Грабов дрогнул слегка от подкравшейся мысли. А если… Ведь может же так случиться: в бою - капитана убьют. А если… не одного капитана? По телу прошла дрожь. Неожиданно ярко, четко, до последней черты, до тихого вскрика представилось… Узкие московские улицы, грозные ряды баррикад, треск картечи, стрекотание пулеметов, хриплые окрики команды… Полк, штыками прокладывая дорогу, втягивается в лабиринт кривых переулков. Семеновцы победно шагают по трупам, сбивая краснознаменных. Но с флангов и тыла надвигаются новые и новые скопища. Они захлестывают тяжелыми волнами утомленных упорным боем гвардейцев… С крыш домов, из окон, из подвалов, из-за заборов гремят выстрелы. Сведя предсмертной судорогой взнесенную руку, падает с белого своего коня Мин. Батальонные выбывают из строя. Полковник Риман окружен врагами и взят. Убит Майер, Касаткин-Ростовский, Мертваго, Миних - весь офицерский состав 15-й, грабовской, роты… Он принимает командование… ведет солдат, увлекая за собой весь полк, заколебавшийся было, но вновь окрыленный его, грабовской, отвагой.
Сердце билось частыми-частыми ударами. Он нащупал рукоять шашки и сжал. Ведь может же так случиться?
Может.
Он открыл глаза, радостный. Майер по-прежнему читал, черкая в книжке. Дремал, далеко вытянув длинную ногу в лакированном сапоге, Касаткин-Ростовский, князь и поэт. Точа слюну из раззя-ванного толстогубого рта, вздрагивая обвислыми пухлыми щеками, дремал поручик Мертваго. Мечтательно глядел в потолок тонкий, как девушка, голубоглазый и белесый фон Миних, подпоручик, субалтерн Грабова.
Покойники?..
Радость сникла, опять стало тоскливо. Он попробовал уверить себя, что особенно жалеть будет нечего, даже если все четверо эти… погибнут: ведь если рассуждать здраво, Касаткин-Ростовский - дурак и хлыщ, бездарь, на собственный счет печатающий тощие сборники стихов, которых не читают даже полковые дамы; про Миниха в полку говорят: на вид институтка - на деле проститутка; Майер - хороший строевик, но карьерист, службист, тянет за каждый шаг, никому не дает жизни. Собственно, только Мертваго - славный рубаха-парень, отличный товарищ, но ведь и он - всего только полковой Бахус, пьяница и первый заправила афинских вечеров, на которых со смеху можно помереть, глядя на его коротконогое, обвисшее жиром - доподлинно как у Бахуса на картинах - тело. По праву ли заступают дорогу ему, Грабову? Карьера им не нужна: им и без того хорошо живется.
Взволнованный, он встал и вышел в коридор. Из соседнего купе вырвался взрыв смеха. Грабова покоробило. Глупый смех, нечестный смех. Мятеж. Поход. Смерть. Как они могут смеяться?..
Он все же подошел:
- О чем вы?
- Смеемся - за упокой! - ответил высокий поручик, сидевший у самой двери, и протянул Грабову листок. - Похоже на то, что совокупными усилиями ниву российскую удастся-таки очистить от плевел… О "Народной охране царя и благоденствия родины" слышал?
Грабов кивнул:
- Слышал.
И взял бумажку.
- Так вот: новый их манифест. Разослан профессорам в поучение.
На серой шершавой бумаге напечатано было:
"Господа ученые профессора! Ввиду отсутствия в вас важных знаний истории отечества и Евангелия, тормозящего развитие благоденствия и процветания истинной науки и патриотизма в ваших питомцах, и воспитательных начал, столь необходимых для созидающей силы и могущества отечества, "Народная охрана царя и благоденствия родины" постановила истребить весь ученый мир по всем городам ее, если он не одумается вовремя".
- Не глупо, в общем, как? - спросил офицер. - Может, и в самом деле перещелкают этих волосатиков? Правительство чего-то еще чинится с ними.
Хлопнула дверь с площадки. Вошел ординарец:
- Тушить огни. Подходим к Коломне. Господам офицерам - быть наготове.
Поезд заметно убавил ход.
Штыки
1
Грабов спал крепко. Дневальный не сразу добудился его.
- Подъем, вашбродь. Третий раз бужу… Сейчас выступаем.
Грабов сел и потер затекшую ногу. Он не сразу сообразил, почему он на каких-то мягких тюках, перетянутых дорожными ремнями, кругом чемоданы, корзины, домашние вещи… Да, Москва, ночь, прибытие, рота - на Казанский вокзал, ночевать негде, жандарм отвел в багажное отделение.
- Куда выступаем?
Дневальный моргнул, недоуменно и испуганно:
- Не могу знать, вашбродь.
В самом деле только со сна может в голову влезть такая глупость: спрашивать нижнего чина. Откуда ему знать.
- Где господа офицеры?
- По ротам, вашбродь.
* * *
Воздух, морозный, колол иголками кожу, распаренную духотой багажного закутка. Грабов пошел по платформе, бодро подымая грудь. После сна он чувствовал себя особенно крепким. И если действительно случится…
У дверей III класса он увидел Касаткина и весело окликнул его:
- Что ж?.. Поздравить с боем, Касаткин?
- Есть с чем поздравлять, - скривился князь. - Ты что - не знаешь? Архиерей упек нас с третьим батальоном по Казанской, в карательную…
Грабов остановился как вкопанный. Вместо генерального боя…
- Пороть?
Касаткин пожал плечом:
- Кого пороть, а кого и вспороть. Во всяком случае забавного мало: мотаться по заплеванным полустанкам и гнилым деревушкам. Ты чай пил? Действуй. А то сейчас посадка.
* * *
Посадка, однако, оттянулась. Без коренных железнодорожников - силами одной военно-железнодорожной роты - собрать состав оказалось делом нелегким. Не удалось разыскать ни одной платформы для погрузки орудий, а тех, на которых пришла из Питера гвардейская артиллерия, Архиерей (так прозвали в полку полковника Мина - за любовь к ритуалу, нравоучительным проповедям и божественной службе) распорядился почему-то не давать. Лазаретные линейки не влезали в теплушки даже через рассаженные топором стенки. Полковник Риман, командир 3-го батальона, назначенный начальником отряда (кроме 3-го батальона шли 14-я и 15-я роты), хмуро следил за суетней на перроне. На зеленых облупленных стенках вагонов наспех малевали белые круги с красным крестом.
Мертваго подмигнул Грабову:
- Под санитарный маскируемся: эти комики свободно пропускают санитарные поезда. И риска нет, что пустят под откос… Как бы угадать, в какой вагон нас посадят?
- А что? - хмуро спросил Грабов: он не мог свыкнуться с мыслью, что московский бой пройдет без него.
- У меня с собой корзиночка вина. - Мертваго подмигнул опять. Гвардейские моряки мне через брата прислали. Так сказать, патриотический вклад в общее дело. Надо во благовремении протащить: при посадке будет неудобно… Не знаешь нашего вагона, Майер? Ты что невесел? Даром зубрил уличные? Драться-то не придется…
Ротный не ответил и отвернулся.
- Хитрющий все-таки Архиерей, - продолжал, добродушно посмеиваясь, Мертваго. - Спровадил Римана, чтоб без конкуренции.
- Какой конкуренции? - не понял Грабов.
- Старшинство у Мина - в полковничьем чине - небольшое, - пояснил Мертваго. - Ежели бы Риман особенно отличился, мог бы отбить у Архиерея и производство, и командование полком: Мин, ясно, рассчитывает вернуться генерал-майором и командиром полка с зачислением в свиту.
- Риман - образцовый офицер, - сухо перебил Майер. - Он найдет случай исключительно отличиться и на Казанке.
Мертваго присвистнул:
- Не пройдет номер, дорогой. Мин тоже не дурак. Смотри, как он его снарядил. Без артиллерии шику не будет: жечь вручную придется, эффект не тот. И кавалерии нам не дали, заметь… А без кавалерии при российских просторах - поди лови их… Разбегутся, черта поймаешь лысого.
- Для экзекуции всегда найдется кто, - уверенно сказал Майер. - Я спокоен за Римана: такой офицер измыслит выход из любого положения.
- Мин! - быстрым шепотом сказал Касаткин и оправил шашку. Офицеры вытянулись во фронт.
* * *
Командующий полком неторопливой развалистой походкой, покачивая полное, но легкое свое тело, шел к поезду. Риман - рука к козырьку двинулся навстречу; не дойдя трех шагов, четко сомкнул каблуки и отрапортовал. Мин обнял полковника и поцеловал его трижды в обе щеки, истово и крепко.
Мертваго фыркнул:
- Евангелие от Матфея, глава такая-то, стих такой-то: "Целованием ли предаешь Сына Человеческого".
- Тшш! - зашипел, строго сжимая брови, Майер. - Я очень люблю Римана, но не нарушай дисциплины, Бахус.
Грабов внимательно следил за разговором полковников. Оба улыбались, держась за руки.
Чет - нечет. Мин - или Риман?
- Пошли в роту, - сказал Майер. - Сейчас, очевидно, будем строиться для наступления: адъютант уже волочит икону. Вон и Риман взял абшид. На рысях, господа…
Проходя мимо командующего, Грабов замедлил шаг. Мин кивнул ласково:
- С походом, Грабов!
Чет! Грабов круто повернул и подошел. Полковник стоял один, момент был удобен.
- Разрешите просить, - сказал, подчеркивая свое волнение, Грабов, остаться в личном вашем распоряжении. Мин улыбнулся еще ласковее:
- Зачем? Полковник Риман - очень достойный начальник. У вас будет чему поучиться. Экспедиция ответственная и интересная.
- Мне хотелось бы, - Грабов заторопился, так как из здания вокзала вышел Риман, - отдать свои силы… жизнь… на решение судьбы боя… а тем самым - судьбы отечества. Решение это может быть только там, где полковник Мин.
Риман подходил быстрыми, но размеренными шагами. Командующий похлопал поощрительно Грабова по золотому погону:
- Ты честно мыслишь, Грабов. И ты знаешь, как я к тебе отношусь. Но все-таки мой отеческий совет: поезжай. Как младшему офицеру тебе будет больше случаев отличиться в тамошней обстановке, а не в Москве… И помни: я буду особенно рад представить тебя к награде как офицера, доблестно носящего семеновский мундир. Ну, как, Риман? Готово?
Риман холодным взглядом, подозрительно оглянул поручика. Грабов поторопился откозырять и бегом побежал к вокзалу.
- Роты построены.
Мин дал знак адъютанту, стоявшему поодаль с иконой:
- Идем. Людям выдали винную порцию?
- Так точно. Усиленную, как было приказано.
- Теперь, стало быть, только благословить и - с Богом. - Он посмотрел на часы и покачал укоризненно головой: - Какое чудовищное опоздание! Вы уже три часа назад должны были выехать. Это ж грозит срывом всей операции. В таких делах, как заповедал великий Петр, промедление смерти невозвратной подобно.
Мягкий - II класса - вагон был только один во всем составе поезда: для Римана, штаба отряда и особо важных арестованных, если полковник сочтет за благо сохранить их для допроса и виселицы. Офицеры разместились при своих частях вместе с солдатами: строго было приказано поддерживать молодецкое настроение нижних чинов. Командующий при напутственном благословении поставил на вид начальнику отряда, что солдаты 3-го батальона угрюмы.
Майер поэтому, едва поезд тронулся, разрешил курить, и студеный воздух (окна были открыты для стрельбы на ходу) тотчас же засинел от тяжелого махорочного дыма. Несмотря на жестокий сквозняк, пахло острым потом давно немытых солдатских тел, прелой сыростью шинелей, и Грабов, пристроившись вместе с Мертваго у окна, брезгливо думал о том, что мужик и в гвардии остается мужиком и необходимость соприкасаться по временам с этим муштрованным быдлом непосредственно - вот как сейчас, - на равном, так сказать, положении, противоречит, по существу, офицерскому званию. В старой гвардии этого не было. Думал он и о том, к добру или нет выпал ему нечет.
* * *
Подходя к Сортировочной, поезд замедлил ход. Высунувшись из окна, Грабов увидел: по забитым товарными составами путям сновали люди, у путей вереницами стояли подводы. Из раскрытых, распахнутых, разбитых вагонов крестьяне, весело перекликаясь, выкидывали тяжелые мучные мешки.
Мертваго усмехнулся всегдашней своей добродушной улыбкой:
- Пользуются… мужички. Нынче ведь недород был, пейзане в подмосковных с голоду мрут, говорят. А тут такой случай. Сколько добра без присмотра. Смотри, что делается… Как на базаре, честное слово. Вот стервы!
Тормоза зашипели. Вагон стал. Майер негромко скомандовал:
- По грабителям… Прицельный огонь… На выбор.
- А ну… - Мертваго откинулся назад и взял винтовку у ближайшего солдата. - Грабов, пукнем? Покажем класс?
Грабов тоже взял винтовку. У соседних окон щелкали затворы.
- Во-он… кривенького… видишь?
Кривенький мужичонка в рваном зипуне и лаптях спускался с насыпи, шатаясь и приседая под тяжестью огромного мешка. Мешок был прорван, из дыры сыпалась тонкой струйкой при каждом встряхе мука. Мужик волокся к дровням, запряженным таким же кривеньким, тощим и лохматым коньком.
- Шалишь, браток, - благодушно сказал Мертваго. - Я - лошадку, Грабов.
Он нажал спуск. Клячонка испуганно прянула, приподняла перед, точно собиралась в первый раз в жизни стать на дыбы, и грузно рухнула. Мужик взмахнул руками, выпустив мешок, и, спотыкаясь, побежал к лошади.
- Грабов. Бе-ре-ги!
Выстрел ударил. Мужик ткнулся с разбегу лицом в лохматую шерсть. Грабов отдал винтовку и посторонился:
- Ну-ка, Михеев… Вон того… в кацавейке.
- Беглый огонь! - отрывисто крикнул от крайнего окна ротный. Уходят… Пачки!
* * *
Подводы уходили вскачь. По всем направлениям, путаясь по путаным, скользким, снегом закрытым путям, прячась под вагонами, разбегались люди в зипунах, армяках и рваных нелепых шапках.
Отстреляли, высадили 11-ю роту для охраны и пошли дальше. Пустыри, поля, в полях затерянные деревушки. Безлюдье. Но верстах в трех от Перова поезд резко затормозил. Дребезжа, протрубил горн.
- Сигнал "Огонь". Высаживайся… На правую сторону.
* * *
Скользя по откосу насыпи, скатывались солдаты на окраину снежного поля. Вдали, у леска, виднелась толпа людей, шедших прочь от полотна железной дороги. На выстрелы с поезда она остановилась, над ней взметнулся багряным полотнищем флаг, и по снегу, у самых ног Майера, чиркнула одинокая пуля. Капитан поднял глаза на заклубившиеся у леса дымки:
- Ого! У них даже винтовки…
Цепь, почти по пояс увязая в снегу, двинулась к лесу. Но дружинники уже скрылись за деревьями. Протрубили отбой. Поезд рванулся с места, точно торопясь наверстать упущенное время.
- Зря ввязывались, - зло сказал, сбивая снег с обмерзших сапог, Грабов. - На станции слышали стрельбу; разбежались, наверно. А в Перове дичь была бы, пожалуй, жирнее…
- Риман знает, что делает, - отозвался Касаткин. - Второе уже боевое столкновение за день! Это не материал для реляции? Столько патронов выпустили - стало быть, у противника были - не могли же не быть? - тяжелые потери. А на станции кого-нибудь да словим, будьте уверены.
* * *
Касаткин оказался прав. Выводя свой взвод на платформу в Перове, Грабов увидел кучку людей в вольной одежде, плотно охваченную штыками. Перед ней стоял Риман. Он окликнул Грабова. Остановив взвод, поручик подошел.
Риман указал на кучку: - Возьмите двоих и распорядитесь.
- Которых? - спросил Грабов. Сердце замерло. Вот он - случай: выиграть на нечет.
- Вас затрудняет определить, кто из них наиболее виновен? В голосе Римана послышалась Грабову опасная нотка. Он поспешил ответить:
- Никак нет. - И шагнул к кучке, вглядываясь в лица. Так вот они какие, рабочие…