Действие повести разворачивается вокруг подготовки к реконструкции крупного металлургического комбината на Крайнем Севере, которая проходит, как водится, в трудной борьбе новатора с консерватором.
Сергей Снегов
Вариант Пинегина
1
Министр поднялся навстречу Пинегину, усадил его в кресло, стал расспрашивать, как здоровье, как долетел, не было ли вынужденных посадок на новой трассе, не мешают ли весенние бури; потом вздохнул.
- А мы, Иван Лукьяныч, доживаем последние деньки в столице! Жду назначения в совнархоз - из далеких… Ну, не знаю, не знаю, специализация в министерстве нашем узкая, а в совнархозах - все, от производства блюмингов до ведер. Поначалу придется трудновато…
Пинегин на первые вопросы отвечал охотно, потом стал досадовать. С кем, с кем, а уж с ним не следовало заводить вежливых речей и выспрашивать о пустяках. И тому, что министр, десяток лет руководивший обширной отраслью промышленности, боится возглавить периферийный совнархоз, Пинегин не верил: министр тянул время, подготавливая какой-то трудный разговор. Пинегин догадывался, о чем пойдет речь, и сердился на проволочку. Он сам рубил сплеча и требовал этого же от других, даже от своих начальников.
Вслух Пинегин сказал с грубоватой шутливостью:
- Лучше здоровье не станет, зачитай я тебе хоть всю больничную карточку. И весна в наших краях как весна - мороз за тридцать, дуют циклоны.
Министр усмехнулся. В его желтоватых - пивного оттенка - глазах появилась лукавство. Он понимал нетерпение Пинегина и знал, что тот догадывается, зачем его внезапно - без предварительного уведомления для подготовки материалов - вызвали: в Москву. Но дело и вправду было нешуточное - торопиться не следовало.
- Предприятие у тебя, Иван Лукьяныч, огромное, - сказал министр. - Самое крупное в стране по нашему разделу металлургии.
- Предприятие здоровенное, - согласился Пинегин. - На масштабы не обижаемся.
- Помню, во время войны случалось у вас что с печами, на другой день я в Москве знал.
- Война опиралась на наши заводы, как на бетонную колонну, - подтвердил Пинегин. Он решил разом оборвать хождение вокруг да около. - Давай ближе, Алексей Семеныч… Что у вас стряслось необыкновенное?
Министр стал серьезным и строгим.
- Верно, необыкновенное. Правительство приняло решение: будете расширяться вдвое. Нужно срочным образом - в общих чертах, конечно, - предложить Госплану конкретный вариант реконструкции.
Именно этого сообщения и ожидал Пинегин. В пути от Ленинска до Москвы он перебирал в уме возможные причины вызова и остановился на двух самых достоверных - или его, Пинегина, перебрасывают на другую работу, или встал наконец вопрос о расширении комбината. А так как снимать Пинегина с занимаемого им пятнадцать лет поста некуда и незачем, то спешка с вызовом может быть объяснена только одним - реконструкцией.
Таков был ход мыслей Пинегина, теперь все это подтверждалось. Но хоть Пинегин я был уверен, что речь пойдет о расширении комбината, и готовился к беседе об этом, на несколько секунд у него захватило дыхание. Столько лет он ждал этого часа, столько было передумано планов, испытано надежд, пережито тревог, и вот - свершилось, осуществляется дело его жизни! Пинегин вспомнил, как месяца два назад тут же, в Москве, он встречался с министром на сессии Верховного Совета, о многом толковали, я о важном и о мелочах, но о том, что расширением комбината займется правительство, и намекам тот не упомянул, хитрый мужик!
Пинегин стукнул ладонью по столу и повторял, качая головой:
- Здорово! Нет, точно, здорово! Ну и новость, скажу тебе, просто поразительно!
Министр хохотал, глядя на Пинегина. Все произошло, как было задумано, хоть, скажи он об этом заранее, никто бы не поверил. На все было легко поднять крутого Пинегина - на грубый отпор, на категорическое "нет", даже на быстрое согласие с тем, над чем другие, зная, что все равно придется согласиться, неделями качают головой. Но вызвать удивление, радость, шумный восторг Пинегина - нет, это было не просто! Министр с удовлетворением подумал, какой смех поднимется, когда он расскажет: "Старика ошеломило, слова путного не выговорил, только крякал!"
Пинегин все не мог успокоиться, в такое возбуждение его ввергло известие. Утвержден хозяйственный план, он в действии, и такая крутая ломка программы - иначе не расценить, - эдакий здоровенный комплекс заводов расширить вдвое!
Министр рассмеялся:
- Только ли здесь ломаем! Новые возможности выяснились, вносим коррективы. - Он снова стал серьезным. - Так вот, Иван Лукьяныч, пришло время по-настоящему подумать, как будем справляться с нехваткой у вас коксующихся углей.
Пинегин отозвался:
- По-моему, никакого вопроса нету, Алексей Семеныч. Три года мудрили и спорили. Лучшего не придумаем, поверь! Нужно осуществлять разработанное, а не пускаться в дебри новых поисков, вот как я это понимаю.
Министр задумался, постукивая пальцами по столу. Пинегин следил за ним, готовясь спорить и доказывать. Но министр сказал:
- Значит, предложим "Вариант Пинегина"? Вам на месте, конечно, виднее, с этим приходится считаться. Ну, и о тебе знают, что ты не ищешь легких заданий.
Пинегин сказал ворчливо:
- Спасибо, что знаете хоть это во мне хорошее. А то, бывает, придешь к вам, чего о себе не наслышишься: и груб, и нетерпелив, и с интересами других предприятий не считаюсь, только о себе… Хозяйчиком крупного масштаба изображают - сам начинаешь верить, что такой.
- На ангела ты все же не похож, - возразил министр. - Крылышками не размахиваешь, скорее уж кулаками… Я, между прочим, так и знал, что ты свой вариант предложишь. Но не об этом сейчас пойдет у нас речь.
- Догадываюсь, что не об этом, - Пинегин усмехнулся. - И могу сказать, о чем. Сроки, конечно? У нас ведь с тобой как? Сперва ничего да ничего, а потом пожар, гони, немедленно! Так что вы намечаете в первой прикидке? Лет шесть на все строительство, так, что ли?
Министр покачал головою. Пинегин удивился:
- Не шесть, говоришь? По-моему, жестче трудно!.. Я рассчитываю: первую очередь строили восемнадцать дет, ну, времена не те, шагнули вперед основательно, шесть лет - в самый раз.
- В том-то и штука, что не шесть. Мы в Госплане, вроде как ты сейчас, предполагали на такое крупное дело отвести пятилетку. Нам предложили другую программу: три года на все строительство!
Пинегин только теперь понял, почему министр вначале держал себя так странно: долго не начинал беседы по существу, отвечал уклончиво, - все упиралось в сроки строительства. Министр не сомневался, что реконструкцию Пинегин примет с восторгом, но с такими жесткими сроками без нажима не согласится. Вот он и подготавливал почву. Пинегин с уважением покрутил головой. Умен, умен, соображает, как с кем держаться, недаром ему недавно бросили на совещании в ЦК: "Непонятно, почему Алексей Семеныч в промышленности командует, ему бы по иностранным делам - в ведущие дипломаты". Пинегин рассмеялся, вспомнив эту язвительную реплику, - министр посмотрел на него с недоумением.
- Ответственная задача, - сказал Пинегин в раздумье.
- Ответственная, - отозвался министр. - Нельзя нам дальше без солидного увеличения продукции твоего комбината. - Он добавил, откидываясь в кресле: - Ты понимаешь, Иван Лукьяныч, не вам одним понадобится показывать, на что способны: вся страна будет вас строить!
- "Вся страна"! - хмуро возразил Пинегин. - А разве и раньше не вся страна нас строила? На других надейся, а сам засучивай рукава - вот мой жизненный принцип, ни разу пока не подводил.
- Принцип хороший, - согласился министр. Он видел, что внутренне Пинегин уже примирился с тем, что, начав осуществлять дорогой ему проект, он взвалит себе на плечи неслыханно тяжелую ношу. "Вскоре гордиться станет, что считают его достойным этого сложного задании, он ведь такой", - размышлял министр.
Они стали обсуждать, что нужно сделать в самое ближайшее время, потом условились о совместной поездке в Госплан.
У двери министр вспомнил еще об одном:
- Награждать тебя собираются, Иван Лукьяныч. Будем праздновать сорокалетие твоей трудовой деятельности.
Пинегин уже слышал, что его юбилей собираются отмечать высокой правительственной наградой. Он не принадлежал к тем, кто ищет в знаках отличия смысл жизни, но упоминание о предстоящем чествовании было приятно. Он пошутил:
- Что-то вас не награждают. А начальство - сидите выше, глядите дальше.
- Не кресло же мое начальственное награждать! - отшутился министр. - А так - за что? Живу в столице рядом с театрами и музеями, не в твоих диких горах, по улицам езжу в автомобиле, и хочется пройтись пешком - временя нет. А что у тебя кабинет пообширней и пообставленней моего столичного, - это только мы с тобою знаем.
Пинегин улавливал горечь в словах министра. Конечно, министр ему не завидовал, он, как и Пинегин, не слишком ценил внешность, - дело было глубже. Они познакомились тридцать лет назад, вместе кончали Промакадемию, на одном строительном объекте начинали хозяйственную деятельность: Пинегин - начальником строительства, более молодой по годам министр - главным инженером. Все знали, что он без охоты, скорее даже с опаской, шел на министерскую работу и на нынешнем своем высоком посту часто с сожалением вспоминал о прежней суматошливой и энергичной жизни производственника.
Пинегин проговорил дружески:
- А ты взамен совнархоза бери крупное предприятие, ну хотя бы наш комбинат. Я с удовольствием пойду к тебе в главные инженеры, как ты когда-то у меня… Ругаться, конечно, будем, да разве сейчас мы с тобой не ругаемся?
2
Обратная дорога в Ленинск выпала нелегкая: по всей трассе бушевал циклон, то один, то другой аэродром отказывался принимать самолеты. Пинегин ругался с диспетчерами, требовал, чтоб ему показывали текст запросов по радио, вставлял туда словечки: "Невзирая на погоду", "При малейшей возможности". Это противоречило правилам, по с ним не спорили, его все знали, разговаривали с ним улыбаясь, качали головой: ну и старик, энергии у него на двух молодых, еще останется! Но и его энергии не хватало, чтоб улучшить погоду, чуть ли не на каждом пункте приходилось терять то день, то ночь, а за Воркутой сидели сутки.
Зато в воздухе Пинегину было хорошо. Внизу простирался необъятный край, дикий, необжитой Север - сперва на сотни километров тайга, черная на белой земле, потом пятна и залысины лесотундры, границы двух миров, и, наконец, его, Пинегина, мир, великая тундра - снег, только снег, ничего, кроме снега. Смотреть было нечего, кругом все было однообразно бело, но Пинегин не отрывался от окна, снова и снова вглядывался в эту давно изученную панораму - вспоминал, рассчитывал и мечтал.
Если бы можно было связать в цепочку разрозненные мысли Пинегина - скорее даже образы, чем размышления, - то они составили бы яркую картину: историю развития гигантского промышленного предприятия, историю его, Пинегина, жизни за последние пятнадцать лет.
Пинегин появился в Ленинске в годы войны, в самый трудный период строительства комбината, когда один за другим срывались сроки ввода в эксплуатацию основных цехов. Фронт требовал продукции, из Москвы летела телеграмма за телеграммой, вслед телеграммам прилетел Пинегин с предписанием - ломать все препятствия, не считаться ни с чем, пустить заводы. Это было чрезвычайное поручение, Пинегина посылали на полгода, он и сам не ожидал, что задержится дольше. Вышло по-иному: заводы были пущены, но Пинегин остался в Заполярье.
Расцвет промышленного района на Крайнем Севере по-настоящему начался с приезда Пинегина. Дело было не в нем одном - десятки тысяч людей трудились рядом с Пинегиным на клочке дикой земли, им помогали другие области страны. Но в производительной силе коллектива, создавшего комбинат, энергия и воля Пинегина были очень весомым элементом - это знал о себе он сам, это знали о нем и другие.
Однако развитию возглавляемого Пинегиным промышленного района был положен обидный предел. Природа, фантастически одарив этот дальний уголок земли рудными и энергетическими богатствами, забыла снабдить его коксующимися углями. Единственное скудное месторождение, небольшой угольный пласт, разрабатывалось чуть ли не со всех сторон, но его не хватало. Печи металлургических заводов задыхались от недостатка кокса. И уже с первых месяцев своего житья на Севере Пинегин стал задумываться над этим нелепым несоответствием. Легкомысленная природа напутала, как она обычно и везде путала; им, людям, нужно было поправлять ее нерасчетливость.
Война еще грохотала у Берлина, все силы бросались на восстановление разрушенного, а Пинегин внес в правительство рапорт о радикальном расширении комбината. Непосредственное начальство - старый друг Алексей Семеныч - с досадой отмахивалось от несвоевременного проекта, но Пинегин упрямо бил в одну точку. Он перенес спор в высшие инстанции: его поддержали в ЦК, рапорт обсудили на министерской коллегии, постановили разработать проектное задание, провести изыскательские работы.
Тогда, сразу после заседания, министр сказал сердито:
- Доволен? А я тебе предсказываю: только через двадцать лет доберемся до этой проблемы. Пока лишь загрузим специалистов, которым и более срочных заданий хватает…
Пинегин внушительно возразил:
- Ладно, бабушка одна тоже гадала вроде тебя, только врала, старая. А если и через двадцать, что ж, перспективы свои надо знать.
Проектное задание разрабатывалось столичным институтом, в нем было два варианта, оба представили на выбор и утверждение. По одному - расширялись только рудники, комбинат превращался в крупнейший в мире рудник, а продукция его, руда, вывозилась на заводы центра. По другому варианту - сам институт склонялся к этому второму - строились и рудники и металлургические и коксовые заводы, но извне, из тех же центральных районов, завозился уголь для изготовления на месте кокса.
Пинегин, когда с ним стали согласовывать проектное задание, отверг и первый и второй варианты.
Незадолго до этого в ста километрах от Ленинска, на берегах речки Имарги, геологи комбината нашли месторождение коксующихся углей. Расстояние было не такое уж дальнее, но путь шел через полярные горы и тундровые болота, пересекал бурные речки - даже пешему каждый километр давался с трудом. Но Пинегин загорелся. Он послал в горы новые партии геологов, инженерную разведку, засадил своих проектировщиков за работу. И мало-помалу стала определяться идея: заложить на Имарге шахты и связать их с Ленинском узкоколейкой. Так был создан еще один проект реконструкции комбината с использованием имартинских углей - его и назвали потом "Вариант Пинегина". Это был коллективный труд, но основная мысль принадлежала ему, Пинегину, все это знали. В спорах на коллегии Пинегин отстоял свой вариант, но о претворении его в жизнь нельзя было и думать. Три тома расчетов и чертежей свалили на полку технического архива: пусть отстоится, пока придет время.
Об этом и думал Пинегин, сидя в кресле самолета: пришло время! Сам Алексей Семеныч - сколько он восставал против этого начинания! - вызвал и торопит: скорее, нельзя больше ждать! И не двадцать лет прошло, как он предрекал, всего десять, так оно удивительно обернулось! Нет, их подготовительная работа была не напрасной, теперь все это видят!
Пинегин, отрываясь от плексигласового стекла, хмурил брови, закрывал веки, откидывал голову - так лучше думалось. Со стороны казалось, что он угрюм и недоволен. Он был счастлив.
3
На аэродроме Пинегина встретил толстый, задыхающийся от нетерпеливого характера и начинающейся астмы Вертушин, руководитель комбинатской проектной конторы. Пинегин не вызывал его: он не терпел парадных встреч; другие, зная эту его черту, не решились явиться в аэропорт. Но Вертушин не посчитался с повадками Пинегина, он не сомневался, что директор летит с важными новостями, - дожидаться официального вызова в кабинет было свыше его сил.
И уже после первых обязательных приветствий Вертушин осведомился, понизив голос:
- Иван Лукьяныч, так зачем же вызывали?
Они шли от самолета к автомашине. Пинегин усмехнулся:
- Тревожишься?
- А как же! Да и один ли я - все гадают… Неужели реконструкция?
Он помог Пинегину влезть в машину, сам умостился сзади. Шофер Василий Степанович, уложив чемодан в багажник, покатил в город. Пинегин обернулся к Вер-тушину:
- Наступает и на твоей улице праздник, Леонид Федорович. Кому-кому, а тебе достанется. Можешь объявлять аврал.
На радостях Вертушин не сразу поверил.
- Нет, серьезно? Разработка проекта, Иван Лукьянович?
- Точно. И разрабатывать будем сами, без столичных "варягов".
- Великолепно! И надо так понимать, что утвердили наш вариант?
- Ну, официально еще не утвердили. Но утвердят, сомнений нет.
Вертушин от волнения заговорил так тихо, что Пинегин бросил ему через плечо:
- Ты что сипишь?.. Нездоров или голос экономишь?
- Нет, я так. Неужто же никаких возражений? Ты понимаешь, эксперты, министерство…
Пинегин насмешливо посмотрел на Вертушина.
- А тебя, собственно, кто больше беспокоит: эксперты или министерство?
- Да вообще… Считаться придется с экспертами, конечно, а министерство приказывает…
- Вот-вот! Эксперты доказывают, министерство приказывает, а министерству указывают. Беспокоиться тебе нечего: соответствующие указания откуда следует поступили. Наше с тобой теперь дело маленькое - выполнять!
Как Пинегин и ожидал, Вертушин больше не задавал вопросов. Поднимаясь в свой кабинет, Пинегин вспомнил:
- Я своих не предупредил о приезде. Нужно позвонить, а то и ужином не накормят. И Волынского поста вить в известность - пусть приезжает, на скорую руку посовещаемся.
Вертушин успокоил его:
- Все сделано, Иван Лукьянович. И на квартиру позвонили, и Игорь Васильевич знает - вероятно, уже приехал.
В кабинете Пинегина сидели несколько человек, все они встали при его появлении, шумно окружили… Тут был и угрюмый, раздражительный Сланцев, главный инженер комбината, и Волынский, секретарь горкома партии, улыбающийся и немногословный, и другие ответственные работники комбината и города. Все молча смотрели на Пинегина. А он, довольный тем, что его окружают помощники и друзья, и что сейчас он обрадует их своей радостью, и что это будет уже не его, а их общая радость, оглядывал их весело и проницательно и не торопился начинать. Сланцев нахмурился, Вертушин ерзал на стуле, Волынский улыбался насмешливо и еле заметно. Все понимали, что дело серьезное: обычно на совещаниях Пинегин держал себя по-другому.
- Ну что же, - заговорил Пинегин. - То самое, к чему мы с вами десять лет готовились, товарищи, наконец наступает - будем расширять комбинат.
Он сжато и энергично - иначе он не умел - передал содержание своих бесед с министром и обсуждений в Госплане. Когда он подошел к самому трудному - срокам строительства, в обширном кабинете стало тихо. Никто не предполагал, что на новую гигантскую работу отпустят так мало времени. Сланцев сосредоточенно постукивал пальцами по столу, даже Волынский насупился. Пинегин переводил взгляд в одного на другого.
Надо бы оспорить, - негромко оказал Сланцев. - Ведь ясно же: за три года не вытянем…
- Оспоришь! - возразил Пинегин. - Думаешь, они не знают, как нам придется? Обещают оказать любую помощь, которая понадобится.