Самое выражение лица отворившей на звонок Елизаветы Петровны дверь прислуги указывало на совершившийся в этой квартире недавно переполох.
- Дома Анна Александровна? - спросила Дубянская.
- Дома-с, пожалуйте, - отвечала служанка, снимая с молодой девушки верхнее платье.
- Здоровы?
- Какое уж их здоровье…
В тоне голоса, которым произнесла прислуга эту фразу, слышалось что-то зловещее.
- Это вы! - вышла навстречу гостье в гостиную Анна Александровна.
- Здравствуйте.
Все это было сказано старушкой с какими-то металлически-холодными звуками в голосе.
Елизавета Петровна остановилась перед ней, как окаменелая.
Сиротинина до того страшно изменилась, что встреть она ее на улице, а не в ее собственной квартире, она бы не узнала ее.
Еще недавно гордившаяся, что у нее почти нет седых волос, она теперь выглядела совершенно седой старухой.
Страшная худоба лица и тела делала ее как будто выше ростом. Платье на ней висело, как на вешалке. Морщины избороздили все ее лицо, а глаза горели каким-то лихорадочным огнем отчаяния.
- Что с вами, дорогая? Что случилось? - кинулась к ней молодая девушка. - Дмитрий Павлович болен?
- Хуже…
- Умер?
- Хуже…
- Что же с ним? Бога ради, не мучьте меня.
- Он… в тюрьме… - не сказала, а вскрикнула со спазмами в голосе Анна Александровна.
- В тюрьме… - бессмысленно глядя на старушку, повторила Елизавета Петровна, - в тюрьме?
Ноги ее подкосились, и она, схватившись за преддиванный стол, у которого они стояли, в изнеможении скорее упала, чем села в кресло.
- В тюрьме… - снова с каким-то недоумением, видимо, не понимая этих двух слов, повторила она.
- Да, в тюрьме… А вы этого не знали? - сказала Сиротинина с какой-то злобной усмешкой.
- Откуда же знать мне?
- Весь Петербург знает… Все газеты переполнены.
- Я это время не читала газет и не была в Петербурге.
- Вы не были в Петербурге?
- Я была в Москве, по поручению Селезневых… Туда убежала с Нееловым их дочь… Мы ездили за ней…
- О, Боже, благодарю тебя! - вдруг воскликнула старушка. - Простите меня… прости, Лиза, - и она с рыданиями бросилась обнимать Дубянскую.
Та вскочила, поддерживая на своей груди плачущую горькими слезами старушку, усадила ее в кресло и опустилась у ее ног на ковер.
- Успокойтесь, милая, дорогая… Расскажите, что случилось? - умоляла она.
Анна Александровна продолжала плакать навзрыд.
- А я подумала, что и ты, Лиза, веришь в то, что он виноват… - сквозь рыдания говорила она.
- Виноват? Кто? В чем?
- Мой Дмитрий… в краже…
- В краже?.. Что вы говорите? Разве может быть человек, кто этому поверит?
- Все верят… Его обвиняют, а он не может оправдаться…
- Это невозможно!
- Возможно… Все улики против него…
Сиротинина, несколько успокоившись, рассказала подробно и насколько возможно при ее состоянии толково все дело Дмитрия Павловича Сиротинина - об оказываемом ему доверии молодым Алфимовым, обнаружении растраты, аресте. Показала его письмо, которое она с момента получения хранила у себя на груди.
- Вы виделись с ним? - спросила Елизавета Петровна, выслушав этот печальный рассказ.
- Да.
- Что же он?
- Он спокоен… Он невиновен…
- Это само собой разумеется… Но он должен оправдаться…
- Он говорит, что это невозможно…
- Деньги взял не он… Я знаю, кто взял деньги.
- Вы?.. Знаете? - воскликнула Сиротинина.
- Да, я знаю, - повторила Дубянская.
- Кто же?
- Иван Корнильевич Алфимов.
- Что вы, он сам хозяин, пайщик отца…
- Это ничего не значит… Вы не знаете старика или знаете его меньше, чем знают у Селезневых… Он, несмотря на имеющийся у его сына отдельный капитал, держит его в ежовых рукавицах и, вложив этот капитал в дело, платит ему жалованье за занятия в конторе и даже не дает процентов, которые присоединяет к капиталу… Мне все это рассказал Сергей Аркадьевич и жаловался даже сам молодой Алфимов.
- Но это еще не доказывает, что он вор…
- Есть и доказательства… Он вращается в обществе барона Гемпеля, графа Стоцкого и других игроков, он сам игрок, а игрока от вора разделяет мгновение.
Сиротинина печально покачала головой.
Она видела, что молодая девушка попала, что называется, на своего конька и, отчаявшись найти исход для своего несчастного сына, предположила, что Дубянская увлекается в своем предубеждении против всех лиц, которые играют, называя их игроками.
Анна Александровна знала Ивана Корнильевича и не могла допустить мысли, что этот почти мальчик, если не по летам, то по виду, вежливый, предупредительный, мог быть не только вором, но даже убийцей человека, который к нему относился с такою сердечностью.
Позорное обвинение сына она считала хуже, чем его убийство.
Она, конечно, отказалась, но сочувствие ее тронуло.
Кто-нибудь другой подвел ее ненаглядного Митю, а не молодой Алфимов.
Не знала Анна Александровна, что Иван Корнильевич приезжал к ней по совету графа Сигизмунда Владиславовича, чтобы отвести глаза людям.
Совет этот подал опытный руководитель молодого человека после того, как тот рассказал ему о допросе его у следователя:
- Дело скверно… Поезжай-ка к его матери, рассыпься перед ней в сожалениях…
- Это ужасно!.. Как я посмотрю ей в глаза?..
- А ты в глаза не смотри… Держи свои опущенными вниз, что докажет твою скромность и невиновность, - цинично пошутил граф Стоцкий.
- Ужели нельзя этого избежать?
- Отчего же, можно… Но лучше сделать это, так как ты тогда сразу покоришь и ее, и его в свою пользу… Иначе дело может разыграться иначе и, кто знает, что ты не начнешь путаться на вторичном допросе, и, в конце концов, следователь тебя так прижмет к стене, что ты принужден будешь сознаться…
- Боже, неужели он еще второй раз может меня потребовать?
- Второй, третий, десятый… Сколько раз захочет.
- Это пытка!
- Ты на первом-то допросе вел себя как я тебя учил?
- Да… Говорил "да", "нет", "не знаю", "не помню". Но мне было так тяжело.
Иван Корнильевич вздохнул.
- Так и продолжай… А что до тяжести, то "любил кататься, люби и саночки возить". Зато потом, может быть, будешь кататься с Елизаветой Петровной Дубянской.
- Кабы твоими устами…
- Будешь мед пить… не только мед, шампанское и вместе…
- Поскорей бы все это кончилось.
- Конец бывает всему… не унывай…
- Хорошо говорить тебе, посадил бы я тебя в мою шкуру…
- Сиживал и не в таких шкурах… "Терпи казак - атаманом будешь".
Граф Стоцкий поощрительно потрепал рукой по плечу Ивана Корнильевича Алфимова.
Достойный ученик достойного учителя послушался и поехал к Сиротининой.
Граф Сигизмунд Владиславович, как мы видели, знал человеческие сердца.
Анна Александровна была подкуплена в пользу молодого Алфимова.
- Нет! Этого я так не оставлю… Я сама поеду к следователю и дам показание, - не унималась между тем Дубянская.
Старушка продолжала печально качать головой.
- Ведь не украл же эти сорок тысяч Дмитрий Павлович? - горячилась Елизавета Петровна. - Отвечайте!
- Конечно, не украл, - ответила, задетая за живое, Сиротинина.
- А между тем они пропали?
- Пропали.
- Кто же взял их?
- Не знаю.
- Вы не знаете, а я знаю… Это ясно, как Божий день… Взял тот, кому они были нужны для удовлетворения преступной страсти… Иван Корнильевич игрок… Игроку всегда нужны деньги, особенно когда он окружен шулерами… Он и брал деньги, а для того, чтобы свалить вину на Дмитрия Павловича, отдавал ему ключ от кассы… Неужели вы этого не понимаете? Вы не любите вашего сына!..
Анна Александровна не обиделась на этот возглас молодой девушки, тем более, что в нем слышалась такая любовь к милому ее сыну со стороны говорившей, которая живительным бальзамом проникла в сердце любящей матери.
Анна Александровна любовно смотрела на эту девушку, которая, по ее мнению, быть может, одна во всем мире, кроме нее, убеждена в невиновности ее сына.
- Я сейчас пойду к Долинскому…
- Зачем?
- Я буду просить его взяться за защиту Дмитрия Павловича…
- Он не хочет иметь защитника…
- Это невозможно, этого нельзя допустить… Он, кажется, хочет, чтобы его съели окончательно эти негодяи… О, я понимаю их игру, у меня появилась сейчас мысль, которая подтвердила еще более мое предположение.
- Какая мысль?
- Я пока не могу сказать ее, но потом, со временем, когда он будет свободен, я скажу вам ее…
- Он… свободен… - с грустью сказала Сиротинина.
- Он будет свободен… Он не виновен. Я пойду к нему завтра и добьюсь свидания, а сегодня я все-таки поеду сначала к Долинскому, мне самой нужен его совет…
- Поезжай с Богом, - тихо проговорила Анна Александровна, - уже одно твое негодование и волнение успокоили меня. Около Мити, значит, не одно, а два любящих сердца… Есть, значит, в мире два существа, которые не считают его вором.
- Его не будет и не посмеет очень скоро считать таким никто! - горячо сказала Елизавета Петровна.
В ее голосе было что-то пророческое и настолько уверенное, что Сиротинина почти с надеждой во взгляде посмотрела на нее.
- Ужели это может быть? - глубоко вздохнула она.
- Это будет… Мой муж не может быть вором…
- Твой муж! И ты решаешься теперь?..
- Его невиновность обнаружится… Это так же верно, как то, что есть Бог, - сказала Дубянская. - Но если бы силы ада и одолели, я во всяком случае буду его женой…
Анна Александровна вскочила с кресла и бросилась на шею молодой девушке, обливаясь слезами.
Это не были уже слезы одного отчаяния.
- Милая, дорогая, хорошая… Каким это будет для него утешением… Он так страдал…
- Ведь он имеет мое слово…
- Да… но обстоятельства изменились…
- В моих глазах ничто не изменилось… Обрушилось на него несчастье, а разве любящие люди бросают любимых людей в несчастьи?
- Ты ангел…
- Я только любящая женщина.
VII
У АДВОКАТА
Совершенно иначе отнесся к соображениям Елизаветы Петровны Дубянской по делу Сиротинина Сергей Павлович Долинский, к которому она приехала прямо от Анны Александровны.
Молодой адвокат жил недалеко от Гагаринской улицы, на Маховой, занимая очень хорошую квартиру в бельэтаже.
Небольшая холостая квартира была обставлена солидно и указывала на деловитость ее хозяина.
Меблировка, зеркала, картины были дорогие, но не бросались в глаза и не били на эффект.
Лучшей комнатой был большой кабинет, уставленный мебелью, крытой коричневою кожею и громадными библиотечными шкапами, наполненными книгами по юридической специальности.
Огромный письменный стол был завален бумагами, раскрытыми книжками "уставов", а массивная чернильница была украшена бронзовой статуэткой Фемиды, с весами в одной руке и мечем в другой.
Хотя был и приемный час, но Сергей Павлович оказался дома.
Вернувшись в Петербург, он приводил в порядок дела.
Визит молодой девушки, видимо, поразил его.
Хотя он знал, что недавнее предубеждение против него как защитника убийцы ее отца уже прошло, но все же понимал, что только важное, серьезное, не терпящее отлагательства дело могло привести к нему Елизавету Петровну.
- Что случилось? Чем могу служить? - спрашивал он, усаживая в кресло перед письменным столом неожиданную гостью и садясь на противоположное кресло.
- Я к вам за юридическим советом…
- Я к вашим услугам…
- Вы слышали о растрате в конторе Алфимова?
- Да, я читал еще в Москве газетные известия.
- В Москве, и ничего не сказали мне…
- Я не думал, что это вас может интересовать, да кроме того, вам было там не до газет…
- Да, правда, конечно, вы не знали… Это отчасти к лучшему, тогда я не могла бы исполнить поручения Селезневых.
- Почему?
- Потому, что узнав, что арестован мой жених, я бы, конечно, бросила все и уехала в Петербург.
- Ваш жених? - удивленно спросил Долинский.
- Да… Дмитрий Павлович Сиротинин - мой жених… Он арестован совершенно неповинно…
Сергей Павлович чуть заметно улыбнулся, но это не ускользнуло от зорких глаз молодой девушки.
- Вы улыбаетесь?.. Вы думаете, что во мне говорит любящая невеста?.. Вы ошибаетесь и осознаете вашу ошибку, как только я расскажу вам, в чем дело.
- Я весь внимание.
Елизавета Петровна, не торопясь, подробно рассказала все дело Сиротинина и высказала свои соображения о настоящем виновнике растраты.
Когда она окончила свой рассказ, Долинский сидел некоторое время молча в глубокой задумчивости.
Дубянская смотрела на него нетерпеливо-вопросительно.
- Я должен вам сказать, что вы правы… Действительно, здесь устроена адская махинация не без участия Стоцкого, Гемпеля, Кирхова и даже Неелова, и не вам бороться с ней…
- Не мне? Значит вы советуете не вмешиваться в это дело? - с почти злобной усмешкой спросила Елизавета Петровна.
- Сохрани меня Бог подать такой совет… Невиновность должна всегда обнаружиться… Я говорю только, что ваше показание следователю не даст ему возможности начать обвинение против потерпевшего, каким является в данном случае молодой Алфимов, и превратить его в обвиняемого, если этого, конечно, потребует его отец.
- Но что же в таком случае делать?
- Надо добыть не соображения и выводы, а доказательства…
- Их добыть невозможно.
- Кто знает?
- Вы говорите загадками…
- Мне сдается, - начал он после некоторой паузы, не обратив внимания на замечание молодой девушки, - что нам в этом деле может помочь опять же тот человек, который помог и в московском…
- Савин?
- Никто другой.
- Я вас не понимаю…
- Он хорош с Гемпелем и Нееловым, то есть знает их кружок, быть может, я даже почти уверен, не участвуя в их проделках, а потому с ним они не будут стесняться, и если он захочет, то может раскрыть все это дело.
- Но он не захочет…
- Почему?
- Какое ему дело до неизвестного ему Сиротинина!
- Он ваш жених…
- Что же из этого?
- А то, что вследствие этого мне думается, что Николай Герасимович с курьерским прикатит в Петербург и примется за это дело горячо.
- Какое же отношение имею к нему я?
- Савин человек увлекающийся… Я достаточно имел случаев изучить его… Это хорошая русская натура с подгнивающим, но все еще живущим корнем… Если он кого любит, то любит беззаветно, если ненавидит, то ненавидит от души…
- Что же из этого?
- А то, что перед вами он благоговеет…
Елизавета Петровна потупилась.
- Не конфузьтесь… Такое благоговение ничуть не оскорбительно…
- Я и не говорю этого.
- Он вскоре после вашего с ним знакомства сказал о вас: "Вот девушка, для которой я бросился бы в огонь и в воду, и не как за женщину, а как за человека". А он не из тех людей, у которых слово разнится от дела.
- Я ему очень благодарна, но нельзя же его беспокоить и заставлять приезжать по совершенно чужому для него делу.
- Ему, как он не раз говорил, совершенно все равно где жить, в Москве, или в Петербурге… Он любит приключения… Это современный рыцарь, немножко даже Дон-Кихот, но в хороших сторонах этого героя Сервантеса… Я ему напишу сегодня же…
- Если так - то напишите… Я не смею пренебрегать ничьей помощью…
- Его помощь, я предчувствую, будет существенна.
- Я просила бы также вас принять на себя защиту Сиротинина…
- Я готов, но до моего участия еще далеко… Следствие только что начато… Дай Бог, чтобы вашему жениху и не надо было бы моих услуг…
- То есть как?
- А так, чтобы дело не дошло относительно его до суда вследствие открытия настоящего виновника… Я верю в это… Я верю, что в земное правосудие вмешается отчасти небесное… Редки случаи, когда действительно невинный садится на скамью подсудимых…
- О, как желала бы и я верить в это.
Она встала.
- Благодарю вас… Вы все-таки подали мне хотя и призрачную, но надежду.
- Я сейчас же сяду писать Савину…
- В добрый час…
Елизавета Петровна вернулась к Селезневым несколько успокоенная, но там ожидало ее начало той пытки, которая была неминуема для нее в обществе таких, кто знал о ее близости к семье Сиротининых.
Она застала Екатерину Николаевну в гостиной.
- Я вас жду, жду… Мне так хотелось с вами переговорить еще о моей милой Любе, услыхать еще раз, как они устроились, а вы только что вернулись из Москвы и уж пропали на несколько часов…
Все это хотя и было сказано в виде шутки, но в тоне голоса Селезневой проскользнули ноты раздражения.
- Я узнала об обрушившемся несчастии над близкими мне людьми.
- Это, верно, над Сиротиниными? Вы, кажется, интересовались ее сыном?
- Я интересовалась им как хорошим, честным человеком, - глядя прямо в глаза Екатерины Николаевны, отвечала Дубянская.
- Теперь вам придется изменить свое мнение: он оказался вором…
- Это роковая ошибка…
- Хороша ошибка… Почитайте газеты и вы увидите, как дважды два четыре, что никто, кроме него, не мог совершить растраты…
- А я все-таки не верю этому.
- Ваша воля, - пожала плечами Селезнева, - но вы будете одни при этом мнении. Впрочем, вероятно, то же мнение высказывает и мать, укрывавшая сына и покупавшая на свое имя дачи.
- Позвольте, дача куплена из скопленных им денег, в рассрочку…
- Так всегда говорят все преступники.
- Он не преступник.
- Ну, будь по-вашему… Мне ведь в сущности все равно… Расскажите лучше мне о Любе…
Подавив свое волнение, Дубянская стала рассказывать подробно московские происшествия.
К концу ее рассказа в гостиную явились Аркадий Семенович, Сергей Аркадьевич и Иван Корнильевич Алфимов.
Сергей Аркадьевич, знавший все происшедшее в Москве от отца, которому дорогой от вокзала рассказали все Долинский и Елизавета Петровна, и теперь еще все волновался.
- И зачем надо было меня вызывать из Москвы?.. Я бы заставил его точно так же жениться на сестре…
- Так бы и заставил, когда ты не брал в руки ни ружья, ни револьвера… Он пристрелил бы тебя, как птицу, - сказал Аркадий Семенович.
- Но я брат… Мне было удобнее…
- Подставить свою голову без малейших шансов на хороший исход… Это было бы безумием… Я очень благодарен Сергею Павловичу, что он предусмотрел это и написал мне о вызове тебя сюда…
- А я так совсем ему не благодарен.
- Но как же скрыли, что была дуэль? - спросила Екатерина Николаевна.
- Объяснили рану несчастным случаем на охоте, - отвечала Елизавета Петровна.
Разговор перешел, благодаря присутствию Алфимова, на растрату в их конторе.
- Несомненно, виноват Сиротинин, - заметил Аркадий Семенович.
- Конечно, кто же другой, - подтвердил Сергей Аркадьевич.
- А вот Елизавета Петровна другого мнения, - вставила Екатерина Николаевна.