбился в графиню. Это бывает. Еще Пушкин сказал:
Чем меньше женщину мы любим,
Тем больше нравимся мы ей…
- Не беспокойтесь, не влюблюсь ни в Неволина, ни в вас.
- Я, кажется, об этом беспокоюсь меньше, чем Неволин.
- А мне это безразлично, на мой пай и других дураков хватит.
- Других… Остается благодарить.
- Не стоит благодарности.
В ночь после этого разговора Матильда Францовна долго совещалась со своей камеристкой, вертлявой хорошенькой девушкой Иришей, обыкновенно ходившей к доктору Неволину с приглашением от барыни и сумевшей пленить сердце лакея Федора Осиповича, красивого, молодого франтоватого Якова.
- Не извольте беспокоиться, Матильда Францовна, в лучшем виде все выспрошу и такое наблюдение устрою, не хуже сыскной полиции, потому что Яков у меня вот где.
Ириша топнула ножкой, обутой в изящные ботинки, отданные ей барыней.
- Так смотри же, можешь, пока я сплю, хоть каждый день туда ездить, извозчик на мой счет. Да возьми себе мое голубое платье.
- Очень вам благодарна, ангел вы, а не барыня! - бросилась целовать руки Матильды Францовны Ириша.
- Только обо всем мне сообщить!
- Будьте покойны, все разузнаю и выспрошу. Он - Яков-то - передо мной ведь тает и млеет, на манер мокрой курицы.
- Понимаю, понимаю, - улыбнулась Руга.
Разузнать Ирише, впрочем, долго многого не пришлось, несмотря на то, что Яков не чувствовал под собой ног от радости, когда предмет его мечтаний и настойчивого ухаживания сам явился к нему, особенно узнав цель этого появления.
- К барину? - спросил он. - Уехал с визитом.
- Ну вас к ляду с вашим барином, - лукаво улыбнулась Ириша. - Урвалась на минутку. Семь-ка, думаю, посмотрю, не завел ли мой Яков какую ни на есть зазнобушку. Испытать захотела, словам-то мужчин тоже верить, ох, погодить надо.
- Ну, уж касательно меня это, совсем напротив, - весь сияя от счастья, произнес Яков, все стоя перед Иришей в передней и любуясь ее стройной фигуркой, одетой по-модному.
- Так гостью тут на торчке и принимать будете? - спросила, улыбаясь, молодая девушка.
- Ах, я телятина, пожалуйте ко мне в горенку!
- То-то же.
Так начались счастливые дни для Якова Никандровича, как звали полным именем лакея Неволина. Посещения "от себя", а не "от барыни", Ириши участились, она сама даже как будто привязалась к своему поклоннику, с которым ее связывало секретное поручение барыни. Предупредительная любезность, возможное исполнение капризов, маленькие подарки, все льстило самолюбию Ириши и заставило ее, если не любить, то "уважать", выражаясь жаргоном петербургских горничных, Якова Никандровича. Расспросы о барине, однако, повторяем, были безрезультатны, несмотря на то, что влюбленный Яков готов был выложить все перед своей возлюбленной.
- Занимается, ездит по визитам, у себя принимает больных, - вот все, что мог рассказать о жизни Неволина его лакей.
- А барыни-то у вас бывают?
- Больные бывают.
- Ну, может, эта болезнь-то одна прилика?
- Нет, этого не заметно. Можно сказать, что этого нет. Я сам диву даюсь. Молодой, из себя красивый, а живет монах монахом.
- Не врешь?
- Перед вами-то… Да я как на духу.
- Так-таки совсем и живет без женского сословия?
- Может, где сам бывает, мне не известно, а чтобы у нас, ни-ни…
Ириша все неукоснительно докладывала Матильде Францовне. Та была недовольна, хотя видела, что ее наперсница искренна и получала сведения из верного источника.
"Пожалуй, и впрямь не подкопаюсь под них…" - кусала Руга себе губы.
Случай - этот слуга дьявола - пришел к ней на помощь.
Однажды, заехав утром к Якову, когда Федор Осипович только что уехал в больницу, Ириша застала своего возлюбленного за уборкой комнат и вместе с ним вошла в спальню Неволина.
Вдруг в глаза молодой девушки бросился лежавший на мраморной доске умывальника осыпанный бриллиантами медальон на золотой цепочке.
- Это чей?.. - схватила она его. - Ты чего же мне, пес, врал, что никакого женского сословия у твоего барина не бывает, что монах-де он монахом. Ишь расписывал, а что это, мужская вещь, по-твоему, забыла зазнобушка ранним утречком…
Яков насилу мог прервать разглагольствования Ириши.
- Экая беда какая. Схоронись ко мне в горенку. Сейчас, значит, вернется.
- Кто вернется, она?
- Какая там она, никакой тут "ее" нет. Баринов медальон, завсегда на нем, на теле носит. Только второй раз позабывает, умываясь, так в первый раз приехал назад бледный, весь дрожит… и прямо к умывальнику.
- Рассказывай, рассказывай, так я и поверила… - заметила Ириша, продолжая любоваться медальоном. - Хорошая вещица, дорого стоит.
В это время в передней раздался сильный прерывистый звонок.
- Он… Положи на место и схоронись.
Ириша вздрогнула от звонка, положила на умывальник медальон и скрылась в комнату Якова. Это действительно возвратился Федор Осипович и прямо прошел к себе в спальню и, взяв забытый медальон, тотчас же уехал.
Ириша убедилась, что Яков ей не врал.
"А все-таки, значит, зазнобушка у него есть", - решила молодая девушка.
- Может, померла она, в память носит… - высказал свое соображение Яков.
- Может быть… - согласилась Ириша.
В тот же день Матильде Францовне была доложена ею во всей подробности история с медальоном, который был точно описан молодой девушкой.
- Ты говоришь, в виде сердца?..
- Так точно-с.
- Весь осыпан бриллиантами?
- Да-с…
- Хорошо, ступай… Благодарю тебя… Это очень важно… Можешь взять себе мой бархатный лиф, шитый стеклярусом.
Ириша поцеловала руку у своей барыни и вышла.
"Это тот медальон, который граф подарил своей жене в день ее рождения", - решила Руга.
Она на другой же день при свиданьи сообщила об этом графу Стоцкому.
На этом и была расставлена сеть графине Надежде Корнильевне, если бы Наташа, подслушав разговор двух графов, не приняла меры и не свела гнусных замыслов интриганов к нулю.
Наташа застала Федора Осиповича дома.
- Доложите, - сказала она Якову.
- Как прикажете? - спросил тот, приняв ее за барыню.
- Скажите, что Наталья Ивановна.
Яков доложил.
- Проси сюда! - сказал Неволин, догадавшись сейчас, кто была посетительница, и, встав от письменного стола, начал ходить нервными шагами по кабинету.
- Ты от барыни? - дрожащим голосом спросил он, когда Наташа вошла в кабинет, плотно притворив за собою дверь.
- Никак нет-с… Не от их сиятельства, а по поводу их…
- То есть, как это? Что случилось?
- Пока еще ничего, Федор Осипович, а может случиться, ой, нехорошее дело для их сиятельства.
- Что такое? Говори…
Наташа, не торопясь, обстоятельно передала содержание подслушанного ею разговора между графом Стоцким и графом Петром Васильевичем.
- Если теперь узнают, что медальона у графини нет, беда будет, - заметила она.
- Я с ним не расстанусь, - как-то болезненно выкрикнул Неволин.
- Понимаю-с я, даже очень, что вам, Федор Осипович, тяжело, а все надо придумать, как и графиню из беды вызволить. Я вот футлярчик от медальона принесла. Где он куплен, значит…
Она остановилась.
- Что же дальше? - спросил Федор Осипович, глядя на нее помутившимися глазами.
Перспектива расстаться с медальоном, который он хранил как святыню, отняла у него способность соображать.
- Может, подумала я, в магазине точно такой же найдете медальон… - продолжала Наташа.
- А, понимаю… Давай футляр.
Наташа подала.