6
Прошло три дня после приезда Павла домой, а он еще ни разу не встретил Зою. Он слышал - Зоя часто бывает в агролаборатории по делам семеноводческого участка, который она возглавляет.
Что ж, он может зайти в лабораторию, никто его ни в чем не заподозрит: вернулся солдат домой и знакомится с хозяйством, с жизнью села.
Но лаборатория была на замке. Оказывается, правление Есех, кого только можно было, направило в колхозный сад на уборку яблок поздних сортов, их закупил Коопсоюз и строго обозначил срок доставки.
Туда ему не хотелось идти, и он вернулся домой. А вечером он пошел в правление и застал там Зою. Она подготавливала наряды на следующий день. Павел заговаривал то со счетоводом, то с зоотехником, делая вид, что он тоже пришел сюда по делу. Но едва лишь Зоя направилась к выходу, он, прервав разговор, тотчас последовал за ней.
Было уже довольно поздно. Павел пытался заговорить с Зоей, но разговор вначале не клеился. Они перекинулись словом, другим и снова замолчали.
- Ты, говорят, учиться собираешься… Куда решила пойти? - спросил Павел, вспомнив разговор с председателем.
- Кто, я? А кто это тебе, интересно, говорил? - немного смутившись и не глядя на него, ответила Зоя. Она пожала плечами и сделала гримаску. Озаренная бледным светом луны, девушка казалась теперь совсем иной, чем там, в правлении колхоза. Там она была простой, сердечной, а сейчас стала удивительно строгой, недоступной.
Павел взял ее за руку, но Зоя высвободила руку.
"Какая недотрога", - подумал он и вдруг притянул ее к себе и обнял.
Зоя вырвалась из его объятий:
- Не надо… перестань!..
Она бросила на него лукавый взгляд и тут же опустила глаза, точно застыдившись.
- Где это ты была?.. Я искал тебя вчера и сегодня, - сказал Павел, не спуская с нее глаз. Ему хотелось много сказать ей, но он не знал, с чего начать. Зоя не ответила, только опять лукаво взглянула на него.
На синем небосводе светлой линией протянулся Млечный Путь. Звезды перемигивались, переливаясь то фиолетовым, то зеленым светом. Было так тихо, что Зоя - так думалось Павлу, - верно, слышит, как бьется его сердце.
Они подошли к Зоиному дому. Павел крепко пожал ей руку на прощанье.
Домой Павел вернулся радостный. Он лег, но от возбуждения долго не мог уснуть. Ворочался с боку на бок и наконец задремал, а когда проснулся, уже светало. На небосклоне зарделись светлые полосы зари.
"Скоро Зоя проснется, - подумал Павел. - Быть может, с песней пройдет мимо моих окон, чтобы дать мне знать, что она отправляется в поле".
Он напряженно прислушивался. И впрямь издали донеслось пение.
"Что за новую песню поет она сегодня?"
Песня все приближалась, звенела все громче. Сердце Павла застучало: "Она идет сюда".
Но песня стала стихать, отдаляться, и вскоре звуки ее как бы потонули в предутренней прохладе.
Лукьяниха еще не знала, останется ли Павел дома, или уедет в город.
- Пусть сам решит, как ему лучше, - решила она.
После того, как ее старший сын Алеша погиб на войне, а средний, Виктор, женился и остался в Донбассе, Павел был единственным утешением матери. Когда он ушел служить в армию, она почувствовала себя осиротевшей. Каждое письмо от Павлуши делало ее счастливой. А сейчас, когда сын наконец вернулся домой, ей больше не хотелось разлучаться с ним. В глубине души Лукьяниха мечтала о том, чтобы ее Паша поскорее привел в дом молодую сноху, которая стала бы ей родной дочерью. Она начала даже присматриваться к девушкам: которая из них могла бы приглянуться Павлу?
Но вот о Зое как о будущей снохе она никогда не думала. Возможно, еще и потому, что Матрена Григорьевна всегда держалась высокомерно и говорила соседкам, что для ее дочери ровни здесь, в селе, не видит.
Однако вчера, когда Лукьяниха возвращалась с фермы, Матрена Григорьевна остановила ее, поздравила с возвращением сына и начала расспрашивать, остается ли он в колхозе, или уедет куда-нибудь. Внимание Матрены Григорьевны было приятно Лукьянихе. Она поняла: видно, приметила, что Павел начал встречаться с Зоей.
- Павлуша у нас пока что гостем живет. Если бы остался здесь - хорошо было бы. Ну, а ехать соберется - неволить не буду.
На следующий день Лукьяниха опять встретилась с Мотрей. Та приветливо поздоровалась с ней, но о Павле больше не спрашивала.
"Ишь ты! Мой Пашенька, выходит, еще бегать за ее Зоей должен!" - с обидой подумала Лукьяниха.
Дома она увидела на столе письмо, адресованное сыну. Конверт был вскрыт - значит, Павел уже прочел письмо.
"От кого это?" - подумала она.
Лукьяниха вытащила письмо из конверта, развернула и принялась читать.
Письмо огорчило ее. Лукьянихе казалось, что сын может послушать армейского друга и уехать к нему на Урал. Потом подумала: а может, Павлу и надо уехать? На Урале он станет работать на заводе, по вечерам будет учиться. А тут что он будет делать?
Лукьяниха с нетерпением ждала сына. Ей хотелось поговорить с ним, спросить, как он дальше думает жить. Она немного повозилась по хозяйству, потом, не выдержав, вышла к воротам. Может быть, вот-вот подойдет и сын.
Издалека, со стороны Зоиного дома, доносилась песня. Лукьяниха поняла: Павел там, ему, видно, с ней так хорошо, что и уходить не хочется. Она вернулась в дом, но то и дело выглядывала на улицу, прислушивалась к каждому шороху. Попыталась немного вздремнуть - не удалось…
Павел пришел уже после полуночи. Вид у него был довольный, глаза блестели.
- Письмо видел? - спросила Лукьяниха, подавая ему ужин.
- Видел.
- Ну, и что же?
Она тревожно заглянула ему в глаза. Но Павел как будто и не слышал. Он думал о чем-то и улыбался своим мыслям. Выпив стакан молока, он ушел спать.
А Лукьяниха долго еще не спала, прислушивалась к тому, как Павел дышит, как ворочается с боку на бок…
Касатенко возглавлял колхоз имени Ватутина с 1945 года, как только вернулся с фронта, которым командовал генерал Ватутин. В честь его и был переименован колхоз. Жизнь в колхозе налаживалась туго. Но Дубовку выручало ее местоположение, близость к крупным городам - туда вели хорошие дороги.
Аким Федорович прикинул - колхозу помимо другого необходимы денежные накопления, и их могут дать ранние овощи, фрукты, мед.
Он занялся садами, пасеками, сам выезжал на рынок, следил за ценами, поставлял овощи заводским столовым, а взамен колхоз получал от заводов техническую помощь, понемногу крепче становился на ноги.
Касатенко укоряли за страсть к "коммерческим" делам, но Аким Федорович продолжал действовать в том же духе. Кроме того, Касатенко большое внимание уделял колхозным коням. Лошади в колхозе имени Ватутина были - превосходны, отлично работали в хозяйстве, еще не имевшем в те годы тракторов и машин и зависевшем в этом отношении от МТС.
Зерновому хозяйству в колхозе Касатенко уделял внимания гораздо меньше, чем подсобному, и за это его неоднократно критиковали в районе.
Появление Гирша Гурко, приехавшего в колхоз имени Ватутина, Касатенко вначале встретил радушно. Опытный, знающий механик, бывший заводской мастер являлся большим подспорьем в хозяйстве, тем более что колхоз начинал понемногу приобретать сельскохозяйственные машины.
Но вскоре между Касатенко и Гурко начались стычки. Гирш Гурко стал говорить: в первую очередь надо заняться зерновыми культурами, механизировать их обработку.
- Знаешь, сколько стоит каждая машина? - отмахивался от него Касатенко.
- Государство предоставляет кредит, - настаивал Гирш.
- Какой умник! А чем потом оплачивать будешь этот кредит?
- Из доходов, полученных за овощи, фрукты, мед.
- Их даже на один трактор не хватит.
Касатенко хитрил, просто такой уж у него был характер, что ему трудно было расставаться с каждым рублем. Человеком он был честным, рачительным хозяином, но чрезмерно прижимистым. Каждый счет, который ему предстояло оплатить, беспокоил и даже раздражал его.
Первая схватка между Гиршем и Касатенко произошла четыре года назад, когда Гурко, избранный к тому времени секретарем партбюро, поставил на обсуждение вопрос о частичной ежемесячной денежной оплате труда колхозника, имея в виду значительные финансовые накопления артели.
Касатенко возражал против этого, мотивируя отказ отсутствием оборотных средств. Председатель ревизионной комиссии, заведующий мастерской Михеев и член бюро Донченко, бывший комбат, сделали на бюро сообщение об истинном положении дел. Главбуху, члену партии, пришлось подтвердить их справку.
Гирш в двух словах подкрепил докладчиков - он указал на возможность получения высоких доходов от реализации урожая технических культур.
Касатенко вынужден был согласиться с мнением партийного бюро.
В Дубовке стало бытовать слово - получка, заметно повысившая производительность труда. До того, как предложить партбюро обсудить вопрос о денежной оплате труда колхозников, Гирш побывал на Кубани, где ео многих колхозах давно была внедрена подобная система оплаты труда.
Вторая схватка между председателем и парторгом произошла при покупке новых комбайнов. Гирш предлагал купить три, Касатенко - один. Купили два.
И каждый раз, когда правлению необходимо было выносить решения о серьезных денежных расходах, Касатенко с большой неохотой ставил подобные вопросы на обсуждение.
Вот почему он категорически отказался обсуждать просьбу руководителя художественной самодеятельности учителя Красновского о посылке дубовского коллектива на областной смотр и приобретение участникам самодеятельности новых костюмов для выступлений.
- Поездили наши артисты, и хватит. У них уже столько грамот, что вешать негде, - сказал Красновскому Аким Федорович.
7
Павел прошел несколько десятков метров по тенистой аллее сада. В просветах между стволами на небольшой полянке он увидел Зою в короткой юбке, белой блузке и цветной косынке. Она вместе с Иринкой подняла и понесла корзину с яблоками.
Павел ускорил шаг… Навстречу шел Гирш, вытирая пот большим платком..
- Ну, товарищ Роденко! Пришел поглядеть на сад? Пока ты служил, он вон как разросся…
- Нет, я к вам, - неожиданно для себя сказал Павел.
- Тогда пойдем со мной. В мастерских был? А в гараже? Собираемся купить комбайны новой марки. Все-таки в колхозе три тысячи гектаров с лишним…
В кустах напротив садовых ворот стоял мотоцикл Гирша. Гурко усадил Павла в коляску и повез его на молочную ферму - гордость колхоза, а оттуда в мастерские.
В правление пошли пешком. По дороге Гирш говорил Павлу:
- Почти все твои ровесники уехали на новостройки. Но ничего… Обойдемся. Девчата выручают, за руль садятся, любую технику осваивают. Да и людей среднего возраста немало. На российской стороне первоклассную бетонированную магистраль тянут, мы свою дорогу к ней проложим. А где хорошая дорога, там культура растет. Клуб будем перестраивать. Телевизор с широким экраном покупаем, тысячу рублей стоит. Заходи завтра, поговорим, - как всегда, неожиданно заключил Гирш Исаакович и протянул Павлу руку.
Дома мать сказала:
- Зоечка вчера приходила Иринку будить и запела под ее окном, вроде в шутку, и тебя разбудила.
8
Решив остаться в колхозе, Павел снова отправился к Гурко.
Шагая по улице, он невольно смотрел по сторонам: не покажется ли из какого-нибудь переулка Зоя?
День угасал. Осенний ветерок доносил душистый запах гречихи и скошенного клевера. Проносились грузовики, груженные ящиками яблок, уличная пыль оседала на деревьях палисадников; цветы и кусты в них стали серыми от пыли.
Гирш ждал Павла. Увидев его, обрадовался, протянул руку.
- Прошу вас, Гирш Исаакович, взять меня на партийный учет, - сказал Павел.
- Добро. Севастьян Петрович, припиши к нашей коммунистической роте Павла Роденко, - сказал Гурко техсекретарю. - Мы тут уже думали о тебе… Мы можем направить тебя, Павел Прохорович, в мастерские, ремонтником… Хочешь? И заместителем заведующего. Конечно, пока без дополнительной оплаты… Как стажера. Будешь готовиться в будущем стать заведующим. Иван Матвеевич Михеев, заведующий мастерской, просит смену, все-таки ему шестьдесят три года. Согласен? Только придется учиться. Заочно. Заведующий должен быть инженером.
Павел торопливо шагал по улице. "Мы тут подумали…" Значит, Гирш был уверен, что он останется. Мало того, партбюро надеется, что он способен заменить Михеева. В будущем, конечно. "Придется учиться…" О чем разговор, само собой разумеется.
Невдалеке послышался смех: из переулка на центральную улицу вышли девушки.
- О чем мечтаете, товарищ Роденко? Идете и никого не замечаете.
Опять Иринка… И рядом с ней Зоя. Но у нее глаза не смеются, скорее она удивлена.
- Здравствуйте! - Павел оживился и попытался принять молодцевато-ухарский вид, что ему явно не удалось. - С работы? - спросил он.
- Нет, из театра, - ответила задиристая Иринка.
Девчата рассмеялись. Зоя слегка улыбнулась, продолжая внимательно смотреть на Павла.
- Оперу смотрели, - сказала одна из девушек.
- Я так и думал, - улыбнулся Павел. - Наверное, "Кармен" слушали.
- А зачем ее слушать, когда мы и сами такие… И поем, и танцуем, и на цыганок похожи. Разве не так? - лихо подбоченилась Иринка.
Девчата опять засмеялись. Павел, глядя на Зою, подумал: а ведь она в самом деле похожа на цыганку; он только сейчас заметил в ее волосах алую розу. "Да еще в этой цветастой юбке".
- Между прочим, когда уезжаете? - не унималась Иринка.
- И не собираюсь. Завтра выхожу на работу.
- Вот это дело! Надо бы вам, Павел Прохорович, отметить возвращение в родное село и начало работы в своем колхозе.
- Отметим.
- Где уж вам… Сами организуем встречу. А то мы только и знаем, что провожаем наших хлопцев, большим городам женихов поставляем.
Девушки со смехом стали останавливать озорную Иринку.
- Ничего… Лучших мы себе оставляем, - вдруг сказала Зоя, глядя на Павла.
- Принимаю на свой счет, - неожиданно отозвался он.
Павел присоединился к девушкам и пошел рядом с Зоей. Вскоре они остались одни. Некоторое время шли молча.
- Как вы тут живете? - спросил он наконец Зою.
- И не скучно и не очень весело.
- Я слышал, на фестиваль собираетесь?
- Если правление приоденет нас.
- Неужели правление откажется?
- Касатенко против.
- А Гирш Исаакович?
- Чего-то выжидает.
- Напрасно, по-моему. Говорят. - Павел запнулся: как говорить Зое, "ты" или "вы", - ты замечательно поешь…
Зоя промолчала. Они уже подходили к ее дому. У калитки Зоя остановилась.
- Я пойду переоденусь. Жди меня возле реки…
Сперва Павел метнулся к дому, но спохватился - зачем? Он повернул к берегу, к кладям - шаткому узенькому мостику через Бульку.
Перешел через клади и зашагал по влажной траве выгона… Потом вернулся к мостику, сел. Опять перешел на другую сторону реки. Не заметил, что небо нахмурилось, начался дождик. Зоя, вероятно, не придет.
Зоя появилась внезапно - в плаще с капюшоном, в ладных сапожках с короткими голенищами…
- Не промокнешь? - спросила она.
- Я же солдат.
- Разве что так…
И они побрели, как все влюбленные, не зная куда идут. Слова их заглушал шум листвы прибрежных верб, тополей и берез.
Павел рассказывал о Ленинграде, о концертах в армейском клубе с участием знаменитых певиц и музыкантов, о концертах Архиповой, Вишневской, Борисенко…
Около полуночи они вернулись к калитке Зоиного дома. Дождь перестал. И в этот раз во дворе Зою ждал Гирш Исаакович. Поверх нижней белой рубахи был наброшен пиджак. Гирш никогда не ложился спать, пока Зоя не возвращалась домой.
Павел ликовал. Зоя неразговорчива, как и ее дядя. Зато она сказала золотые слова: "Хорошо, Павел, что ты остался. Я рада".
Есть ему не хотелось. Но чтобы не огорчать мать, он съел кусок пирога с творогом.
"Хорошо, что ты остался. Я рада…" - мысленно повторял он, засыпая.
Утром Павел отправился в ремонтную мастерскую.
"Значит, остался здесь", - обрадованно подумала Лукьяниха. Теперь она не будет чувствовать себя одинокой. Муж ее, Прохор Иванович, умер девятнадцать лет назад… Немцы угнали его строить укрепления, там он и остался. Последний год особенно часто думала она о судьбе Павла. Вернется, женится… На ком? Не откажет ли ему Зоя? В письмах он спрашивал о ней. Но Мотря ставит свою Зою выше других. Сама Мотря, пожившая на Урале в большом городе, и Елена, жена Гирша, - совсем городские. Мотря сейчас работает на молочной ферме, на специальных курсах обучалась.
У ворот затрещал мотоцикл. Лукьяниха подбежала к окошку, увидела Гирша. Торопливо вышла к воротам.
- Павел ушел… На работу…
Гирш усмехнулся, развернул мотоцикл и подкатил к мастерской. Вызвал Павла.
- Доброе утро. Садись.
Они выехали за околицу, к колхозному кирпичному заводику. У замолчавшего двигателя, дававшего энергию водяному насосу и глиносмесителю, возился старичок в выгоревшей шляпе и резиновых сапогах.
- Узнаёшь мастера? - спросил Гирш Павла.
- Как не узнать Афанасия Петровича.
- Мотор отказал… Оставайся здесь и налаживай. И вообще вся техника завода никуда не годится. - Узнаёшь земляка, Афанасий Петрович? - громко спросил Гирш старика, который плохо слышал.
- Не узнаю что-то… Кажется, сынок Прохора, не иначе… Здорово, Павел. С возвращением. В Дубовке остался?
Павел уважительно, обеими руками пожал протянутую руку старого мастера, когда-то знаменитого печника и машиниста локомобилей.
- Разбираешься? - спросил Афанасий Петрович, указывая на двигатель.
- Разбираюсь.
- Тогда покажи свою сноровку.
Павел осмотрел изношенный двигатель, заляпанный перегоревшим маслом. Задумался: с чего начать? Хорошо бы сейчас остаться одному, чтобы вникнуть в причину остановки мотора.
Гирш не уходил, ждал. Присутствие его волновало Павла. Для него Гирш не только парторг, главный механик, но близкий Зое человек, от него в какой-то мере зависит его судьба, счастье. Павел неторопливо снимал детали, изучая состояние каждой, и раскладывал их на грубо сколоченном столе под навесом. Затем принес в мятом ведре чистый бензин и стал снимать с частей двигателя нагар, застывшее масло.
Видя, как уверенно работает Павел, Гирш убедился, что не ошибся в нем. Другой бы начал суетиться, гадать. А этот работает, как часовой мастер. У него дело пойдет.
Когда Павел обернулся, чтобы сказать Гиршу, почему остановился двигатель, Гурко уже катил по дороге в село; увлеченный работой, Павел не слышал, как затарахтел, выезжая с заводского двора, мотоцикл. Теперь усмехнулся Павел.