Самые обычные вещи: раннее утро, заход солнца, звездная ночь, зимний лес, костер, лунный свет на снегу, небо… Родной город, родной дом, любимые люди… Все-то мы знаем. А что мы помним? Два-три рассвета, запавшие в память на всю жизнь. Четкие, словно это было вчера. Одна-две лунных ночи. Всего одна-две.
Один раз (а то и ни разу) мы увидели небо над головой. Не так: "Смотри, какое небо!" - или: "Ах, какая голубизна!" - не так. А так, чтобы не уметь говорить - и небо, небо над головой, - все небо! Как увидел его князь Андрей на Праценской горе.
Почему мы не видим? Не удивляемся?
Может, некоторым выпало чего-то больше. Чего-то меньше. А у некоторых чего-нибудь вовсе не было. Это не важно. Важно, что все эти вещи чрезвычайно редки в каждой жизни…
Проснулся Толик. Растерянное, измятое лицо. Протягивает руки к костру, словно гладит.
Размывается чернота над хребтом. Светлеет. Догорает костер.
ПИШУТ ПИСЬМА
Забавное соображение приходит вдруг в голову: мне же гораздо ближе в Индию, чем домой. Во много раз ближе.
Над нашей вышкой пролетает самолет в Китай, Ту-104. В полдень. Как раз полсмены. Еще пять минут - и он за границей. Вышка стоит на месте.
Нам приходят письма.
По этому поводу - тоже странное соображение. Письма… ведь это поразительно бессмысленное дело!
Представьте себе, что вы далеко: письмо до вас идет неделю или больше. И ваше туда - неделю. Вот вы читаете, волнуетесь и, безусловно, воспринимаете все сегодняшним днем. В этом вся соль письма. Вы представляете, как именно сейчас движется, думает тот, кто вам пишет, что с ним случилось, что происходит вокруг… И в жизни как говорят? "Что он вам пишет?", "Вот, смотри, друг мне пишет…" В настоящем времени говорят. А на самом деле писал он неделю назад. Уже и забылось ему то, что волновало его в тот день. Но вы отвечаете ему так, как будто он вам только что все сказал. "Ты совершенно правильно написал, что… Я, пожалуй, согласен с тобой насчет… На твоем месте я бы так не поступил…"
Вы отправляете письмо. И оно идет туда неделю. Две недели, полмесяца, а то и больше разделяют вопрос и ответ.
Ваш адресат получает письмо и с трудом вспоминает, о чем же он таком писал, что вы с ним не согласны или, наоборот, хвалите. Все это было так давно. Сегодня свои заботы, мысли, другие, чем тогда.
Но он вас любит, он ищет в письме прежде всего, что же вы написали о себе. Находит. Волнуется. И отвечает вам точно так же, как вы ему.
В разлуке все приукрашается: город, дом, люди. И письма отражают это, а отразив, идут дальше - уводит вашу память, - все прекраснее, прекраснее становится то, что вы покинули.
Письмо, мягко говоря, - не совсем правда.
Но, может, мне это только кажется? И я сам искажаю все? Потому что ревную ко всему, что оставил…
Как они нужны, эти письма! Пусть не то, пусть неправда, пусть прекраснее, чем на самом деле.
Как мы их ждем!
Пишите нам.
НАШЕ МОРЕ
ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ НЕ ВИДЕЛ МОРЯ
Отработал неделю в утро - воскресенье. Неделю в вечер - воскресенье. Неделю в ночь… снова воскресенье. - Вот так всю жизнь, - говорит Саня.
Снова семьдесят километров по желтым раскаленным горам. В кузове. А сегодня еще жарче, чем вчера. Пропылились, пропеклись…
Пить!
Скоро уже, скоро город. Там и попьем…
А вот и река. Широкая, гладкая, такая прохладная на вид. Зеленые берега.
А вот и город. Сады, улицы.
А вот и мост.
- Приехали!
Сейчас сразу - и купаться.
Выпрыгиваю из машины и чуть не падаю: ноги какие-то не свои. Тут же у моста раздеваюсь, а с моста - в воду. Течение быстрое, подхватывает и несет. Плаваю, плаваю… Так бы и плавал всю жизнь! Но еще больше я хочу пить. Стоило чуть освежиться, и стало ясно, что больше всего на свете я хочу пить. Пиво. Ларек на том берегу.
Одеваюсь, бегу через мост.
Еле дожидаюсь своей очереди. Кружка. Еще кружка. Холодное…
- Дай-ка еще кружечку, Миша, - говорю я. Все его так зовут, все кричат ему: "Миша, Миша!" - этому толстенькому усатому таджику, и я говорю: Дай-ка еще кружечку, Миша…
Куда пойти: на базар или в ошхону? Все становится каким-то замедленным. Желания тоже.
- На, - Миша подает мне кружку, - ты с горы?
- С горы…
- Вот видишь, я сразу увидел!
- Как это ты?
- Так… Я человек опытный. Здорово я отгадал?
- Здорово, - говорю я. Пиво ударило в голову. - Здорово, - говорю я, хорошее у тебя пиво… Но больше всего хочется есть, - говорю я.
Как-то я совсем затормозился: ни идти, ни двигаться…
- О, в нашем городе можно съесть что хочешь! Нравится тебе наш город?
- Река у вас чудесная, - говорю я.
- Река - да. А ты был на нашем море?
- Море?
- Нуда, море. Он не был на нашем море… Эй, слушай- он не видел моря!
- Кто? Кто?
- Вот этот человек.
- Бывает же…
- Там человек, который не видел моря!.. - Где?
- Нет, это вы серьезно? - Что?
- Вы не видели моря?!
- Ну да.
- Так нельзя.
- Надо показать ему море.
- Гурам! Немедленно гони сюда свой мотоцикл.
Мы идем. Сзади эскорт. Прохожие попадаются навстречу, не понимают:
- Куда ведут этого человека?
- Так его! Так!
- Что он сделав?
- Этот человек не видел моря.
- Не видел моря?..
- Моря-а-а… Меня ведут.
Вот и Гурам с мотоциклом.
Садимся, едем. Толпа машет нам вслед:
- Увидите наше море!
- Прекрасное наше море!
- Наше голубое…
- Наше синее…
Город - зелень. И от города, вверх по реке, по пути нашего следования тоже зелень. Но вот последняя глинобитка, кончились люди, и даже по берегам реки - пустыня. Словно все устелено шкурами верблюдов, желтое и многогорбое.
Мчатся слева и справа многогорбые желтые верблюды…
Я в коляске - почетный гость.
Мои проводники: за рулем Гурам, за Гурамом - Мурад.
Едем. Мои проводники перекрикиваются о чем-то по- своему.
- Сейчас мы немножечко остановимся, - говорит мне Мурад.
- Зачем? - спрашиваю я.
- Мы немножечко поборемся, - говорит Гурам.
- А море?
- Море? Какое море?
- Куда мы едем? - спрашиваю я невольно. (Кругом пустыня, и мотоцикл я водить не умею.)
- Ну конечно, на море. Вот немножечко разомнемся и дальше поедем.
Мотоцикл стоит у обочины. Я сжался в коляске.
Гурам и Мурад кружат друг вокруг друга. Полусогнувшись, на полусогнутых ногах. Вытягивают руки, пытаются ухватить друг друга.
- Суди! - кричат они мне.
Гурам ухватил Мурада. Нет, это Мурад ухватил Гурама. И Гурам и Мурад ухватили друг друга, полетели. Упали. Свалились. Мурад сверху. Нет, это Гурам сверху. Гурам. Нет, Мурад, Гурам - Мурад. Мурад - Гурам…
Ничего не разобрать! Пыль столбом.
Но вот они возвращаются. Обнявшись. Все в пыли, желтенькие. Довольные. Раскрасневшиеся.
- Гурам!
- Мурад! - похлопывают они друг друга по плечам. Едем дальше. Изумительная дорога. Прямая как стрела.
Автострада! Удивительно приятно ехать на мотоцикле… Жара, пустыня. А тебя продувает, обдувает. Еще бы!.. Сто. Сто двадцать. Да… что и говорить, прекрасный мотоциклист.
Но дорога- это чудо. Такая мертвая пустыня… А в ней - такая дорога.
- В прошлом году построили, - говорит Гурам: - Теперь есть где гонять на мотоцикле.
- Для этого строили… - говорит Мурад. - Смешно сказать: строили, чтобы Гурам гонял на мотоцикле!
- И для этого, - настаивает Гурам.
- Я строил - я знаю.
- Только он и строил, - говорит Гурам. - Один Мурад построил всю дорогу!
- Не один.
- Вот именно. Я тоже строил.
- Мы оба строили эту дорогу, - соглашаются Гурам и Мурад.
Дорога - что и говорить! Но и Гурам мотоциклист что надо… Спорит на скорости сто двадцать километров. Как дома!
Мертвейшая пустыня вокруг.
- Это наша целина, - говорит Мурад.
- В будущем году тут будет хлопок! - говорит Гурам.
- Да, теперь у нас есть вода. Теперь у нас есть море… - кивает Мурад.
Впереди, посреди пустыни, вдруг вырастает юрта.
- Сейчас мы немножечко остановимся, - говорит Гурам.
- Снова бороться?
- Тут наш друг один живет. Ничего, ничего, думаю я.
Подъехали. Встали. Из юрты вышел молодой узбек. Долго обнимались. Тщательно.
- Останьтесь у меня немножко. Как раз плов поспел. Чаю попьем. Послезавтра вернетесь.
- Нам нельзя, - сказал Гурам.
- Зачем обижать! Кого обижать! Больше я вас не знаю. И вы меня не знаете. Все.
Человек пошел к юрте.
- Ой! Ой! Ого! Ой! - закричали Гурам и Мурад и побежали за ним. Поймали, притащили обратно.
- Дурная голова, спроси сначала, почему мы не можем?
- Почему вы не можете? - покорно спросил убитый горем человек.
- Мы везем человека, который вообще не видел моря!
- А! О! - трясет мне руки весь преобразившийся чело век. - Очень рад.
- Что вы? Чему? - смущаюсь я.
- Вы должны ехать, - говорит он, - и немедленно. Только подождите минутку.
Он бежит в юрту и потом из юрты. В руках большой узел.
- Тут немного козленка, плов, сыр, дыня, лепешки и еще…
Мы прощаемся. Клянемся зайти на обратном пути. И снова едем.
А вот и море. Оно показалось справа. Тоненькая голубая полоска. В желтой горячей пустыне.
Дорога подбирается к морю. Действительно, море! Того берега не видать. Барашки.
Мы едем по берегу моря…
ДЕНЬ ВОЕННО-МОРСКОГО ФЛОТА
Наверно, жители города очень обрадовались, когда стали справлять День Военно-Морского Флота с полным основанием. Еще бы, свое море! Правда, пресное. Но волны ходят в нем настоящие. И бывают штормы. И того берега не видать.
В парк культуры и отдыха на берегу моря съехался весь город.
Третий день, но программа еще не исчерпана.
Парк - это та же пустыня. Ни травинки. Лес фанеры. Будочки, ларечки. И крупные сооружения - рестораны - на суше и на море, всего - два. И аллеи фанерных щитов. Благодаря им вы можете узнать, что вам есть-пить, курить, как обращаться с зелеными насаждениями, как не ходить по траве… Вы узнаете историю нашего флота, историю развития области и перспективы развития, и план развития парка культуры и отдыха в ближайшие три года.
Пока зелени нет. Но не все сразу. Будет. Великое слово!
По территории парка разгуливают толпы голых людей. Чрезвычайно популярны тельняшки.
Часть купается.
Мы поставили мотоцикл в огромное стадо машин. Такое у нас бывает перед стадионом во время матча. Гурам и Мурад увидали тельняшки и загорелись.
- Сейчас мы пойдем за тельняшками, - сказал Мурад.
- Тут есть специальный ларек, - сказал Гурам. Действительно, была специальная будочка и ничем,
кроме тельняшек и тюбетеек, не торговала. Шла бойкая торговля. Узбеки брали тельняшки, русские - тюбетейки.
Гурам и Мурад были крайне эффектны в своих обновках. Они сновали по парку в необычайном возбуждении и таскали меня за собой.
- Мы должны тебе все показать…
- Сначала покажем ему тир, - сказал Гурам.
- Нет, цирк, - сказал Мурад.
- Нет, тир!
- Нет, цирк!
- Слушай, - сказал мне Гурам, - ну скажи ему, что ты хочешь сначала в тир…
- Он хочет в цирк! - вскричал Мурад.
- Ну скажи, - сказали Гурам и Мурад, - куда ты хочешь сначала, в тир или в цирк?
- Мне все равно, - сказал я.
- Постой, постой, ты нас не так понял, - сказал Гурам.
- Ты не так сказал, - подхватил Мурад, - ты хотел сказать, что ты хочешь в цирк.
Был цирк, Мурад был вне себя от восторга. Был тир, и вне себя был Гурам: он попадал, мазал, кричал, что он мастер спорта, ссорился из-за винтовки.
Но это было не все.
По парку ходил голый человек в полосатых трусиках и кричал в рупор:
- Экскурсия на тот берег! Прогулки по морю. Прогулка по тому берегу. Возвращение обратно. Желающие, спешите!
- Сейчас мы поедем на тот берег! - сказал Гурам.
- Мы поедем по нашему морю…
- На этом большом теплоходе…
Меня повлекли к кассе. Гурам и Мурад оттеснили желающих.
- Пропустите, пропустите! Он не видел того берега, - предъявляли они меня. - Он вообще ничего не видел.
Маленький буксирчик запыхтел и отчалил. Я стоял придавленный к борту. Команда каким-то образом порхала над головами.
- Плясать? Плясать! - закричали за моей спиной. Раз дался круг. Это я почувствовал по тому, как врезался в меня поручень. Такая шишечка.
- Блоп! Блоп! - хлопали ладоши.
Я не мог повернуться, чтобы посмотреть, как пляшут. Мои проводники были где-то в другом конце. И теперь я спокойно плевал за борт и предавался грустным мыслям о туризме. Плевок быстро убегал назад.
- Сниматься? Сниматься! - закричали голоса.
На трубе висел фотограф. Сложная, как акробатическая пирамида, выросла на корме группа.
- Петь? Петь! - закричали голоса.
- Причал! - орал капитан в рупор. Экскурсанты высадились на берег. Я осмотрелся. Здесь была дикая природа. Не было ни будочек, ни
щитов. Была голая пустыня.
Ко мне подошли Гурам и Мурад.
- Здорово? - спросили они.
- Здорово! - восхищенно сказал я.
Тут обнаружилось, что никто ничего не захватил с собой: все думали, что тут будет ресторан. Заспешили обратно. Когда мы снова очутились в парке, Мурад сказал:
- Теперь - бал-маскарад!
Под большим тентом толпились люди. С краю примостился оркестр.
- Начинаем наш костюмированный бал-маскарад! - сказал длинноусый человек и снял усы, как пенсне.
Мы тут же потерялись.
…Наконец, раскрасневшиеся и запыхавшиеся, Гурам и Мурад отыскали меня. И мы съели все, воздавая должное нашему замечательному другу.
Потом мы гнали по ночной пустыне. Тянуло свежестью и прохладой.
Вот это день! Мы ехали довольные и усталые.
ОДНА СТРАНА
ЧТО ЛУЧШЕ, ЛЕНИНАБАД ИЛИ ФЕРГАНА?
Никогда я не слышал, чтобы человек так смеялся! Это было на пути в Азию. Курящие собирались в тамбуре. Приближение родных мест определяло тему разговора.
- У нас в Намангане…
- А у нас в Ташкенте…
- А вот у нас в Канибадаме….
Люди возвращаются в родные места. Они и говорят. А едущие из родных мест - в командировку, в гости - прислушиваются. И я прислушиваюсь.
Один - очень симпатичный, большой и толстый узбек, с седым бобриком волос, флегматичного вида. Другой - противоположный ему…
Большой сказал:
- У нас в Фергане…
- В Фергане?.. Ну, что у вас в Фергане? - напал противоположный.
- Ты что… Фергана знаешь какой город!
- Что ваша Фергана перед Ленинабадом?!
- У-ах-ха-ха-ха-ха! - захлебнулся большой. - Лени- набад лучше?
- Вот и ты говоришь, что лучше.
- Я? И-иг-ги-ги-ги-ги! Я говорю?.. И-и-ог-го-го-го- го-го!
- А что у вас! Ишаки…
- Ишаки… - Большой словно не мог уже больше, так его рассмешил этот глупый человек. - Пш-ш-ш… Вш-ш-ш… - выпустил он воздух, как пар из паровоза. - Ишаки?.. Ох-гу! Ух-го! - ухал он. - А у вас… - его душило, перехватывало дыхание. - А у вас текстильный комбинат есть?
- А у вас такси есть?
- У нас? Хо-хо-хо…
- Кишлак - твоя Фергана…
- А твой Ленинабад… твой Ленинабад… твой… - Большой так и не мог сказать. Его выворачивало, его разрывало, с ним могло быть плохо.
Противоположный почти уже сдался. Он нападал, он говорил, но он ничего не мог поделать с противником: он не умел так великолепно смеяться… Наконец он выцарапал еще:
- У нас Сырдарья, а у вас так… арык жалкий.
- Он говорит, арык… Уох-хох! Уох-хоу-хох! - лаял большой. Фьить-фьить! - свистнуло в нем. - Он говорит, Сырдарья… У-а-ах… Буль-бульк! - булькнуло в нем. - Арык?..
Тут нужен был магнитофон, чтобы записать пять минут самого искреннего, самого убежденного, самого заразительного и самого разнообразного смеха, на который был способен только этот великий человек.
Хохотал весь тамбур.
И действительно, что лучше, Ленинабад или Фергана?..
БОЕКОМПЛЕКТ
Последнее время я все думаю об одном: очень мало может вместить в себя один человек. Чтобы по-настоящему, глубоко и вечно. Что дано человеку в боекомплект всего по одному:
одна страна,
один язык,
один город,
одно дело,
один любимый человек.
Можно жить повсюду, и изучать языки, и браться за многие и разные дела, и знать много людей. Но всегда, через всю жизнь проходит что-то одно, а остальное - второстепенное. Наверно, бывает, приходит и другое. Но тогда уходит первое. Вместе не бывает.
Очень редко дается человеку увидеть родину. Почувствовать ее рядом. К ней ведь мы тоже привыкаем и не замечаем. А она ведь рядом, эта одна-единственная страна.
ГДЕ РОДИНА?
Я тоскую по родным местам. Я - русский. Но вот в смысле природы я тоскую по Карелии. Детство… Родные имена: Вуокса, Метсала, Линтула, Сайя-йоки - чужой язык. А самой России - средней полосы - я не знаю вовсе. Пока не успел. Но от этого я кажусь себе не менее русским. А вот в Средней Азии есть русские, мои сверстники, они снега не видели, травы, озер, леса, грибов, ягод не видели… И они тоже русские, и никакие другие.
Когда я ехал в Азию, я стремился туда, и за окном вагона, от станции до станции, все явственней проступали приметы Азии. А когда ехал обратно, проступали приметы России. И Россия началась много раньше Оренбурга. Так мне хотелось.
И вот я думаю.
А если бы долго плутал по всему свету, а потом возвращался домой, может, Россия началась бы в Кушке?
А если бы вернулся с Марса и приземлился в Африке…
Где кончаются и где начинаются родные места?
СЛОВО ПРОТИВ ТУРИЗМА
Ничего не имею против туризма - спорта. Спорт есть спорт. К тому же это трудно. А раз трудно, - значит, человек соединяется с природой. Объединяется с ней.
Но вот меня всегда удивляло, как это можно приехать осматривать что-либо. В три дня турист опрыгает все театры, музеи, достопримечательности - обскачет столько, сколько ты, старожил, не видел за всю свою жизнь здесь. Но разве станет турист ленинградцем или москвичом оттого, что успел все? Разве он сможет понять Ленинград, как ленинградец, и Москву, как москвич? По-моему, они не видят ровным счетом ничего. Вернее, все туристы видят одно и то же, будь это Америка или Африка, Париж или Рим, видят захватанные миллионами посторонних глаз случайные вещи.
Я не говорю: не надо ездить. Не говорю, сидите на месте. Всем известно - путешествие расширяет кругозор.
Это верно. Но заключается это расширение в том, что шире видишь родину.
Смысл путешествия в том, что вернешься домой - кто вернется.
Люди путешествуют и возвращаются.