Но, даже родив ребенка, Марьяша не могла забыть Эзру, и теперь, когда он снова появился в Миядлере, почувствовала, что любовь с новой силой вспыхнула к ее груди.
Ранним утром, когда миядлерцы не успели еще подняться на работу, комбриг уже был на ногах. Он вышел во двор, вытянул из колодца ведро воды и, засучив рукава белоснежной рубашки, начал умываться. От студеной воды лицо его разрумянилось, он почти стонал от наслаждения, весело и оглушительно крякал:
- А-а-а! Хорошо!
Эстер, готовившая в кухне завтрак, с радостью слушала бодрые восклицания сына, ей было приятно видеть, что Эзра такой здоровый и крепкий: вот как брызжет во все стороны холодной водой, вот как раскричался на весь Миядлер! Мать быстренько вынула из комода свежее хрустящее полотенце, вынесла его сыну - на, вытирайся как следует, - а сама убежала обратно в кухню.
Когда Эзра, умывшись, вошел в дом, Эстер спросила его, ласково заглядывая в глаза:
- Что в такую рань поднялся, сынок?
- Да так, мама, не спится, да и не привык я на военной службе залеживаться в постели.
- Ну, дома-то, у матери, мог бы и подольше поспать, - заботливо сказала Эстер, положив на плечи статному сыну натруженные, мозолистые руки.
- Что же мне - валяться до полдня? Не могу, мама, времени жаль, - ответил Эзра.
Между тем люди, хоть и торопились на работу, то и дело заглядывали во двор Ходошей, любопытствуя узнать, что поделывает знатный гость.
- Глянь-ка, уже встал… В такую-то рань, а уже на ногах! - услышал комбриг чей-то голос.
Но только он вышел на крыльцо, как мать ласково позвала его к столу:
- Завтрак готов, сынок. Иди, а то остынет.
Эзра не заставил себя долго просить. На столе уже стояла всякая снедь, любовно приготовленная матерью: в центре красовалось большое блюдо с жареными цыплятами, а вокруг него стояли тарелки: тут был и редис в сметане, и салат, и вареники с вишнями, и яйца, и картошка с чесноком и укропом - да и чего-чего только не наготовила она для дорогого гостя. А рядом с большим блюдом стоял графинчик с виноградным вином.
- Ешь, ешь, сынок, на здоровье! Ты, верно, совсем забыл вкус домашней снеди, - с улыбкой угощала мать.
- Что верно, то верно, соскучился я по домашней еде, - весело отозвался Эзра, - нигде не едал таких вареников и такой аппетитной картошки. Недаром я всем говорил, что никто в целом мире так вкусно не готовит!
- А ты поменьше хвали, да побольше ешь. Авось я хоть едой соблазню тебя - все почаще будешь навещать меня, - лукаво ответила Эстер, придвигая сыну то одно, то другое блюдо. - Это еще что! Вот не успела я приготовить пампушки - ты ведь любил их есть с холодным молоком. А блинчики с творогом, которые я, бывало, готовила на троицу? А рубленые яйца с луком и с гусиным жиром? А ватрушки? Я хорошо помню твои любимые блюда! Ну, да всё еще впереди, всё успеешь попробовать - ведь не сегодня уезжаешь.
Обильное угощение, любовно приготовленное матерью, напомнило Эзре старые времена - праздничные торжества в доме, когда все, вплоть до медного черпака, которым набирали воду из кадки, было выскоблено, вычищено до блеска, пол подмазан свежей глиной, шесток окантован красной полоской, а его мать вся так и светилась радостью, нарядная и счастливая.
Тогда были еще живы дед и отец Эзры. Дед восседал на почетном месте в старомодном длиннополом сюртуке, отец улыбался в окладистую бороду, довольный тем, что вся семья в сборе: и брат Эзры Шимен, и сестра Бася, которая сейчас живет с мужем и детишками в Донбассе, и сам Эзра, его любимец и баловень.
Да, эта картина запомнилась комбригу на всю жизнь, и он невольно начал оглядываться, будто искал следы тех безвозвратно ушедших дней.
Видя, что сын задумался, Эстер подсела к нему.
- Что же ты, сынок, не выпьешь вина? Ведь оно свое, домашнее, из своего винограда. Да и я тоже хороша - захлопоталась на кухне и забыла попотчевать.
- А я тебя жду, мама. С тобой хочу выпить - одному как-то нескладно получается.
- Ну что ж, как не выпить с тобой, сынок, за компанию, - Эстер поставила на стол вторую рюмку и налила вина.
- Лехаим, мама, за твое здоровье, - сказал комбриг.
- Лехаим, сынок, лехаим, - за твое счастье и за счастье всей нашей семьи. Вот жаль, что Шимена нет, - ну, да приедет небось дня через два, - откликнулась Эстер.
Они залпом опорожнили рюмки и сразу же налили по второй.
- А много ли вы сняли в прошлом году винограда? - поинтересовался сын.
- Да много ли мне одной надобно? - ответила мать. - Большую часть продала кооперативу, а из остального приготовила вина. Довелось мне с тобой его попробовать, а это большая радость!
- Да, это большая радость, - повторил комбриг слова матери. - А часто ли Шимен тебя навещает?
- Приходит иногда. У него и без меня забот по горло, семья, колхоз, - беззлобно отозвалась Эстер.
- Забот у всех у нас хватает, - с легкой досадой сказал Эзра. - И все же детей у тебя трое, а ты у нас всех одна.
Участие сына так растрогало Эстер, что она даже прослезилась. И тут же, словно забыла что-то на кухне, побежала туда и загромыхала ухватом. Но и хлопоча по хозяйству, она то и дело забегала в горницу посмотреть, как завтракает сын.
- Ешь, ешь, Эзра, ты мало ешь, - потчевала она сына, и без того уплетавшего за обе щеки все, что стояло на столе.
Когда комбриг поел, мать вымыла и убрала посуду и тотчас же ушла на ферму.
Ей, собственно говоря, хотя бы на день нужно было отпроситься по случаю приезда дорогого гостя, но она не догадалась сделать это и теперь огорчалась: ей был дорог каждый час, проведенный с сыном.
Эзра проводил мать до ворот. В сарае громко раскудахталась курица, извещая хозяйку о том, что сегодня снеслась пораньше. С соседнего гнезда отозвалась вторая, и вскоре в курином углу поднялся беспорядочный шум и гам. Но тут огромный петух, пестрый, с яркосиней, сверкающей на солнце шеей и пунцово-алым гребнем, вскочил на покосившийся забор, раза два-три взмахнул крыльями и оглушительно закукарекал: мол, с добрым утром, хозяева! Куры, заслышав его громкий крик, умолкли. Стало тихо. Только важно прокулдыкал индюк, когда индюшка, шествовавшая во главе цепочки светло-желтых утят и тонконогих индюшат с маленькими головками на длинных шеях, опустила крылья, чтобы собрать своих питомцев.
"Мамино хозяйство, - с нежностью подумал комбриг, - тяжело ей, верно, одной со всем управляться, а вот тянется же - и на ферме работает, и за своей живностью ухаживает. Скучно ей, видать, без всего этого".
Невдалеке от забора, на котором кукарекал петух, под самыми окнами дома стояла в палисаднике ветвистая груша, та самая, которую посадил комбриг еще в дни детства. Под тяжестью плодов дерево склонило ветви почти до земли.
"Подпорки бы поставить", - по-хозяйски подумал комбриг и, сорвав грушу, надкусил ее крепкими зубами, но тут же скривился и отбросил далеко в сторону - груша оказалась незрелой и терпкой. Чтобы перебить неприятный вкус, он сорвал с росшего у забора крыжовника горсть зрелых ягод и, запрокинув голову, высыпал их в широко открытый рот.
"А забор-то здорово покосился, вот-вот упадет, - заметил про себя комбриг. - Заменить бы несколько столбиков и остальные укрепить как следует. Глядишь, он и простоит еще год-два - по крайней мере коровы в палисадник забираться не будут".
Не откладывая дела в долгий ящик, комбриг начал разыскивать все необходимое, чтобы привести в порядок ограду. Он заглянул в ригу, пошарил в углу в сарае, где отец складывал, бывало, всякую всячину - все, что могло пригодиться в хозяйстве. Но ничего путного тут не нашел, и только рядом с громоздившейся в углу двора навозной кучей увидел несколько кольев. Обстругав и заострив топором, он приладил их к старым столбам, прикрепил проволокой и, таким образом, кое-как выпрямил забор.
Покончив с этим, комбриг отправился на засаженный картофелем огород, который узкой полоской тянулся за ригой до самого пруда. Хозяйским глазом приметил, что кусты картофеля плохо окучены и что кое-где междурядья заросли травой.
"А ведь скоро, - подумал он, - картофель зацветет, и тогда уже поздно будет окучивать его".
Эзра не стал медлить - раздобыл в сарае тяпку и усердно принялся за дело. С непривычки он вскоре натер мозоли, но, не глядя на это, продвигался все дальше и дальше, с таким расчетом, чтобы к приходу матери закончить работу.
Он увлекся и не заметил, что за оградой давно уже словно каланча стоит старый Велвл Монес: восторженно ухмыляясь во весь рот, он каждому прохожему показывает заскорузлым пальцем на комбрига:
- Гляньте, как наш генерал орудует - ни дать ни взять заправский колхозник!
- А чем он не колхозник, - рассудительно отозвался Аврам Свидлер, который, по своему обыкновению, запыхавшись спешил куда-то. - Он тут вырос - значит, он наш колхозный командир.
Заслышав голоса, комбриг поднял голову и поздоровался с Монесом и Свидлером.
- Ты что, снова старое оружие взял в руки? - с улыбкой спросил Велвл.
- Да вот пора второй раз окучивать картошку, а матери некогда, я и помогаю, - вытирая со лба пот, серьезно отозвался комбриг.
Он чувствовал, как от напряженной работы по телу разливается приятная истома.
"Пора и передохнуть", - подумал он.
Подойдя к ограде, Эзра оперся, слегко согнувшись, на деревянную рукоятку тяпки и завел со старыми знакомыми долгий разговор.
В это время мимо проходила Марьяша. Уж не нарочно ли она очутилась рядом с домом Ходошей? Увидев, что комбриг не один, она остановилась в сторонке, между ригой и небольшим стогом соломы, и стала с любопытством прислушиваться. Но уловить что-либо из разговора ей не удавалось. Видно было только, что Монес рассказывает какую-то смешную историю, и комбриг с Аврамом от души смеются.
Наконец они ушли, и Марьяша, оглядываясь на каждом шагу, нерешительно подошла к ограде. Сердце ее колотилось, волнение стеснило грудь.
- Здравствуйте, - с замешательством молвила она. - Еще не забыл?
Комбриг, видимо, тоже смутился.
- Мы позавчера… - начал было он и тут же умолк, будто слова застряли у него в горле. - Чего "не забыл"? О чем ты?
- Не забыл, как надо орудовать тяпкой? - с улыбкой пояснила Марьяша.
- А что тут забывать? - несколько разочарованно ответил комбриг, ожидавший, как видно, другого ответа.
- Ну, такому большому начальнику вроде и не подобает тяпкой махать, мог бы и забыть эту премудрость, - ответила Марьяша и тут же пожалела о сказанном.
- Ради матери и начальник должен все помнить, - с достоинством ответил Эзра.
- Это хорошо, что ты не забываешь мать. Ну, а помнишь ли прежних друзей? - попыталась Марьяша подвести разговор к тому, что ее больше всего интересовало.
- Я никого не забыл, - коротко ответил комбриг.
- А вот меня забыл, - сказала Марьяша и, смутившись, покраснела. Комбригу показалось, что глаза ее затуманились.
- Я не забыл тебя… - начал он и запнулся. - Ну, рассказывай, как живешь. Я слышал, что ты обзавелась семьей.
Марьяша низко опустила голову и, помолчав немного, спросила в свою очередь:
- А у тебя есть семья?
- Можно сказать, что нет, - ответил комбриг, и по лицу его Марьяша поняла, что в его жизни произошел какой-то перелом.
- А ты здесь узнал, что у меня семья, или до тебя раньше дошли об этом слухи? - полюбопытствовала Марьяша, испытующе глядя на комбрига исподлобья.
- Мне написала об этом мать, - ответил комбриг.
- Я вышла замуж много месяцев спустя после того, как перестала получать от тебя письма. Вышла только тогда, когда узнала, что ты женился.
- Я написал тебе много писем, но ответа ни на одно не получил. Ну, а потом был тяжело ранен, - сказал комбриг, будто оправдываясь. - Ты знала об этом?
- Откуда мне было знать? Писем я не получала, а твоя мама ничего не рассказывала о тебе, - с горечью отозвалась Марьяша.
Ей хотелось о многом поговорить с Эзрой, но она не решалась, не знала, как начать этот разговор.
- Если бы ты знал, как мне хотелось еще раз встретиться с тобой! - вырвалось наконец у нее.
- Вот мы и встретились, - быстро отозвался комбриг и, оглянувшись, вполголоса добавил: - Давай встретимся по-настоящему, если тебе это удобно. Поговорим обо всем… Сумеешь ли ты прийти незаметно - ведь тебе неприятно будет, если посторонние узнают о нашей встрече?..
- Ну и пусть узнают, - перебила Марьяша, - я никого не боюсь.
- Сегодня не удастся - должен вернуться мой брат Шимен… Я его еще не видел после приезда. Давай встретимся завтра вечером в роще, где мы встречались раньше. Хорошо?
- Хорошо, - согласно кивнула Марьяша. - Я приду. В котором часу?
- В шесть часов вечера, - ответил комбриг. - В шесть часов я буду тебя ждать.
Как только Марьяша вернулась домой после короткой встречи с комбригом, мать сразу заметила, что дочка чем-то сильно взволнована.
- Что с тобой, дочка? Что случилось? - спросила она.
- А что такое? - пыталась Марьяша скрыть от матери свое волнение. Но разве что-нибудь укроется от материнского взгляда? Глаза дочери блестели от возбуждения, лицо светилось радостью, все валилось у нее из рук, видно было, что она чем-то потрясена.
- Что же ты молчишь, дочка, что с тобой случилось? - настаивала мать. - Давно я тебя такой не видела. Ты что-то скрываешь от меня…
Тревога, овладевшая душой Марьяши, передалась бы, может быть, и ее мужу Фоле, но внимание их отвлек плакавший ребенок. Марьяша взяла его на руки, и тут ей бросилось в глаза поразительное сходство отца с сыном.
"Что, если Эзра завтра предложит мне уехать с ним?" - в смятении подумала она. А ребенок? А муж? Что она скажет мужу, как объяснит свой уход? Он никогда не обижал ее, ни разу не повысил голоса, разговаривая с ней. Он любит ее всей душой. И за всю его любовь, за его преданность отплатить ему изменой? Но, может быть, Эзра просто хочет поговорить с ней, вспомнить былое? Может быть, он и не думает делать такое предложение? Это и лучше; она привязалась к Фоле, привыкла к нему.
Любовь к ребенку, казалось Марьяше, заглушила ее чувство к Эзре, она стала забывать его. Но это ей только казалось: стоило Эзре появиться в Миядлере, как глубоко таившееся чувство вспыхнуло с новой силой, и как она ни старалась подавить его, это ей не удалось, она хоть издали захотела взглянуть на любимого. Все - эти годы чувство к Эзре жило в ее сердце рядом с любовью к мужу и к ребенку. И Марьяша сейчас сама не знала, какое чувство сильнее…
"А может, не ходить на свидание?" - подумала она.
Но не идти она не могла. Она столько лет мечтала хоть раз увидеться с ним, а теперь, когда он тут, когда счастье, которое она считала навсегда утерянным, снова засияло перед ней, она стремительно пошла ему навстречу.
Ночь Марьяша провела в смятении. Ее мучили противоречивые чувства, и она долго не могла уснуть. Поздним утром, когда она очнулась от недолгого сна, который не принес ей отдыха, Фоля уже ушел на работу. День вставал ясный, солнечный, а на душе у Марьяши было тревожно. Медленно продвигались стрелки часов, как это всегда бывает во время напряженного ожидания. Оставались считанные часы до встречи с Эзрой.
- И чего это я, глупая, нервничаю? - начала она себе выговаривать.
Внезапно Марьяша услышала за окном тревожный шум - голоса чем-то взволнованных, возбужденных людей. Выглянув, Марьяша увидела, что народ мечется по улице, как во время пожара. Она выбежала на крыльцо и сразу услышала надрывный плач, безутешные причитания. У Марьяши будто что-то оборвалось в груди.
"Беда какая-то", - подумала она, сбегая с крыльца на объятую смятением улицу. И тут явственно услышала полные отчаянной тоски сетования Эстер:
- Кто мог сравняться со мной в радости, когда я увидела его в моем доме? Кто был счастливее меня, когда я прижала к груди мой клад, мое сокровище, моего дорогого сына? А теперь злой рок отнимает его у меня - в огонь бросают мое ненаглядное дитя, жемчужину моей вдовьей жизни!
Марьяша увидела рядом с машиной, возле которой отчаянно голосила Эстер, Эзру. Комбриг прощался с обступившими машину людьми, что-то говорил им, как бы припечатывая каждое слово решительным взмахом руки.
"Что-то страшное случилось", - подумала Марьяша.
Комбриг сел в машину, она тронулась и, набирая скорость, пронеслась мимо Марьяши. Что-то в последний раз пронзительно выкрикнула Эстер, что-то прокричал, высунувшись из машины, комбриг - и вот уже только облако пыли мелькнуло и рассеялось вдалеке. Марьяша не знала: ей ли крикнул комбриг слова прощального привета, или матери, или, может, всем оставшимся, заметил ли ее комбриг в последнюю минуту прощания?
Уже несколько дней шла война с гитлеровцами. Многие жители Миядлера получили повестки из военкомата. В числе мобилизованных был. и Марьяшин муж Фоля. Еще не зная об этом, он пришел с работы усталый, весь в пыли, и, прежде чем успел вымыть руки и лицо, Марьяша накрыла на стол и поставила перед мужем полную тарелку супа. По ее невеселому виду Фоля понял, что она чем-то подавлена. Ему хотелось спросить жену, что случилось с ней вчера; теща накануне вечером приставала к нему с расспросами: почему плачет Марьяша, что с ней такое? Он хотел утешить Марьяшу, сказать ей несколько ласковых слов, но та выскользнула из комнаты и долго не появлялась.
На колени к Фоле вскарабкался сын Лейбеле.
- Воробышек ты мой! - приголубил Фоля сынишку, и обрадованный отцовской лаской ребенок стал размахивать какой-то бумажкой:
- Па-па! Повестка тебе пришла - на войну.
- Покажи! - Фоля хотел взять бумажку, но тут вбежала Марьяша, схватила ребенка на руки и ушла с ним, бормоча на ходу:
- Дай папе поесть спокойно!
Сердце у Марьяши со вчерашнего дня словно окаменело, ничто уже не могло ее вывести из этого состояния оцепенения и тупого безразличия ко всему окружающему.
Пока Фоля обедал, теща и жена в соседней комнате наспех снаряжали его в дорогу: положили в вещевой мешок смену белья, полотенце, кружку, ложку, сухари и кое-что из съестного. Уложив все необходимое, они вышли к сидевшему за столом Фоле, и старуха, украдкой вытирая слезы, долго стояла рядом, ждала, пока он не съест первое, чтобы сразу подать второе. Марьяша в смятении металась по комнате и все старалась вспомнить, что надо еще положить мужу в дорогу, не забыла ли она чего-нибудь. То и дело она подходила к Фоле, украдкой поглядывая на его доброе лицо. Она старалась казаться бодрой, чтобы он не заметил, как тяжко у нее на душе, - не хотела омрачать последние часы перед разлукой.
- Что ты так плохо ешь? - спросила она. - Не вкусно? Может, приготовить что-либо другое?
- Все хорошо, Марьяшенька, - отозвался Фоля, ласково улыбаясь в ответ на ее грустную улыбку.
Фоля понимал, что за повестка получена сегодня, но не заговаривал об этом, ждал, пока Марьяша сама не скажет о ней. Он только взял ее за руку и, притянув к себе, обнял, когда она подавала второе.
- Что с тобой, Марьяшенька?.. Ты чем-то расстроена, что-то скрываешь от меня, - не выдержал он наконец.