8
Татьяна Федоровна оказалась верна своему слову. "Молодушка" грубовато вызвала к телефону и, усевшись возле него, не отошла, пока разговор не был окончен. Как ни отнекивался Дмитрий Ильич, пришлось согласиться, и не только потому, что у Лезгинцевых будут сегодня "интересные люди". В конце концов деваться некуда. Тратить вечер с Белугиным и вовсе ни к чему.
До назначенного часа оставалось немного времени. Следовало бы отутюжить брюки, да и пиджак нуждался в освежении. Белая рубашка, старательно выглаженная женой, измялась. Вернувшись из гладильни вспотевший, Дмитрий Ильич застал у себя Белугина, которому уже все было известно.
- Банкет затеян ради Ваганова, как я и предугадывал. Приглашены только именитые. Возможно, будет сделано исключение для штурмана Стучко-Стучковского. Ни Волошина, ни Гневушева, ни Куприянова не будет. Паратов и адмиралы.
Белугин был явно расстроен, и раздражение против Лезгинцевых выразилось в ядовитом наборе колких замечаний, где в первую очередь доставалось "дамочке".
- Пойдемте запросто, - предложил Дмитрий Ильич, - вы же друзья.
- Святой вы человек. Званые ужины есть званые ужины. Я не какой-то там… м а р ц и п а н. Вот когда там драка начнется, Белугины - как пожарная команда или народная дружина. Кстати, к чему вы расфуфыриваетесь? Могу вторично подтвердить, на заглавную роль приглашен Ваганов, а вы все - статисты, заполнение пустоты…
- На мой взгляд, просто чашка чаю, - пробовал возразить Дмитрий Ильич, - общение сослуживцев.
Белугин категорически восстал против такого упрощенчества.
- Не вздумайте прославлять в печати эту самую пресловутую чашку чаю. Закадычных отношений между адмиралами и офицерами не существует. Чтобы к командиру боевой части вот так, запросто, пожаловали адмиралы, извините, наивный вы человек. Командир соединения и то в редчайших случаях пригласит к себе подчиненного. Ему кажется, что если подчиненный с ним выпил рюмку водки, то он не имеет права вздернуть его на рею… - Белугин возмущался искренне. Выяснилось, что и сам он не сядет за стол с лейтенантами и не введет их в дом, если только не будет особой на то причины - дочки на выданье.
В заключение своего страстного монолога он попросил не отказать в глотке спиртного, чтобы навести глянец на натруженные голосовые связки.
- Не отнекивайтесь. Я слышал, как булькало в чемодане, когда вы разыскивали галстук.
- Нюх у вас действительно кавалергардский. - Ушаков вытащил плоскую стеклянную флягу, нарезал лимон, потребовал чайник. - Пойдемте к Лезгинцевым, товарищ Белугин, - вновь предложил Дмитрий Ильич.
- Во-первых, я давно хотел попросить вас иногда и меня называть по имени и отчеству. Меня величают Федор Федорович, легко запоминаемые координаты. - Белугин морщился от лимона, выуженного им из чайной чашки. - Во-вторых, понимаю без намеков: ваше время на исходе. Я провожу вас до аптеки и дальше ни-ни… Коробку шоколада советую спрятать. Юрий поймет по-своему. А дамочку не удивишь…
Они вышли на улицу и зашагали вдоль нее, придерживая друг друга на обледенелых тропках. Мороз не позволял разговаривать - Белугин по-прежнему опасался за свои ненадежные бронхи. Впереди не предвиделось ничего приятного, особенно после наговоров Федора Федоровича: его именно так старался называть теперь мысленно Ушаков, чтобы привыкнуть.
Белугин дальше аптеки не пошел. Распрощавшись, продолжал стоять на виду освещенного зеркального окна в унылой позе, с опущенными плечами и поднятым воротником. Дмитрию Ильичу жалко было этого человека. Впереди у него "ничего не маячило", как он сам выражался. Это не Куприянов и не Голояд. Те двигались, поднимались, этот постепенно спускался. Досадно было, почему Лезгинцевы не пригласили его. В коварные расчеты Танечки не верилось. Вполне вероятно, что она хотела освежить общество и не соблаговолила позвонить к старому другу. С тайными угрызениями совести Ушаков поднялся на третий этаж, позвонил и, не дожидаясь, пока ему откроют дверь, снял шапку и причесался.
- Послушайте, Дмитрий Ильич, - воскликнула Танечка, - вы превратились в ледышку! Немедленно грейтесь. Чем? Не знаете? Хотите чистый спирт? Если не умеете неразбавленный, лучше водка.
- Безусловно, милейшая Татьяна Федоровна, последняя лучше действует на мужской организм, - подтвердил пожилой контр-адмирал, приветливо встретивший Ушакова.
- Пальто бросайте сюда! - приказывала Танечка. - Перестаньте мучить свои волосы. Вам еще рано следить за шевелюрой. С адмиралом знакомьтесь! Наш друг, Лев Михайлович Топорков, гидрограф…
- Ветеран. Окаменелость. Один из бивней мамонта. - Адмирал приятельски подвел гостя к буфету и выпил с ним по самой простецкой стопке "столичной", закусив подмороженной морошкой.
Адмирал оказался милейшим человеком, ныне редкой формации старых ленинградских интеллигентов, с неторопливой обстоятельной речью, лишенной современных вульгаризмов, с предупредительными манерами, приветливой улыбкой, с седыми, коротко подстриженными усиками.
Танечка на минуту забежала из кухни, выкурила сигарету, заочно побранила гостей за опоздание. Досталось и мужу.
- У нас сегодня просто пельмени. Будет Стучко-Стучковский, над ним шефствует Лев Михайлович. Обещал адмирал Бударин. Я пригласила еще одного товарища…
- Ваганова? - догадался Лев Михайлович.
- Хотя бы и Ваганова! - Вызывающе спросила: - А что?
- Бог мой, ничего, ничего, Татьяна Федоровна, - шутливо взмолился адмирал.
- Мне приятней, если вы будете меня называть просто Танечкой, - кокетливо попросила она и позволила ему перецеловать свои пальцы. После рюмочки все выглядело вполне приемлемо, и адмирал проводил хозяйку умильным взглядом, подернутым, банально выражаясь, дымкой давних воспоминаний.
- Немного неудобно, Лев Михайлович. - Ушаков присел на предложенное ему место на диване за маленьким столиком с разложенными на нем курительными принадлежностями. - Находясь среди военных, я явился к сроку, но мы, как видите, исключение…
- Не вам неудобно, а военным, - прямолинейно возразил адмирал. - Причины задержки найдутся, пожмем плечами… Лишь бы в боевой не замешкались… - Он попросил Дмитрия Ильича п р о и н ф о р м и р о в а т ь о причинах, заставивших его покинуть белокаменную, отнесся сочувственно к его намерениям: - Правильно поступаете! Заманчиво! Сбросить бы мне хотя бы пятнадцать, сам бы отправился. Подойдет сюда вице-адмирал Бударин, ему под шестьдесят подкатило, а ходил на атомных. Молодец! Подумать только, вся история на моих глазах! От тральщика до атомной подлодки, от пушчонки до ядерной ракеты! - Топорков продолжал рассказывать, почувствовав внимание собеседника. - Мы начинали, когда сосны стояли стеной. Вырубили их во время войны. Строители берут природный лес вчистую, под пилу. Такая же судьба постигла Исландию. Приходилось бывать? Тем более. Абсолютно безлесный остров, если не принимать во внимание кусочек на севере, у Акурери. - Адмирал подвинулся ближе, взял коробку спичек. - Флот начинался с трех эсминцев, - вынул три спички, выложил в ряд, - трех эскаэров, двух-трех тральщиков, - еще спички, - тогда Балтийскому завидовали, а теперь в сравнении с нашим… хотя не будем обижать ветерана. С Балтфлота пошли основные кадры, а с ними - знания, опыт. Балтфлот… Он вынянчил Северный. Теперь Северный флот - чудо! И все на протяжении жизни одного поколения. Я-то, начинавший, еще продолжаю служить, в куклы не играю, стариком меня еще никто не обзывал. Создать такой разносторонний мощный конгломерат с самыми новейшими кораблями могла только власть, концентрирующая все национальные средства, опыт, производственные силы. Я не упоминаю другие флоты, просто я их знаю меньше. Тихоокеанцы, пожалуй, нам не уступят. У них и театр пошире, и глубины поближе. Хотя этот разговор для другого места…
Хозяйка куда-то звонила, нервничала, пробегая мимо, деланно улыбалась, предлагала еще выпить.
- Нет, нет, ни единой капли, Танечка! - категорически отказался адмирал. - У нас и так по любому поводу - к графину. - Он ввернул несколько случаев пагубной привычки, похвалил высокое начальство за нетерпимость к "зеленому змию", вернулся к прошлым годам, назвал имена адмиралов Душенова и Головко.
- Они по праву вошли в число лучших наших флотоводцев, каждый по-своему. Мы нередко скромничаем, мельчим крупнейших, забываем их большие дела, помним маленькие неудачи. История должна быть основана на сопоставлении и оценке фактов, а не отдельных симпатий или антипатий. Страсть хороша, но беспристрастие лучше.
Ушаков повернул мысли адмирала к сегодняшнему, попросил его рассказать о нынешней молодежи. Как у них "с порохом и пороховницами"?
Обычно старички брюзжат, так повелось издавна. Дмитрий Ильич не ждал ничего нового в оценках и заранее смирился с мыслью выслушать серию назидательных сентенций и упреков. Оказывается, Топорков принадлежал к другой категории и, не задумываясь, назвал нынешнюю флотскую молодежь отличной.
Он и сам будто помолодел, глаза заблестели, и появились в них задорные огоньки. Короткие усики с небольшой сединкой и несколько ниже подстриженные, чем обычно носят, виски придавали ему какой-то староофицерский вид. Такие лица можно было встретить на "Варяге", "Петропавловске", даже на императорской яхте "Штандарт".
- Плохое отсеивается естественным путем, - продолжил он, - Северный флот, вследствие своих исключительных суровых условий, не ассимилирует инородные тела, выбрасывает их, как шлак при плавке. Верно я вас понял: вы имеете в виду не технику - ее обязаны знать и хорошие люди, и негодяи, - а духовные качества? Могу, думать, на триста - пятьсот офицеров попадается один неудачный. Убежден - оптимальная цифра. В гражданском быту она несколько выше.
- Есть бегство с флота?
- Не бегство, а поползновения к нему. О прямых дезертирствах не может быть и речи. Приедет, поглядит, дрогнет. Обстановка-то суровая. От неполноценных освобождаются, им здесь делать нечего, следовательно, нечего им и под ногами крутиться. Правда, офицер государству дорого стоит, тем более современный специалист. Других перевоспитывают, перетирают на жерновах, мука получается, даже зачастую первого сорта. Есть у меня примеры… Если взять подводный флот, там офицерский состав непрерывно обновляется. Круговорот примерно десяток лет. Субмарина как бы омывается свежей, нормально пульсирующей кровью. И рост идет быстрей. Причина? Много кораблей входит в строй. На подлодке более надежная проверка качеств, особенно на суперлодках. Туда тяга большая. Техника прогрессивная. Скажу без стеснения - завидую вам. Вы будете видеть все свежим глазом, в первооснове, и не забивайте голову техникой, все равно в ней запутаетесь. А люди, это всегда интересно. Замечал я, как мужают ребятки на подводных лодках. Прежде всего оттуда выходят подлинные энтузиасты, причем высокообразованные, вытряхнувшие из себя все вредные примеси, увидевшие грани жизни и смерти. Такую молодежь, как и старых воробьев, на мякине не проведешь.
Танечка продолжала нервничать. Завела пластинку с невероятным шейком, потанцевала в одиночку, вызвав глубокое неодобрение контр-адмирала.
- Не знаю, как вы, а мне подобные танцы претят, - шепнул он Дмитрию Ильичу, - ничего приятного. В каких-то дебрях негры, кажется, возбуждаются подобным образом. Только нельзя обвинять негров. У них танец ритуален.
- У меня дочка танцует, - признался Дмитрий Ильич, - за кнутик возьмешься, сразу превращаешься, в ее понятии, в ретрограда. В школах преподают.
- Вот этого не пойму. - Лев Михайлович развел руками. - Возможно, как физкультуру? Зарядка, конечно, активная. Если бы раньше сочинили шейки и роки, как их именуют, может быть, мои сцепления были бы надежней, - и похрустел костями. - Кажется, идут запоздавшие?
На лестнице послышались мужские голоса, щелчок замка. В прихожую ввалилась, по-видимому, целая гурьба.
Топорков прислушался.
- Мой подопечный, штурман Стучко-Стучковский, сам хозяин, Ваганов и, кажется, Бударин. Это возле Ваганова защебетала Танечка. Слышите, даже голос изменился. О, женщины, женщины! Ваганов - крупный специалист по реакторам. Дело свое знает, но по совместительству - ужасный сердцеед. По-моему, выработал спортивный интерес к этому виду соревнований… Да вот и он…
Войдя первым и заметив адмирала, Ваганов шагнул к нему с улыбкой.
- Милейший адмирал! Рад до бесконечности. - Он старался заглянуть в глаза привставшему адмиралу и с таким же радушием обратился к Ушакову: - Наслышан о вас. Жаль, мы не подлежим оглашению, я бы вам таких сюжетов подкинул! Все бы от зависти померли.
- Прежде всего - ваши противники? - съязвил Топорков.
- Нет, моих противников так легко не осилить. Я имею в виду коллег Ушакова. - Ваганов налил себе водки. - Вы думаете, только среди нас вспыхивают сражения? Творческая среда также находится в состоянии вечного брожения. Ваше здоровье, Танечка! - Он запрокинул голову, выпил залпом, крякнул нарочито.
Судя по всему, ему приходилось бывать здесь, и вел он себя нагловато, по-свойски.
- Разрешите представиться, некто Бударин. - В дверях стоял с полушутливым поклоном, руки по швам, моложавый вице-адмирал с колодкой орденских планок шириной с добрую ладонь.
Поклонившись, Бударин прошел к дивану, устроился возле валика и продолжал наблюдать, не вступая в беседу. На его несколько помятом лице бродила усмешечка, перекатываясь из одного уголка рта к другому. Возраст его можно было угадать только по отяжелевшему подбородку, по складкам возле ушей и на шее и вяловатости его тонких губ.
К вице-адмиралу Бударину относились по-разному. Никто не отрицал его значительных заслуг, в частности, по первым рекордам автономных походов советских подводных лодок. Бударин с годами внешне оставался таким же энергичным, веселым человеком с привкусом моряцкой грубоватости. Одних это шокировало, других, не умевших распознавать подлинного демократизма, устраивало. Такой, по их мнению, мог быть ближе к матросу. Не всегда это оправдывалось. Матросы современного флота умеют ценить деликатность и утонченность своих командиров. Соленая, плоская шутка или откровенный матюк отнюдь не сближают. В войну Бударин командовал крупными соединениями, умело высаживал дерзкие десанты, участвовал в освобождении придунайских стран Европы, заслужил звание Героя.
Когда Ваганов учтиво преподнес ему водки, выпил, от закуски отказался:
- Разрешаю столь бесцеремонно исключительно из-за крепчайшей наружной температуры. Сорок здесь - сорок там.
- Пожалуйста, никаких церемоний, Семен Прокофьевич! - Танечка разлила еще, предложила Ушакову и Стучко-Стучковскому: - Прошу немедленно уравновесить наружную и внутреннюю температуру! - Она выпила, постучала краешком рюмки по ногтю большого пальца. - Ни одной капельки!
- Браво, Татьяна Федоровна! - Ваганов похлопал в ладоши, обратился к Ушакову: - Не правда ли, как она мила! В ее присутствии чувствуешь себя комсомольцем. Годы так и улетают с твоих плеч!
- Какие там у вас годы, - сказал Бударин, - не хвастались бы!
- Как какие? Пятьдесят стукнуло.
- Пятьдесят? - Бударин передернул плечами, усмехнулся: - Не поверил бы. Видно, в роду все такие.
- Мой род идет не то от греков, не то от немцев. Бисмарки и Одиссеи! - Ваганов смаковал крупные маслины: - Отборные. В соламуре. Фирма Данекс, Афины. Угадал, Лезгинцев?
- Не знаю, - глухо ответил Лезгинцев, присевший возле Топоркова с усталым, безучастным видом.
- Надо знать! Скажите Гневушеву, чтобы обязательно прихватил дюжины две банок Данекса. Отличнейшие маслины. Пушкин о них писал в Одессе. Запомнили, Лезгинцев? Данекс, Афины!
Лезгинцев угрюмо промолчал, повертел в руках сигару и передал Бударину, закурившему ее с особым шиком.
- Насчет маслин вношу поправку, товарищ Ваганов, - сказал он, выпуская первый клубочек дыма. - Сколько ни плавал на подводных лодках, в глаза не видел ни одной маслины. Нет в штате маслин, товарищ Ваганов. И Гневушев бессилен, как бы вы ни хвалили свой греческий товар.
Лезгинцев благодарно глянул на Бударина, сказал:
- И я за всю свою службу маслин не ел.
- Кирилл Модестович, мы так рады, - постаралась смягчить Танечка, - Гневушев обязательно захватит именно таких маслин. Они чудесные. Как масло. - Съела одну. - Юра, займи гостей, не сиди истуканом. Мне нужно… Понимаешь? Я хозяйка. У меня нет вестовых.
Ваганов остался доволен вниманием хозяйки. Его восточные глаза блестели, седина на висках красиво оттеняла темную кожу. Полные губы были полураскрыты, обнажали правильный и плотный ряд белых зубов, которыми он, по-видимому, гордился. Могучий его торс обтянула замшевая куртка. Принявшись рассказывать о каком-то иностранном ракетном катере, он продемонстрировал скорость его хода на "молнии" своей куртки:
- Мчится, подлец! Ракетоноситель с ракетными двигателями. Штучки придумали, я вам скажу. И все потому - не нужно бегать, доказывать, утверждать. Если - да, значит, да! А то я пришел в одно высокое учреждение, аллах иль аллах! Гляжу, на калориферах папки с неподписанными бумагами, проектами. На очереди… Аллах иль аллах!
- Загибает, - недружелюбно бормотнул соседу Стучко-Стучковский, - такой выдавит любую подпись. Нажмет коленкой на диафрагму - не никнешь… Не люблю я этой дурацкой манеры обязательно капать на нашу организацию. Под водой мы лучше их плаваем. В космосе и в атмосфере - не хуже. Недра лучше. Где у них Тюмень или якутские алмазы? Есть у нас этакая холопская привычка барина бранить… - Стучко-Стучковский разгорячился, обратился к Ушакову: - От рабов сохранилось. От крепостничества или от нашей расейской привередливости. Вот он взял маслину - и ну ее прославлять. Противно. Я эти маслины в рот не возьму. Меня в концлагере их жрать не заставишь. Ракетоноситель. Как молния. Да наши ракетные катера лучше любых! А какие эскаэры!..
- Вы ближе, ближе присмотритесь к Стучке, - посоветовал Топорков, - один из моих любимцев.
Ваганов снова завладел вниманием присутствующих. Он хвалился на пари разорвать колоду карт на восемь частей.
- Был до него один великосветский шалопай, великий князь Михаил Александрович, тот на шестнадцать частей рвал колоду, - сказал Топорков. - Только у этого других дел по горло.
Дмитрий Ильич, заметив, как волновался этот сдержанный человек - у него пальцы подрагивали и речь спотыкалась, - сказал:
- Не судите его слишком строго, Лев Михайлович. Все наигранно. Да и ныне модно стало…
- Что модно? - гневно перебил его адмирал. - Вы тоже за безапелляционный нигилизм? Простите, самоедством заниматься не намерены-с! - он завершил решительным взмахом руки.
- Я с вами полностью согласен, Лев Михайлович, - переждав несколько секунд, сказал Дмитрий Ильич, - и мне приятно…
- Ну что ж, слава богу, что вас не расшатали, - суховато произнес адмирал. - А ежели накренитесь, на нас не надейтесь. Мы не в силах каждое дерево подкреплять этими, как их садовники называют, чатамами?
Стучко-Стучковский неодобрительно взглянул на Ушакова, обратился к погрустневшему адмиралу и затеял с ним учтивый профессиональный разговор, судя по всему, с единственной целью - вернуть своему наставнику доброе расположение духа.