О, смертная тоска, оглашающая поля и веси, широкие родные просторы! Тоска, воплощенная в диком галдении, тоска, гнусным пламенем пожирающая живое слово, низводящая когда-то живую песню к безумному вою! О, смертная тоска! О милая, старая русская песня, или и подлинно ты умираешь?..
Вдруг Дарья вскочила, подбоченилась и принялась выкрикивать веселую частушку, с плясом и прищелкиванием пальцами:
- Уходи-тка, парень, прочь, -
Я разбойницкая дочь.
Наплевать, что ты пригож, -
Я всажу те в брюхо нож.
Мне не надо мужика, -
Полюблю я босяка.
Дарья пела и плясала, и глаза ее, неподвижные на лице, вращались за ее кружением, подобно кругам мертвой луны. Людмила громко хохотала, - и сердце у нее легонько замирало и теснилось, не то от веселой радости, не то от вишнево-сладкой, страшной шери-бренди. Валерия смеялась тихо, стеклянно-звенящим смехом, и завистливо смотрела на сестер: ей бы хотелось такого же веселия, но было почему-то невесело, - она думала, что она последняя, "поскребыш", а потому слабая и несчастливая. И она смеялась, точно сейчас заплачет.
Лариса глянула на нее, подмигнула ей, - и Валерии вдруг стало весело и забавно. Лариса поднялась, пошевелила плечьми, - и вмиг все четыре сестры закружились в неистовом радении, внезапно объятые шальною пошавою, горланя за Дарьею глупые слова новых да новых частушек, одна другой нелепее и бойчее. Сестры были молоды, красивы, голоса их звучали звонко и дико, - ведьмы на Лысой горе позавидовали бы этому хороводу.
Всю ночь Людмиле снились такие знойные, африканские сны!
То грезилось ей, что лежит она в душно натопленной горнице, и одеяло сползает с нее, и обнажает ее горячее тело, - и вот чешуйчатый, кольчатый змей вполз в ее опочивальню и поднимается, ползет по дереву, по ветвям ее нагих, прекрасных ног…
Потом приснилось ей озеро в жаркий летний вечер, под тяжко-надвигающимися грозовыми тучами, - и она лежит на берегу, нагая, с золотым гладким венцом на лбу. Пахло теплою застоявшеюся водою, и тиною, и изнывающею от зноя травою, - а по воде, темной и зловеще спокойной, плыл белый лебедь, сильный, царственно-величавый. Он шумно бил по воде крыльями и, громко шипя, приблизился, обнял ее, - стало сладко, томно и жутко…
И у змея, и у лебедя наклонялось над Людмилою Сашино лицо, до синевы бледное, с темными загадочно-печальными глазами, - и синевато-черные ресницы, ревниво закрывая их чарующий взор, опускались тяжело, страшно.
Потом приснилась Людмиле великолепная палата с низкими, грузными сводами, - и толпились в ней нагие, сильные, прекрасные отроки, - а краше всех был Саша. Она сидела высоко, и нагие отроки перед нею поочередно бичевали друг друга. И когда положили на пол Сашу, головою к Людмиле, и бичевали его, а он звонко смеялся и плакал, - она хохотала, как иногда хохочут во сне, когда вдруг усиленно забьется сердце, - смеются долго, неудержимо, смехом самозабвения и смерти…
Утром после всех этих снов Людмила почувствовала, что страстно влюблена в Сашу. Нетерпеливое желание увидеть его охватило Людмилу, - но ей досадно было думать, что она увидит его одетого. Как глупо, что мальчишки не ходят обнаженные! Или хоть босые, как летние уличные мальчишки, на которых Людмила любила смотреть за то, что они ходят босиком, иной раз высоко обнажая ноги.
Точно стыдно иметь тело, - думала Людмила, - что даже мальчишки прячут его.
XV
Володин исправно ходил к Адаменкам на уроки. Мечты его о том, что барышня станет его угощать кофейком, не осуществились. Его каждый раз провожали прямо в покойчик, назначенный для ручного труда. Миша обыкновенно уже стоял в сером холщовом переднике у верстака, приготовив потребное для урока. Все, что Володин приказывал, он исполнял послушно, но без охоты. Чтобы поменьше работать, Миша старался втянуть Володина в разговор. Володин хотел быть добросовестным и не поддавался. Он говорил:
- Вы, Мишенька, извольте сначала делом заняться два часика, а уж потом, если угодно, потолкуем. Тогда сколько угодно, а теперь ни-ни, потому что прежде всего дело.
Миша легонько вздыхал и принимался за дело, но по окончании урока у него уже не являлось желания потолковать: он говорил, что некогда, что много задано.
Иногда на урок приходила и Надежда посмотреть, как Миша занимается. Миша заметил, - и пользовался этим, - что при ней Володин легче поддается на разговоры. Однако Надежда, как только увидит, что Миша не работает, немедленно замечает ему:
- Миша, не изображай лентяя!
А сама уходит, сказавши Володину:
- Извините, я вам помешала. Он у меня такой, что не прочь и полениться, если ему дать волю.
Володин сначала был смущен таким поведением Надежды. Потом подумал, что она стесняется угощать его кофейком, - боится, как бы сплетен не вышло. Потом сообразил, что она могла бы вовсе не приходить к нему на уроки, однако приходит, - не оттого ли, что ей приятно видеть Володина? И то истолковывал Володин в свою пользу, что Надежда так с первого слова охотно согласилась, чтобы Володин давал уроки, и не торговалась. В таких мыслях утверждали его и Передонов с Варварою.
- Ясно, что она в тебя влюблена, - говорил Передонов.
- И какого еще ей жениха надо! - прибавляла Варвара.
Володин делал скромное лицо и радовался своим успехам.
Однажды Передонов сказал ему:
- Жених, а трепаный галстук носишь.
- Я еще не жених, Ардаша, - рассудительно отвечал Володин, весь, однако, трепеща от радости, - а галстук я могу купить новый.
- Ты себе фигурный купи, - советовал Передонов, - чтоб видели, что в тебе любовь играет.
- Красный галстук, - сказала Варвара, - да попышнее, и булавку. Можно дешево булавку купить, и с камнем, - шик будет.
Передонов подумал, что у Володина, пожалуй, и денег столько нет. Или поскупится, купит простенький, черный. И это будет скверно, думал Передонов: Адаменко - барышня светская, если идти к ней свататься в кой-каком галстуке, то она может обидеться и откажет. Передонов сказал:
- Зачем дешево покупать? Ты, Павлуша, на галстук выиграл у меня. Сколько я тебе должен, рубль сорок?
- Сорок копеечек - это верно, - сказал Володин, осклабясь и кривляясь, - только не рублик, а два рублика.
Передонов и сам знал, что два рубля, но ему приятнее было бы заплатить только рубль. Он сказал:
- Врешь, какие два рубля!
- Вот Варвара Дмитриевна свидетельница, - уверял Володин.
Варвара сказала, ухмыляясь:
- Уж плати, Ардальон Борисыч, коли проиграл, - и я помню, что два сорок.
Передонов подумал, что Варвара заступается за Володина, значит, передается на его сторону. Он насупился, достал из кошелька деньги и сказал:
- Ну ладно, пусть два сорок, я не разорюсь. Ты бедный человек, Павлушка, ну вот тебе, возьми.
Володин взял деньги, сосчитал, потом сделал обиженное лицо, наклонил крутой лоб, выпятил нижнюю губу и промолвил блеющим и дребезжащим голосом:
- Вы, Ардальон Борисыч, изволите быть мне должны, так и надо платить, а что я изволю быть бедным, так уж это сюда совсем не идет. И я еще ни у кого на хлеб не прошу, а вы знаете, что беден только бес, который хлебца не ест, а как я еще хлебец кушаю, и даже с маслицем, значит, я не беден.
И совсем утешился, закраснел от радости, что так удачно ответил, и принялся смеяться, выкручивая губы.
Наконец Передонов и Володин решили идти свататься. Оба облеклись в большой наряд и имели торжественный и более обыкновенного глупый вид. Передонов надел белый шейный платок, Володин - пестрый, красный с зелеными полосками. Передонов рассуждал так:
- Я сватать иду, моя роль солидная, и случай выдающийся, мне надо в белом галстуке быть, а ты жених, тебе надо пламенные чувства показать.
Напряженно-торжественные, поместились Передонов и Володин в гостиной у Адаменко: Передонов на диване, Володин в кресле. Надежда с удивлением смотрела на гостей. Гости беседовали о погоде и о новостях с видом людей, пришедших по щекотливому делу и не знающих, как приступить к нему. Наконец Передонов откашлялся, нахмурился и сказал:
- Надежда Васильевна, мы по делу.
- По делу, - сказал и Володин, сделал значительное лицо и выпятил губы.
- Вот об нем, - сказал Передонов и показал на Володина большим пальцем.
- Вот обо мне, - подтвердил и Володин и тоже показал большим пальцем на себя, на грудь.
Надежда улыбнулась.
- Прошу вас, - сказала она.
- Я за него буду говорить, - сказал Передонов, - он скромный, не решается сам. А он человек достойный, непьющий, добрый. Он мало получает, но это наплевать. Ведь кому что надо, кому деньги, а кому человек. Ну, что ж ты молчишь, - обратился он к Володину, - скажи что-нибудь.
Володин склонил голову и произнес дрожащим голосом, как баран проблеял:
- Конечно, я небольшое жалованье получаю, но у меня всегда будет кусок хлебца. Конечно, я в университете не был, но живу, как дай Бог всякому, и ничего худого за собой не знаю, - а впрочем, кому как угодно судить. А я, что ж, собою доволен.
Он развел руками, наклонил лоб, словно собрался бодаться, и умолк.
- Так вот, - сказал Передонов, - он человек молодой, ему так жить не следует. Ему надо жениться. Все ж таки женатому лучше.
- Если жена соответствует, то чего лучше, - подтвердил Володин.
- А вы, - продолжал Передонов, - девица. Вам тоже надо замуж.
За дверью послышался легкий шорох, заглушенные, короткие звуки, как будто кто-то вздыхал или смеялся, закрывая рот. Надежда строго посмотрела на дверь и сказала холодно:
- Вы слишком ко мне заботливы, - с досадливым ударением на слове "слишком".
- Вам не надо богатого мужа, - говорил Передонов, - вы сама богатая. Вам надо такого, чтобы вас любил и угождал во всем. И вы его знаете, могли понять. Он к вам неравнодушен, вы к нему, может быть, тоже. Так вот, у меня купец, а у вас товар. То есть вы сами товар.
Надежда краснела и кусала губы, чтоб удержаться от смеха. За дверью продолжали раздаваться те же звуки. Володин скромно потупил глаза. Ему казалось, что дело идет на лад.
- Какой товар? - осторожно спросила Надежда. - Извините, я не понимаю.
- Ну, как не понимаете! - недоверчиво сказал Передонов. - Ну, я прямо скажу: Павел Васильевич просит у вас руки и сердца. И я за него прошу.
За дверью что-то упало на пол и каталось, фыркая и вздыхая. Надежда, краснея от сдержанного смеха, смотрела на гостей. Предложение Володина казалось ей смешною дерзостью.
- Да, - сказал Володин, - Надежда Васильевна, я прошу у вас руки и сердца.
Он покраснел, встал, сильно шаркнул ногою по ковру, поклонился и быстро сел. Потом опять встал, приложил руку к сердцу и сказал, умильно глядя на барышню:
- Надежда Васильевна, позвольте объясниться! Так как я вас даже очень люблю, то неужели же вы не захотите соответствовать?
Он ринулся вперед, опустился перед Надеждою на колено и поцеловал ее руку.
- Надежда Васильевна, поверьте! Клянусь! - воскликнул он, поднял руку вверх и со всего размаху ударил ею себя в грудь, так что гулкий звук отдался далече.
- Что вы, пожалуйста, встаньте! - смущенно сказала Надежда, - к чему это?
Володин встал и с обиженным лицом вернулся к своему месту.
Там он прижал обе руки к груди и опять воскликнул:
- Надежда Васильевна, вы мне поверьте! По гроб, от всей души.
- Извините, - сказала Надежда, - я, право, не могу. Я должна воспитывать брата, - вот и он плачет там за дверью.
- Что ж воспитывать брата! - обиженно выпячивая губы, сказал Володин, - это не мешает, кажется.
- Нет, во всяком случае, это его касается, - сказала Надежда, поспешно подымаясь, - надо его спросить. Подождите.
Она проворно выбежала из гостиной, шелестя светло-желтым платьем, за дверью схватила Мишу за плечо, добежала с ним до его горницы и там, стоя у двери, запыхавшись от бега и от подавленного смеха, сказала срывающимся голосом:
- Совсем, совсем бесполезно просить, чтобы не подслушивал. Неужели необходимо прибегнуть к самым строгим мерам?
Миша, обняв ее у пояса и прижимаясь к ней головою, хохотал, сотрясаясь от хохота и от старания заглушить его. Сестра втолкнула Мишу в его горницу, села на стул у двери и засмеялась.
- Слышал, что он выдумал, твой Павел Васильевич? - спросила она. - Иди со мною в гостиную, да смеяться не смей. Я у тебя спрошу при них, а ты не смей соглашаться. Понял?
- Угу! - промычал Миша и засунул в рот конец платка, чтобы не смеяться, что, однако, мало помогало.
- Закрой глаза платком, когда смеяться захочется, - посоветовала сестра и опять повела его за плечо в гостиную.
Там она посадила его на кресло, а сама поместилась на стуле рядом. Володин смотрел обиженно, склонив голову, как барашек.
- Вот, - сказала Надежда, показывая на брата, - едва слезы уняла, бедный мальчик! Я ему вместо матери, и вдруг он думает, что я его оставлю.
Миша закрыл лицо платком. Все тело его тряслось. Чтобы скрыть смех, он протяжно заныл:
- У-у-у.
Надежда обняла его, незаметно ущипнула за руку и сказала:
- Ну, не плачь, миленький, не плачь.
Мише стало так неожиданно больно, что на глазах показались слезы. Он опустил платок и сердито посмотрел на сестру.
"А вдруг, - подумал Передонов, - мальчишка разозлится и начнет кусаться; людская слюна, говорят, ядовита".
Он подвинулся к Володину, чтобы в случае опасности спрятаться за него. Надежда сказала брату:
- Павел Васильевич просит моей руки.
- Руки и сердца, - поправил Передонов.
- И сердца, - скромно, но с достоинством сказал Володин.
Миша закрылся платком и, всхлипывая от сдержанного смеха, сказал:
- Нет, ты за него не выходи, а то как же я буду?
Володин заговорил дребезжащим от обиды и волнения голосом:
- Меня удивляет, Надежда Васильевна, что вы спрашиваетесь у вашего братца, который, к тому же, изволит быть еще мальчиком. Если бы он даже изволил быть взрослым юношей, то и в таком случае вы могли бы сами. А теперь как вы у него спрашиваетесь, Надежда Васильевна, это меня очень удивляет и даже поражает.
- У мальчишек спрашиваться, мне это даже смешно, - угрюмо сказал Передонов.
- У кого же мне спрашиваться? Тете все равно, а ведь его я должна воспитывать, так как же я выду за вас замуж? Вы, может быть, станете с ним жестоко обращаться. Не правда ли, Мишка, ведь ты боишься его жестокостей?
- Нет, Надя, - сказал Миша, выглядывая одним глазом из-за своего платка, - я не боюсь его жестокостей, где ж ему! а я боюсь, что Павел Васильевич меня избалует и не даст тебе ставить меня в угол.
- Поверьте, Надежда Васильевна, - сказал Володин, прижимая руки к сердцу, - я не избалую Мишеньку. Я так думаю, что зачем мальчика баловать! Сыт, одет, обут, а баловать ни-ни. Я его тоже могу в угол ставить, а совсем не то, чтоб баловать. Я даже больше могу. Так как вы девица, то есть барышня, то вам, конечно, неудобно, а я и прутиком могу.
- Оба в угол будете ставить, - плаксиво сказал Миша, закрывшись опять платком, - вот вы какие, да еще прутиком, нет, это мне невыгодно. Нет, ты, Надя, не смей выходить за него.
- Ну вот, вы слышите, я решительно не могу, - сказала Надежда.
- Мне очень странно, Надежда Васильевна, что вы так поступаете, - сказал Володин. - Я к вам со всем расположением и, можно сказать, пламенно, а вы, между прочим, из-за братца. Если вы теперь из-за братца, другая изволит из-за сестрицы, третья из-за племянника, а там и еще из-за кого-нибудь из родственников, и все так не будут выходить замуж, - этак и род людской совсем прекратится.
- Об этом не беспокойтесь, Павел Васильевич, - сказала Надежда, - пока еще такой опасности свету не грозит. Я не хочу выйти замуж без Мишина согласия, а он, вы слышали, не согласен. Да и понятно, вы его с первого слова сечь обещаетесь. Этак вы и меня поколотите.
- Помилуйте, Надежда Васильевна, да неужели же вы думаете, что я себе позволю такое невежество! - отчаянно воскликнул Володин.
Надежда улыбнулась.
- Я и сама не чувствую желания выходить замуж, - сказала она.
- Вы, может быть, хотите в монашки идти? - обиженным голосом спросил Володин.
- К толстовцам в их секту, - поправил Передонов, - землю навозить.
- Зачем же мне идти куда-нибудь? - строго спросила Надежда, вставая со своего места, - мне и здесь хорошо.
Володин тоже встал, обиженно выпятил губы и сказал:
- После этого, если Мишенька показывает ко мне такие чувства, а вы его, оказывается, что спрашиваете, то это выходит, что я должен и от уроков отказаться, потому что как же я теперь стану ходить, если Мишенька ко мне этак?
- Нет, зачем же? - возразила Надежда, - это совсем особое дело.
Передонов подумал, что следует еще попытаться уговаривать барышню: может быть, и согласится. Он сказал ей сумрачно:
- Вы, Надежда Васильевна, подумайте хорошенько. Что ж так-то, с бухты-барахты? Он хороший человек. Он - мой друг.
- Нет, - сказала Надежда, - что ж тут думать! Благодарю очень Павла Васильевича за честь, но не могу.
Передонов сердито посмотрел на Володина и встал. Он подумал, что Володин - дурак: не сумел влюбить в себя барышню.
Володин стоял у своего кресла, склонив голову. Он спросил укоризненно:
- Так, значит, окончательно, Надежда Васильевна? Эх! Коли так, - сказал он, махнув рукою, - ну, так давай вам Бог всего хорошего, Надежда Васильевна. Значит, уж такая моя горемычная судьба. Эх! Любил парень девицу, а она не любила. Видит Бог! Ну, что ж, поплачу, да и все.
- Хорошим человеком пренебрегаете, а тоже еще какой попадется, - наставительно сказал Передонов.
- Эх! - еще раз воскликнул Володин и пошел было к дверям.
Но вдруг решил быть великодушным и вернулся, - проститься за руку с барышнею и даже с обидчиком Мишею.
На улице Передонов сердито ворчал. Володин всю дорогу обиженным скрипучим голосом рассуждал, словно блеял.
- Зачем от уроков отказывался? - ворчал Передонов. - Богач какой!
- Я, Ардальон Борисыч, только сказал, что если так, то я должен отказаться, а она мне изволила сказать, что не надо отказываться, а как я ничего не изволил ответить, то вышло, что она меня упросила. А уж теперь это от меня зависит, - хочу - откажусь, хочу - буду ходить.
- Чего отказываться? - сказал Передонов. - Ходи, как ни в чем не бывало.
"Пусть хоть здесь попользуется, - думал Передонов, - все меньше завидовать будет".
Тоскливо было на душе у Передонова. Володин все не пристроен, - смотри за ним в оба, не снюхался бы с Варварою. Еще, может быть, и Адаменко станет на него злиться, зачем сватал Володина. У нее есть родня в Петербурге: напишет и, пожалуй, навредит.
И погода была неприятная. Небо хмурилось, носились вороны, и каркали. Над самою головою Передонова каркали они, точно дразнили и пророчили еще новые, еще худшие неприятности. Передонов окутал шею шарфом и думал, что в такую погоду и простудиться нетрудно.
- Какие это цветы, Павлуша? - спросил он, показывая Володину на желтые цветочки у забора в чьем-то саду.
- Это лютики, Ардаша, - печально отвечал Володин.