- Что ж, в какой-то мере вы правы, но наш район, мне кажется, от ругани застрахован, не заслужил ее, - возразил Шулимов.
Гость присел, желая, как видно, обстоятельно поговорить с секретарем.
- Ну, так что же вас в основном интересует? - спросил секретарь.
- В первую очередь люди: их каждодневная жизнь, их труды, - ответил журналист.
- Ну, достойных людей найдете у нас с избытком, долго искать не придется. Поезжайте, скажем, в колхоз…
Как всегда в таких случаях, Шулимов думал назвать колхоз "Маяк", но какое-то еще не до конца осознанное им самим побуждение остановило его. А между тем секретарю очень хотелось, чтобы в центральной печати с похвалой отозвались о его районе. Куда же направить корреспондента, если не в "Маяк"?
- Я понимаю, - начал Шулимов издалека, как бы вслух размышляя, - вам хотелось поехать в хороший колхоз, о котором вы могли бы рассказать что-нибудь действительно достойное описания. Есть у нас такой колхоз, есть…
- Я вчера вечером, - перебил секретаря корреспондент, - успел просмотреть в редакции комплект вашей газеты. Там уж очень часто пишут о колхозе "Маяк". Это что, ваш образцовый колхоз?
- Да, можно сказать…
- А разве в других колхозах, - опять перебил собеседника приезжий, - успехов нет?
- Нет, почему же? У нас немало хороших колхозов. Район наш, дорогой товарищ, за последнее время шагнул далеко вперед. Вот взгляните на сводки, - тут Шулимов пододвинул гостю какую-то бумагу, на которой тот мельком успел заметить стройные колонки цифр, - убедитесь.
- Сводки я могу и в газете найти, - отстранил бумагу корреспондент, - мне бы увидеть живых людей, поговорить с ними об их повседневной работе…
- У нас вы увидите богатырей, настоящих богатырей, поезжайте хоть в этот самый "Маяк", - повторил Шулимов то, что десятки раз говорил различным делегациям и корреспондентам газет и журналов.
- Ну, а кроме "Маяка" куда бы вы мне посоветовали поехать? - подавшись вперед, спросил приезжий.
Именно потому, что местная газета так расхваливала "Маяк", ему не хотелось ехать в этот колхоз. В целом ряде статей, посвященных его деятельности, корреспондент не нашел ни одного слова порицания даже по какому-нибудь незначительному поводу. Сплошные дифирамбы! Если дела - так уж обязательно подвиги, если люди - так богатыри. Совсем как в легендах или в былинах. В такие колхозы он уже ездил - все там как-то парадно, в каждом из них ему показывали только праздничную сторону жизни, а ему хотелось бы увидеть жизнь колхоза не прибранной специально к приезду гостей, а такой, какой она является перед непредубежденным взглядом свежего человека в страдные будни.
- Я не сомневаюсь, - сказал приезжий Шулимову, - что "Маяк" и на самом деле хороший, передовой колхоз. Но мне хочется увидеть самый обыкновенный колхоз со всеми его заботами, нуждами и успехами.
- Вам, как я вижу, не очень хочется ехать в наш "Маяк", - с невольной обидой сказал Шулимов. - Вы почему-то предпочитаете видеть у нас такое, что вы смогли бы с тем же успехом встретить в любом районе.
- Ваш "Маяк" и так уже захвалили и прославили свыше всякой меры. А что, если нам с вами подыскать другой колхоз, который заслуживает не меньшего внимания? - предложил корреспондент. - Ведь тысячи их в последние годы набрались сил и, так сказать, расправили орлиные крылья.
- Это-то верно, дорогой товарищ, - возразил задетый за живое секретарь, - да ведь эти тысячи хозяйств поднялись при помощи передового опыта таких исполинов, как наш "Маяк"…
- Э, нет, не только благодаря этому опыту, - почти резко перебил Шулимова приезжий, - это раньше "исполины", как вы их называете, играли роль парадного фасада, что ли, нашей действительности и заслоняли собой отставание десятков других захудалых колхозов. А теперь другое: теперь мы взяли курс на массовый подъем сельского хозяйства и вместо единичных героев с почетом встречаем сотни подлинных творцов новой жизни.
В глубине души Шулимов чувствовал, что гость прав: обо всем этом ежедневно писали газеты, но до сих пор секретарю казалось, что эти совершенно правильные соображения относятся к другим, менее преуспевающим районам, а к его району касательства не имеют. Кроме того, он привык к тому, что корреспонденты прислушиваются к каждому его слову, беспрекословно едут туда, куда он посоветует ехать, а этот…
"Он держится так, будто учить меня хочет. Хорош, видать, фрукт!" - раздраженно подумал секретарь.
Но гость - всегда гость, а тут еще и корреспондент центральной газеты, и Шулимову пришлось смирить свое ущемленное самолюбие и беседовать с приезжим спокойно и по виду доброжелательно.
- Так что же вы предлагаете, дорогой товарищ? - Подумав немного, он решил отложить затянувшийся разговор. - Сегодня должен вернуться из поездки в район один из наших инструкторов. Вот с ним мы и посоветуемся, куда вам направиться. Сумеете вы зайти сюда еще раз, немного попозже?
Корреспондент встал, собираясь уходить, но Шулимов еще немного задержал его, стал расспрашивать о том, как он устроился в гостинице, доволен ли номером, чем он, секретарь, может быть ему полезен.
Шулимов знал, что на заседании бюро обкома, для участия в котором он был срочно вызван, будет разговор о решениях последнего Пленума Центрального Комитета партии.
Секретарь райкома понимал, что на заседании бюро обкома будут обсуждаться причины отставания целого ряда колхозов области, и он тоже должен будет выступить по этому вопросу. А между тем сколько раз он искал выхода из трудного положения, в котором находились отстающие колхозы его района, и всегда заходил в тупик. Только теперь он понял, что все время бродил словно в тумане, был в ослеплении, от которого доныне не может по-настоящему освободиться.
Так и не додумав до конца, с чем он выступит в области, Шулимов собрал кое-какие нужные для заседания материалы и торопливо зашагал домой, чтобы подготовиться к отъезду.
Переступив порог своего дома, он с шумом бросил портфель на стол и сказал жене:
- Собери меня в дорогу, да поскорей, вызван в обком, срочно.
Ольга Никандровна, жена Шулимова, поспешно спустила ноги с дивана, на котором с увлечением читала какую-то книгу, и озабоченно спросила мужа:
- Надолго едешь?
Худое смуглое лицо уже немолодой женщины, на котором морщинки начали прокладывать пока еще малозаметные колеи, стало озабоченным; ее зеленоватые глаза, только что улыбавшиеся навстречу мужу, посуровели. Ольга Никандровна сосредоточенно обдумывала, что надо сделать прежде всего.
- Дня на два, на три, - услышала она спокойный голос мужа, перебиравшего какие-то бумаги.
Она принялась пришивать белоснежный воротничок, подала мужу чистую верхнюю рубашку и еще кое-какие необходимые в дороге мелочи. Затем с минуту постояла, вспомнила, что еще надо дать ему в дорогу, и, наконец тряхнув головой, слегка поправила черные как смоль волосы, кое-где тронутые сединой, и пошла в кухню, чтобы приготовить мужу поесть перед дорогой. И не успел еще Шулимов побриться, как на столе появилась румяная жареная картошка, рядом шипела на сковородке глазунья, стоял кувшин сливок и исходил паром стакан горячего кофе. Но Дмитрий Емельянович спешил, и, сколько ни просила его жена поесть как следует, он стоя, наскоро перекусил, схватил со стола портфель, поцеловал Ольгу Никандровну и заспешил к давно ждавшей его у подъезда машине.
Да и то сказать - пора было Ольге Никандровне привыкнуть к неожиданным отъездам мужа: частенько приходилось ему уезжать в колхозы или совхозы, в обком партии. Мало помнила она дней, когда они обедали за одним столом, говорили о семейных делах. И сейчас перед ее глазами встали картины их совместной, полной тревог и скитаний жизни. Вспомнила она, как вскоре после их женитьбы Дмитрий Емельянович, взволнованный и запыхавшийся, вошел в комнату и уже с порога спросил:
- Меня посылают в политотдел. Поедешь со мной в село?
Им предстояло уехать в страшную глушь, но глушь эта манила Дмитрия Емельяновича. Он чувствовал, что кипят в нем нерастраченные силы, ему хотелось броситься в бой с подстерегающей на каждом шагу опасностью, с кулаками, прячущими в ямах хлеб и с обрезами в руках нападающими из-за угла на коммунистов и комсомольцев. Ему хотелось преодолеть все трудности, которые ждали его там, куда посылала партия. С мыслью о том, что в борьбе он должен выстоять, победить, двинулся Шулимов в путь в те далекие годы. Большевистским словом зажигал он в сердцах бедняков веру в торжество новой жизни.
И вот теперь, после Сентябрьского Пленума ЦК, он снова почувствовал себя мобилизованным…
Уже в пути Шулимов вдруг вспомнил, что договорился встретиться с корреспондентом, но в суматохе забыл о нем.
"Как знать, в какой колхоз попадет корреспондент и что он о нем напишет", - досадуя на свою забывчивость, подумал секретарь. А ведь это не шутка - статья в центральной газете: хороший очерк мог бы создать славу району, да и ему, Шулимову, как руководителю местной партийной организации.
Заседание обкома было напряженным, даже бурным. Шулимову дважды пришлось объяснять членам обкома партии причины отставания ряда колхозов в его районе. Он понимал, что предъявленные к нему, как руководителю районной парторганизации, требования обоснованны, и все же пытался оправдаться ссылками на разные обстоятельства, мешавшие отстающим колхозам встать в один ряд с передовыми. Но даже для него самого оправдания эти звучали малоубедительно.
"Уж не для того ли направили к нам корреспондента, чтобы вскрыть недостатки нашей работы, о которых так много говорили на заседании?" - думал на обратном пути Шулимов и вконец расстроился.
Да и как было ему сохранить спокойствие? Случалось, конечно, и раньше за те годы, которые он проработал в этом районе, что в обкоме давали ему те или иные советы, делали замечания или даже внушения, но до такого разноса, как в этот раз, дело не доходило. Да и не за что было: работал он не покладая рук, помогал колхозам чем только мог, болел за каждую голову скота в колхозном хлеву, за каждый колос на колхозном поле.
Маша давно уже изучила характер Шулимова, и когда тот, вернувшись из области, проходил через приемную, сразу же поняла, что он не в духе. Она встретила секретаря привычной приветственной улыбкой, но тот молча кивнул в ответ, окинул взглядом приемную, будто рассчитывая в ней кого-то найти, а затем быстро вошел в кабинет.
Рабочий день приближался к концу, и Маша аккуратно сложила бумаги, заперла ящик письменного стола, взглянув в зеркальце, попудрилась и совсем было собралась уходить, как вдруг Шулимов, который только что говорил с кем-то по телефону, приоткрыл дверь кабинета и спросил:
- До моего отъезда в обком ко мне заходил корреспондент центральной газеты. Не знаете ли вы, куда он уехал?
- Точно не скажу, - ответила Маша. - Как будто в "Надежду".
- В "Надежду"?!
- Наверняка не знаю, - смутилась Маша, - а только я видела его с Журбенко.
- С Журбенко?! - повторил Шулимов. - Ну, значит, так и есть - поехал в "Надежду". Да что это, все тут с ума посходили, что ли? Неужели не сообразили, куда надо его направить?
- Да вы же никакого распоряжения не оставили, - попыталась объясниться Маша. - А корреспондент как раз и осведомлялся о вас.
- Ну да, я просил его еще раз зайти, но ведь вы знали, что меня срочно вызвали. Почему не напомнили мне о нем? - недовольно заметил Шулимов.
Не зная, что ответить, Маша с виноватым видом молча смотрела на Шулимова.
- Кто из инструкторов сейчас на месте? - спросил он, так и не справившись с раздражением.
- Никого. Все разъехались по району, - тихо ответила Маша.
- Как только кто-нибудь из них появится, сразу же ко мне, - сказал Шулимов резко.
Немного успокоившись, Шулимов стал думать о заседании обкома партии, о выступлении первого секретаря.
Они должны двинуться в стремительное наступление "за изобилие и за счастье народа", как сказал в своей речи первый секретарь обкома. Перед внутренним взором Шулимова встали бескрайние просторы полей с шумящими на ветру хлебами, с рядами склонивших к земле тяжелые золотые головки подсолнухов, с широкими нивами гречихи и льна. Шулимов видел виноградные лозы, гнущиеся под непомерными гроздьями, погреба, в которых рядами стоят крепко сбитые бочки с вином, пасеки с полными золотистого меда ульями, хранилища овощей и ароматных плодов, снятых в колхозном саду. Сколько раз в трескучие морозы, под проливными дождями и в знойные дни засушливого лета поднимался он, Шулимов, вместе с колхозниками района на трудные бои за всеобщее изобилие. И пусть не всегда сопутствовал ему успех, пусть совершал секретарь ошибки, которые оборачивались провалами и поражениями, - совесть его была спокойна: он всю сбою жизнь старался настойчиво и честно выполнять свой долг перед партией и народом.
С того дня, как журналист уехал, побывав в колхозе "Надежда", Шулимов потерял душевный покой. За годы своего пребывания на посту первого секретаря райкома Шулимов не помнил такого случая, чтобы в центральной прессе появился материал о работе какого-нибудь из колхозов его района. И тут на тебе - подвернулся случай, а он, секретарь, оплошал, не позаботился, чтобы корреспондента направили в лучший колхоз. И надо же было случиться такому недоразумению! И досадовать-то не на кого - сам виноват. А впрочем, быть может, и обойдется - говорил же корреспондент, что хочет ознакомиться с повседневной жизнью самого обыкновенного колхоза. А что с него, с рядового колхоза, возьмешь? Так почему же он, Шулимов, должен так беспокоиться? И все же первое время он жадно пробегал страницы центральных газет - не появилась ли статья или хоть заметка о "Надежде"? Но дни проходили за днями, неделя за неделей, но ни слова об этом колхозе Шулимов в газете не находил. Он даже начал понемногу забывать неприятное происшествие и, получив с утренней почтой газеты, не набрасывался уже на них с прежним пылом.
Но вот однажды, когда Шулимов совсем перестал ждать появления статьи московского корреспондента, в его кабинет вбежал взволнованный инструктор и, едва переступив порог, выпалил:
- Ну, что вы скажете о нашей "Надежде"? Какова? - И, увидев недоумевающее лицо секретаря, добавил, не сумев скрыть своего изумления: - Как, вы еще не читали?
Тут пришел черед изумляться Шулимову:
- Что вы говорите? Напечатано? Покажите! - и он порывисто выхватил газету из рук инструктора. - Где же это? - глухо бормотал Шулимов, в то время как глаза его лихорадочно перебегали со страницы на страницу, с заголовка на заголовок, пока, наконец, в середине одного из столбцов второй полосы он не заметил взятого в кавычки слова "Надежда".
Он сосредоточился и начал обстоятельно читать статью. Инструктор, не сводя с Шулимова глаз, следил за впечатлением, которое произведет на секретаря чтение ожидавшейся с таким тревожным нетерпением статьи. Он заметил, что Шулимов покраснел до корней волос, на лбу выступили капельки пота, словно он поднял что-то неимоверно тяжелое.
- Да, - выдохнул наконец Шулимов. - Ну, что скажете?
Пораженный, он недоуменно размышлял.
Ведь все то, о чем пишет корреспондент, он, Шулимов, давно знал, давно видел, в глубине души давно понял. Как же это он не придал всему этому должного значения? Как будто пелена какая-то закрыла его всегда такой пристальный, такой зоркий ко всем явлениям жизни взгляд. Да полно, видел ли он все это своими глазами? Может, он просто слышал легенду о двух раненых солдатах, которые вернулись с фронта в свой край и застали пустыню на том месте, где оставили, уходя, поля, сады, дома, семьи, полную до краев чашу счастливой жизни? Тяжела, невыносимо тяжела была вначале их жизнь среди полного запустения и разрухи. Потом вернулись в родные дома другие жители поселка, помогли соседи, вновь появилась всякая живность, ожили и стали опять плодоносить одичавшие деревья, и там, где было мертвое запустение, опять вырос поселок с полями и пасеками, садами и огородами, виноградниками и прудами, полными рыбы.
- А что бы он написал о "Маяке", - спросил инструктор, - если пришел в такой восторг, побывав в отстающем колхозе?
- Настоящий маяк, оказывается, в "Надежде", - ответил ему Шулимов, - я это давно чувствовал, но окончательно убедился в этом только сейчас. "Маяк", который носит это почетное имя, не принес людям света, способного, озарять подлинный путь вперед. А вот маяк, свет которого все ярче разгорается в "Надежде", показывает народу великую силу честного, самоотверженного человеческого труда!
ПОВЕСТИ И РАССКАЗЫ
Перевод с еврейского
СОВЕТСКИЙ ПИСАТЕЛЬ
МОСКВА
1965
Гордон Илья Зиновьевич
ВНАЧАЛЕ ИХ БЫЛО ДВОЕ…
М., "Советский писатель", 1965 г., 436 стр.
Тем. план выпуска 1965 г. № 574
Редактор А. И. Чеснокова
Художник А. Г. Кравцов
Худож. редактор В. И. Морозов
Техн. редактор М. А. Ульянова
Корректоры С. И. Малкина и И. Ф. Сологуб
Сдано в набор 4/XII 1964 г. Подписано в печать 27/IV 1965 г. А 02759 Бумага 84×108/32. Печ. л. 13/8 (22,89). Уч. - изд. л. 22,03. Тираж 30 000 экз. Заказ № 2269. Цена 81 коп.
Издательство "Советский писатель", Москва К-9, Б. Гнездниковский пер., 10
Ленинградская типография № 5 Главполиграфпрома Государственного комитета Совета Министров СССР по печати Красная ул., 1/3
Примечания
1
Перевал - глубокая вспашка, при которой нижний слой земли выходит на поверхность, а верхний уходит вглубь.