- Сиятельный со… со… - лепетал он параличным языком, приветствуя князя. - Сиятельный со-бу-тыль-ник!
Он хотел сказать "сослуживец", но непослушный язык выговорил другое слово, и старик, огорченный, рассердился, потому что жена его вовремя не сказала то слово, какое он должен был произнести. Обыкновенно старушка тотчас же догадывалась, что хочет сказать супруг, но на этот раз опоздала с догадкою.
- Сослуживец! - вставила она, наконец, несколько сконфуженная.
- Так! Так! - замотал головой паралитик.
- Очень рад, - говорил князь, с тоской прислушиваясь к вою метели в печной трубе.
- Княгиня, матушка, да не озябли ли вы? - хлопотала старушка, усаживая гостью поближе к печке.
- А мы не поедем сегодня все-таки? А? - спросил князь жену.
- Первый час. Поздно. Теперь уж все равно. Да и дороги, пожалуй, опять не найдешь. Надо подождать до утра.
- Значит, переночуем здесь, - сказал покорно князь, чувствуя почему-то, что этот деревенский дом, занесенный снегом будет для него иметь какое-то особенное значение.
"Дальше и пути нет, - подумал он, подчиняясь не обыкновенной логике, а какому-то странному предчувствию. - Тут и конец всему. Так вот к чему привела меня метель".
- У! У! - промычал паралитик. - Небо сегодня… У! У!
- Как это вы, княгиня, решились ехать в этакую метель? - посочувствовала старушка. - Я бы побоялась. Вот разве на свадьбу.
- Очень нам нужно было. Дело такое, - сказала княгиня так же, как муж, со страхом прислушиваясь к дикому свисту разгулявшегося ветра.
В это время Марк хлопотал по хозяйству. На столе появилась ветчина, холодная индейка, яичница и вино. В комнате было тепло, тихо, по-старомодному уютно. И оттого, что за окнами метель, все казалось еще уютнее.
И сам Марк - толстый, русокудрый, голубоглазый - подходил к этому уюту. Он старался занимать гостей. Скучает ли он, Марк, в этой дикой глуши? Ничуть. Он очень занят тайноведением. Может быть, князь припомнит, они ведь встретились в теософском обществе. В настоящее время его больше всего интересуют Lebensgeist и Geistesmensch, то есть сама природа этих мистических начал. Он при этом добродушно улыбался и слегка сопел, потому был очень толстый.
- Знаю! Знаю! - вдруг закричал паралитик. - Бу… Бу… Будхи.
- Он ведь тоже оккультизмом занимался, - кивнул на отца толстяк. - Помнит, что Будхи и есть в сущности Lebensgeist…
- И еще… А… А… Атма, - опять закричал старик.
- Будет вам с вашим оккультизмом. Люди устали. Им отдохнуть надо. Княгиня! Пожалуйте сюда. Я вас провожу.
И любезная старушка повела гостью в спальню.
И неугомонный Марк еще целый час утомлял князя разговорами о мистическом значении Сатурна, Меркурия и прочих планет. Ему очень хотелось прочесть князю свои сонеты, посвященные Луне, но разговор как-то не направлялся в желанную ему сторону.
- А знаете, князь, - сказал Марк. - У нас есть служанка. Отец когда-то взял ее из приюта. Так вот она, представьте, ясновидящая. Ее посещают какие-то привидения, представьте. Я хочу отвезти ее в Петербург. Пусть ее направят надлежащим образом, а то ей самой не справиться, конечно, с таким мистическим опытом князь…
- Из приюта? - спросил почему-то князь. - Ее как зовут?
- Ее зовут Лизой, - продолжал Марк, не замечал того, что князь вдруг чрезвычайно заинтересовался этою ясновидящею Лизою из какого-то приюта.
- Я… Я… Хотел бы увидеть ее, - сказал князь.
- И чудесно, и превосходно, - заторопился Марк. - Лиза! Лиза! Проводите князя в комнату… Вам ведь князь, отдохнуть надо. Спокойной ночи, князь. Да где же она?
"Неужели та, рыженькая? - подумал князь. - Ее тоже ведь Лизой звали"…
В это время в коридоре послышались шаги, и служанка со свечою в руке показалась на пороге. Увидев князя, она вздрогнула, отшатнулась и выронила из рук подсвечник.
Молодой теософ тотчас же объяснил волнение Лизы необыкновенной оккультною силою чародея Нерадова и преисполнился к нему глубочайшего уважения.
X
Окно в комнате, которую отвели князю, было завешено шторой, но лунный свет все-таки проникал туда, и от этого света стены и вещи казались необыкновенными, непрочными и призрачными. В лунные ночи князь всегда страдал бессонницей, и сейчас, несмотря на усталость, спать не мог. Впрочем, он и болен был кроме того, и сам чувствовал, что у него жар. Он даже худо соображал то, что произошло. И в голове у него как-то не укладывались все последствия этой метели и этой напрасной погони за молодым князем и его несчастною невестою. Мысли его были вовсе непоследовательны, да и не в мыслях теперь было дело.
- Вот и граница, наконец, - бредил князь. - Надо собственно говоря паспорт предъявить, да и ахнуть в Испанию. К сожалению, не успел я запастись этим самым паспортом. Но почему, однако, это граница? А потому, что дальше чужая страна. Это совершенно ясно. Игорь и Танечка успели проскользнуть в эту новую страну, потому что они моложе и проворнее. Старикам их не догнать. Надо в этом признаться, да и вообще ясно, что я дошел до предела. Недаром тут оказалась эта рыженькая. Это знак. Какое совпадение, однако! О чем сейчас речь шла? О человеке, кажется? А зачем понадобился этому голубоглазому толстяку Geistesmench? Нет, он, князь, не соблазнится всеми этими откровениями. А проверить сообщения тайноведов, пожалуй, имеет смысл… Что ж! Можно проверить и очень скоро.
В бреду князь уже смотрел на себя со стороны, как на двойника, и уговаривал сам себя:
- Я вам советую, князь, не терять золотого времени. Надо, князь, действовать. Вот что я вам скажу… А свечка ведь пополам сломалась, когда ее уронила эта рыженькая. Сколько лет прошло, а Лиза узнала вас все-таки, князь! Да и как, положим, не запомнить такого… виртуоза… А княгиня говорит, что может вас простить. Она так и сказала: могу…
В комнате было жарко. А в трубе выла вьюга. И князю в этом метельном вое чудились разные напевы. И казалось, что любой мотив подходит к голосу вьюги. Князь насвистывал то из Кармен, то из Игоря.
- Ах, как жарко! - жаловался кому-то князь. - Дышать нечем…
Князю было стыдно, что он остался ночевать у этих Савельевых. Ехать бы дальше, не думая ни о чем. А если бы стали лошади, что за беда. Уснуть можно в санях. Не было бы такой духоты, как сейчас. Это, наверное, Марк велел так натопить, что дышать нечем. Толстяк совсем неразумен, а тот старик на станции слишком умен, пожалуй. У старика ум за разум зашел. Этот хитрец видит кровосмешение, где и нет его вовсе. Конечно, если считать от Адама… А почему бы и не считать так? Да и апостол твердит "сестры и братья, сестры и братья"… Если в самом деле сестры, то уж никак не жены и не любовницы. А если все-таки любовницы, то и надо понимать, что делаешь и на что посягаешь…
"Нет, решительно здесь можно задохнуться, - подумал князь. - И сердце колотится, Бог знает как… Нельзя ли форточку отворить?"
Князь сбросил одеяло, встал босыми ногами на пол и подошел к окну. Форточки вовсе не было.
"Спят все, - размышлял князь. - А то бы выбраться из дому и походить по усадьбе. А не попробовать ли? В такой духоте и умереть можно…"
Князь стал торопливо одеваться. Стараясь не шуметь, он зажег свечку и на цыпочках вышел в коридор. Он помнил, что направо угловая, потом столовая и оттуда дверь в переднюю. Протяжно заскрипела половица под ногою, и он остановился, прислушиваясь. В передней князь догадался надеть шубу и шапку, но калош не надел и шубы не застегнул. Из передней, отперев дверь, спустился он по лестнице в сени, держа в руке свечку; снял внизу крюк, причем псы, отвязать которых забыли, даже не заворчали на него почему-то, и вышел на двор. Ветер тотчас же кинулся на князя и погасил свечку, которую он все еще держал в руке.
Князь жадно вдохнул в себя морозный воздух и, открыв рот, поймал несколько хлопьев снега.
- Как хорошо, - сказал князь. - И зачем прятаться от метели?
Князь, прихрамывая, пошел по дороге, обсаженной елками, все еще держа в руке подсвечник с погасшею свечкою. Князю было приятно, что влажный снег попадает ему на лицо и на шею.
"И луна совсем не страшная, когда идешь так, по дороге, - думал князь. - А если в этаком доме с паралитиком и оккультистом запрешься, естественно померещится чертовщина… А теперь чего же бояться? Метель так метель…"
Князь все время помнил, что в боковом кармане у него револьвер, который он отнял у Анны Николаевны.
На всякий случай он потрогал его рукою.
- Здесь! Значит, все хорошо, - усмехнулся князь. Он вышел из калитки и, спотыкаясь на кучи снега, пошел вдоль плетня. У князя был сильнейший жар.
Вдруг князь заметил, что впереди него шагах в десяти идет человек, высокий и нескладный, и так же, как он, спотыкается на сугробы и спешит куда-то. Он то пропадал за снежной завесой, то снова появлялся и все шел вперед, не смущаясь вьюгою.
- Эй! Вы! Подождите! - крикнул князь, сам не понимая, зачем он кричит так. - Вместе пойдем…
Но человек, должно быть, не слышал, как закричал князь, и продолжал шагать, то проваливаясь в снег, то вылезая из него с трудом.
Князь побежал за ним.
- Эй! Попутчик! Эй!
Человек обернулся, и князь увидел при луне его лицо.
- А! Это вы? - остановился князь, узнавая Александра Петровича. - Вы куда?
Но тот, не отвечая, махнул рукою и опять зашагал по снегу.
- Подождите! Вам говорят! - рассердился князь и бросился за ним.
XI
Ровно в три часа ночи княгиня проснулась охваченная непонятным страхом. Она минуту лежала молча с открытыми глазами, дрожа от ужаса. Потом, не сознавая вовсе, где она и что с нею она громко закричала, напугав старушку, с которой спала в одной комнате. За исключением старика-паралитика, все в доме услышали этот ужасный крик. Зажгли свечи. Служанки забегали по комнатам, разыскивая валериановые капли. Княгиню одели, посадили в кресло и только тогда старушка догадалась послать Марка за князем, чтобы он успокоил свою жену.
Но Марк, разумеется, не нашел князя в комнате. Он был изумлен и смущен весьма. Княгиня как будто уже знала это. Она объявила, что пойдет разыскивать князя. Конечно, и Марк пошел с нею. Он держал в руке большой фонарь, стараясь найти на снегу следы князя. Княгиня почти бежала, путаясь в шубке, изнемогая от волнения и предчувствий. И толстый Марк едва поспевал за нею, задыхаясь и пыхтя.
Метель, присмиревшая два часа тому назад, снова с яростью бушевала, засыпая снегом савельевскую усадьбу. Следы князя пропадали, но княгиня из калитки побежала налево, мимо елок и плетня, как будто она знала, куда пошел князь. Она дважды упала, но тотчас же подымалась, не замечая, что снег облепил ей шею, и бежала дальше.
А метель с разбойничьим посвистом кружилась над полем, дорогою и савельевским садом, куда бежала теперь безумная княгиня. Проваливаясь по пояс в снег, Марк догнал ее у изгороди сада.
- Помогите мне, - попросила княгиня, останавливаясь перед канавою, где валялась изгородь, поваленная вьюгою. - Он здесь прошел.
- Почему здесь? - нерешительно сказал Марк.
- Здесь, здесь, - подтвердила княгиня. - Вон смотрите, подсвечник лежит…
Марк неловко и грузно прыгнул в канаву и подал руку княгине. Они перебрались через изгородь и вошли в сад. Дорожек не было вовсе. Все было в сугробах. И от луны разливался по саду неверный свет. Деревья казались воскресшими великанами, поправшими чудом смерть. Метель, засыпая их снегом, выла над ними. А они, поскрипывая, качали головами. Когда княгиня и Марк вошли в этот лунный сад, во все стороны бросились от них какие-то существа в белых лохмотьях и притаились за сугробами. И теперь казалось, что вьюга вьюгою, но все это недаром и вместе со снежным вихрем летит на землю крылатая нечисть.
- Князь! Князь! - крикнула княгиня, но ветер подхватил ее вопль и смешал с воем метели.
Ветер пел дико, и казалось, что это не бесцельно поднялась такая буря. Кто-то выпустил на свободу эти вихри, как злых псов. А вокруг сада был стон, гам, плач, рев, как в аду. Да это и был снежный ад. И вьюга обжигала щеки огнем. А что делалось в небе! Там неслись стадами обезумевшие облака. И луна дрожала среди них, как нагая чародейка.
И княгиня, в ужасе от этого снежного волшебства, кричала опять:
- Князь! Князь!
Но князь не откликался, только ветер еще сильнее и громче завыл, и кто-то засмеялся за сугробами. И потом опять и опять. За каждою елкою, за каждым кустом смеялся кто-то. Ветер подул с новою силою. Затрещали и погнулись деревья. И метельный вихрь обрушился на сад с таким страшным воплем, что княгиня, как побежденная, закрыла лицо руками.
И вдруг на минуту стало тихо.
- Что это? Вон там. Смотрите! - крикнул Марк.
Они бросились к березе, где у корня чернело что-то.
- Князь! Князь! - бормотала княгиня, упав на колени около раскинувшегося на земле Нерадова.
Луна светила ему прямо в лицо. Он лежал как живой. Свалилась только шапка с головы и волосы от снега казались седыми. И борода была белая. Губы как будто улыбались иронически. Хищный темный профиль четко вычерчивался на белом снегу. И казалось, что вот-вот подымутся веки, и глубокие недобрые глаза князя опять презрительно посмотрят на Божий мир.
Эпилог
Княгиня совершенно верно и точно угадала план Игоря Алексеевича. Он в самом деле повез Танечку в Тимофеево. Впрочем, и догадаться было нетрудно. В Тимофееве жил отец Петр, большой друг молодого князя, не так давно принявший священство, а до последнего времени занимавшийся наукою, а именно историей церкви, и даже написавший основательное исследование о монофизитах. С отцом Петром, когда он еще ходил в пиджаке, князь встречался очень часто. Они на чем-то неожиданно сошлись и полюбили друг друга. Князь даже скучал и немало, когда его старший друг женился как-то внезапно на весьма простодушной дочке одного простодушного попа и, приняв священство, взял себе деревенский приход по особым идейным соображениям, хотя, конечно, мог бы устроиться заметнее.
Вот к этому самому отцу Петру и спешил теперь князь. Танечка была в каком-то странном настроении, каком-то грустно восторженном, если можно так выразиться, то есть в ней была какая-то радость и какой-то особенный порыв, но без малейшей тени самодовольства и удовлетворения. Она в одно и то же время чему-то взволнованно радовалась и о чем-то грустила. Во всяком случае у нее была душевная лихорадка и князь тотчас же заразился этим ее настроением.
Танечка была всегда молчалива, но на этот раз она будто спешила что-то высказать своему жениху и говорила очень много, не всегда складно, но князь со всем соглашался, восхищаясь и радуясь. А между тем она объясняла ему нечто не совсем ясное и даже загадочное.
Ехали они в разных купе, но на одной станции вышли в буфет пить чай, и даже тут уже начался их странный разговор. В сутолоке буфета, среди торопливых пассажиров, обжигающих себе губы чаем и пирожками, в то время, когда звонки, стук ножей и крики газетчиков заглушали голос Танечки, она все-таки успела сказать князю, что, если им суждено в самом деле повенчаться, то пусть их брак не будет такой, какой был у отцов и вообще у прежних людей.
- Ты ведь помнишь, Игорь, что я тебе говорила в Казанском соборе? Ты ведь помнишь? - спрашивала она его, с беспокойством заглядывая ему в глаза.
И он, едва ли сознавая ясно, о чем она говорит, но всем своим существом чувствуя, что его прежней пьяной, угарной, тяжелой жизни наступил конец, и что Танечка целомудренна и прекрасна, кивал утвердительно головою:
- Да! Да! Все будет так, как ты хочешь.
- А ты сам хочешь ли так? - еще раз взволнованно спросила Танечка.
- Хочу, - сказал он твердо.
В вагоне, когда все спали, они еще долго стояли в коридорчике, и князь, задыхаясь от смущения и стыда, каялся Танечке в своих грехах.
- Я порочный, я недостойный! Ах, как ужасно то, чего не изменишь, не поправишь никогда, - твердил он.
И Танечка утешала его и объясняла ему, нахмурив бровки, что надо о будущем думать, а не о прошлом. И можно так "увлечься покаянием", что даже впасть в "соблазн отчаяния". Нет, уж! Надо верить в новую жизнь - вот что.
В субботу не было метели. Казалось, что ликует солнце и вся эта белая земля - как его невеста. Князь все еще был в своем новом восторженном настроении. Он только сожалел о том, что некому рассказать о чуде, которое он теперь узнал. Впрочем, иногда ему казалось, что все догадываются о новой радости, такой близкой и возможной. Поэтому все стали такими добрыми. Ямщику, сейчас, очевидно, очень приятно везти его в Тимофеево. Вон две бабы кланяются. У них очень милые и добрые лица. Вон елки в инее как будто нарочно принарядились по-праздничному. И весь мир какой-то благодатный.
- Ты, Игорь, пойми, - говорила Танечка, высвобождая маленькую руку из муфты и поправляя надвинувшуюся на брови шапочку, которая так надвигалась каждый раз, когда сани опускались в ухаб. - Ты, Игорь, пойми, что мы теперь все, юные, то есть новые - как бы это сказать получше? - пришедшие по новому пути… Ведь, по разным путям приходят люди в мир! Так вот мы все и по новому завету должны жить. Я только, милый, не могу это выразить, а ты сам это сообрази. Мы все христиане, но ведь мы не только христиане. Ты как думаешь? Вот и в любви. Теперь другое надо.
- Да, да, - сказал князь, улавливая что-то в ее неясных словах. - Я как будто понимаю. В семье вся надежда переносилась на детей, а надо посметь и себя спасти. Так?
- Милый какой! - засмеялась Танечка, чувствуя, что он заражается ее волнением. - Конечно, да. Вот именно: надо посметь.
- Какое солнце! - крикнул князь. - И мы как будто летим…
- И у меня такое чувство, как будто крылья у нас…
Так они переговаривались в каком-то счастливом бреду.
- Но неужели надо венчаться? - прошептала Танечка, как будто пугаясь чего-то.
- Надо! Надо! Вот и отец Петр тебе скажет, что надо, - уговаривал ее князь.
Впоследствии Танечке казалось, что все случившееся в эти три дня был лишь сон. Она многое забыла или даже не заметила вовсе в своей тогдашней странной рассеянности. Она смутно припоминала потом дом отца Петра; высокие полки с книгами; белокурую голубоглазую матушку, беременную, с торжественным и сосредоточенным видом носившую свой большой живот; ее двух братьев, студента и семинариста, которые предназначались на роли шаферов. Эти юноши как-то внезапно и глуповато влюбились в Танечку. И даже самого отца Петра, еще не успевшего привыкнуть к рясе и говорившего по-интеллигентски, худо запомнила Танечка.
В воскресенье свадьба почему-то не состоялась, а в понедельник произошла, наконец, развязка так странно сложившихся обстоятельств. Венчание было назначено в час дня. Танечка до самой последней минуты не могла в это поверить. И влюбленный князь был почему-то в смущении.
И вот в церкви, когда у семинариста в руках очутился лоскут розового атласа, на который должны были по обычаю ступить молодые, и когда отец Петр раскрыл уже требник, и лишь Танечка медлила подойти к аналою, распахнулась дверь и на пороге показалась княгиня.
Она была вся в снегу. Князь Игорь сделал шаг к Танечке, как будто стараясь ее спасти от опасности. Но княгиня сама нуждалась в помощи. Она только успела крикнуть непонятные тогда Танечке слова:
- Ваш отец умер!
Крикнув, княгиня покачнулась и, ловя воздух руками, неловко опустилась на пол.
Примечания
1
Любезным моим сослуживцам (фр.).
2
После нас хоть потоп (фр.).
3
Ты хочешь чтоб была я смелой?
Так не пугай, поэт, тогда
Моей любви, голубки белой
На небе розовом стыда
(перевод Н. Гумилёва).
4
Арбитр изящного; законодатель общественных вкусов (лат.).
5
Временное жильё, квартира или дом, куда хозяин только наезжает, но не живёт постоянно (фр.).
6
О вкусах не спорят, ваше высочество (фр.).
7
Нет, нет! Это невозможно, мой дорогой (фр.).
8
Как! Но это очень хорошо, это очень красиво (фр.).
9
Вообще ходил слух, что он предался тайной науке, чернокнижию (нем.).
10
За ваши красивые глаза (фр.).
11
Доктор медицины университета Монпелье, викарий из Медона - Франсуа Рабле.
12
"Мемуары Джакомо Казановы".
13
"Декамерон" Джованни Боккаччо.
14
"Годы странствий Вильгельма Мейстера".
15
Жизнедух и Духочеловек - термины антропософии.