Скачка - Иосиф Герасимов 14 стр.


Ей думалось, в прокуратуре начальники ходят в форме, но тут она увидела плотного человека в сером, хорошо сшитом костюме, при белой рубахе с синим галстуком, у него были кудрявые рыжие волосы, он стоял подле окна у раскрытой форточки, курил и приветливо смотрел на нее блекло-голубыми глазами.

- Входите смелее,- сказал он.

Она прошла к письменному столу, села, и он, неторопливо загасив сигарету в пепельнице, обошел стол и сел напротив, они оказались почти лицом к лицу.

- Кажется, Светлана Петровна? - сказал он.- Я не ошибаюсь?

- Нет,- ответила она.

Его большие, необычно белые руки лежали на коленях, они привлекали внимание, она подумала: такие пальцы могут быть у человека только после долгой стирки, если продержать их в воде с разными щелочами, а вот у Фетева они, видимо, всегда такие.

- О чем будем говорить? - ласково, не спуская с нее глаз, спросил он, и от этой ласковости, от негромких слов ей сделалось нехорошо, она ощутила страх, будто ее сейчас начнут пытать, тут же рассердилась на себя за этот страх и внезапно ляпнула:

- А вы действительно рыжий.

- Рыжий,- покорно согласился он, не удивившись ее восклицанию.- А вам не приходилось читать "Фацетии" Генриха Бебеля? Был такой немецкий гуманист в шестнадцатом веке. Так вот у него есть крохотный рассказик, как он попытался подшутить над рыжим, а тот ему ответил: рыжие благочестивее всех, потому что Христос только одного человека удостоил поцелуем - это рыжего Иуду Искариотского. Мило, не правда ли?

- Мило,- ответила Светлана.- Только я не поняла.

- Я тоже, я тоже,- с приветливой улыбкой ответил Фетев, и опять она удивилась странной мягкости его слов, они были будто ватные - по-другому и не определишь.

Он прихлопнул себя по коленям, поднялся и сказал:

- Но, я надеюсь, вы не о пересмотре дела вашего мужа пришли просить. Это было бы странно, ведь я вел это дело как следователь.

- Нет, я пришла не просить,- сказала она, потому что и в самом деле ее приход теперь показался ей полной нелепостью. Ну что ее сюда затащило?! - Я хочу понять...

- Понять что? - Он коротко вздохнул.- Дело видится на просвет. Вахрушеву дали, Вахрушев взял. Как видите, все укладывается в простейшую формулу... Юристы любят усложнять. Если бы вы слушали это дело в суде, могли бы запутаться от нудности и сложности формулировок, особенно адвокатских. Но без усложнения юриспруденция не выглядела бы наукой. Вы ведь в науке работаете, Светлана Петровна, потому и легко можете понять такое. Любая глубина - это одновременно и простота, и достигнута она может быть, только если обеспечена ее связь с действительностью. Вот дело Вахрушева тому пример...

На какое-то мгновение она утратила ощущение реальности, потому что не понимала, что и зачем говорит Фетев, но тут вдруг все снова обрело свои формы. Перед ней стоял улыбчивый человек, в самом деле похожий на рыжего кота, и красовался. Хочет ей понравиться? Глупости. Он держался за спинку стула своими необычно белыми пальцами. Ей надо было понять, в какую игру он с ней играл, ведь он не ждал ее прихода, она объявилась неожиданно. А может быть... может быть, он все же знал, что она в Третьякове и зачем приехала...

- Так что вы хотели выяснить? - спросил он.

Она чуть не сказала: я уже выяснила, но тут же испугалась, потому что вдруг сообразила: если этот Фетев узнает, что лежит у нее в сумочке, она вряд ли выберется отсюда, уж кто-кто, а он найдет способ ее задержать.

- Просто я не понимаю мужа. Он всегда был честен...

- А я доказал, что это не так,- мягко ответил он.- Но это была моя обязанность. Еще Римское право гласит: "Бремя доказательств лежит на том, кто утверждает, а не на том, кто отрицает". Ваш муж отрицал, я утверждал. Борьба сторон. Что же поделаешь, она закончилась не моим поражением... Вы приехали, чтобы меня опровергнуть?

- Возможно.

Вот это она сказала зря, но ничего с собой поделать не могла, почувствовала, что слово из нее вырвалось как вызов, и Фетев сразу же это уловил, отодвинул стул, сел теперь за стол, и тут интонация его поменялась - нет, она не стала более жесткой, а скорее более унылой.

- Понимаете, какая история, Светлана Петровна. Вы живете в Москве, ваш муж жил в Синельнике. Он приговорен был к наказанию с конфискацией имущества. Денег, им полученных, у него не нашли. Ну вот, сейчас я вижу - наши органы совершили недосмотр... или ошибку. Они не пришли к вам. А должны были, должны... Но это можно исправить... Я себе, пожалуй, запишу.

- Вы что же, хотите конфисковать и мое имущество?

- Я?! - улыбнулся он.- Нет, я ничего не хочу. Но правоохранительные органы... Впрочем, я вам зря сказал. Дело закончено, но все же... все же...

- Что "все же"?

Он не отвечал, чуть подался вперед, свел свои пальцы в замок, смотрел на нее не мигая, и страх, который ей удалось подавить, снова начал возникать, он словно бы проникал в нее из воздуха, сам воздух будто был насыщен страхом. Да еще этот немигающий взгляд бледно-голубых глаз. Светлана без труда представила на своем месте Веру Федоровну Круглову и поняла, почему та утратила несгибаемость.

- Неужели вы не поняли меня, Светлана Петровна?

- Вы мне угрожаете?

- Что вы, что вы! - опять улыбнулся он и неожиданно почти пропел: - "Во всем мне хочется дойти до самой сути. В работе, в поисках пути, в сердечной смуте"... Хороший поэт Борис Пастернак. Люблю хороших поэтов, люблю хорошие книги. Слабость. Не надо, Светлана Петровна, заниматься вам поисками истины там, где она уже найдена. Вот, если хотите знать, мой добрый совет. И если вы учтете все, что я вам сказал раньше, вы оцените его и будете мне лишь благодарны... Поняли меня?

И вдруг она догадалась: он ее боится. Как это ни странно, а вот боится, потому и хочет устрашить, и она знает, почему боится. Ему не нужно, чтобы снова копались в деле Антона. Он завершил его и, наверное, все те, кто потом с этим делом знакомился, удивлялись простоте его и ясности. В науке далеко не всегда вот такая завершенность может восхищать, часто она настораживает, потому что только при подтасовках все проходит гладко и легко, а в истинном поиске всегда натыкаешься на множество препятствий... Он ее боится. И едва она это разгадала, как сразу же ощутила подлинное облегчение, невольно улыбнулась.

Эта улыбка насторожила Фетева.

- Что-нибудь не так? - спросил он.

- Нет, наоборот, все так... все так. Я очень рада, что увидела вас. Вы интеллигентны...

- А вам казалось, тут сидит жлоб? - Никакого раздражения в его словах не было, но настороженность все же чувствовалась.

- Может быть,- неопределенно ответила она и поднялась, но уходить так было нельзя, надо было немного его успокоить.- Я, конечно, учту ваш наказ. Желаю вам...

Она шагнула к двери. Он не встал, сидел, сцепив по-прежнему белые пальцы в замок, и она поняла: не сумела развеять его настороженности, может быть, это чувство еще больше укрепилось в нем.

Выбежав на улицу, Светлана остановилась передохнуть, почувствовала, как у нее учащенно бьется сердце. Эх, черт возьми, она не очень приспособлена для таких разговоров, тут нужен какой-то особый язык, которым владеют только люди, занимающие начальнические посты. Вот, наверное, и Трубицын владеет таким языком. Она оглянулась на особняк, из которого вышла, и попыталась представить, что делает сейчас Фетев: по-прежнему сидит за столом или мгновенно забыл о ее приходе? Может быть, так, а может быть, он сейчас прикидывает: нет ли чего-нибудь

у Светланы против него?.. Тут она спохватилась и заспешила к автобусной остановке.

3

Фетев позвонил неожиданно:

- Приветствую тебя, пустынный уголок!

Вечно у него идиотские шутки, к тому же с претензией. Трубицын знал, что ни веселости, ни бойкости Фетева верить нельзя, у этого рыжего всегда какая-нибудь маска, он мягко стелет, да жестко спать. Трубицын подготовился, что Фетев начнет с анекдота, тот любил так ошарашить, знал анекдотов множество. Откуда черпал - неведомо, но Фетев на этот раз болтать не стал, спросил:

- Объясни мне, ангел мой, дочка этого старика Найдина давно в твоем городишке обитает?

- Несколько дней. А что?

- Ну, и по каким таким причинам она объявилась в родных местах?

- Вот по таким причинам, что это ее родные места. Родителей надо навещать, Захар Матвеевич. Этому учим молодежь,- ответил ему в тон Трубицын.

Хотя вопросы Фетева были для него неожиданны - неужто ради Светланы надо было звонить в самый разгар рабочего дня? - но Владлен Федорович сразу понял: видимо, что-то у Фетева припасено.

- Правильно учите,- согласился Фетев.- Ну, а не скажешь ли ты мне, наведывалась ли она в Синельник?

- Вполне возможно. Не интересовался.

- А надо бы... Надо бы...

- Что ты имеешь в виду?

- А видишь ли, дражайший председатель, насколько мне известно, дочь Найдина в Третьякове несколько лет не была. А у осужденного Вахрушева денег мы не нашли. И она, между прочим, к нему в колонию на свидание ездила... Вот тут и возникают вопросы. Во-первых, деньги. А во-вторых...

Он сделал паузу, то ли обдумывая, как сказать, то ли ждал - может быть, Трубицын сам задаст вопрос или по-своему отреагирует, но Трубицын молчал.

- Ну, а во-вторых,- вздохнул Фетев,- подозреваю: возможно частное расследование. А мы таких вещей не любим.

Трубицын вдруг рассердился:

- Ну, что же,- сказал он,- тогда это не ко мне. Тут районный прокурор есть. Телефон ты его знаешь.

Фетев не обиделся на резкость или сделал вид, что не обиделся, сказал мягким голосом:

- Примитивно, ангел мой... Примитивно. Конечно, я могу районному. Да так и сделаю. Но... Ведь, наверное, есть у тебя с ней общение. Помню, вы давние знакомые, ты и к Найдину питаешь нежность. Приглядись. Она у меня была. Я не жалею, что принял. Понял - штучка непростая. Потому и тебе звоню. Считай - это дружеский совет. Будь здоров, ангел мой...

И сразу же связь оборвалась. Звонок был необычным, Фетев зря не только не побеспокоит, но сам не взбудоражится, а тут ясно было: он озабочен, хотя и старается не подать виду. Все это требовало обдумывания, и Трубицын сказал секретарю, чтобы его ни с кем не соединяли и никого к нему не пускали.

Первое, о чем он подумал: значит, не так что-то с делом Антона, только это могло всерьез обеспокоить Фетева. В этом деле многое не понятно было и Трубицыну, некогда он о нем размышлял и мучился. Есть, наверное, люди, которые считают, будто чуть ли не он подвел Антона под суд, вроде бы как отомстил, потому что Вахрушев высказывался при народе о нем не очень лестно. Конечно, ему было обидно, что так поступал не кто-нибудь, а именно Антон, человек, которого он принял поначалу всей душой, верил - у них укрепится настоящая дружба, им бывало друг с другом интересно. Но этого не получилось, и Трубицын догадывался, почему.

Обвинение Антона во взятке было для него ударом, он в это поверить не мог и попытался защитить Вахрушева, но районный прокурор, человек со староармейскими замашками, предупредил его спокойно, но твердо: не лезь, не твоего ума дела. И ему ничего не оставалось, как быть в стороне, хотя события разворачивались в районе, за который он отвечал. Фетев высказался еще более определенно: если Трубицын попытается защищать Антона, его могут спросить, как он допустил, чтобы у него работали договорные бригады приезжих, и всякие ссылки на доротдел области во внимание приниматься не будут. Лучше бы ему и в самом деле побыть в стороне, тогда впоследствии за такое, пожалуй, похвалят: вот, мол, в Третьяковском районе беспощадны к негативным явлениям, с которыми надо вести войну непримиримую, обнажая все до конца... Так и случилось, да вот и Фетев получил повышение, его заслуга в этом деле отмечалась не раз.

Антон денег у бригадира Урсула взять не мог, да они ему и не нужны были. Машину он купил еще до того, как поступил на работу в Синельник, это все знали, купил ее на деньги, заработанные во флоте... Для чего ему двадцать тысяч? Дом он строить не собирался, да и покидать Синельник не думал.

Конечно же, никакой взятки не было. Правда, против Антона были выставлены такие свидетели, как Круглова, которую считали чуть ли не совестью Третьякова, сам бригадир Урсул, да и его Сергей... Он знал, почему Сергей оказался в свидетелях, но даже словом с ним на эту тему не обмолвился. Трубицыну было указано стоять в стороне, он и стоял. Да, свидетели сильные, и Антон против их показаний не смог удержаться. Следствие сработало быстро, четко, и суд прошел так же быстро, никто и опомниться не успел, как все завершилось. Но Трубицын знал Фетева, этого человека с барскими замашками, с любовью к хорошей еде, хорошим винам, к женщинам, театру. Он славился еще и тем, что имел одну из лучших библиотек в городе: его отец, тоже когда-то прокурор, собирал ее. Любители редких книг завидовали Захару Матвеевичу. Знал Трубицын, что Фетев обладает удивительной способностью давить на людей как бы без нажима, вроде даже и не давить, а заставлять вздрагивать от неожиданно преподнесенного им факта, которым он бог весть как запасался, да еще к этому прибавить его особую манеру говорить, которая как бы обволакивала человека, делала его беспомощным, когда он сидел перед следователем. Можно представить, что Фетев способен вынудить любого давать показания в нужном ему направлении: в его руках и безвинный в самом тяжком грехе покается. Сколько ни было проверок его дел, всегда в них все оказывалось чисто и точно, они проходили через суд, как по писаному. Его давно собирались повысить, после дела Антона он и поднялся сразу.

И почему выбран был для того именно Антон, Трубицын тоже понимал. Во-первых, директор подсобного хозяйства всегда вызывает подозрение, хозяйство это вроде бы не подотчетно, там есть возможность смухлевать, во-вторых, Антон прибыл с флота, и это настораживало: как человек сумел бросить интересную жизнь ради того, чтобы забраться в такой угол, как Синельник. Ну и, наконец, все же у него работали шабашники, да еще за такие деньги. Вот сколько здесь сошлось. Анонимка? Ее многие могли написать да и организовать, если уж на то пошло, тот же Фетев. Ему срочно нужно было громкое дело о взятках, а взятку поймать нелегко, всем известно, но дело было нужно, и он его получил. К выводу этому Трубицын пришел не сегодня, он немало думал о Вахрушеве, и само собой получалось, что выстроился такой вот логический ряд. Он искренне жалел Вахрушева, но ничем ему помочь не мог, чувствовал свою вину и перед Найдиным, потому в последнее время часто заезжал к нему.

Да, конечно же, было бы, наверное, иначе, если бы сам Антон повел себя по-другому, не заносился, не говорил ему гадостей. Ну, не нравилось ему, что приходится встречать и провожать различных представителей из области, из Москвы, устраивая им всякие обеды, ужины на природе. Где-нибудь на опушке леса жгли костры, делали шашлыки из молодого барашка, пили коньяк. Обычно тяготы эти ложились на председателей колхозов, на директоров - у исполкома денег нет,- но это как-то само собой вошло в обычай. А если не пир на природе, то финская баня - построил такую молокозавод. Антон же у себя на подсобном наотрез отказался принимать кого-либо из гостей. Никто ему и не возражал, отказался и отказался, но зачем кричать на весь белый свет: мне опостылели эти жующие морды, харчатся за казенный счет. Не морды, а деловые люди. Не все дела решаются в кабинетах, это-то уж Антон вполне мог бы усвоить.

Трубицын помнил, что, как только стал председателем облисполкома, ему позвонил Федоров, сказал:

- Тебе, старина, надо в президиуме посидеть. Легче жить будет. Я позабочусь.

Он уж тогда многое понимал, понял и это. Шло большое совещание в области, его посадили в президиум, в нем - с полсотни человек, и дело было вовсе не в том, что ты сидел лицом к залу и все могли тебя видеть, а в том, что вроде бы попадал в другую среду обитания, где все проще, легче и самое важное - не заседание, а перерыв, когда ты оказывался в большой комнате, а там стояли столы с бутербродами, водой, и можно было поговорить с человеком, на прием к которому надо пробиваться иногда месяцами, а тут он с тобой запросто, и ты с ним, и можно о чем-то договориться, не для себя - много ли человеку надо? - для района. Искусство общения - великое искусство, одно из главных, тут надо суметь угадать и что человек любит, и какие у него взгляды, что его раздражает, а когда угадаешь, то легче договориться и он тебе поможет. Третьяков получит лишнее кровельное железо, цемент, лес, машины, а если будут заваливаться с планом, в критический момент и подправят, помогут, и тогда не попадешь в отстающие, не все равно - на каком ты месте... Были такие заботы у Антона? Ни черта не было! Он о них и понятия не имел, видел только верхний слой. А что по верхнему слою определишь?

Да к чему эта оправдательная речь? Ее все равно не перед кем произносить, разве только перед самим собой. А Трубицын тоже живет надеждами. На дворе - восемьдесят третий год, все вокруг насторожилось, подобралось, каждый чутко прислушивается к происходящему, и не надо быть большим политиком, чтобы понимать: всякие сейчас могут быть перемены, и необходимо быть настороже, это очень важно - быть настороже.

Нет, конечно же, не случайно встревожился рыжий Фетев. Сам Трубицын не догадался, что Светлана может начать частное расследование. А вот Фетев это усек тут же... Зачем она к нему пошла, что ей там было нужно? Сейчас надо повести себя так, чтобы и Светлане, и Найдину, да и кое-кому в области было ясно: он в вину Антона не верит, об этом высказывал мнение, но с ним не посчитались. Хорошо бы, если у этой мысли были и письменные подтверждения. Он это продумает, очень серьезно продумает. В нынешнее зыбкое время страховка нужна особо тщательная, а то из-за такого вроде бы косвенно относящегося к нему дела можно и оступиться, а не надо бы... совсем, совсем не надо.

Приняв такое решение, он немного успокоился, однако же раздражение не покидало его, и, когда он снова начал принимать людей, раздражение лишь усилилось, он был недоволен собой за то, что не сумел оказаться таким проницательным, как Фетев.

Он постарался закончить работу пораньше; конечно, поход на корт, потом хороший душ приведут его в порядок. Когда сел в машину, чтобы ехать домой, вдруг подумал: надо бы увидеть Светлану. Если она вернулась из областного центра, может быть, многое и прояснится, и он велел Сергею остановиться подле дома Найдина.

Трубицын вышел, нажал кнопку звонка, дверь открыл Петр Петрович, посмотрел на него насмешливо:

- А-а,- сказал он,- хозяин района... Ну, заходи, Владлен Федорович, заходи...

- Да я накоротке ,- беспечно ответил Трубицын.- Мне бы только Светлану Петровну повидать...

Найдин взглянул на него, будто прицелился, кашлянул:

- А она еще не приехала. Звонила только что. Глядишь, через часок будет. Ну, а со мной поговорить не хочешь?

В словах Найдина он ощутил какую-то слабую, непонятную угрозу. Заходить в дом ему не хотелось, но он все же переступил порог.

Назад Дальше