Когда ушел Куш-Юр, рассмеялся:
- Правильно я сделал, что еду с Романом. Раньше всех мужевских услышу новости. Верно, жена?..
Утром на водопое у морозно парящей проруби Гриш встретил брата Петул-Вася с конем и разговорился-расхвастался: повезет в Обдорск на актив Куш-Юра. Все лично узнает - куда, в какую сторону накренилась жизнь? Петул-Вась оживился: у него как раз изготовлено письмо-заявка начальнику райкооперации.
- Доставь! - внушительно то ли попросил, то ли приказал Петул-Вась. - Адрес обозначен на конверте. Скажи ему: "Просит заведующий мир-лавкой из Мужей послать ему остальные две бочки керосину". Две бочки! Все!
- Пожалуйста! - хохотнул Гриш. - Вернусь с грузом, заплатишь, как заведующий.
- По закону, - солидно ответил Петул-Вась, заведующий мир-лавкой. - Согласно калькуляции и прейскуранту цен.
- Ага! - задумался Варов-Гриш. - По прейскуранту? Это как?
- А вот узнаешь, - улыбнулся старший брат, дернул повод и увел своего коня.
Куш-Юр с Гришем выехали на Карьке вечером. Было тихо и морозно, но снег уже не визжал под полозом как в январе - феврале, в заветрии солнышко хоть и не припекало, а уже ласково грело. В розвальни Гриш кинул две охапки грубого сена - "разживемся по дороге". Оделись тепло, натянули гуси-парки. Это было зябкое предвесенье - зима еще крепка.
Карько, словно почуяв дальний путь, трусил ровной рысью по твердому насту, чутьем выбирая запрятанную под снежком дорогу. Куш-Юр, закручивая цигарку, удобно вытянул ноги, локтями нащупал ложе ружья, что пряталось под рогожей и оленьей шкурой.
- Вооружился? - усмехнулся Куш-Юр. - Предусмотрительный ты!
- А что?! - серьезно ответил Гриш. - Тебя везти надо, председатель Советской власти, и беречь тебя надо. Да и я не один - у меня ребятишки и Елення… Вдруг какой-такой шляется по лесу с обрезом? А если волки?
- "Волки", - думая о своем, буркнул Куш-Юр иронично.
- Да, волки. У них самое стайное время. Самый непрокорм. Чем думаешь от них оборониться? - хитро прищурился Гриш.
Куш-Юр похлопал себя по гусю, под ним - наган.
- Ну вот, - удовлетворенно хмыкнул Гриш. - Теперь мы самые храбрые…
Карько бежал ровно. Куш-Юр много раз одолевал этот путь, и дорога была ему известна, хотя он не помнил ее в таких мелочах, как Варов-Гриш. Но всякий раз в душу входила не монотонность, не равнинное однообразие, а ощущение бескрайности, безграничности. Луна побледнела, чуточку позеленела, утончилась, легонько цедила голубоватый свет, и в этом полузыбком свете мохнатились крупные звезды, и те отдавали немного света, и все это сияние падало на темнеющий слева угрюмый лес и на тальники в просторной пойме. А кругом и с востока, и с запада, с юга на север раскинулись-распахнулись снега…
- При луне-то веселей, - очнулся от дремоты Куш-Юр, выпрыгнул из саней, пробежался немного, хлопая себя по бокам, и повалился в розвальни.
- Ну, Роман Иваныч, угощай табаком!
- На актив не опоздаем? - осведомился Куш-Юр. Гриш уверенно хмыкнул, и председатель успокоился.
- Я вот думаю домишко построить, пока есть силы, - поведал Гриш, затягиваясь дымком. - Нельзя ждать - рухнет старье на голову. Оттого и везу тебя не бесплатно. Не от жадности, а от нужды. Обратным путем керосин привезу Петул-Васю. Деньги нужны.
- Это хорошо, что ты собрался строиться, - одобрил Куш-Юр. - Значит, веришь в твердость власти.
- Но ты скажи мне, председатель, почему такой огромный дом строит Озыр-Митька, когда сам пискливый, как баба. Он-то во что верит? Кого хочет приютить в своем гнездовье?
- Да, поворот у тебя, Григорий! - растерянно протянул Куш-Юр. - Ты строиться собрался, это меня очень греет. Очень, понимаешь, греет, когда трудящийся человек устраивает свою жизнь… Но… - Куш-Юр заговорил медленно, раздумывая. - Озыр-Митька - крепкий хозяин, и мы попытаемся завлечь его на нашу сторону.
- Чудной ты! - дернул вожжи Гриш. - Как это его завлечь? Вот я так понимаю - охотник сам зверя бьет, рыбак сам сети ставит, плотник избу рубит. Пусть они разбогатели на своем ремесле - ночами не спали, через силу работали и стали крепкими хозяевами. А этот Озыр-Митька? Какой секрет его богатства? На охоту бегает? Сети тянет? Нет! Обманывает народ в трудное время. Так зачем он новой власти?
Куш-Юр промолчал. Варов-Гриш своим классовым чутьем угадывал в Озыр-Митьке, в Оське Шестипалом, в Ма-Муувеме врагов, и как бедняк не верил им ни в чем. Это с одной стороны. А с другой - как посмотрит партия, если Куш-Юр разгромит богатеев начисто? Ведь в стране еще продолжается нэп. Нет, Куш-Юр должен все выяснить на партийном активе, все до маленькой мелочи. Очень кстати спросил его Гриш.
И ушел дальше мыслями председатель.
- А ты, значит, жениться собрался! - вдруг брякнул Варов-Гриш. - Чурка-Сандра хорошая баба! Самая баба по тебе, да!
- Не думал, Григорий, - как-то неуверенно заговорил Куш-Юр. - Не думал, что ты слушаешь всякие непроверенные слухи. Кто тебе сказал?
- На-се-ле-ние! - громко и торжествующе ответил Варов-Гриш.
Карько, утопая в снегу по брюхо, шел шагом. Гриш стегнул его вожжой - не любил хозяин кнута. Оглянулся Гриш, вгляделся в далекий правый берег Малой Оби и протянул задумчиво:
- Второго такого Ленина больше не найти, только его и надо слушать. Жить, как он учил… И людям надо это говорить.
- Во-во, по-ленински… - поддакивает Куш-Юр.
Карько не останавливался, тянул и тянул розвальни, словно понимая, что хозяин торопится. Прямо на них выскочила лисица, Варов-Гриш достал дробовик, но опоздал. Вскоре подбил куропатку.
- Вот тебе и ужин, - довольно сказал Гриш.
- В Васяхово-то будем останавливаться? - спросил Куш-Юр.
- Почаевничаем, Роман Иванович. Теперь есть что пожевать. Жизнь пошла хорошо. - Варов-Гриш тронул вожжей коня. - Хлеб-мука без нормы, соль, сахар… Чай, даже сушки-крендели. Чего еще надо!
- А сети?! Пищали, патроны, порох-дробь, капканы?! - добавил Куш-Юр. - Все мир-лавка дает. В кредит дает, под запись. И будет еще давать недостающие товары - мануфактуру, топоры-лопаты, посуду разную. Да, - загорелся Куш-Юр, словно оглянулся на последние годы и удивился уже сделанному, вошедшему в жизнь. - Охотникам даны ружья с охотничьим припасом - добывай пушнину! Стране нужна пушнина. Машины на нее купим. И гляди, Григорий, ведь все народы Севера, а их великое множество, освобождены от уплаты налогов, сборов… пошлин. Отменена арендная плата на рыбные и пушные угодья. Си-ла, а?
- Сила! - согласился Гриш.
- Вот сотворим новую жизнь, будем строить и открывать школы, училища, всех людей сделаем грамотными.
- Всех?! - удивился Варов-Гриш. - Всех нельзя! Грамоту всем дашь - некому работать станет. Все в начальство пойдут, как Филя-писарь.
- Грамота - это еще мало… - начал Куш-Юр.
- Ма-ло?! - ахнул Гриш. - Да если хоть малую грамоту да к уму, ой-ой-ой, что сотворить можно. Но вот зачем охотнику, кто зверя лесовать ходит, зачем ему большая грамота? Или рыбаку, как мне, зачем большая грамота?! - И грустно заключил: - А у меня грамоты совсем маловато. Долго не поймут люди друг друга даже с большой грамотой. Вот скажи, почему до сих пор остались мироеды: Озыр-Митька, Квайтчуня-Эська, Ма-Муувем, ведь ждут они возврата к старому?
- Как бы не так. - Куш-Юр посуровел. - Они, Григорий, надеются на нэп крепко. Но эта политика кончается.
Давно, с той скорбной январской ночи, вот так Гриш не говорил с Куш-Юром. Варов-Гриш видел, каким теплом светились глаза русского большевика Романа, когда он говорил о той необъятной, нескончаемой работе, которую ждут северные окраины. И Роман Иванович показывает себя стойким сыном партии, настоящим другом всех бедняков, неважно какой они национальности. Таким и должен быть председатель, ленинец. И чувствовал Гриш, что этому человеку он верит безраздельно, как брату.
В Васяхово дали отдохнуть Карько, раздобыли немного сена, и Гриш заботливо обтер вспотевшего коня, прикрыл его рогожей. Пока варилась похлебка из куропатки, долго, со вкусом чаевничали. К хозяину подходили соседи, присаживались и осторожно расспрашивали - что слышно о кооперации, какие товары у них в Мужах держит мир-лавка, кто угнал у оленеводов два стада. Эта весть уже обежала поселки и юрты по Оби и тревожила людей. Куш-Юр твердо отвечал, что это поганое дело - провокация, сотворили этот разбой пришлые люди.
- Кто они? - требовали ясности васяховские мужики. - Ты ловил их, глядел им в лицо, знаешь их имя?
Варов-Гриш горячо заступался за мужевских, но слухи брали свое.
- У нас тоже маленько шалят, - сообщил хозяин. - У остяков три упряжки отняли, а самих избили до полусмерти. Следы на Большую Обь идут, а кто знает, что за люди?
- Тут, недели две, мужик чернобородый приезжал с помощником, - потупясь, сказал один из васяховских. - Остановились у меня почаевничать. Важный человек, в очках, на жилете цепочка от часов золотая. Так вот он что говорил - Ленин, мол, умер, а завещания не оставил. Никакого… Раз нет завещания, нет наследника, нет продолжателя. Вот что ты на это скажешь, Роман Иваныч?
- А то скажу, что партия всегда едина, и не будет в ней распрей! Враки это. Хотят ослабить нас, с пути сбить!
- Хорошо говоришь, - кивнул васяховский. - Да только как теперь получится? Был Ленин, все было понятно, а теперь?
- Кто он? - шепотом спросил Гриш у хозяина. - Больно дотошный…
- Агентом по скупке пушнины числится… Ездит туда-сюда. Капитал имеет…
- Пора, Роман Иваныч! - позвал Гриш и вышел запрягать Карько - до Обдорска еще две таких остановки.
Чуть светало… Куш-Юр завалился спать, а Гриш, подмяв под себя сено, правил конем. Вскоре они выбрались на дорогу-вэргу, указанную оленеводами, и Карько бодро пошел рысью.
Потянулась однообразная дорога, то по льду реки, то пересекая протоку или неширокое озерко. Снег осел, оплавился в следах копыт и волчьих лап. Гриша убаюкивало, и мысли его были неторопливы и тягучи.
"Везде одно, - размышлял Гриш, укладываясь поудобнее, чтобы видеть Карько хоть одним глазом, - день глазаст, а ночь ушаста. - Везде у мужиков тревога… Как, куда направится жизнь… Чего принесет? Больно далеко живем от большого мира. Да, Куш-Юр вот много услышит на партийном активе, а я… Эх, грамотешки маловато… Да и возьмут ли меня в партию? Чего я для нее сделал?" - Гриш принялся вспоминать, перебирая в памяти… и уснул.
2
Солнце поднялось высоко, и подняло безоблачное небо, и раздвинуло дали, и лес, к которому вела дорога, казалось, повис в воздухе. В реденьком сосняке позванивали синицы, бил дятел, на придорожные кусты, тоненько посвистывая, осыпались снегири, заквохтала сердито куропатка. Подвода подошла к Лор-Вожу - устью озера и остановилась. Карько словно задумался - подниматься ему к юрте или трусить дальше? Залаяли, забрехали собаки. Куш-Юр открыл глаза - о, светло! Солнце сияет! Лошадь стоит, а друг, видать, спит.
- Вставай, засоня! - подтолкнул Куш-Юр. - Приехали в Обдорск, а ты дрыхнешь!..
- Как в Обдорск?.. - Гриш спросонья стал оглядываться, буркнул: - В Лор-Вож!.. Вон белеют Уральские горы!..
Куш-Юр засмеялся:
- Вот как везешь ты! Вся надежда на Карько!..
Решили не останавливаться - в Катра-Воже отдохнут, а там уже и Обдорск…
- Хороший денек обещает быть сегодня - вон как палит светило. - Куш-Юр смотрел на солнце и радовался.
- Еще раскиснет днем дорога. Парки снимем даже. - Гриш стеганул лошадь: - А ну-у!..
Карько прибавил ход, а председатель заулыбался:
- Во, доедем быстрее… Мне уже охота ходить по Обдорску, улицы его видеть.
- Тебе придется сидеть на активе. Это мне шататься по Обдорску…
- Тебе надо готовиться в партию!
- Рано еще - грамотешки мало, а душой я бы готов… - ответил Гриш скромно, но глаза его сияли. Угадал председатель его мысли…
- Правильно, - Куш-Юр, похлопал Гриша по плечу. - Сейчас самое главное, чтобы в партии были честные и преданные, как ты, люди. Грамотность - дело наживное. Вера в дело - вот что главное. Мы тут с тобой единомышленники…
- Постой-ка, вон катит кто-то навстречу…
Председатель взглянул - верно.
Поравнялись. В розвальнях виднелась сзади большая железная бочка. Возчик, молодой белобрысый паренек, одетый в парку, видя двух курящих мужчин, испуганно вскинул белые ресницы.
- У меня керосин! Курить нельзя!.. - послышался звонкий мальчишеский голос, и парнишка тронул коня.
- Стой! Не будем курить! - Гриш выбросил окурок в снег. - Далеко?!
- В Мужи!..
- Подожди!.. - закричал Гриш и начат поворачивать Карько.
Остановились. Гриш выпрыгнул в снег, поздоровался, начал объяснять, что за керосином для Мужевской мир-лавки едет он. И надо две бочки, а не одну.
- Да-да, надо не одну. - Куш-Юр поздоровался, но не вылез из своих саней. - Сельсовет я…
- Ничего не знаю! - насупился парень, развалясь на передке. - Мне дали одну бочку, я и везу… Вообще-то нету керосину. К чему теперь керосин - наступает весна…
- А у нас еще темно. - Гриш глазом измерил емкость железной бочки. - Вот, лешак, маловато. Ты бывал в нашем селе?.. Как звать тебя?..
- Канев Данька. - Паренек грыз соломинку и в нетерпении перебирал вожжи. - Нет, я не бывал. Отец был осенью. Понравилось ему. Найду-у… Ну, мне ехать надо…
Став на колени, он шевельнул вожжи. Конь, лохматый, небольшой, тряхнул серой заиндевелой гривой, и сани тронулись. Данька даже не попрощался.
- Не заблудился бы, не попал куда не следует, - тревожился Куш-Юр. - Оставит Мужи без керосина, нечистая сила…
- Вот именно. - Гриш стоял на передке розвальней и поворачивал лошадь на север. - И всего одна бочка. Не-ет, я еще добуду бочку у кооператоров. Скажу - не видели мы никакого Даньки-Маньки. Вот бумага, и давай рассчитывайся за недоданный керосин. Хотя бы одну бочку… Ха-ха-ха!.. Карько, шевелись живей!.. А что? Ей-богу, вырву!.. - И запел, легонько постегивая Карько, русскую песню, которой когда-то научил его Роман:
Далеко, в стране Иркутской,
Между двух огромных скал,
Обнесен стеной высокой
Александровский централ…
Куш-Юр стал подпевать.
Они решили задержаться в Катра-Воже - надо передохнуть Карько и самим пора чаевать. До Обдорска двадцать пять верст, значит, приедут вовремя, накануне актива, ночью, почти белой уже в эту пору…
Пока ожидали налимью уху да чаевали вместе с хозяевами, стала портиться погода, жестко по насту заскребла поземка. Поднимется пурга - не перевалить через Большую Обь.
Гриш, торопясь, запряг лошадь, а Куш-Юр взял у хозяев охапку сена, и они вскачь вылетели на дорогу. Вот и Большая Обь - широченная, не достает глаз до того берега. Клубит-дымится на просторе сухой колючий снег. Все ниже и ниже опускается небо, посерело оно волчьей шкурой и ожило-задвигалось.
- Ну, Карько! Давай дуй! Проскочи эту ширь, мать родная!
- Вот нечистая сила! - затревожился Куш-Юр. - Опоздаю из-за бурана! Гони!
- Не бои-ись! - обнажил Гриш белые зубы. - Не боись! Это еще не буран… Дуй, Карько!
Конь, выгнув шею, опустив голову и фыркая, несся вскачь.
Белые космы теперь сплошной пеленой заносили едва видимый след, и вскоре тот совсем исчез под снежной наволокой. Карько пытался побороть гудящий, взвизгивающий ветер, но тот был сильнее коня. Буран сбивал его с пути, относил правее и правее.
Долго Гриш и Куш-Юр пересекали Большую Обь, но все же проскочили эту ширь. Только попали они не в Люймас, к Повар-Ваське, как думали, а в заросли густого тальника. Карько тяжело дышал, шерсть забилась снегом, и мелко дрожали ноги.
- Наконец-то. - Гриш остановил заиндевелого коня. - Пусть теперь бесится буран. Мы, считай, в Обдорске - во-он огни…
- Не опоздал я все же, - радовался председатель. - Спасибо, Карько. - И вдруг вспомнил: - А этот… как его… Канев Данька-Манька, как он сейчас? Может попасть в буран и уйдет не по той дороге. В Питляр, например…
Гриш засмеялся:
- Ты что? Данька уже дальше Лор-Вожа. Давно проехал развилку дорог на Питляр.
Он поднялся на ноги и стал отряхивать с парки снег.
Карько вдруг двинулся через сугроб к раскидистому талу.
- Не хочет стоять на ветру. - Куш-Юр тоже принялся стряхивать с себя снег.
- Есть, наверно, хочет, - добавил Гриш. - Сейчас…
Он слез с розвальней, увязая в сугробе чуть не по пояс, взял охапку сена, положил под морду коню и отстегнул уздечку.
А председатель стоял и смотрел в сторону Обдорска.
- Вот я и на месте почти. Как раз успел! Что это так видны яркие огни? Посмотри-ка. Электричество, наверно. Богатые. Жгут даже светлой ночью, нечистая сила.
Гриш повернулся - точно: жгут почем зря!
- А им, понимаешь, жалко одну бочку керосина. На весь поселок!