- Кажется, есть, - ответил Андрей, полной грудью вдыхая ночной, свежий воздух, и оба расхохотались от непонятной безудержной радости, которая присуща только молодости.
Прощаясь, Лина запросто пригласила Андрея бывать у них.
- Дедушка рад будет. Он у меня хороший.
И Андрей в первый же отпуск по увольнительной воспользовался этим приглашением.
Дед Лины оказался словоохотливым, приветливым человеком. Он угостил Андрея настоящей рыбацкой ухой, сваренной тут же на берегу, и сочными сладкими "гарбузами", что точно откормленные поросята нежились под солнцем на бахче за домом. Расспросив Андрея подробно о житье-бытье и узнав, что он любит играть в шахматы, старик обрадовался, как ребенок.
- Сейчас мы с тобой сразимся! - и, дважды обставив гостя, остался очень доволен и им и собой. - Ты, браток, почаще наведывайся к нам. Научу тебя сторожевые огни, сети ставить.
С тех пор Андрей стал желанным и частым гостем в домике над Волгой, в вскоре сделался там и совсем своим человеком.
Однажды в воскресенье, получив отпуск на весь день, Андрей, как всегда, направился к Лине и еще издали увидел ее. Она сидела на мостках, подставив полуденному солнцу бронзовую загорелую спину, и читала книгу, тихонько болтая по воде стройными босыми ногами. На Лине был голубой купальник и старая соломенная шляпа с широкими полями. Рядом на мостках стояли ее стоптанные босоножки и лежал аккуратно свернутый сарафан. И все это на фоне чистого голубого неба и сверкающей от солнца воды, над которой носились белоснежные чайки. В тот миг и сама Лина представлялась Андрею диковинной голубой птицей, что присела на мгновенье передохнуть. Стоит приблизиться к ней или крикнуть, как она испуганно взметнется ввысь и улетит. Он стоял на берегу, боясь пошевелиться. Не отрываясь, глядел на нее. Лина это почувствовала и обернулась.
- Что же вы там стоите!? Идите сюда, - пригласила она и засмеялась, снимая шляпу. - Солнца-то, солнца-то сколько? Нет, вы посмотрите, сколько солнца? - повторила Лина, когда Андрей спустился на мостки, и прыгнула в воду. - Догоняйте! - крикнула она и уверенными саженками поплыла к бакену, что равномерно колыхался на воде метрах в ста от берега.
Андрею захотелось во что бы то ни стало догнать ее. Он быстро разделся и тоже бросился в воду.
"Догнать, обязательно догнать, - думал он, усиленно работая руками, и загадал: - Если догоню, значит она меня любит".
И он настиг Лину, настиг возле самого бакена и, ухватившись руками за буек, закричал, давая выход чему-то огромному и светлому, что вдруг вошло в его сердце.
- Ого-го-го!
- О-о-о! - понеслось над сверкающей гладью реки и замерло где-то на том берегу в знойном мареве.
- Что с вами? - спросила Лина, и ее глаза, голубые-голубые, как небо над Волгой, широко открылись от удивления.
- Лина, Линочка… - задохнулся Андрей, заглянув в эти удивительные глаза. - Я люблю вас, - он и сам не знал, как вырвалось у него это признание, и, выкинув в воде какое-то неимоверное сальто, также стремительно поплыл обратно к берегу.
А потом… Потом они просто решили пожениться, когда Андрей демобилизуется. Решили, что он останется здесь, в Астрахани, поступит работать, а по вечерам будет учиться в машиностроительном техникуме.
- Ну что ж, я не против, - засуетился старик, узнав об этом решении. Андрей с самого первого дня очень ему нравился. - Только уговор: сперва съезди домой, посоветуйся, чтобы честь по чести. Дело это серьезное, на всю жизнь.
Обо всем Андрей собирался сказать Таисии тотчас же по приезде домой. Но ее искренняя радость, которой он не ожидал, помня, с каким нетерпением жаждала Таисия проводить его в армию, глубоко тронула его. Он скорей почувствовал, чем понял, что его сообщение может огорчить Таисию, и решил отложить этот разговор до более удобного случая. В конце концов он не к спеху. К тому же Андрею и самому было приятно после такого длительного отсутствия вернуться сюда, в этот старый дом, где прошли его детство и юность, согретые заботами Таисии. Он вспомнил, как когда-то ходил за ней по пятам, боялся, как бы она не вышла замуж и не оставила его одного, и теплая волна благодарности охватила его.
- Ну как ты тут жила без меня? - с некоторым облегчением поинтересовался он, энергично растирая загорелую до черноты спину махровым полотенцем.
- Жила, как все, - ответила Таисия, накрывая к ужину стол в горнице, и, как бы между прочим, спросила: - Может, выпьешь с дороги? Наливка у меня тут какая-то, еще с прошлого года стоит.
- Ради такого случая можно, - весело согласился Андрей, усаживаясь за стол.
"Вот и приехал", - думала Таисия, доставая из буфета заветную бутылочку. Руки ее заметно дрожали, когда она наливала вино в стопку.
- А сама-то ты что же не садишься? - спросил он, смакуя закуску. - Хороши груздочки! В Астрахани таких нет, зато рыбы завались. Нас почти одной рыбой кормили.
- Ужинала я недавно, - солгала Таисия. - А ты ешь, ешь. Еще рюмочку для аппетита выпей.
…Когда Андрей встал из-за стола, все предметы двоились у него перед глазами.
- Я, Тась, кажется, того, перехватил…
Добродушно усмехаясь, он направился в свою комнату и, сев на стул, начал стягивать сапоги, однако руки плохо слушались его.
- Давай, помогу, - предложила Таисия, точно и правда хотела помочь ему разуться, но, обхватив его колени гибкими сильными руками, жарко и страстно зашептала:
- Андрюша, радость, горе ты мое! Думала с тоски вся изведусь, пока ждала тебя! А теперь не отпущу, мой ты, мой!
Глаза ее исступленно сияли на побледневшем запрокинутом лице, растрепавшаяся коса тяжелым жгутом упала вдоль спины. Вся поза Таисии выражала страстную мольбу и покорность. Женщина порывисто дышала, губы ее трепетали от палящего внутреннего зноя, и Андрея так и потянуло ощутить их живое тепло. Он прижался к ним щекой.
…На следующий день Андрей по армейской привычке проснулся чуть свет и, увидев рядом с собой Таисию, сразу вспомнил, что с ним произошло накануне.
"Что же я наделал? Как же теперь Лина? Как Таисия? - растерянно и виновато думал он, разглядывая спящую женщину, но с перепоя в голове гудело, мысли бестолково путались, мешая сосредоточиться. Захватив одежду, Андрей вышел в огород к колодцу и достал из него полную бадейку студеной воды, чтоб обкатиться ею. Потом он оделся и сел на крыльцо.
Солнце только, только еще встало, окрасив червонным золотом верхушку черемухи в дальнем конце двора и старую скворечню, прибитую на высоком шесте к сараю. На скворечне сидели два молодых скворца и, трепеща крылышками, распевали свою песню, прощаясь с родным гнездом. Из конуры вылез Жук и подошел к хозяину, умиленно заглядывая в его глаза, точно спрашивал: "Ты что такой хмурый или не рад, что домой вернулся?"
Андрей запустил пальцы в его длинную мягкую шерсть и невесело усмехнулся:
- Соскучился, дурак? И я соскучился, только бы лучше не приезжать мне.
Жук лизнул его руку шершавым языком и растянулся вверх брюхом, выражая крайнюю радость. Андрей ласково потрепал собаку и решительно вернулся в дом: "Что будет, то и будет".
…Три недели в припадке какого-то чувственного угара и отчаянной решимости Андрей жадно пил одуряющую сладость Таисьиных ласк, точно хотел убедить себя в том, что нет иного выхода из создавшегося положения, и с каждым новым днем все больше и больше запутывался в своих мыслях и чувствах. То ему казалось, что он действительно любит Таисию, так как ничем другим не мог объяснить случившееся, и должен немедленно жениться на ней, то порывался честно сказать ей о Лине, пусть сама тогда решает, как быть, но тут же откладывал это намерение, считая, что теперь не имеет права даже и думать о Лине, потому что сам втоптал в грязь все светлое, все чистое в своей и ее жизни. Так он метался от одного решения к другому, не зная, что делать, что предпринять. Он был бы рад, если какое-нибудь непредвиденное обстоятельство помимо его собственной воли вмешалось в его жизнь и положило конец всем его мучениям.
Как-то днем, когда Таисия была на работе, к Андрею зашел Иван Сорока, первый шофер на всю округу, отчаянный балагур и большой любитель выпить.
Ивана Андрей знал еще со школьной скамьи. Они не были закадычными друзьями, но придерживались добрых, товарищеских отношений. Вместе бегали в кино, на танцы, где Иван вскоре и невесту себе приглядел. Андрей даже на свадьбе у него гулял. Более близкие друзья-одногодки служили еще в моряках, домой не вернулись. Поэтому Андрей искренне обрадовался приходу Ивана, который с порога запел своим сочным тенорком:
- Ты что это, елки зеленые?! Полмесяца дома и носа не кажешь? Это как понимать надо?
- А ты от кого узнал, что я дома? - вопросом на вопрос ответил Андрей, подвигая гостю стул.
- Сорока на хвосте принесла. Как-никак мы с ней родня, - хохотнул Иван, бесцеремонно присаживаясь к столу, на котором стояла початая бутылка водки, стакан и тарелка с солеными груздями, - Лизавета моя вчера тебя в магазине видела. - Он без приглашения налил себе вина, закусил. - С прибытием, значит?! - И как ни в чем не бывало продолжал: - Усачу как сказал о том - иди, грит, чтоб сей минут на работу выходил, без токаря сидим. Был мальчишка какой-то, да сбежал. Трудно показалось. Машин-то у нас теперь вдвое против прежнего.
- Чего ж ты сразу-то не сказал, битюк тамбовский? - засмеялся Андрей, почувствовав вдруг странное моральное облегчение, словно все его сомнения с приходом Ивана разрешились сами собой.
Торопливо распахнув шкаф, где обычно висела рабочая одежда, он стал искать спецовку и, не найдя, выругался:
- А, черт! Пошли так!
Был ясный октябрьский день, и холодный порывистый ветер-листобой безжалостно полоскал ветви тополей и кленов, что росли вдоль тротуара. Он срывал с них пестрый наряд веселого "бабьего" лета и щедрыми пригоршнями кидал под ноги прохожим тусклое золото осенней листвы. Листья были всюду. Они хороводами кружились в воздухе, недовольно шурша, метались по тротуару и, сбившись в кучу где-нибудь в затишье, умолкали.
"Листопад, листопад, листья желтые летят…" - вспомнил Андрей строчку стихотворения, которое когда-то в далеком детстве учил в школе, и заторопил Ивана:
- Идем скорее, что ты еле-еле плетешься.
Ему вдруг нестерпимо захотелось увидеть товарищей по работе и свой старенький "Дип", от которого принес Таисии свою первую трудовую сотню. Он испытывал такое ощущение, какое испытывает выбившийся из сил пловец, совсем уже отчаявшийся достичь берега и неожиданно волею стихии прибитый к суши. Работать так работать. Значит, такая у него судьба - остаться здесь, в Еланске.
III. Авария
Зима в том году наступила как-то вдруг сразу, злая, вьюжная, видимо, потому, что осень долго не хотела уступать ей свои права. Вскоре после октябрьских праздников снега за одну ночь по колено навалило, а затем ударили такие лютые морозы, каких и в глухозимье иной раз не бывает. Каждое утро Андрей шел по заснеженным, скрипучим улицам города в мастерские, где так дружелюбно его встретили. И пропадал на работе до позднего вечера. У станка он чувствовал себя совсем другим человеком. Когда брал в руки готовую деталь - маленький кусочек металла, еще не остывший после обточки, - он забывал обо всем на свете.
Дома же, особенно когда оставался один со своими мыслями, в душе снова начинал копошиться червячок сомнения, и Андрей невольно вспоминал Лину такой, какой видел ее тогда на мостках, - тоненькую, легкую, точно сотканную из солнечных лучей и света. Он видел ее глаза, голубые - голубые, как небо в тот летний день над Волгой, слышал ее звонкий, подзадоривающий голос: "Догоняй!" - и весь замирал от тоскливой, почти физической боли. Но стоило появиться Таисии рядом, приласкаться к нему, и Лина отходила а прошлое.
Таисия не строила никаких иллюзий насчет чувства Андрея, вернее просто не придавала тому значения, ведь любой бы мужчина, по ее мнению, на месте Андрея считал бы себя счастливым, и с эгоистичностью любящей женщины хотела лишь одного, чтобы он всегда был с ней рядом, чтобы она могла его слышать, видеть, могла бы заботиться о нем. Она вся так и светилась радостью своего собственного чувства. Весь мир для нее воплотился в одном Андрее, теперь уж она сама потакала всем его слабостям, всем его желаниям и что бы ни делала, где бы ни была, думала только о нем. Во всем ее облике, во всех движениях появилась та неизъяснимая женственность, которую придает женщине только большое, сильное чувство.
Еще не скоро молодость
Да с нами распрощается,
Люби, покуда любится,
Встречай, пока встречается, -
постоянно напевала она куплет полюбившейся ей песни, и сердце ее таяло в груди от полноты жизни.
- Ну как, поешь? - подшучивала над ней самодовольно Клавдия. - Я мужиков как облупленных знаю. - И неожиданно полюбопытствовала: - Расписываться-то думаете?
- Не говорили мы еще о том, - отозвалась с готовностью Таисия, спешившая закончить срочный заказ.
- Ну и зря, - авторитетно заявила Клавдия.
Она сидела на табуретке толстая, обрюзгшая раньше времени, и поминутно заглядывая в кастрюльку, что стояла рядом с ней на электрической плитке.
- Что-то сосиски наши долго не закипают. Есть охота, сил нет! - и прежним назидательным тоном добавила: - Знаешь пословицу: "Куй железо, пока горячо".
- Господи, Кланя! - перебила ее Таисия, откладывая в сторону шитье и мечтательно потягиваясь всем своим сильным красивым телом. - Я бы, кажется, за ним теперь и так на край света пошла! Сроду не думала, что так сильно можно человека полюбить.
- Вот то-то, что все мы, бабы, такие, - не то с осуждением, не то с сожалением вздохнула Клавдия. - Я и сама сколько раз зарекалась ультиматум Петьке насчет загса поставить. - Петькой она фамильярно величала своего последнего дружка, торговского экспедитора, рыжего и страшного, как все семь смертных грехов, - а как прижмет покрепче, так и сомлею. - Она снова вздохнула и после некоторого молчания посоветовала:
- А ты все-таки со своим Андреем поговори. С документами-то насчет дома, и насчет всего надежнее.
Однако говорить с Андреем на эту тему Таисии не пришлось, дальнейшие события сами пошли ей в том навстречу.
В середине ноября Андрей получил первую заработную плату, и Иван, потребовав с него по этому поводу магарыч, затащил его в ближайшую чайную.
В чайной было шумно и многолюдно, привезли недавно пиво.
- Эх, и закусим сейчас! - Иван довольно потер руки и, с видом завсегдатая устроившись за свободным столиком, поманил пальцем молоденькую официантку. - Дорогуша, парочку пива, пельмени на двоих, остальное как всегда.
Через несколько минут перед ними стояли кружки с пенистой янтарной влагой, бутылка "Московской" и пельмени. Выпили, закусили. Еще пропустили по стаканчику. И Андрея, который с самого утра ничего не ел, сразу разморило. По телу разлилась приятная расслабляющая теплота. Пьяная, слезливая жалость к себе охватили вдруг сердце, захотелось вот сейчас же поделиться с Иваном тем, что мучило его все это время. Как-никак он для него не чужой человек. И к тому же женатый, может, и что подскажет.
- Дурак ты еще, потому и переживаешь, - усмехнулся Иван, выслушав его бессвязную исповедь. Он тоже изрядно захмелел и покровительственно похлопал Андрея по спине: - Я тебе скажу, бабы - они слаще… Они все тридцать три удовольствия, как другу только говорю. Ну сам посуди, зачем тебе ехать куда-то? Бросать дом? А дом, это такое, брат, дело, с ним не пропадешь. Хоть и говорят: собственник, мол, отживающий элемент, а по мне - человек все равно свой сундук прежде всего набивает. Вот так-то. - Он нагнулся к самому уху Андрея и, оглядевшись вокруг, доверительно зашептал:
- Нет, мой тебе сказ: женись и точка. Сейчас мы это дело заодно обмоем.
Из чайной они ушли самые последние и в прекрасном расположении духа. Все, что до того казалось Андрею трудным и неразрешимым, теперь стало простым и ясным. Все вокруг было мило и дорого ему, особенно Таисия.
- Ты, Тась, не сердись, - глупо ухмыляясь, начал он, переступив порог кухни. - Раз такое дело случилось, распишемся. Ты только не сердись… Мы с Ванькой Сорокой это дело маленько… Надо же… мы честь по чести.
У Таисии от сердца отлегло. Вернувшись с работы, она все глаза проглядела, поджидая Андрея. Сегодня как никогда что-то задержался в мастерских. И решила для острастки закатить ему сцену. Пусть домой пораньше приходит. Она, Таисия, ему жена, а не какая-нибудь там потаскушка. И тут в ее душе впервые зародилась смутная внутренняя тревога, почему за последнее время Андрея в дом не тянет… Но признание Андрея успокоило ее и охладило.
- Сама себе всякие страхи выдумываю, - решила она и, усадив Андрея, стала его раздевать.
Он, точно котенок, беспомощно тыкался губами то в ее щеку, то в шею и бубнил благодушно:
- Что уж тут думать. Сказал, значит все. В субботу пойдем и запишемся.
- Запишемся, запишемся, Андрюшенька, - ласково и нежно ворковала она.
- Факт. Чего нам резину-то тянуть, - согласился Андрей и, уткнувшись головой в ее теплое, упругое плечо, тотчас уснул.
А Таисия, боясь спугнуть его близость и сон, долго сидела так, неподвижно. Заживут они теперь, как все порядочные люди, спокойно, семейно. Обзаведутся ребятишками. Мальчик будет в Андрея, смуглый, крепкий, как боровичок, а девочка светленькая, ясноглазая, что "анютины глазки". Они так и назовут ее Анютой. Таисия никогда раньше не мечтала иметь детей и не хотела обзаводиться ими. Зачем они ей при больном муже? А тут представила себе, как прикладывает к груди маленькое, беспомощное существо плоть от плоти Андрея, кровь от его крови, и млела от счастья.
В субботу Таисия, как всегда, встала чуть свет. Она накануне еще тщательно прибралась в комнатах и поставила с вечера тесто, теперь затопила печь и начала разделывать пироги. Ей хотелось, чтобы в этот день было все особенно торжественно и красиво.
Пироги удались на славу, по вкусу Андрея, пышные, румяные, с тонкой хрустящей корочкой. К десяти часам у нее все было уже готово, и она разбудила Андрея.
- Вставай, засоня! Пора уже.
После завтрака Таисия хотела прибрать посуду, она не любила беспорядка в доме, но Андрей заторопил ее.
- Давай одевайся, а я пока за папиросами схожу. - Ему не терпелось покончить со всеми своими сомнениями и от волнения страшно хотелось курить. - Я мигом. - Надев пальто, он вышел во двор и тут же заметил в почтовом ящике у калитки письмо. "Наверное, от Тольки", - подумал Андрей. Он давно ждал ответа от друга на свое письмо. Но письмо было из Астрахани. Сердце Андрея забилось с такой силой, что стало трудно дышать. Первым порывом было не вскрывать конверта. Все же решено. Выбор сделан.
Но человек часто сам не знает силу своего чувства. Ему кажется, что оно заглохло, а оно, словно угли, присыпанные пеплом, тлеет в тайниках сердца, и достаточно подкинуть в эти угли сухого хвороста, как вспыхивает новое пламя ярче и горячее прежнего.
Андрей, разорвав поспешно конверт, достал из него небольшой плотный листок бумаги, исписанный мелкими аккуратными буквами, что низались в ровные убористые строчки.