И то, что на Анне Николаевне надето сейчас бальное голубое платье, безжалостно измятое; что у нее открыта шея и грудь; что прическа ее растрепана; что от нее пахнет какими-то сладкими, не очень дорогими, духами: все это пугало почему-то князя.
- Вы знаете, кого мы встретили сейчас на лестнице? - сказал князь, стараясь говорить как можно тише и проще, чтобы успокоить себя и, главное, растревоженную и возбужденную Анну Николаевну.
Но Анна Николаевна не слушала князя. Она все так же восторженно смотрела на него своими блестящими и влажными глазами. Князь не понимал, что с нею. Он только чувствовал, что пока они ехали вместе до Карповки, оглушенные и потрясенные осеннею бурею, в душе Анны Николаевны произошла какая-то перемена. Теперь перед князем сидела не та непокорная и мстительная женщина, которая смеялась над ним в автомобиле и потом бросилась по панели, во мрак. Теперь смотрела на него незнакомка с какою-то неожиданною нежностью и непонятной страстью.
Это было страшнее, чем та прямая вражда, которой вовсе не скрывала сначала Анна Николаевна.
Князь дрожащей рукою налил шампанского и, встав, прошелся по комнате. В овальном зеркале, исцарапанном и тусклом, неясно отражалась наклонившаяся вперед незнакомка с открытою грудью - вся в тумане, как сон, как тень. За стеною кто-то играл на рояле шопеновский вальс, но сбивался и фальшивил. За перегородкой неприятно металлически постукивали падающие из рукомойника капли воды.
Надо было объясниться, но трудно было начать.
"Зачем я устроил это свиданье? - думал князь. - Я постарел и стал малодушным. Какое безумие рассчитывать на помощь этой несчастной. И все мои опасения фантастичны. Письмо княгини просто бред".
- Я согласна, - сказала Анна Николаевна торжественно, - я согласна. Мы завтра же едем в Париж.
Если бы Анна Николаевна сказала ему, что у нее склянка с серной кислотою и что она сожжет ему сейчас лицо, это не так бы испугало князя, как эти неожиданные слова о Париже.
- В Париж? Зачем? - пробормотал растерявшийся князь.
- Я все обдумала. Мы едем, - продолжала Анна Николаевна, не замечая ужаса и недоумения князя. - Девчурка наша прелестна. Мы возьмем ее с собою.
- Анна! Анна! - прошептал князь в суеверном страхе.
- Ведь, вчера Танечке исполнилось три года… Если ты хочешь непременно поселиться в Версале, я согласна. Но я умоляю тебя, Алексей! Я заклинаю тебя… Прекрати эти опыты, эти оккультные занятия. И эти внушения… Я не могу. О! О! Как это убийственно и гадко. Ведь, ты бросишь все это, Алексей?
- Бред! Бред! - сказал князь, закрывая лицо руками.
- Мы поселимся в Версале. Танечка будет с нами. Я все объясню Александру Петровичу. Он все поймет и простит, - мечтала Анна Николаевна, не замечая вовсе смущения князя. - О, милый! О, милый!
Она встала и, чувствуя себя молодой и пленительною, подошла к князю и протянула к нему руки:
- Возьми меня…
Князь вздрогнул:
- Нет! Нет! - прошептал он все еще надеясь на что-то, - я хочу знать все о ней, об ее судьбе. Понимаешь? О ней!
- Она прелестна. Ведь ей уже три года. Она будет с нами. Ведь ты слышал, - удивленно подняла брови Анна Николаевна.
- Что это? - крикнул князь - Ты издеваешься надо мною или в самом деле сошла с ума?
Анна Николаевна отшатнулась от него в ужасе:
- Кто это? Разве это не Алексей? Разве ты не друг мой верный?
- Истерика и ложь, - опять крикнул князь, задыхаясь. - Или в самом деле ты больна и место тебе не здесь…
- А! - воскликнула Анна Николаевна, смеясь. - Да ты вовсе и не князь. И все это интриги, я вижу. Что ты на меня смотришь так? И глаза у тебя как у разбойника… Но разбойников я не боюсь. У меня для них приготовлено кое-что.
Она потянулась к муфте, валявшейся на диване.
- Что делать? - соображал князь. - Она помешалась. Это очевидно. И я, глупец, надеялся объяснить ей положение вещей… Какая сумасбродная мысль! Впрочем, быть может, и вовсе не будет никакой катастрофы. Ах, если бы так.
Князь прошелся по комнате, повторяя последнюю фразу сына, долетевшую до него, когда они встретились на лестнице:
- Mais c’est tres bien, mais c’est tres beau, ca!
И вдруг он почувствовал, что происходит что-то неладное. Он обернулся. Вытянув вперед руку с револьвером и хитро прищурив глаз, целилась в него Анна Николаевна.
Князь неторопливо подошел к ней и крепко сжал ее руку.
Револьвер упал на ковер. Помешанная смотрела на него виноватыми глазами.
- Поедемте. Я отвезу вас домой, - проговорил князь тихо.
Она встала, робея. Князь помог ей одеться. Нагнувшись, он поднял револьвер и сунул к себе в карман.
ХVIII
Князю удалось проводить Анну Николаевну до угла Каменноостровского и Большого проспекта. Сначала несчастная помешанная ехала молча, как будто не обращая внимания на своего спутника, но потом вдруг заволновалась и решительно потребовала, чтобы князь ее отпустил. Князь попробовать ее уговорить, но она объявила, что, если он ее не опустит, "она будет кричать". Эта угроза подействовала на князя, утомленного чрезмерно всеми этими ночными приключениями. Он приказал извозчику остановиться и хотел было, слезть с тем, чтобы Анна Николаевна могла доехать до дому на том же извозчике, но она почему-то воспротивилась и опять объявила, что "будет кричать", если ее князь не отпустит домой и непременно пешком. Князь на все махнул рукою и Анна Николаевна тотчас же пропала в ночном сумраке.
- Хорошо, что дождя сейчас нет и ветер утих, - подумал князь.
Но ветер точно назло снова засвистел над его головою.
А в это время вот что случилось с несчастной Анной Николаевною. Скользя и задыхаясь, бежала она по Большому проспекту, и один Бог знает, какой вихрь носился тогда в ее больной голове. Время от времени она кому-то грозила и бормотала что-то несвязное.
На углу Лахтинской остановил ее городовой, приняв, очевидно, за нетрезвую проститутку, появившуюся на проспекте в неурочный час.
- Куда бежишь? - загородил ей дорогу блюститель порядка, казавшийся теперь в ночном сумраке выходцем с того света. - Времени своего не знаешь, потаскуха. Ишь налимонилась!
Анна Николаевна, разумеется, никак не могла сообразить, чего собственно от нее хочет строгий ночной человек.
- Этот авантюрист выдавал себя за князя, - сказала она, обращаясь к городовому. - Но согласитесь, какой же он князь!
- Ты мне зубы не заговаривай, - нахмурился городовой сердито. - Князя тоже выдумала! Покаж билет. А там видно будет…
- Билет? Какой билет? Ах, да! Мы ведь в маскараде. На публичных маскарадах всегда бывают билеты. А почему же у меня нет? Это меня с толку сбил этот фальшивый человек. Я куплю билет. Все ведь это с благотворительной целью устраивается…
Неизвестно, чем бы кончился этот странный разговор, если бы случайно не проходил в ту минуту по Большому проспекту студент Скарбин. Этот чудак всегда занимался тем, что "спасал" от полиции проституток. Как известно, господа околодочные ловят ночных дам только в том случае, если они появляются без спутников. В обществе мужчины проститутка пользуется всегда драгоценным правом "неприкосновенности".
Скарбин заметив, что между городовым и какою-то дамою происходит бурное объяснение, немедленно отправился "оказывать содействие". Каково его было изумление, когда он при свете фонаря узнал Анну Николаевну.
- Господи! Что случилось? Зачем вы здесь, Анна Николаевна? - заволновался студент, совершенно сбитый с толку.
Должно быть, в голосе его было столько искреннего удивления, огорчения и смущения, что даже городовой почувствовал, что здесь дело неладно и ночная особа на самом деле вовсе не проститутка.
- Ванечка - воскликнула Анна Николаевна, всегда питавшая симпатию к простецу Скарбину. - Как я рада, что вы здесь… Требуют билет, потому что это публичный маскарад. Понимаете? А мой билет у князя, должно быть. Князь его приготовил для меня. Но, представьте, у меня теперь такая идея, что князь вовсе и не князь. Да и как-то не пристало русскому князю чародейством заниматься. Это ведь у Гофмана только какие-то мрачные немецкие бароны занимаются гнусной магией. Мы в гимназии "Майорат" читали. Я и сейчас помню, там такая была фраза: "Ueberhaupt ging die Sage, dass er schwarzen Kunst ergeben sei". Это про одного барона, Ванечка. Но мне надоел маскарад, и вся эта черная магия. Отведите меня, Ванечка, домой.
- Анна Николаевна! У вас жар, у вас лихорадка… Вы больны, Анна Николаевна - захлопотал студент. - Идемте, идемте со мною…
И студент повел несчастную домой.
Всю ночь просидел Ванечка Скарбин у Поляновых, помогая ухаживать за Анною Николаевною. Она бредила весьма странно, наводя ужас на Александра Петровича. Но любопытно, что кое-что сознательное и даже хитрое оставалось в этой больной душе.
Александр Петрович по крайней мере не догадался все-таки, что у Анны Николаевны было в самом деле свидание с князем Алексеем Григорьевичем Нерадовым, существом вовсе не мифическим, несмотря ни на что. Танечка была поражена не менее отца, и у нее даже явилось какое-то подозрение, очень неясное и смутное, но растревожившее ее чрезвычайно. Она почувствовала вдруг, что у матери есть от нее тайна, но Анна Николаевна с каким-то особенным лукавством ничего Танечке не открыла и на этот раз, несмотря на весь свой бред.
Такой жуткой и мучительной ночи еще ни разу не случалось пережить семье Поляновых. Лишь утром часов в одиннадцать Ванечке Скарбину удалось привезти врача, небезызвестного психиатра Проломова.
Доктор долго расспрашивал Александра Петровича и Танечку о родителях и предках Анны Николаевны и как будто обрадовался, что отец ее был склонен к попойкам и кутежам, дядя сошел с ума, а бабушка со стороны матери в припадке ревности ранила своего мужа кинжалом.
К утру возбуждение Анны Николавны прошло, и психиатр увидел ее уже молчаливой и грустной. Получив двадцать пять рублей за визит, он уехал и успел лишь посоветовать больную оставить пока дома и давать ей бром.
- Боюсь, - сказал он Танечке в передней, - что у вашей матушки разовьется меланхолия. Сейчас пока болезнь похожа на psychosis circularis. Это все-таки лучше, чем меланхолия, по крайней мере в отношении прогноза, но тоже форма не очень легкая и клонящаяся иногда к полному упадку сознания.
Танечке показалось, что карниз и картины без рам, которые были видны в открытую дверь, вдруг поплыли в сторону и вниз; колени Танечки ослабели и она схватилась рукою за деревянную вешалку, чтобы не упасть.
Часть II
I
Прошло три месяца, а взаимные отношения героев этой не совсем обыкновенной истории не только не выяснились, но еще более запутались и осложнились. Иные из ее участников даже вовсе не видели друг друга в течение всех трех месяцев, а между тем как будто тайные силы плели неустанно свою интригу и все чувствовали, что от судьбы не уйдешь и что придется подвести всему итоги в конце концов.
Молодой князь Нерадов бросил Марго, и она жила теперь с Рувимом Карповичем, известным миллионером и сочинителем порнографических сонетов. Но князь Игорь, хотя и расстался с белокурой очаровательницей, по-прежнему вел далеко не беспорочный образ жизни.
К прежним его опытам и приключениям прибавилась еще одна неприятная черта - какое-то странное бретерство. Особенно всех удивила его история с господином Кирхнером. Этот Кирхнер, учившийся, между прочим, в берлинском университете и посвятивший свои досуги истории пластических искусств, читал однажды доклад в редакции журнала "Зодиак". Доклад был весьма поверхностный, надо признаться.
А между тем в докладе этом речь шла о типе Мадонны у нидерландцев XV века. На заседании был князь, и после доклада во время перерыва произошло то странное столкновение его с Кирхнером, о котором немало потом было разговоров в петербургском обществе.
Князь подошел к этому самому Кирхнеру и попросил его повторить одну фразу из его доклада. Этот господин, весьма фатоватый, между прочим, несколько удивленный и отчасти обеспокоенный просьбою Нерадова, поспешил раскрыть рукопись и прочесть фразу, которая заинтересовала почему-то князя. Собственно говоря, в этой фразе ничего особенного не было, но, должно быть, князю не понравился тот развязный и даже фривольный тон, каким автор вообще говорил о Богоматери. В злополучной фразе легкомыслие было как-то очевиднее, чем в других частях доклада - вот и все.
- Так, хорошо - сказал князь, холодно усмехаясь. - Больше мне ничего не надо.
- Но позвольте! Как же так? - обиделся эстет. - Я хочу знать в чем дело… То есть зачем это вам…
- Затем, чтобы знать, кто вы такой…
- Вот как! И что же?
- Теперь я знаю. Вы - бесстыдник и глупец…
Само собою разумеется, так странно обиженный любитель живописи вызвал Нерадова на дуэль в тот же вечер, а на другой день князь ранил этого Кирхнера в ногу, ниже колена. Но и после дуэли князь вел себя не совсем пристойно, отказавшись подать руку противнику, который вовсе не искал ссоры.
Эта дуэль из-за Мадонны удивила многих.
Вскоре после дуэли у князя Игоря было два или три свидания с Танечкою. Потом князь переехал в Царское и жил там, усердно занимаясь наукою. Княгиня была очень довольна. Но эта идиллия продолжалась недолго.
В это время у Поляновых все было как-то безнадежно и мрачно. Анна Николаевна была весьма угнетена. С каждым днем слабели ее душевные силы. Танечка очень устала, хотя у нее был усерднейший помощник и верный друг - Ванечка Скарбин.
Что касается Александра Петровича, он совсем потерял голову. Душевная болезнь жены выбила его из колеи, как говорится. Деньги Паучинского не пошли ему впрок. Вместо того, чтобы сосредоточиться и приняться за свое "Благовещение", о котором он мечтал, пришлось ему устраивать консилиум из разных знаменитостей, а когда выяснилось, что едва ли Анну Николаевну можно вылечить от ее мрачного недуга, он на все махнул рукою. К этому времени были истрачены все деньги. Их и было-то немного за уплатою старых долгов. Паучинский сам любезно предложил Александру Петровичу еще некоторую сумму. Теперь Полянов был должен странному ростовщику двенадцать тысяч. Но мало этого любезности господина Паучинского были даже, пожалуй, и чрезмерными. Так, например, под предлогом, что Александру Петровичу необходимо развлечься ввиду тяжелых семейных обстоятельств. Паучинский увлекал своего нового друга из дому то в сомнительных качеств театрики и даже за кулисы оных, то в игорные притоны, где слабохарактерный Александр Петрович стал поигрывать. Ему сначала повезло, особенно в рулетку, а потом пошли весьма крупные неудачи, но Паучинский незамедлительно принимал на себя всякие обязательства. Александр Петрович к этому тотчас же привык и перестал даже по малодушию подводить итоги своему кредиту.
- Зачем считать, когда завтра, может быть, отыграюсь и тогда баста: буду писать "Благовещение", а в эти вертепы ни ногой, - думал он.
А между тем старому князю Нерадову донесли, что у его сынка были вновь свидания с барышней Поляновой. И это известие опять растревожило князя. У князя были свои агенты. Между прочим - Сандгрен, тот самый смазливый молодой стихотворец, который пригласил Александра Петровича в "Заячью Губу". Рекомендовал его князю Паучинский.
Сандгрен был, так сказать, слепым орудием князя. Тайны князя он не знал и даже не догадывался вовсе об его намерениях и планах. Доносил он князю об отношениях Танечки к Игорю Алексеевичу с удовольствием, но всегда под благовидным предлогом и с невинным видом.
В последний раз он сообщил князю, что видел парочку в Эрмитаже. Они стояли долго перед Рибейра, потом из испанской залы пошли почему-то к Рембрандту и смотрели "Снятие со креста".
Но на этот раз князь был нетерпелив.
- Когда у них свадьба? - спросил он вдруг, испугав даже доносчика решительною определенностью вопроса.
- Не знаю, - пробормотал растерявшийся юноша, разводя руками. - У них что ни день, то иное. То совсем как жених и невеста, то как враги.
- Это все психология, - нахмурился князь. - Мне нужны факты. Вы, Сандгрен, нерасторопный какой-то.
Сандгрен надул губки:
- На вас, князь, не угодишь. И что за тон. Я вас не понимаю. Ведь я не шпион вам в самом деле. Я делюсь моими впечатлениями. Тут нет ничего худого. А вы, я не знаю, чего хотите. Это, князь, даже обидно, право. У меня самолюбие.
- Самолюбие ваше тут ни при чем, - сказал князь. - Но я хочу знать, когда у них свадьба…
Молодой человек пожал плечами.
- Я с вами откровенен, князь, а вы не хотите мне ничего открыть. Согласитесь, это обидно. Я вам все рассказываю, а сам не знаю, зачем. Я понимаю, князь Игорь ваш сын… Но все-таки… Не все ли вам равно, на ком он женится в конце концов?..
- В конце концов, - повторил князь, смеясь. - Да вы забавный, Сандгрен. А не все ли мне равно в самом деле! Ну, впрочем, ступайте домой.
В это время князю подали чью-то визитную карточку. И Сандгрен видел, как побледнел князь и как странно загорелись его глаза.
Отпустив молодого человека, князь долго не решался принять названного гостя. Он ходил по комнате, чуть вздрагивая и кусая губы. Впрочем, он скоро овладел собою, сел в кресло и, полузакрыв глаза, сказал старому слуге:
- Проси.
Вошел господин лет сорока пяти, бритый, с коротко подстриженными волосами, тронутыми серебряною сединою; умные и спокойные его глаза твердо смотрели на князя; строгие и несколько надменная губы незнакомца не улыбались вовсе. Он назвал себя.
Это был мистер Джемс.
Он сел в кресло против князя и молча рассматривал его минуты две.
Князь, наконец, кисло улыбнулся и нетерпеливо спросил, впрочем, довольно вежливо:
- Что вам угодно, мистер? Я жду…
- Я не думал, что вы такой - сказал гость, по-прежнему разглядывая князя. - Вы, должно быть, очень устали. Я не думал, что вы так устали.
- Вы думали обо мне! - воскликнул князь. - Но какое мне до этого дело, милостивый государь? Ежели вам угодно мне сообщить что-нибудь, я выслушаю вас, но прошу покорно без этих отступлений…
Восклицание князя не произвело на мистера ни малейшего впечатления. Однако, он тотчас же объявил, что, если князю не нравится его манера беседовать, он уйдет, а за него поговорят с князем его друзья.
Князь с совершенною искренностью не понял на каких друзей намекает его странный гость, но спокойствие англичанина отчасти смягчило его гнев.
- К делу! К делу! - сказал князь. - Я слушаю вас.
- Вы антропософ? - неожиданно спросил мистер Джемс.
- Нет.
- Теософ?
- Нет.
- Это хорошо. Две ошибки.
- Какие ошибки? - удивился князь.
- Я думал, что вы не устали и довольны собою, а вы устали и даже очень. Это моя ошибка. Я думал, что вы антропософ, а вы не хотите им быть. Это тоже моя ошибка. Значит, две ошибки, - сосчитал англичанин, чуть подняв брови.
- Да, две ошибки, - улыбнулся князь.
Но мистер Джемс не улыбался.
- И все-таки я вам скажу то, что я должен сказать. Так хочет княгиня Екатерина Сергеевна Нерадова.