- Не спрашивайте меня… Я все равно раньше времени не могу вам ничего сказать… Я дала слово.
Они оба остались в полном недоумении.
Прошло несколько дней.
Алферов не являлся со своими сообщениями. Елизавета Петровна ходила в тревожном состоянии духа. Долинский и Селезнев не беспокоили ее вопросами и не возвращались к загадочному разговору о полученных ею сведениях.
В их уме даже появилась роковая мысль, что молодая девушка тронулась в уме.
Они оба продолжали свои розыски в Москве, бывая всюду, где собиралась публика.
Сентябрь в этом году стоял великолепный.
Погода была чисто летняя, теплая.
Сад "Эрмитаж" и Петровский парк по вечерам кишели публикой.
К последнему по Тверской улице тянулись длинною лентою всевозможные экипажи.
Однажды, вернувшись вечером домой, Долинский и Селезнев зашли по обыкновению в номер Елизаветы Петровны.
- Отгадайте, кого мы видели, Елизавета Петровна? - воскликнул Сергей Павлович.
- Не мастерица, - отвечала молодая девушка, грустно улыбаясь.
- Ну, так слушайте. Мы сейчас из Петровского парка. Экипажей там и дам целые миллионы. Богатство - умопомраченье. Красавиц - не перечесть… Вдруг вижу несется коляска, которой позавидовала бы любая владетельная особа: кучер и лакей - загляденье, кони - львы. А в коляске сидят две дамы - одна, точно сказочная царица, другая поскромнее… Поровнялись они с нами, и… о, боги!.. Вторая оказалась Любовь Аркадьевной!
- Вы с ней говорили? - вскочила с кресла, на котором сидела, Дубянская.
- То-то же, что нет… Сергей так загляделся на первую, что не заметил сестры… Я тоже совершенно растерялся, а в это время коляска была уже далеко… Мы исколесили весь парк, но более их не встречали… Утешительно одно, значит Неелов и Любовь Аркадьевна в Москве.
- Я же вам говорила.
- Но кто эта красавица, которая с ней? - задумчиво произнес Сергей Аркадьевич.
- И это я знаю, - просто сказала Елизавета Петровна.
- Вы… знаете?.. - в один голос спросили молодые люди и невольно переглянулись друг с другом.
- Знаю… Это - шансонетная певица Мадлен де Межен - невеста Савина.
- Откуда же у вас, однако, эти сведения? - серьезно спросил Сергей Павлович.
- Птица на хвосте принесла.
- Вы шутите!
- Я не шучу… Какое вам дело, откуда эти сведения, если они верны!
- Значит, и Савин здесь?
- Здесь.
- В таком случае, дело упрощается… Завтра же я разыщу Николая Герасимовича и через него найду и Неелова, и Любовь Аркадьевну, - сказал Долинский.
- Но как же ты разыщешь его? - спросил Селезнев;
- Очень просто… Он, несомненно, живет прописанный, ему нечего теперь скрываться…
- А кто же эта Мадлен де Межен? Его невеста?
- Ну, если хочешь, невеста… Он живет давно с ней… Эта связь началась еще за границей… Она его безумно любит, и эта любовь побудила ее приехать в Россию в качестве шансонетной звезды… Она дожидалась его освобождения, и теперь они снова вместе…
- Однако, это все-таки не особенно подходящее общество для моей сестры, - сквозь зубы проговорил Селезнев.
- Это несомненно… Видимо, Неелов думает иначе.
- Я его заставлю думать так, как думают все порядочные мужья…
- Он не муж ее… - печально сказала Елизавета Петровна.
- Вы и это знаете?
- Я знаю даже, что он раздумал, видимо, на ней жениться и ухаживает за очень богатой московской невестой.
- Негодяй! Я его заставлю жениться под пулей! - воскликнул Сергей Аркадьевич. - О, только бы найти его.
- Не беспокойся, теперь найдем. И он от нас не увернется, - с нескрываемой злобой добавил Сергей Павлович Долинский.
- Боже мой, Боже мой, несчастная девушка, она теперь, может быть, сама не знает как вырваться из этого омута, в который бросилась очертя голову.
- Не беспокойтесь, она будет его законной женой, а затем может бросить его, если пожелает, - сказал Долинский.
- Утешительного мало. Разве в этом счастье?
- Но в этом сохранение чести… Однако уже поздно, пора в постели… Утро вечера мудренее. До завтра. Пойдем, Сергей Аркадьевич.
Молодые люди простились с Дубянской и отправились к себе в номер.
XXV
МЕДАЛЬОН
Растрата в несколько десятков тысяч рублей, конечно, не могла произвести никакого затруднения в операциях банкирской конторы "Алфимов и сын" при ее громадных денежных оборотах.
Известие о растрате с быстротою молнии распространилось по городу, особенно после того, как на другой день газеты оповестили о ней в витиеватой форме. Несколько особенно осторожных вкладчиков явились вынуть свои капиталы, но когда контора тотчас же выдала их, то на другой же день они принесли их обратно, приведя за собой и других.
Все, таким образом, для репутации конторы окончилось благополучно.
Корнилий Потапович, занятый всецело возможностью овладеть Ольгой Ивановной, не обратил особого внимания на случившееся и после ареста Сиротинина снова пришел, к удовольствию Ивана Корнильевича, в хорошее расположение духа.
Праздник, данный им на даче, не привел его к желаемым результатам, а потому он решился начать сезон необычайным по роскоши и затеям бал-маскарадом.
Этот праздник был назначен на 8-е октября.
За несколько дней перед ним графиня Надежда Корнильевна задумчиво сидела в своем будуаре уже на зимней квартире.
На глазах ее сияли слезы умиления.
"Итак, меня связала теперь с мужем новая неразрывная и святая связь!" - думала она.
"А тот, милый, желанный, несчастный! Теперь я обязана отнять у него даже тот невинный залог - медальон… Как он настрадается… О… Петя, если бы ты только знал, какую жертву мы приносим".
Дверь тихо отворилась.
- Надя, ты плачешь! Ты все еще несчастна! - проговорил граф Вельский.
- Нет, Петя, эти слезы не горькие… Эти слезы светлые, перед новой жизнью, которая должна настать для нас… Теперь не ради одной меня ты должен отказаться от своих…
Он понял.
На глазах у него выступили слезы никогда неизведанного счастья.
Он стал обнимать жену и с невыразимой нежностью целовал ее.
- Письмо от госпожи Руга! - доложила, входя Наташа.
- Могла бы и подождать! - заметил граф Петр Васильевич, с видимым отвращением распечатывая конверт.
Графиня смотрела на него вопросительным взглядом.
- Она зовет меня на генеральную репетицию, - проговорил он, пробежав записку глазами. - Скажи, Наташа, что я не приеду…
- Благодарю! - произнесла графиня с чувством. До позднего вечера провел граф в будуаре графини.
"Со вчерашнего дня я совсем другой человек, - думал граф Петр Васильевич, проснувшись утром, - Да, эти чистые слезы, эти светлые радости не сравнятся ни с какими другими наслаждениями! И зачем только понадобилось Корнилию Потаповичу именно в эти дни сводить со мною счеты", - продолжал он, схватывая со стола лист, испещренный цифрами.
"Да, дела расстроены!.. Необходимо отыграться. И это разве будет отступлением от моей клятвы? Ничуть… Я сделаю это ради жены!.."
Размышления эти были прерваны приездом графа Стоцкого.
- Здравствуй… - проговорил он, входя. - Рад видеть, что ты здрав и невредим, а то вчера на репетиции все думали, что ты болен.
- Нет, я был дома. Да и надоел мне, по правде сказать, весь этот разврат, - несмело сказал Петр Васильевич.
- Неужели и игра? А вчера как раз вышла замечательно интересная, метал князь Асланбеков, и Гемпель выиграл горы…
- А я так не завидую даже и Гемпелю… Я провел дивно вечер.
- С кем? С Ольгой Ивановной? Теперь понимаю, почему ты отвоевываешь ее у тестюшки и нажил себе в нем врага. Только потом, когда ты будешь с деньгами…
- Перестань… Я восстаю против его исключительств потому, что так хочет моя жена, и я вчера сидел дома с женою и был счастлив.
- И воображаю как! Женщины всегда очень милы, когда у них не чиста совесть…
- Я требую, чтобы ты сказал мне сейчас, говоришь ли ты вообще или о моей жене? - вскричал граф Петр Васильевич, бледнея.
- Не требуй, милый юноша, можешь ненароком обжечься… - холодно возразил Стоцкий.
- Повторяю, я требую! - яростно крикнул граф Вельский.
- Да и к чему говорить тебе, я уже предупреждал тебя, а ты не веришь.
- Ты говорил тогда бездоказательно.
- А теперь могу привести и неоспоримое доказательство.
- Говори.
- Но к чему это? Оставим лучше.
- Говори.
- Тебе будет горько…
- Нет, я требую, я прошу, я умоляю.
- Ну, хорошо, но помни, что ты сам просил.
- Помню, помню.
- Но так как я люблю, чтобы слова мои имели свой настоящий вес, дай мне прежде всего слово, что ты не станешь бесноваться и попусту скандалить, а выслушаешь меня спокойно, как подобает мужчине, и доведешь дело до конца, чтобы оно выяснилось само собою.
- Постараюсь… Даю…
- Помнишь тот медальон, который ты подарил жене в день рождения?
- Ну да, да.
- Попроси ее надеть его на бал.
- Что ты хочешь сказать?
- Его у нее нет…
- Где же он?
- Он у того человека.
- Я сейчас задушу ее! - проскрежетал граф Петр Васильевич.
- И этим испортишь все дело! Пока ты должен быть так же ласков и спокоен, как был вчера, до самого бала… А когда все откроется, то и тогда бесноваться тебе не расчет. Расстаньтесь спокойно, потому что все состояние теперь - ее.
- Графиня готова и просит ваше сиятельство, - доложил лакей.
- Не пойду! - рявкнул граф.
- Ты уж начинаешь… - заметил ему граф Сигизмунд Владиславович. - Пойми же…
- Это правда… - сознался граф Вельский. - Сейчас буду, - ответил он лакею.
Граф Стоцкий простился и вышел.
8 октября дом Алфимова и снаружи, и внутри был залит огнями.
Казалось, что в эту ночь в его роскошных залах, частью обращенных в сады, собрались представители всех народов, званий и положений, не исключая и творений человеческой фантазии, начиная с мифологического Зевеса и кончая шаловливым эльфом.
Граф и графиня Вельские по праву молодых хозяев дома своего тестя были незакостюмированы.
Граф мрачно стоял у входа.
К нему подошел человек в костюме Мефистофеля и тихо его спросил:
- Исполнил ты мой совет? Она ничего не подозревает.
- Тяжело мне было дьявольски, но все сделано, как ты говорил.
- Да вон и она… - шепнул граф Стоцкий - это был он - указывая на графиню, появившуюся в зале в сиянии своей спокойной и грустной красоты.
Граф Петр Васильевич бросился к ней, едва разыгрывая роль восхищенного.
- А отчего ты не надела моего медальона? - спросил он между прочим.
- Если ты его так любишь, я следующий раз надену… - ответила она, видимо, смущенная.
- Я говорю, чтобы ты надела его именно сегодня, - почти крикнул граф, теряя самообладание.
Этот тон оскорбил графиню.
Она невольно оглянула стоявших вокруг и заметила, что Мефистофель обменялся знаками с какой-то боярыней.
- Хорошо, я съезжу домой, если тебе так хочется! - ответила она мужу.
- Да, поезжай, я хочу, чтобы на тебе был мой медальон… - прохрипел граф.
Графиня удалилась.
- О, как я отомщу… - скрежетал Петр Васильевич.
- Напрасно! - возразил Мефистофель. - Помни ее богатство!.. Лучше ступай и развлекись. Посмотри, какая там прелестная фея…
Граф Петр Васильевич нехотя оглянулся, но увидя нечто, действительно, очаровательное, решил развлечься, как сумеет.
- Почему ты такая грустная, прелестная фея? - спросил он, подойдя.
- И феи не могут не плакать, когда их добрые дела разрушаются, - ответил ему знакомый гармонический голосок.
- Ольга Ивановна! - вскрикнул он. - И вы печальны! Помните, вы обещали мне быть моим другом? Ну, станем и плакать, и утешаться вместе. О, Ольга Ивановна, я ужасно страдаю.
- Это я заметила днем дома. Но что с вами? Ведь ваши отношения к Наде поправились…
- О! Не говорите мне о ней! У меня с нею все покончено! И если я в чем вижу милость Бога ко мне, то это в том, что возле меня вы.
Они сидели в густо увитой со всех сторон зеленью беседке.
- Что вы говорите? - прошептала она.
- Правду, только правду…
Он схватил ее руку, привлек ее к себе и страстно, приподняв маску, поцеловал в губы.
У несчастной, давно беззаветно привязанной к нему девушки закружилась голова.
Тут была и жалость, и дружба, и страсть.
- Я полюбил вас с первого взгляда… - нашептывал ей граф Петр Васильевич. - И это вечное, вечное молчание! Вечная невозможность высказаться! Ну, хоть сегодня, Оля, когда я понял свое несчастье и весь свой позор, сжалься, позволь мне прийти в отведенную тебе комнату по окончании бала и отвести с тобою душу. Нам тогда никто не помешает.
- Хорошо… Я не запру своей двери… Моя комната здесь по коридору, вторая дверь…
- А нам с женой отвели наверху… Я благословляю фантазию тестя, который настоял, чтобы мы ночевали у него, а завтра присутствовали на интимном завтраке. Сначала я не понимал, зачем он этого во что бы то ни стало желает, а теперь я не хочу и доискиваться причины… Я вследствие этого буду счастлив.
Прошло еще четверть часа.
Вдруг в дверях залы появилась графиня Надежда Корнильевна. На ее шее ярко сверкал бриллиантовый медальон в виде сердца. Граф Петр Васильевич взглянул и бросился к ней, как безумный.
- Что это значит? - спросил ошеломленный граф Стоцкий.
- Понять не могу! - отвечала Матильда Францовна.
- Значит, и ночное свиданье голубков не состоится?
- Это-то ничего! - отвечала Руга, вместе с графом Сигизмундом Владиславовичем подслушивавшая разговор в беседке. - Приманка посажена, и вся разница в том, что вместо одной рыбки попадется другая…
- Я не понимаю…
- Ускользнул молодой - попадет к ней старик, он на это и рассчитывал, устраивая праздник на два дня…
- А-а…
В двенадцать часов гости Корнилия Потаповича все съехались, и бал оживился еще более.
Затем в одной из зал взвился занавес, и за ним открылась прелестная живая картина "Шалости амура".
В ней Матильда Руга не пощадила никого и ничего, лишь бы угодить вкусам старика Алфимова.
Старый банкир был в неописанном восторге.
В картине было много такого, что побудило графиню ускользнуть из залы в другие комнаты.
- Мне и самому это противно… - гадливо сказал, провожая ее, граф Петр Васильевич. - Один миг с тобою, или эта мерзость!.. Но это скоро, вероятно, кончится.
Возвращаясь в зал, он встретил Ольгу Ивановну, которая тоже спешила уйти.
- Как тянется вечер… - заметила она ему.
- О, я тоже не дождусь конца, мне предстоят дивные мгновенья! - отвечал он. - Я теперь так счастлив…
"Это я ему дала такое счастье!" - думала девушка с радостным трепетом.
XXVI
ЗАПАДНЯ
На сцене между тем следовали одна за другой самые соблазнительные живые картины.
- Вы просто превзошли сами себя, Матильда Францовна! - восторгался Корнилий Потапович. - Это восхитительно.
- Я готовлю вам сегодня еще один сюрприз, только скажите, когда вы отдадите за него обещанные десять тысяч.
- Вы это об Ольге Ивановне? Да быть этого не может!.. А деньги хоть сейчас… Чек на контору.
- Ну, хорошо же… Стойте здесь и ждите.
Через минуту к старику Алфимову подошла одна из подруг Матильды Францовны и что-то долго втолковывала ему.
- О, благодарю, благодарю, понимаю! - воскликнул старик. - Я никогда не забуду этой услуги.
Собеседница удалилась, и к Корнилию Потаповичу, на губах которого играла плотоядно-довольная улыбка, подошел граф Стоцкий.
- Вы понимаете, конечно, - заговорил Сигизмунд Владиславович, - что все это устроил граф Петр Васильевич с целью доставить вам удовольствие, и вы как порядочный человек обязаны отблагодарить его.
- Да чего же он хочет?
- Он желал бы, чтобы часть приданого его жены была ему передана, если возможно, тотчас же.
- Тотчас же?.. Но ведь он сильно мотает деньги, играет… Ну, да хорошо, хорошо, обещаю… Только позвольте, мне нужно переодеться.
Ольга Ивановна между тем ходила под руку с Матильдой Францовной Руга.
Нельзя сказать, чтобы она особенно симпатизировала этой женщине, но с первого разговора с ней в саду своего отца в Отрадном, молодая девушка чувствовала к ней какое-то непонятное для нее самой влечение, точно Руга своими блестящими глазами, как и блестящими драгоценными камнями, гипнотизировала ее.
Предсказания певицы почти сбывались.
В ушах, на груди и на руках Ольги Ивановны Хлебниковой тоже блестели драгоценные камни, хотя и не выдерживавшие сравнения с украшениями певицы, но и о них там, в Отрадном, молодая девушка не смела и мечтать.
Ольга Ивановна теперь уже хорошо понимала, насколько была права Руга, говоря, что от ее, Ольги Ивановны, желания зависит быть осыпанной золотом и бриллиантами.
Эта житейская опытность красивой, блестящей женщины, ее первой учительницы жизни, заключала в себе, быть может, то притягательное обаяние для молодой девушки, от которого она уже два года не могла освободиться.
Обе женщины прошли в буфетную залу.
Убранство ее было шедевром декоративного искусства и роскоши.
Громадный буфет был переполнен всевозможными яствами и напитками. Тысячи разноцветных электрических огней отражались в массивных серебряных вазах с фруктами и старинных жбанах с шампанским.
- Я хочу смертельно пить, - сказала Матильда Францовна.
- Я тоже не прочь выпить чего-нибудь прохладительного, - отвечала Ольга Ивановна.
- Я сейчас добуду и себе, и вам, - сказала певица. - Садитесь здесь.
Она указала на свободный мраморный столик, множество которых было расставлено в обширной зале.
Хлебникова села, а певица направилась к одному из буфетов, где было не так тесно, как у других.
Вскоре она вернулась с двумя стаканами шампанского, в один из которых незаметно для Ольги Ивановны влила какой-то жидкости, находившейся у нее в маленьком золотом флакончике-брелоке, висевшем на браслете.
Барон Гемпель, взявшийся услужить ей, принес серебряную тарелку с двумя великолепными дюшесами.
- Кушайте, моя крошка… Это вас освежит… В залах становится жарко.
- Какая масса народа.
- Праздник выдающийся.
Ольга Ивановна, действительно хотевшая пить, почти залпом выпила бокал шампанского.
Вино действительно подкрепило ее, а то она стала уставать, так как бал уже приближался к концу.
"А мне надо еще беседовать с графом… - думала молодая девушка. - Я все-таки уйду к себе раньше".
Руга между тем весело болтала с бароном, внимательно следя за стаканом Хлебниковой.
Когда он был выпит молодой девушкой до дна, на губах певицы появилась довольная улыбка.
- Кусочек дюшесы… Груши замечательно сочны и вкусны, - предложила Матильда Францовна.
Ольга Ивановна принялась за грушу.
Вскоре они покинули буфетную залу и вернулись в танцевальную.
Танцевали мазурку.
При появлении обеих дам несколько кавалеров бросились выбирать их.
Руга согласилась и быстро умчалась в вихре этого увлекательного танца, а Ольга Ивановна отказалась.