Таких цветов, вспомнил Передонов, много в их саду. И какое у них страшное название! Может быть, они ядовиты. Вот, возьмет их Варвара, нарвет целый пук, заварит вместо чаю, да и отравит его, - потом, уж когда бумага придет, - отравит, чтоб подменить его Володиным. Может быть, уж они условились. Недаром же он знает, как называется этот цветок.
А Володин говорил:
- Бог ей судья! За что она меня обидела? Она ждет аристократа, а она не думает, что аристократы тоже всякие бывают, - с иным наплачется; а простой хороший человек ее бы мог сделать счастливою. А я вот схожу в церковь, поставлю свечку за ее здоровье, помолюсь: дай Бог, чтоб ей муж достался пьяница, чтоб он ее колотил, чтоб он промотался и ее по миру пустил. Вот тогда она обо мне воспомянет, да уж поздно будет. Станет кулаком слезы утирать, скажет: дура я была, что Павлу Васильевичу отказала, бить меня было некому, хороший был человек.
Растроганный своими словами, Володин прослезился и вытирал руками слезы на своих бараньих, выпуклых глазах.
- А ты ей ночью стекла побей, - посоветовал Передонов.
- Ну, Бог с нею, - печально сказал Володин, - еще поймают. Нет, а мальчишка-то каков! Господи Боже мой, что я ему сделал, что он вздумал мне вредить? Уж я ли не старался для него, а он, изволите видеть, какую мне подпустил интригу. Что это за ребенок такой, что из него выйдет, помилуйте, скажите?
- Да, - сердито сказал Передонов, - с мальчишкой не мог потягаться. Эх ты, жених!
- Что ж такое, - возразил Володин, - конечно, жених. Я и другую найду. Пусть она не думает, что об ней плакать будут.
- Эх ты, жених! - дразнил его Передонов. - Еще галстук надел. Где уж тебе с суконным рылом в калашный ряд. Жених!
- Ну, я жених, а ты, Ардаша, сват, - рассудительно сказал Володин. - Ты сам обнадежил меня, а и не сумел высватать. Эх ты, сват!
И они усердно принялись дразнить один другого, длинно перекоряясь с таким видом, словно совещались о деле.
Проводив гостей, Надежда вернулась в гостиную. Миша лежал на диване и хохотал. Сестра за плечо стащила его с дивана и сказала:
- А ты забыл, что подслушивать не следует.
Она подняла руки и хотела сложить мизинчики, но вдруг засмеялась, и мизинчики не сходились. Миша бросился к ней, - они обнялись и долго смеялись.
- А все-таки, - сказала она, - за подслушивание в угол.
- Ну, не надо, - сказал Миша, - я тебя от жениха избавил, ты мне еще должна быть благодарна.
- Кто кого еще избавил! Слышал, как тебя собирались прутиком постегивать? Отправляйся в угол.
- Ну, так я лучше здесь постою, - сказал Миша.
Он опустился на колени у сестриных ног и положил голову на ее колени. Она ласкала и щекотала его. Миша смеялся, ползая коленями по полу. Вдруг сестра отстранила его и пересела на диван. Миша остался один. Он постоял немного на коленях, вопросительно глядя на сестру. Она уселась поудобнее, взяла книгу, - словно читать, - а сама посматривала на брата.
Ну, я уж и устал, - жалобно сказал он.
- Я не держу, ты сам стал, - улыбаясь из-за книги, ответила сестра.
- Ну, ведь я наказан, отпусти, - просил Миша.
- Разве я тебя ставила на колени? - притворно равнодушным голосом спросила Надежда, - что ж ты ко мне пристаешь!
- Я не встану, пока не простишь.
Надежда засмеялась, отложила книгу и потянула к себе Мишу за плечо. Он взвизгнул и бросился ее обнимать, восклицая:
- Павлушина невеста!
XVI
Черноглазый мальчишка заполнил все Людмилины помыслы. Она часто заговаривала о нем со своими и со знакомыми, иногда совсем некстати. Почти каждую ночь видела она его во сне, иногда скромного и обыкновенного, но чаще в дикой или волшебной обстановке. Рассказы об этих снах стали у нее столь обычными, что уже сестры скоро начали сами спрашивать ее, что ни утро, как ей Саша приснился нынче. Мечты о нем занимали все ее досуги.
В воскресенье Людмила уговорила сестер зазвать Коковкину от обедни и задержать подольше. Ей хотелось застать Сашу одного. Сама же она в церковь не пошла. Учила сестер:
- Скажите ей про меня: проспала.
Сестры смеялись над ее затеею, но, конечно, согласились. Они очень дружно жили. Да им же и на руку, - займется Людмила мальчишкою, им оставит настоящих женихов. И они сделали, как обещали, - зазвали Коковкину от обедни.
Тем временем Людмила совсем собралась идти, принарядилась весело, красиво, надушилась мягкою, тихою Аткинсоновою серингою, положила в белую, бисером шитую сумочку неначатый флакон с духами и маленький распылитель и притаилась у окна, за занавескою, в гостиной, чтобы из этой засады увидеть вовремя, идет ли Коковкина. Духи взять с собою она придумала еще раньше, - надушить гимназиста, чтобы он не пахнул своею противною латынью, чернилами да мальчишеством. Людмила любила духи, выписывала их из Петербурга и много изводила их. Любила ароматные цветы. Ее горница всегда благоухала чем-нибудь, - цветами, духами, сосною, свежими по весне ветвями березы.
Вот и сестры, и Коковкина с ними. Людмила радостно побежала через кухню, через огород в калитку, переулочком, чтобы не попасться Коковкиной на глаза. Она весело улыбалась, быстро шла к дому Коковкиной и шаловливо помахивала белою сумочкою и белым зонтиком. Теплый осенний день радовал ее, и казалось, что она несет с собою и распространяет вокруг себя свойственный ей дух веселости.
У Коковкиной служанка сказала ей, что барыни дома нет. Людмила шумливо смеялась и шутила с краснощекою девицею, отворившею ей дверь.
- А ты, может быть, обманываешь меня, - говорила она, - может быть, твоя барыня от меня прячется.
- Гы-гы, что ей прятаться! - со смехом отвечала служанка, - идите сами в горницы, поглядите, коли не верите.
Людмила заглянула в гостиную и шаловливо крикнула:
- А кто тут есть жив человек? А, гимназист!
Саша выглянул из своей горницы, увидел Людмилу, обрадовался, и от его радостных глаз Людмиле стало еще веселее. Она спросила:
- А где же Ольга Васильевна?
- Дома нет, - ответил Саша. - Еще не приходила. Из церкви куда-нибудь пошла. Вот я вернулся, а ее нет еще.
Людмила притворилась, что удивлена. Она помахивала зонтиком и досадливо говорила:
- Как же так, уж все из церкви пришли. Всё дома сидит, а тут на-т-ко-ся, и нету. Это вы, юный классик, так буяните, что старушке дома не усидеть?
Саша молча улыбался. Его радовал Людмилин голос, Людмилин звонкий смех. Он придумывал, как бы половче вызваться проводить ее, - еще побыть с нею хоть несколько минут, посмотреть да послушать.
Но Людмила не думала уходить. Она посмотрела на Сашу с лукавою усмешкою и сказала:
- Что же вы не просите меня посидеть, любезный молодой человек? Поди-ка, я устала! Дайте отдохнуть хоть чуть.
И она вошла в гостиную, смеючись, ласкаючи Сашу быстрыми, нежными глазами. Саша смутился, покраснел, обрадовался, - побудет с ним!
- Хотите, я вас душить буду? - живо спросила Людмила, - хотите?
- Вот вы какая! - сказал Саша, - уж сразу и задушить! за что такая жестокость?
Людмила звонко захохотала и откинулась на спинку кресла.
- Задушить! - восклицала она, - глупый! совсем не так понял. Я не руками вас душить хочу, а духами.
Саша сказал смешливо:
- А, духами! ну, это еще куда ни шло.
Людмила вынула из сумочки распылитель, повертела перед Сашиными глазами красивый сосудик темно-красного с золотыми узорами стекла, с гуттаперчевым шариком и с бронзовым набором, и сказала:
- Видите, купила вчера новый пульверизатор, да так и забыла его в сумочке.
Потом вынула большой флакон с духами, с темным и пестрым ярлыком, - парижская Герленова Pao-Rosa. Саша сказал:
- Сумочка-то у вас глубокая какая!
Людмила весело ответила:
- Ну, не ждите больше ничего, пряничков вам не принесла.
- Пряничков, - смешливо повторил Саша.
Он с любопытством смотрел, как Людмила откупоривала духи и спросил:
- А как же вы их туда нальете без воронки?
Людмила весело сказала:
- А воронку-то уж вы мне дадите.
- Да у меня нет, - смущенно сказал Саша.
- Да уж как хотите, а воронку мне подайте, - смеючись, настаивала Людмила.
- Я бы у Маланьи взял, да у нее в керосине, - сказал Саша.
Людмила весело расхохоталась.
- Ах вы, недогадливый молодой человек! Дайте бумажки клочок, коли не жалко, - вот и воронка.
- Ах, в самом деле! - радостно воскликнул Саша, - ведь можно из бумаги свернуть. Сейчас принесу.
Саша побежал в свою горницу.
- Из тетрадки можно? - крикнул он оттуда.
- Да все равно, - весело откликнулась Людмила, - хоть из книжки рвите, из латинской грамматики, - мне не жалко.
Саша засмеялся и крикнул:
- Нет, уж я лучше из тетрадки.
Он отыскал чистую тетрадь, вырвал средний лист и хотел бежать в гостиную, - но уже Людмила стояла на пороге.
- К тебе, хозяин, можно? - спросила она шаловливо.
- Пожалуйста, очень рад! - весело крикнул Саша.
Людмила села к его столу, свернула из бумаги воронку и с деловито-озабоченным лицом принялась переливать духи из флакона в распылитель. Бумажная воронка внизу и сбоку, где текла струя, промокла и потемнела. Благовонная жидкость застаивалась в воронке и стекала вниз медленно. Повеяло теплое, сладкое благоухание от розы, смешанной с резким спиртным запахом. Людмила вылила в распылитель половину духов из флакона и сказала:
- Ну вот и довольно.
И принялась завинчивать распылитель. Потом скомкала влажную бумажку и потерла ее между ладонями.
- Понюхай, - сказала она Саше и поднесла к его лицу ладонь.
Саша нагнулся, призакрыл глаза и понюхал. Людмила засмеялась, легонько хлопнула его ладонью по губам и удержала руку на его рте. Саша зарделся и поцеловал ее теплую, благоухающую ладонь нежным прикосновением дрогнувших губ. Людмила вздохнула, разнеженное выражение пробежало по ее миловидному лицу и опять заменилось привычным выражением счастливой веселости. Она сказала:
- Ну, теперь только держись, как я тебя опрыскаю!
И сжала гуттаперчевый шарик. Благовонная пыль брызнула, дробясь и расширяясь в воздухе, на Сашину блузу. Саша смеялся и повертывался послушно, когда Людмила его поталкивала.
- Хорошо пахнет, а? - спросила она.
- Очень мило, - весело ответил Саша. - А как они называются?
- Вот еще, младенец! Прочти на флаконе и узнаешь, - поддразнивающим голосом сказала она.
Саша прочел и сказал:
- То - то розовым маслицем попахивает.
- Маслицем! - укоризненно сказала Людмила и легонько хлопнула Сашу по спине.
Саша засмеялся, взвизгивая и высовывая свернутый трубочкою кончик языка. Людмила встала и перебирала Сашины учебники да тетрадки.
- Можно посмотреть? - спросила она.
- Сделайте одолжение, - сказал Саша.
- Где же тут твои единицы да нули, показывай.
- У меня таких прелестей не бывало пока, - возразил Саша обидчиво.
- Ну, это ты врешь, - решительно сказала Людмила, - уж у вас положение такое - колы получать. Припрятал, поди.
Саша молча улыбался.
- Латынь да греки, - сказала Людмила, - то-то они вам надоели.
- Нет, что ж, - отвечал Саша, но видно было, что уже один разговор об учебниках наводит на него привычную скуку. - Скучновато зубрить, - признался он, - да ничего, у меня память хорошая. Вот только задачи решать - это я люблю.
- Приходи ко мне завтра после обеда, - сказала Людмила.
- Благодарю вас, приду, - краснея, сказал Саша.
Ему стало приятно, что Людмила пригласила его. Людмила спрашивала:
- Знаешь, где я живу? Придешь?
- Знаю. Ладно, приду, - радостно говорил Саша.
- Да непременно приходи, - повторила Людмила строго, - ждать буду, слышишь!
- А коли уроков много будет? - сказал Саша, больше из добросовестности, чем на самом деле думая из-за уроков не прийти.
- Ну вот, пустяки, все же приходи, - настаивала Людмила, - авось, на кол не посадят.
- А зачем? - посмеиваясь, спросил Саша.
- Да уж так надо. Приходи, кое-что тебе скажу, кое-что покажу, - говорила Людмила, подпрыгивая и напевая, подергивая юбочку, отставляя розовые пальчики, - приходи, миленький, серебряный, позолоченный.
Саша засмеялся.
- А вы сегодня скажите, - попросил он.
- Сегодня нельзя. Да и как сказать тебе сегодня? Ты завтра тогда и не придешь, скажешь, незачем.
- Ну, ладно, приду непременно, если пустят.
- Вот еще, конечно, пустят! Нешто вас на цепочке держат.
Прощаясь, Людмила поцеловала Сашу в лоб и подняла руку к Сашиным губам, - пришлось поцеловать. И Саше приятно было еще раз поцеловать белую, нежную руку, - и словно стыдно. Как не покраснеть! А Людмила, уходя, улыбалась лукаво да нежно. И несколько раз обернулась.
"Какая она милая!" - думал Саша.
Остался один.
"Как она скоро ушла! - думал он. - Вдруг собралась и не дала опомниться, и уже нет ее. Побыла бы еще хоть немного!" - думал Саша, и ему стало стыдно, как это он забыл вызваться проводить ее.
"Пройтись бы немного еще с нею! - мечтал Саша. - Разве догнать? Далеко ли она ушла? Побежать скорее, догонишь живо".
"Смеяться, пожалуй, будет? - думал Саша. - А может быть, еще помешаешь ей".
Так и не решился бежать за нею. Стало как-то скучно да неловко. На губах еще нежное ощущение от поцелуя замирало, и на лбу горел ее поцелуй.
"Как она нежно целует! - мечтательно вспоминал Саша. - Точно милая сестрица".
Сашины щеки горели. Сладостно было и стыдно. Неясные мечты рождались.
"Если бы она была сестрою! - разнеженно мечтал Саша, - и можно было бы прийти к ней, обнять, сказать ласковое слово. Звать ее: Людмилочка, миленькая! Или еще каким-нибудь, совсем особенным именем - Буба или Стрекоза. И чтоб она откликалась. То-то радость была бы".
"Но вот, - печально думал Саша, - она чужая. Милая, но чужая. Пришла и ушла, и уже обо мне, поди, и не думает. Только оставила сладкое благоухание сиренью да розою, и ощущение от двух нежных поцелуев, - и неясное волнение в душе, рождающее сладкую мечту, как волна Афродиту".
Скоро вернулась Коковкина.
- Фу ты, как пахнет сильно! - сказала она. Саша покраснел.
- Была Людмилочка, - сказал он, - да вас не застала, посидела, меня надушила и ушла.
- Нежности какие! - с удивлением сказала старуха, - уж и Людмилочка.
Саша засмеялся смущенно и убежал к себе. А Коковкина думала, что уж очень они, сестрицы Рутиловы, веселые да ласковые девицы, - и старого, и малого своею ласкою прельстят.
На другой день с утра Саше весело было думать, что его пригласили. Дома он с нетерпением ждал обеда. После обеда, весь красный от смущения, попросил у Коковкиной позволения уйти до семи часов к Рутиловым. Коковкина удивилась, но отпустила. Саша побежал веселый, тщательно причесавшись и даже припомадившись. Он радовался и слегка волновался, как перед чем-то и значительным и милым. И ему приятно было думать, что вот он придет, поцелует Людмилину руку, и она его поцелует в лоб, - и потом, когда он будет уходить, опять такие же поцелуи. Сладостно мечталась ему Людмилина белая, нежная рука.
Сашу встретили еще в передней все три сестры. Они же любили сидеть у окна, глядючи на улицу, а потому завидели его издали. Веселые, нарядные, звонко щебечущие, окружили они его буйною вьюгою веселья, - и ему сразу стало приятно и легко с ними.
- Вот он, молодой таинственный человек! - радостно воскликнула Людмила.
Саша поцеловал ей руку и сделал это ловко и с большим удовольствием. Поцеловал уж заодно руки и Дарье с Валериею, - нельзя же их обойти, - и нашел, что это тоже весьма приятно. Тем более что они все три поцеловали его в щеку, - Дарья звонко, но равнодушно, как доску, - Валерия нежно, - опустила глаза - лукавые глазки, - легонько хихикнула и тихохонько прикоснулась легкими, радостными губами, - как нежный цвет яблони, благоуханный, упал на щеку, - а Людмила чмокнула радостно, весело и крепко.
- Это - мой гость, - решительно объявила она, взяла Сашу за плечи и повела к себе.
Дарья сейчас же и рассердилась.
- А твой, так и целуйся с ним! - сердито крикнула она. - Нашла сокровище! Никто не отнимет.
Валерия ничего не сказала, только усмехнулась, - очень любопытно с мальчишкою разговаривать! Что он понимает?
В Людмилиной горнице было просторно, весело и светло от двух больших окон в сад, слегка призадернутых легким желтоватым тюлем. Пахло сладко. Все вещи стояли нарядные и светлые. Стулья и кресла были обиты золотисто-желтою тканью с белым, едва различаемым узором. Виднелись разнообразные скляночки с духами, с душистыми водами, баночки, коробочки, веера и несколько русских и французских книжек.
- А я тебя сегодня ночью во сне видела, - хохоча, рассказывала Людмила, - ты, будто бы, у городского моста плавал, а я на мосту сидела, и тебя на удочку выудила.
- И в баночку положили? - смешливо спросил Саша.
- Зачем в баночку?
- А куда же?
- Куда? Нарвала за уши да назад в речку кинула.
И Людмила звонко и долго хохотала.
- Ишь вы какая! - сказал Саша. - А что вы мне сегодня хотели сказать?
Людмила смеялась и не отвечала.
- Обманули, видно, - догадался Саша. - А еще обещали показать что-то, - укоризненно сказал он.
- Я тебе покажу! хочешь есть? - спросила Людмила.
- Я обедал, - сказал Саша. - Экая вы обманщица!
- Нужно очень мне тебя обманывать. Да никак от тебя помадой разит? - вдруг спросила Людмила.
Саша покраснел.
- Терпеть не могу помады! - досадливо говорила Людмила. - Барышня помаженая!
Она провела рукою по его волосам, замаслила руку и хлопнула его ладонью по щеке.
- Пожалуйста, не смей помадиться! - сказала она.
Саша смутился.
- Ну ладно, не буду, - сказал он. - Строгости какие! Душитесь же вы духами!
- То духи, а то помада, глупый! нашел сравнить, - убеждающим голосом сказала Людмила. - Я никогда не помажусь. Зачем волосы склеивать! Духи совсем не то. Дай-ка я тебя надушу. Желаешь? Сиренькой надушу, - желаешь?
- Желаю, - сказал Саша, улыбаясь.
Ему приятно было думать, что он принесет домой аромат и опять удивит Коковкину.
- Кто желает? - переспросила Людмила, взяла в руки скляночку с серингою и вопросительно и лукаво смотрела на Сашу.
- Я желаю, - повторил Саша.
- Ты же лаешь? лаешь? вот как! лаешь! - весело дразнилась Людмила.
Саша и Людмила весело хохотали.
- Уж не боишься, что задушу? - спросила Людмила, - помнишь, как вчера струсил?
- И ничего не струсил, - вспыхнув, горячо отвечал Саша.
Людмила, посмеиваясь и дразня мальчика, принялась душить его серингою. Саша поблагодарил и опять поцеловал ей руку.
- И, пожалуйста, остригись! - строго сказала Людмила, - что хорошего локоны носить, лошадей прическою пугать.
- Ну ладно, остригусь, - согласился Саша, - ужасные строгости! У меня еще коротенькие волосы, в полдюйма, еще инспектор ничего мне о волосах не говорил.
- Я люблю остриженных молодых людей, заметь это, - важно сказала Людмила и погрозила ему пальцем. - И я тебе не инспектор, меня надо слушаться.