Карнаухов мог бы решительно вмешаться и прекратить этот разговор, который поначалу он принял за шутку, но когда понял, что Альберт вполне серьезно предлагает ему совершить противозаконное действие - начислить лишние рубли за пребывание на севере, когда увидел, как горячо отстаивает Альберт свою идею, ему стало любопытно узнать, как отнесутся к этому разговору другие. Виталий уже ясно - яснее не бывает! - высказал свое отношение к Альберту и к его идее. А Горобцов молчит. Поглядывает как-то странно, из-под бровей, и молчит. Непонятно Карнаухову. Мало он знает этого человека. Поехал с ними на север, а почему? Может, потому и поехал, что рассчитывал заработать? А вот сейчас, когда разговор зашел о деньгах, помалкивает. Может, он целиком и полностью согласен с Альбертом, но ждет, что скажет Карнаухов.
- По-моему, пора об обеде подумать, - жестко сказал Карнаухов. - Матвей Сергеевич, поторопитесь, пожалуйста. А вы, Альберт, запомните: никаких разговоров о Полярном круге здесь не было. Поняли меня? А если и был разговор, то я его не слышал, и…
- Я слышал, - неожиданно встал Матвей Сергеевич, и все словно по команде повернулись в его сторону. - Только не о Полярном круге, а о деньгах.
- Ну и что? - насторожился Альберт, - Что вы поняли в том разговоре? - Он усмехнулся: что вы, мол, знаете о наших экспедиционных делах, что в этом понимаете?
- Я, Альберт, старше вас почти вдвое. Не горжусь этим. Вы думаете, что сейчас я скажу, что и знаю больше вас? Не скажу. Но одно могу сказать: видел я больше, чем вы. Деньги привык зарабатывать честно. А что касается вашего "никто и ничего не видел" - не согласен. Однажды меня "никто не видел", а отвечать пришлось мне…
- Значит, были виноваты, - буркнул Альберт. - Без вины к ответу не призовут.
- Возможно. Только в том случае, Альберт, один человек просто-напросто закрыл глаза, он "ничего не видел". Я стараюсь не делать так. Я все вижу.
- Чтобы потом в бухгалтерии рассказать, что вы здесь видели и слышали?
Горобцов с сожалением покачал головой:
- Ничего-то вы не поняли, Альберт. Виталий, помогите с рыбой разделаться, а я костром займусь. Не слышал я ваших разговоров Альберт. Не слышал. Не беспокойтесь…
После обеда пошел дождь. Все забрались в палатку.
- Дождь нам совсем не нужен, - сказал Карнаухов, - В наших планах он не значится.
- В такую погоду только пиво пить да рыбой соленой закусывать, - помечтал Виталий.
- За неимением пива глотай воду, - посоветовал Альберт.
- Не хочу. Не лезет после обеда. В карты играть - ненавижу. Анекдотов не знаю. Чем же заняться? Матвей Сергеевич, может, вы тот случай расскажете, о котором вспоминали? А? Конечно, если он интересный, если со счастливым концом, если в нем добро побеждает зло, если это не рыбацкая история, каких я сотни знаю, только им никто не верит.
- Рассказать? - думая о чем-то о своем, спросил Горобцов. - Правда, не всем этот случай интересен, конца в нем пока что нет, от рыбацких историй он далек, но есть в нем такое, чему многие не верят… Рассказывать?
- Конечно, - за всех решил Виталий. - Сейчас мы с Альбертом закурим свои законные послеобеденные… Или - нет. Мы закурим на самом интересном месте, пока потерпим…
И Горобцов рассказал о том, что произошло несколько лет назад на берегу речки Березовки.
- И вы не могли доказать свою невиновность? - недоверчиво спросил Виталий. - Но ведь это так ясно?
Кому ясно? - Улыбнулся Матвей Сергеевич, - Вам? Суду и следствию тоже все было ясно: я сидел пьяным на берегу, ко мне подошли трезвые парни, замечательные люди, попросили закурить; я закурить им не дал; потом схватил березовый кол и начал им размахивать; те трое защищались, но поскольку я, пьяный, был сильнее их - трезвых, молодых, здоровых, - то победа была за мной. Кроме того, они только защищались, не хотели драки, боялись нанести мне увечье. Я нападал. Так было сказано на суде. А что я мог доказать? Что не был зачинщиком? Но у меня не было свидетелей. Что я не был пьян? Так я же той водкой чуть не захлебнулся. Что не я ударил колом того парня? А кто ж? Друзья его лучшие? Или он сам себя угробил? Еще хорошо, что адвокат постарался; квалифицировали тот случай, как непредумышленное убийство. Но мне-то не легче, год ровно я провел там.
- Но ведь это не конец, Матвей Сергеевич, коль вы с нами сидите, - сказал Карнаухов. - Произошла ошибка. Разобрались потом. Что было дальше-то?
- А дальше дочь моя, Лена, вмешалась. В институт она в тот год не поступила, не до этого было. Уже после суда кинулась в Березовку, не поверила, что никто не видел драку на берегу, все свидетелей искала. Одна деревенская старушка подсказала: сходи-ка ты, говорит, милая в школу, мальчишки все лето на речке пропадают, может, кто и видел. Несколько раз Лена в школе была, почти всех ребят опросила. Нет. Никто не видел. А если бы и видели, что из того? Несовершеннолетние свидетели…
- Еще школьников в такие дела впутывать, - недовольно сказал Альберт. - Тут и взрослые не разберутся.
- Ну, а что делать, если взрослые молчат, в кустиках отсиживаются, моя, мол, хата с краю…
- В каких кустиках? - поднялся Альберт. - Давай закурим, Виталий!
- В каких кустиках? - переспросил Матвей Сергеевич. - В обыкновенных. В зеленых. В прибрежных… Ну так вот. Зима уже, а Лена все в Березовку наведывается. И вот однажды в школе по коридору ходит, ждет звонка на перемену. А в коридоре выставка лучших фоторабот школьников. Кто, значит, за лето что успел сфотографировать, отобрали самые лучшие и на выставку. Рассматривает Лена снимки и видит на одном из них знакомые лица! Да! Все те парни сидят на природе. И подпись, не то "Отдых", не то "Привал". И еще ниже: "Снимок ученика седьмого класса Васи Дьяконова". Нашла Лена этого Васю. "Где снимал?" А тот уже знал, чем Лена в селе интересуется, не хотел ввязываться. "Не помню. Лето большое". - "Кто эти люди?" - "Не знаю…" По Лена вцепилась за ниточку и выпускать ее не хотела. Пошла к Васе домой, матери его все рассказала, потом - отцу. Вместе на Васю насели, отпирался он, отнекивался, но в конце концов сказал, где снимал, и отдал пленку.
- А почему сразу не отдал и не рассказал? - спросил Виталий. - Что его, наказали бы за это, что ли?
- Не хотел он руководителя кружка подвести. Тот, оказывается, дал им такое задание: вы, мол, ребятки, фотографируйте все случаи неприличного поведения городских в нашем селе, мы витрину устроим на станции, пусть другие смотрят, как они себя ведут. Дело-то, конечно, хорошее, но не мальчишкам же такое поручать…
- Не понимаю, - сказал Карнаухов. - А что же неприличного в том снимке? Попал снимок на выставку, значит, там не пьянка-гулянка была.
- Конечно, Иван Петрович. Снимок вполне приличный. Сидят уставшие люди, отдыхают. Это - на выставке. А на пленке были и другие снимки. Отпечатала Лена на своем увеличителе, посмотрела и ахнула… Когда этот Вася успел их нащелкать - не понимаю. Я же видел, что они прошли по берегу и скрылись в зарослях. Четыре кадра еще на пленке оказалось. И на них все по порядочку запечатлено… Ну, а дальше дело техники, как говорят. Лена всех растормошила, всех на ноги подняла. Новое следствие, суд. Так и год пролетел.
- А других нашли? - спросил Альберт. - Вы же говорили, что их больше было на снимке, что кто-то на гитаре играл.
- Да, был и с гитарой, - Горобцов внимательно посмотрел на Альберта. - Парни на суде признались, что был с ними еще один, но они только имя его запомнили… Виталий, бросьте, пожалуйста, спички…
- Имя запомнили? Ну и что? - спросил вновь Альберт.
- Да… Встретились с парнем на вокзале, до очередной электрички было много времени, пошли побродить по берегу. Кто он, откуда, тем более фамилию его - они не знали. Олегом назвался. Жаль, что не нашли его…
- Ну, а чем бы он вам помог? - хрипло спросил Альберт. - И судить его не за что. Он вас не избивал.
- Мне в глаза его нужно было посмотреть, вот так, как я в ваши сейчас смотрю.
- Ну - и? - Альберт упорно смотрел на Горобцова, не отводя взгляда.
- И сказать ему, что он трус и подлец. Подлец потому, что сидел в кустах, все видел и не вмешался. А трус потому, что не пришел в суд свидетелем. Вот так, ребята, - закончил Горобцов, - А к Васе Дьяконову я потом съездил. Телеобъектив ему подарил, может, еще кого выручит в беде…
Дождь кончился ночью. С утра установилась ясная сухая погода и началась работа - новая для Матвея Сергеевича, привычная и знакомая для всех остальных.
Сразу после завтрака трое, ведя за собой резиновую лодку, брели вверх по реке туда, где выходили на поверхность мощные пласты древнейших пород. Очень это интересное и увлекательное занятие - искать в слежавшихся древних породах остатки давно отмерших организмов. Рукоятки молотков не выдерживали порой - настолько прочны были камни. Разобьешь камень, а в нем ничего нет, пусто. Бьешь второй, третий, десятый и вдруг нападаешь на скопление моллюсков. Их так много, что Матвей Сергеевич терялся: неужели все брать? Подходил Карнаухов, объяснял, что нужны лишь целые скульптурки, с неповрежденной головкой, по которой и можно определить данный вид, а, значит, и установить впоследствии возраст породы, в которой они находились.
Обедали, чтоб не терять время, здесь же: чай, сахар, галеты, топленое масло. Можно было брать с собой холодную жареную рыбу, но Карнаухов и Альберт отказались: рыбу ели в лагере, хоть здесь-то можно без нее…
Хариуса и ленка в реке - как в бочке, а времени для рыбалки не было. Виталий приспособился удить "без отрыва от производства". Возвращались в лагерь на лодке. Кто-то один правил, удерживая лодку на струе, а Виталий, сидя на корме, забрасывал обманку. Хариусы хватали ее на лету. Потом и Карнаухов перешел на этот способ.
Альберт к рыбе никакого отношения не имел. Ежедневно он брал с собой ружье, но пока не принес в лагерь ни одной утки.
Однажды утром, еще в лагере, увидели в ста метрах от палатки, у самой воды, лося. Альберт кинулся в палатку, выскочил с ружьем, но Виталий положил свою большую ладонь на стволы:
- Ты что? Смотри, красавец какой!
Лось повернул голову на голос, внимательно посмотрел, качнул "рогами и медленно побрел на противоположный берег.
- Ружье-то зачем вынес? - спросил Виталий.
- Сам не знаю, - растерялся Альберт. - Инстинкт охотничий сработал.
- Эх ты! - покачал головой Виталий. - Разряди стволы! - А когда Виталий вытащил патроны, положил их на ладонь: - Смотри, охотник. Этими ты хотел стрелять? А жаканы где? Ты, наверное, каждый день их забываешь? А вдруг на медведя напорешься? Медведь - не утка, не улетит от тебя…
Выходы карбона вниз по реке отработали за две недели. Карнаухов был доволен; фауны оказалось много и самой разнообразной: брахиоподы, ругозы, кораллы, мшанки. Хватит дел на всю долгую зиму. Доволен он был и атмосферой в отряде. Виталий, правда, иногда "показывал зубки", это в его стиле, он считал себя заместителем начальника и командовал даже чаще, чем Карнаухов. Горобцов был безотказен, все исполнял старательно, с душой. На работу всегда ходили втроем. Кто-то - Горобцов или Виталий - оставался дежурить в лагере. Когда оставался Виталий, Иван Петрович отдыхал от его болтовни: тот открывал рот, едва проснувшись, а умолкал уже в спальном мешке, да и то по настоятельной просьбе других.
Горобцов же работал молча, не задавал лишних вопросов, делал все, что просил сделать Карнаухов. Правда, в перерывах и он любил поговорить, но его разговоры не раздражали Карнаухова, не утомляли.
Зато Альберт вдруг стал неразговорчивым, тихим. Почти не брал в руки гитару, не вспоминал про Индигирку, не указывал Виталию, что надо делать и как. Однажды спросил:
- А вертолет может задержаться?
- Вполне, - ответил Карнаухов. - Каждый сезон задерживается.
- Плохие дела, - вздохнул Альберт. - Двадцатого августа в моем институте окончательно решается вопрос о квартире. А без меня как решат?
Карнаухов успокоил:
- Мы вылетим из Магадана восемнадцатого.
- Если бы… Сами же говорите: каждый сезон… Закурим, что ли, с горя, Виталий?
За три дня до окончания сезона выпал снег. Утром проснулись - светлее в палатке, чем обычно. Выглянули - вокруг белым-бело. Снег покрывал галечник, траву за палаткой, висел клочками на ветках лиственниц, словно вату набросали на деревья. До полудня он растаял, все снова стало зеленым, но на деревьях уже появилась желтизна - близка северная осень.
А к вечеру пошел дождь. Но Карнаухов не беспокоился: все работы отряд выполнил, продукты есть, рыба в реке не перевелась, жить можно. На севере нельзя упускать ни одного погожего часа. За все пребывание на Каменке у них не было ни одного выходного. Как ни упрашивал Виталий дать хотя бы один день, чтобы душу отвести на рыбалке, Карнаухов не дал ему такого дня. Вот сейчас, до прибытия вертолета, рыбачьте с утра до ночи.
Но сейчас река от дождя разбухла, вода почернела, хариус исчез. Борясь со скукой, все сидели в палатке, изредка выходя из нее, чтобы взглянуть на небо, как оно, не прояснилось? Небо не прояснялось. Дождь стучал по тенту. Настроение с каждым часом падало.
Пятнадцатого августа поднялись раньше обычного. Небо по-прежнему было хмурым, тучи слезились, ветерок прохладный дул. После завтрака собрали и подготовили к погрузке вещи. Прилетит вертолет - только палатку снять.
Вертолет не пришел ни пятнадцатого, ни шестнадцатого, ни семнадцатого. Каждое утро сворачивали спальники, засовывали их в чехлы, а вечером вытаскивали вновь. И каждый день наводил на всех тоску Альберт;
- Застряли мы здесь недели на две. О чем они там думают? Профком же двадцатого заседает…
- Однажды мы двадцать дней ждали вертолета, - подлил масла в огонь Виталий.
- Ну вот…
На следующий день Альберт снова:
- Послезавтра директор из отпуска вернется, а я все здесь…
- Ты не даром здесь торчишь, - сказал Виталий. - Спишь, а тебе идут и северные и командировочные.
- Квартиры распределять будут двадцатого, - злился Альберт. - А ты - северные. Точно знаю: останусь без новой квартиры.
Конечно, все понимали Альберта и сочувствовали ему, но помочь ничем не могли.
- А ты возьми гитару и песни пой, - посоветовал Виталий. - Легче будет. Особенно, когда эту заноешь: "То взлет, то посадка, то снег, то дожди…"
Альберт отмолчался, но песни, под гитару вечером пел, много пел, но о "взлете и посадке" будто забыл, не начинал даже.
Вертолет пришел восемнадцатого.
- Иван Петрович, если сегодня будет рейс на Магадан, отпустите меня? - спросил Альберт. - Я бы тогда двадцатого был дома.
- Будет рейс - пожалуйста, - ответил Карнаухов. - Думаю, что справимся без вас.
В Рыбном Альберт первым выскочил из вертолета, крикнув в салон:
- Ребята, вы тут займитесь, а я сейчас.
И убежал в здание аэропорта, в кассу.
- Неужто ему и вправду так срочно надо в Москву? - удивился Матвей Сергеевич, когда они выбрасывали мешки из вертолета.
Карнаухов не успел ответить, его опередил Виталий:
- Чепуха! Ему надо срочно сбежать от выгрузки-погрузки…
Матвей Сергеевич, ожидая ответа, смотрел на Карнаухова. Заметив его взгляд, Иван Петрович сказал, обращаясь к Виталию:
- В человеке, Виталий, всегда надо видеть прежде всего хорошее. Вот если бы вы у меня отпрашивались, я бы вас не отпустил: вы мне нужны.
- Вот спасибо! - обрадовался Виталий. - Спасибо, Иван Петрович, за то, что вы так хорошо обо мне думаете!
А ответить Матвею Сергеевичу Карнаухов не успел: прибежал взволнованный и возбужденный Альберт.
- Есть билеты, Иван Петрович! Через час приходит Ил, заправляется и - обратно. Так вы разрешаете? - Карнаухов пожал плечами, что можно было истолковать так: коль надо - улетайте. - Ребята, - засуетился Альберт, - упакуйте мои образцы, они лежат в отдельном ящике. Если будут мне письма, "переправьте их в Москву, адрес я сейчас дам…
- Ты сначала помоги перетаскать свои образцы, - хмуро сказал Виталий. - Успеешь еще в Москву.
- Ну, ребята… А впрочем, конечно. Давайте быстренько вон у той оградки сложим груз, потом вы найдете машину…
- Потом мы сами разберемся. А ты робу мне сдай, не в своей приехал.
Матвей Сергеевич долго искал машину, когда вернулся, ИЛ уже улетел. Не пришлось с Альбертом проститься.
Палатку поставили на прежнем месте, возле реки. Виталий сразу же отправился на почту, через час вернулся.
- Вам, Иван Петрович, всего одно письмо…
- Больше я не ждал.
- …и денежный перевод на огромную сумму, но мне его не выдали, конечно…
- Правильно. За вертолет надо платить, на билеты обратные…
- А вам, Матвей Сергеевич, письмо и пакет. Почерк какой красивый. Корреспонденция от вашей дочери, по адресу вижу. Вручаю. А мне - ничего. Да, было два письма Альберту, я их сразу переадресовал. А вот еще телеграмма ему, я ее прочитал…
- Чего не следовало делать, - строго сказал Карнаухов.
- Так она же распечатанная! Вот: "Заседание квартирах двадцать пятого торопись Женя". Или - жена. Все ясненько.
- Значит, успеет, - равнодушно сказал Карнаухов. - И хватит об этом.
Матвей Сергеевич, вскрыв письмо, прочел его, изредка бросая взгляды на Карнаухова. Лена сообщала, что дома все в порядке. Горобцов еще раз перечитал письмо, но не спешил его убирать, ждал, когда Карнаухов кончит читать свое.
- Все нормально! - объявил Карнаухов и начал сворачивать листки.
Тогда Горобцов разорвал пакет, огляделся. Виталий сидел на ящике с образцами, курил.
- Виталий! - удивился Матвей Сергеевич, - Ведь мы же еще не обедали!
- Все! - сказал Виталий, - Вышли из тайги. Я же говорил…
- Подойдите сюда, - подозвал Горобцов. - Дочь кое-что прислала. Вот, Иван Петрович, фотодокументы к тому происшествию, о котором я вам рассказывал. - Он протянул одну фотокарточку Карнаухову, рядом с которым уже стоял Виталий.
- Это вы, что ли, здесь сидите? - спросил Виталий, рассматривая снимок из-за плеча Карнаухова.
- Да. Сижу, еще не зная о том, что через некоторое время меня пересадят в другое место, - пошутил Матвей
Сергеевич, - Эти снимки Вася делал для стенда о пьяницах и хулиганах, но не отдал их учителю.
- У вас такая борода была? - снова спросил Виталий. - Роскошная борода.
- Да, - сказал Карнаухов. - Борода хороша! Вас на этом снимке трудно узнать.
- Узнать можно, - улыбнулся Горобцов. - Стоит только захотеть. А вот на этом, - протянул второй снимок, - в самом деле не узнать. Но всех парней следователи и судьи узнали… А здесь парни надо мной устраивают экзекуцию. Мое лицо не попало в объектив, а они - словно позируют. Фотограф как раз сидел напротив, в кустах. А на этом, видите, вся группа. В центре я, передо мною цыган с колом, за мной - усач с бутылкой. Жанровая сценка: "Ты меня уважаешь?"
- Да, повезло вам, Матвей Сергеевич, - сказал Виталий. - Если бы не мальчишка, отсидели бы вы от звонка до звонка.