Ей стало неловко, что она так разоткровенничалась с незнакомыми людьми, потому что вдруг бодрым голосом заключила:
- Но мы все равно счастливы. Да, счастливы!
- Сбегай возьми в автобусе из моего портфеля две баночки икры и шоколад, - попросил меня Аслан Георгиевич П, посмотрев на Рози и ее сына, неопределенно произнес: - Да…
Начались танцы - вперемежку итальянские, русские, осетинские. Огненная тарантелла, симд… А потом, взявшись за руки и образовав круг, не очень слаженно, но самозабвенно пели песни.
Синьор Чака уже в который раз приглашал садиться в автобус, напоминая, что можно опоздать на самолет, - наверняка уже идет регистрация. Но итальянцы удерживали артистов, да и нам не хотелось прощаться.
Аслан Геогиевич, к которому уже непосредственно обратился синьор Чака, удивленно уставился на высокого мужчину в черной куртке, с которым он, дружески обнявшись за плечи, весело распевал песни, потому что итальянец вдруг убрал руки и, смутившись, отстранился. Лицо его выражало изумление и растерянность.
- Ты что?! - спросил его по-русски Аслан Георгиевич.
Испуганно глядя на него, итальянец что-то пробормотал.
- Он просит прощения, - перевел Виктор. - Он не знал, что вы… министр, иначе не посмел бы класть руку вам на плечо. Я ж, говорит, рабочий, а так повел себя с министром…
- Вот оно что! - рассмеялся Аслан Георгиевич и, обняв оцепеневшего итальянца, пошутил: - Но для тебя ж я не министр!
И тут итальянец взмахнул рукой и громко что-то прокричал, вызвав взрыв аплодисментов.
- Что он сказал?
- Что скоро и у них в Италии будут такие министры, с которыми можно будет вот так же в обнимку стоять и петь! - перевел Виктор слова рабочего.
… Внизу мелькали разбитые на аккуратные квадраты участки земли. "Боинг" набирал высоту. Рядом слегка похрапывал Алан, а я вспоминал последние минуты прощания с рабочими и размышлял о том, что если людей тянет друг к другу, расстояния в тысячи километров не помеха. Можно, можно дружить и понимать других…
И еще думал о том, как тесен земной шар. Вот только распрощались с итальянцами и уже приближаемся к Германии. Ансамблю предстояло гастролировать в ФРГ, на земле Гессена, а потом и в Мюнхене. В родном городе Эльзы… А что, если она узнает и придет на концерт? Что будет? Я боялся этой встречи и жаждал ее… Вот так: существует себе спокойно человек, кажется, что он волен жить, как ему заблагорассудится, и вдруг выясняется, что не только от него самого зависит личная судьба, но и от прошлого; оказывается, и я причастен к тому, что происходило много лет назад, и мне приходится считаться с этим. И тут уж ничего не поделаешь.
Глава четырнадцатая
"Боинг" пошел на посадку. Махину стало качать, резко бросать вверх-вниз, вправо-влево.
- Сколько раз летал на аэробусе, но ничего подобного не испытывал, - удивленно покачал головой Аслан Георгиевич. - А ведь класс машин у "Ил-86" и "Боинга" один и тот же.
Аэропорт Франкфурта-на-Майне поразил воображение не только размерами и длиной полос. Здесь было предусмотрено все вплоть до мелочей для удобства пассажиров. Из салона самолета мы напрямик попали в аэровокзал, который был так напичкан эскалаторами, что, казалось, не придется делать и шага, - они доставят тебя и к автобусу.
Представители фирмы, с которой Министерством культуры СССР был подписан контракт о гастролях, а также члены правления общества "ФРГ-СССР" чинно и торжественно приветствовали артистов, вручили каждому по букетику из трех роз и пригласили к автобусу, который и своими размерами и комфортабельностью превосходил все, на которых ансамблю когда-либо приходилось ездить.
- Кондишн, два холодильника, - охотно сообщила фрау Тишман, женщина внушительных размеров.
Ребята привычно не занимали первые сиденья, оставляя их Аслану Георгиевичу, переводчику и представителям немецкой стороны.
Но фрау Тишман обратилась к министру:
- Хозяйка фирмы "Линдекс" хотела встретить вас в аэропорту, но позавчера случилась беда: она сломала ногу. Ее коттедж несколько в стороне от нашего маршрута, но пока ансамбль будет устраиваться в отеле и ужинать, мы навестим фрау Дитрих, если вы не возражаете.
- Что вы! Конечно не возражаю…
- Помимо переводчика можете взять с собой кого-нибудь из танцоров, - милостиво разрешила фрау.
"Счастливчиком" оказался я.
- Пора в путь, - нетерпеливо заявила фрау Тишман. - Хозяйка фирмы заждалась нас.
- Хорошо, я только посмотрю, как устроились ребята, - сказал Аслан Георгиевич - Ну что вы! - несколько обиженным тоном ответила фрау Тишман. - Фирмой все предусмотрено. Мест в автобусе точно по количеству людей в ансамбле и сопровождающих. Личные вещи и костюмы уже загружают. В отеле готов ужин. Время рассчитано до минуты, так что для беспокойства нет оснований.
- Я не беспокоюсь, - улыбнулся Аслан Георгиевич, направляясь к автобусу. - Привычка у меня такая, проверить, все ли на месте.
Слова министра совершенно озадачили фрау Тишман. Все ли на месте… Неужели может быть иначе?
- Ну держись, Казбек… - весело протянул Алан, и дружный хохот покрыл его слова: всем было хорошо известно, как любит поспать Казбек.
Мы направились к автомобилю мимо двух мужчин лет под сорок - оба крепкие, с широкими плечами, оба с тяжелым взглядом, они изучающе смотрели на нас. Стоя возле белого лимузина, они ждали, когда Аслан Георгиевич, фрау Тишман, Виктор и я усядемся в "Вольво". Решив, что они тоже представители фирмы или общества "ФРГ-СССР", Аслан Георгиевич доброжелательно кивнул им и намеревался пожать им руки, чем привел в замешательство мужчин, и они точно по команде отвернулись в сторону. Фрау Тишман торопливо встала между ними, взяла под руку Аслана Георгиевича и потянула к машине:
- Фрау Дитрих ждет нас.
Охрана? - гадал я, глядя на крепышей. Но зачем? Неужели ансамблю что-то угрожает? Или пригласили на всякий случай? Мелькнуло еще одно предположение: спецслужба, но я отбросил его, не желая верить, что можно так открыто заниматься постыдными делами.
"Вольво" с места взял большую скорость, следом - я это видел в зеркало - рванула и белая машина с двумя мужчинами. Когда свернули с трассы к двухэтажному коттеджу, утопающему в зелени, лимузин последовал за нами. Автомобили замерли перед лужайкой, за которой раскинулся широкий, яркий и аккуратно ухоженный цветник.
Фрау Тишман приглашающим жестом позвала нас:
- Битте!
Она сказала, что хозяйке за семьдесят, но каково же было наше изумление, когда мы увидели полулежащую на диване моложавую даму с живыми, блестящими глазами. Она пожала нам руки и с акцентом, но бойко, чересчур правильным русским языком приветствовала нас:
- Добро пожаловать на нашу многострадальную землю. Синьор Чака говорил мне, что ансамбль - настоящее чудо. Я очень сожалею, что не смогу убедиться в этом воочию, - и она грустно показала на ногу в гипсе. - Вот, умудрилась перед самым вашим приездом. Не знаю, что и будет, заживет ли. - Она махнула рукой: - Кость у меня старая, хрупкая, и вообще я сама уже жуткая Баба-Яга… - Это было кокетство. Она явно напрашивалась на комплимент, и когда Аслан Георгиевич запротестовал, сказав, что хозяйка фирмы не одной молодой женщине может дать фору, она, запрокинув голову, рассмеялась, очень довольная.
- И по-русски вы говорите, будто родились на Волге, - добавил Аслан Георгиевич.
- Не на Волге, - уточнила она. - В Латвии, в Риге. Да, да, я родом оттуда. И зовут меня Елизавета Фридриховна. Так по-русски и обращайтесь ко мне. Я не только местом рождения связана с вашей страной. У меня двое сыновей, так вот один проживает… где вы думаете? - и, не дождавшись ответа, выпалила: - В Москве! И женат знаете на ком? - она назвала известную актрису. - Да, да, она моя невестка. Тут у нас с сыном вкусы совершенно совпали. - Она опять засмеялась. - Дело в том, что я обожаю ваши театры. Отправляясь в Москву, я заранее расписываю каждый вечер, отдаю их театрам. Я видела все спектакли, поставленные в вашей столице. И если я уж и вправду неплохо выгляжу, то только потому, что московский театр меня взбадривает и молодит. После спектакля я чувствую прилив сил, душевный подъем. Ах, как я скучаю по театру!
- И у вас немало театров…
- Это так, да не совсем, - мягко возразила она. - У нас ставят прекрасные спектакли. Но есть и убогие, примитивные, где на сцену выносят действа, о которых в приличном обществе не говорят. Это скверно! Вам не понять, как становится тяжело на душе, когда в театре, в кино, по телевидению, в прессе - везде жестокость и секс, неприкрытый, грязный. Невольно думаешь: зачем тогда жить? Зачем мечтать, если все в человеке грязно? Видя преступника, вы говорите о нем, как об уроде, который исключение среди людей, а у нас тебя постараются убедить, что ты такой же. В соответствующей ситуации и ты поступил бы так же преступно. - Она картинно покачала головой, словно отгоняя дурные видения, и заулыбалась: - Ну, хватит об этом! Сейчас разговор о вас, о вашем театре, о вашем искусстве.
Вошла фрау Тишман в сопровождении молодой девушки, которая внесла огромный поднос, уставленный бутербродами с колбасой разных сортов, с сыром, с красной рыбой. Нам предложили чай, кофе, фанту, кока-колу, - кому что по вкусу. Взяла в руки чашечку кофе и Елизавета Фридриховна.
- У нас в Вайндорфе ежегодно проходит большая ярмарка "Хайфа", очень престижная. На нее стремятся попасть все страны. Я тоже принимаю в ней участие - продукцией фирмы и… вашими концертами, - и засмеялась над своими словами. - Не знаю, какие контракты дадут фирме наши образцы товаров, но аплодисменты на концертах мы непременно заработаем и хотя бы таким образом заставим заговорить о фирме… - Она посмотрела на министра. - Я обещала дирекции ярмарки два дня. По два концерта. Не очень тяжело будет? Догадываюсь, о чем вы думаете. "Вот сидит миллионерша и стремится выжать из нас все соки", - она вновь засмеялась. - Это не совсем так. Конечно, ваш приезд я использую самым наивыгоднейшим образом, это уж точно, - встряхнула для убедительности головой Елизавета Фридриховна. - Но вы должны знать и то, на какой риск я иду, приглашая советские коллективы в нашу страну…
- Не волнуйтесь, наше искусство еще никогда и нигде не подводило, - заявил Аслан Георгиевич.
- Я это знаю, причина риска иная. Я большой друг вашей страны, а здесь не всем по душе моя любовь. Кое-кто всячески пытается скомпрометировать меня и мою фирму. Каждый раз, когда сюда приезжает советский коллектив, я тем самым бросаю вызов определенным, имеющим, к сожалению, вес и силу, кругам Западной Германии. Некоторые фирмы пугаются и отказываются с нами сотрудничать. Мне всячески препятствуют в сбыте товаров. Но моя деятельность в сфере пропаганды вашего искусства - это моя совесть. Я знаю, что такое война. У меня погибли мать, отец, брат, сестра. И я хочу мира. И чтоб иметь мир, надо встречаться друг с другом, чего так настойчиво добиваются и ваши нынешние руководители. Только общаясь мы поймем друг друга. О-о, многие предприниматели видят во мне красную ведьму и хотят, чтоб я прогорела, обанкротилась. Но я очень-очень хитрая. Я говорю организатору ярмарки "Хайфа": "Чем сильна ярмарка? Количеством стран и фирм, принимающих в ней участие. А что определяет ее успех? Масса людей, посетивших ее. Я приглашу фольклорный коллектив, который соберет у вас в павильонах огромные толпы." "Советский?" - пугается он. Раньше он категорически возражал, но сейчас у вас перестройка, и он сдался! - победно заключила фрау Дитрих.
Потом она попросила рассказать ей о Кавказе и об Осетии, и очень сожалела, что из Москвы в Тбилиси летела самолетом и, таким образом, потеряла возможность побывать во Владикавказе и проехать по знаменитой Военно-Грузинской дороге.
- Но ничего, не все еще потеряно, - туманно пообещала она. - Спасибо, что вы не поленились посетить старуху…
- И не только они, - усмехнулась фрау Тишман и что-то шепнула ей на ухо.
По лицу Елизаветы Фридриховны пробежала тень, но всего лишь на миг.
- А что касается спортивных молодчиков, сопровождающих вас… - начала она, с трудом подбирая слова.
- Разве нам так нужны телохранители? - поинтересовался министр.
- Это не телохранители, - объяснила Елизавета Фридриховна. - Служба государственной безопасности, так сказать, примета двадцатого века.
- В Италии этого не было…
- Простите, было, - не согласилась Елизавета Фридриховна. - Есть это и у вас. Только вы это делаете как бы стесняясь, тайно. У нашей службы безопасности свой почерк. Она всячески подчеркивает, что идет за вами, все видит, все слышит. Вы не обращайте на них внимания.
- И что мы могли привезти такого, чего опасается ваша служба безопасности? - удивился я. - Бомбу, что ли?
- Вы здесь - это уже бомба. Для тех, кто не хочет мира и дружбы. Везде этим господам мерещатся шпионы. Но вечно так не будет. Перестройка внесет новый дух. Дух доверия.
Но не обращать внимания на две тени, следовавшие по пятам оказалось не так легко. На первом концерте к площадке устремилось столько зрителей, что шпагат, которым была огорожена сцена, был смят. Боясь, как бы кто-то из солистов танца с саблями ненароком не задел зрителя, Аслан Георгиевич пошел вдоль сцены, жестами уговаривая людей отодвинуться на метр-два. И обе тени тотчас же последовали за ним, засекая, к кому он обращается…
Конечно же, наши ожидания оправдались. Принимали нас, как и везде, с восторгом, так, что директор ярмарки объявил о дополнительных концертах ансамбля за счет сокращения выступлений "металлистов". Напрочь игнорируя эстраду, посетители ярмарки задолго до начала представления занимали места с трех сторон площадки, отведенной под сцену.
После очередного концерта Аслана Георгиевича плотным кольцом окружили зрители.
- Я и моя жена не пропустили ни одного вашего представления, - заявил пожилой полный немец. - Ваш коллектив буржуазные газеты не пропагандируют. И мало кто знает, что здесь гастролируют такие великолепные танцоры. Вот мы и привезли наших родных и друзей, - кивнул он на столпившихся вокруг людей. - И видите, все довольны!
- Да просто словами не передать! - темпераментно заявила супруга толстяка. - Нам нравятся не только танцы, но и ваша молодежь. Я глаз не могу отвести от них. Сразу видно, они далеки от наркотиков и других чудовищных развлечений, что губят многих наших парней и девушек… - Губы у нее задрожали, она едва не заплакала и поспешила отвернуться.
- Простите, - огорченно заморгал муж. - У нас трагедия. Дочь бросила дом, скрылась и вот уже два года неизвестно, где находится. Знаем только, что она с длинноволосыми. И не думайте, что у нее дурные наклонности. Но когда вокруг все кричат об "истинной свободе", о сексуальной революции, осуждают консервативных, скованных условностями родителей, то это может вскружить голову не только молоденькой девушке.
- Я готовлю друзьям сюрприз, - подал голос стоящий сзади молодой парень в очках и показывая видеокамеру: - Вы будете далеко, а ваше искусство с нами.
В свободное время мы разбредались по ярмарке и рассматривали станки, оборудование, товары, рекламируемые всеми мыслимыми и немыслимыми способами.
Мы с Аланом подошли к станку, за минуту-другую переводившему фотографию на майку, джинсы, блузку, которые тут же можно было унести с собой. Орудовавший за станком немец глянул на Алана, на целую голову возвышавшегося над толпой, узнал его и тут же защелкал фотоаппаратом, дружески крича ему:
- Айн момент! Айн момент! - Постучав пальцами по локтю доулиста, он жестом попросил его не уходить. - Фюнф минут! - и юркнул в завешанную черным покрывалом будку.
- Пойдем, - сказал я.
- Постой. Интересно же, - Алан с любопытством ждал фотографа.
Через пять минут немец выскочил из будки и показал фотокарточку, с которой смущенно улыбался доулист.
- О кей? - спросил он Алана.
Тот согласно кивнул. Служащий порылся в корзине с майками, вытащил одну, примерил ее к груди Алана и жестом спросил, спереди или сзади приделать фотографию. Доулист повертел рукой в воздухе, мол, мне все равно. И поползла майка по станине, и на ней стала прорисовываться улыбающаяся физиономия Алана. Под взглядом любопытных служащий преподнес майку доулисту, внимательно наблюдая за реакцией толпы. Видно было - старается для рекламы. И в самом деле, тут же из толпы потянулись к нему желающие, и он проворно защелкал фотоаппаратом. Алан, полюбовавшись майкой, сказал:
- Окей!
Служащий взмахнул руками и, демонстрируя, какой он щедрый, громко прокричал:
- Презент! Сувенир!
- Подарок? - покраснел Алан и зло пробормотал: - И кто ты такой, чтоб меня одаривать? - И хотя валюту он берег для покупки магнитофона на свою "Ладу", лихорадочно пошарил по карманам, вытащил деньги. Кто-то из немцев помог ему отобрать нужные ассигнации, и Алан заключил их в ладонь служащего, сопроводив словами: - Вот так. По-человечески, дорогой.
На служащего это не произвело особого впечатления, не считая, он опустил деньги в карман и молча посмотрел на гордо выпрямленную спину моего друга.
Продолжив свое бесцельное кружение по павильону, мы наткнулись на Казбека. Он как раз заглядывал в глазок пузатого агрегата и почему-то был в майке. Алан осторожно тронул его за плечо, но Казбек был слишком увлечен интересным зрелищем.
- Ты почему в таком виде? - зашипел на него Алан.
- А? Моя куртка там, внутри, - тыча пальцем в агрегат, объяснил Казбек.
- И что она там делает?
Казбек помолчал для важности и небрежно бросил: - Десять минут, и моя куртка выползет оттуда, как новенькая!
- Ну конечно! - съехидничал Алан, и я был вполне солидарен с ним, потому что трудно было представить замызганную, всю в пятнах куртку Казбека новой.
Но через две минуты челюсти у нас отвисли: куртка и в самом деле приняла свой прежний законный светлый вид. Засиявший Казбек с сожалением посмотрел на штаны, которые давно просились в химчистку. Я испугался, - а вдруг он и штаны вздумает чистить? Видимо, такая мысль все же у него мелькнула, потому что он исподлобья посмотрел на меня, и только мой строгий взгляд остановил его.
Потом мы постояли у стиральных агрегатов, которые автоматически определяли по весу белья, сколько требуется воды, стирального порошка, без вмешательства человека заполняли барабан, стирали, полоскали, гладили, складывали и выдавали одежду в упакованном виде.
- Ребята, там чудо-павильон. Это надо видеть! - Казбек потащил нас в соседнее здание.
"Чудо-павильон" был заполнен строительными материалами и всевозможными атрибутами домашнего быта, в общем, что-то вроде наших "Тысяча мелочей" или "Все для дома". Но сравнение, конечно, чисто гипотетическое. Ведь у нас как? Бродишь по залам "Тысячи мелочей", вроде бы есть выбор, и магазин выполняет план, - а понадобится краник, ножницы, долото, сиденье для туалета, сверло, мыльница, отвертка, да мало ли что еще - увы, в ответ только неизменное "Нет в продаже…"