Полез я в свой мокрый карман, нащупал и вынул ее камушек. С боков он ясный, а в сердцевине словно кровь запеклась.
- Сбереги, морячка. В больнице могу потерять…
- Сберегу… - И задумалась. - У меня, Иван Иваныч, с морем свои счеты. Жених мой уже после войны… Спасал других, а сам…
Шипучая волна ударила о Парус и разбилась.
А перед моими глазами почему-то так ясно встал бетонный столбик с потемневшей стальной пластинкой.
- Нина, скажи… Там, за водопадом, на бетонном столбике… Это о нем?
Кивнула.
- Вынесла его ошалевшая речка в море. Не спасло… - Вижу: с ее мокрых кос на горячий камень - кап, кап. - И тебя, "Запорожец", чуть не забрало…
А море так виновато хлюпает, ластится к острым каменьям, будто сказать что-то хочет, да не может.
Провела Нина пальцами по моим взъерошенным волосам:
- Оно, "Запорожец", доброе, море-то! Раны, хворобы лечит. Да слепое! И не того, кого надо, может накрыть…
Слился голос моей белой невесты с тихим хлюпаньем моря.
Зажмурил я глаза и почудилось: будто плыву куда-то. Да что ж это со мной, братцы, творится? И уже не знаю, то ли это седая моя мать, то ли Нина у нас на Белогорщине поет:
Ой да, зарастешь ты
Шелковой травой,
Ой да, заплывешь ты
Ключевой водой.
Ой да, заплывешь ты
Ключевой водой.
Ой да, чтоб мы знали,
Где наша любовь…
А я все плыву, плыву. Вишни прямо над водой на могилах цветут. И осыпаются. Ветер студеный подул. Ой, люди-человеки! Цепляюсь за коряги - не выберусь. Плыву…
20. Цвели розы
И приплыл я в белую палату. Почти такую же, как у нас на Белогорщине. Только там из окна видны высоченные сосны прямо на мелу, а тут - узорчатый "Золотой якорь" на волнах.
Не забуду первой ночи в палате. Душно. Не спалось. Даже ворочаться было трудно. Хорошо еще, живая морская вода ссадины мои подживила.
Под раскрытым окошком кусты роз так пахнут, что можно задохнуться. Видно, только распустились… Рядом то баян затоскует, то какой-нибудь самодельный тенор зальется под переборы гитары:
Приходила дамочка
В беленькой панамочке,
В платье сногсшибательный проем…
Потом все стихло. Курортный режим! Только цикады верещат да море вздыхает. Нина, где ты?..
В "Золотом якоре" завлекательная княжеская реклама погасла. Темень.
Рядом со мной на койках мои еще неизвестные соседи сладко похрапывают: кто тихонько, кто с соловьиным присвистом.
Одному мне не спится. Слышу, как раскрытая рама от свежего морского ветерка поскрипывает. Да от дурманных роз нет никакого спасения. Натянешь на голову казенное одеяло, а оно само сползает. Эх, неприкаянная твоя душа!
И вдруг слышу знакомую, неотвязную музыку:
"Д-з-з!.. Д-з-з!.."
А! Добро пожаловать, заморские комарики! Ешьте меня, ненаглядные! Ешьте! Видно, давненько не было на вас норд-оста?
А под самым ухом:
"Д-з-з!.. Д-з-з!.."
Потом как-то сразу посветлело. В чем дело? Не пойму. Гляжу: на моей подушке красные пятна пляшут. Может, и вправду я на голову захромал?
Глядь - вся палата красная: подушки, одеяла, стены. А за окошком шум, беготня, крики:
- Горим!..
Кто горит? Мы? Хочу подняться - не могу. А за окошком:
- Включайте фонтан! Он же противопожарный! Включайте!
- Движок не работает!..
Проснулись больные. Кто мог ходить, сбились у окошка.
А я на койке ерзаю. Слышу: завыла машина. Пожарники!
- Тушат? - спрашиваю у тех, кто у окошка.
- Стараются!
А "Золотой якорь" горит как свеча. Газету в палате читать можно.
И вдруг среди других голосов отчетливо слышу приятный голосок белоневестинской мадонны:
- Он поджег! Он! Сам грозился! У меня на пленке записано. Парадокс! И откуда берутся такие в наше время? Поджег, сел на мой "Запорожец" - ищи ветра в поле!..
Под окном и в палате так загудели, что у меня по спине холодные мурашки пробежали. Не от страха, нет. От обиды.
- Не верьте! - кричу. - Я тут! Как же я мог поджечь, если подняться не могу? А ее "Запорожец" в море купается. В соленой воде следы от ее шоколадных ручек отмывает. Ой, люди-человеки! Милиция разберется, кто поджег.
21. Отец-герой
Не покрыл ночной пожар солидной недостачи у моей ослепительной хозяйки. Видать, не солнце, не море, даже не мужчин, включая Пеку, любила Раиса Павловна больше всего на свете, а аккуратную фигурку на круглой резиновой подкладке. И затейливую надпись на ней: "Золотой якорь".
Говорят, когда отобрали у белоневестинской мадонны печать, крупные слезы покатились из ее болотных глаз.
Все движимое и недвижимое имущество Раисы Павловны Зыбиной, в том числе и помятый, с зеленой бородой "Запорожец", что водолазы со дна морского достали, - все милиция конфисковала.
Только не было среди конвоя Раисы Павловны гражданина Милованова. На этот раз не спас утопающую.
Защищать себя Зыбина наняла солидного столичного адвоката, отдыхавшего в Белой Невесте. Видно, мадонна не теряет надежды. Раиса Павловна, где вы теперь?..
Да! Князь Белоневестинский потряс весь кургородок. Прибегает в родильный дом, почесал свой сверкающий пятачок на макушке и тихонечко спрашивает пожилую сестру:
- Что там? Девочка? Мальчик?
А та хитровато щурится:
- И мальчик, и девочка, и еще мальчик!..
Кон Белон попятился:
- А вы, собственно, не спутали?
Словом, гений родил тройню. Конечно не сам. Лилия с удивленными глазами. Говорят, звала его на Белогорщину. А свободный художник и думал и не думал с ней расписываться.
Приглашает молодого отца к себе председатель райсовета Надежда Тихоновна Былинкина.
Входит наш гений к ней в кабинет и со страху ног под собой не чует. Вроде он сам по себе, а они сами по себе. И как, мол, посмели вмешиваться в его интимную жизнь?
А седая Надежда Тихоновна идет ему навстречу, улыбается. В руке огромный букет дурманных белоневестинских роз.
- Поздравляю, Константин Сергеич! Поздравляю! Сразу тройню! Да вы у нас отец-герой. И как самочувствие ваших трех богатырей?
Стоит с огромным букетом Константин Сергеич, сутулится. Брови и так, что запятые навыворот, кверху загнуты. А тут вообще в вопросительные знаки изогнулись.
- Самочувствие прекрасное… - бормочет.
- А как вы решили их назвать?
Тут чуть приободрился наш гений:
- Лилия решила по-космически: Андриан, Валентина и, конечно, Константин. Я, собственно, не против…
- А что-то вы сутулитесь, Константин Сергеич?
- Грузил ставриду… понимаете… семья…
- Понимаю. Временные трудности? Сама из рыбачек. Вот и кончилась затянувшаяся холостяцкая жизнь, товарищ Белоневестинский. Поздравляю! От души поздравляю. И вам хорошо, и кургородку спокойнее. Избегайте, так сказать, в жизни и в творчестве пятеи!..
Голова свободного художника учтиво склонилась.
А через час букет белоневестинских роз качался на пенистых морских волнах, набегающих из чужой зеленоватой дали. На прибрежной гальке сиротливо голубели шорты и испорченный транзистор с запиской, наколотой на холодно поблескивающий ус антенны:
"Люди! Не судите меня жестоко. Всю жизнь я искал, ошибался и снова искал. Искусство - это мое право, а не обязанность. Европа меня еще узнает. Лилия, прости…
Твой Константин".
А самого как прибоем смыло.
Поиски исчезнувшего гения ни к чему не привели. Ни на море, ни на суше. Правда, говорят, недавно в Зеленомысске объявился свой гений. Но кто докажет, что это Белоневестинский?
22. Ясный камушек
Если вам случится быть в Белой Невесте - милости просим! В нынешнем году местное бюро погоды обещает лучезарное лето. А это бюро, как известно, редко ошибается.
Сойдете на том самом вокзальчике из чистого рафинада. Оглянетесь: синяя бухта. Станция на одном берегу, дома с тополями - на другом. У Белой Невесты две косы. Круглый год она их в море моет.
Солнце жжется, что крапива. Не бойтесь. Не жмурьтесь. Увидите за баранкой белокурую водительшу с тугим узлом кос - не торопитесь ждать неудачи.
Нина вам всю Белую Невесту покажет, где на тополях, на стенах, на волнах солнышко играет. Моя морячка купаться начинает на Первомай, а кончает на Октябрьскую. А я до сих пор учусь плавать.
Вода в море чистая, лазоревая. Камушки перечесть можно. Так и переливаются на дне.
Не удивляйтесь, если какая-нибудь пожилая дама в спортивных трусах и модном лифе без бретелек грустно вздохнет:
- Помню, до войны тут был золотой песочек, а теперь - галька.
- А как тут мой отец с десантом под огнем высаживался - не помните? - мягко спросит Нина.
Потерпите, если моя морячка остановит машину у серебристого куста. Он на неробком соленом ветру колышется, переливается. Морской ветер все помнит.
Возле этого куста был смертельно ранен Нинин отец. А звали его почти как меня: Иван Ильич. Подхватили его два десантника под руки. Стиснул пальцами серебристый листок, шутил перед смертью:
- Один Иван - Ванька, три Ивана - фронт!..
Молча постойте у этого неспокойного куста. Говорят, такая гроза тут грохотала, такие раскаленные градины и каменья с неба сыпались, что только чудом один этот куст и выжил.
Нина до сих пор бережет свой камушек. С боков он ясный, а в сердцевине будто кровь запеклась. Спросите - она и вам его покажет. Что перед этим ясным камушком все курортные сувениры!
Да! Вы, конечно, поинтересуетесь: как мое сердце? Прямо скажу: сердце, как противоударные часы с шестимесячной гарантией. Не верите? Ой, люди-человеки!..