И в автоинспекцию часто попадали права Свимона Кеванишвили, но… Он брат Гиорги, говорили там, и ограничивались штрафом. Да и на штраф потому решались, чтобы остался оправдательный для них документ - квитанция; дескать, приняли меры. И все ради Гиорги - считались с ним. Говорили, будто бы Гиорги ничего не ведал о проступках и нарушениях брата, он бы, дескать, не допустил этого.
Но можно ли поверить, что Гиорги действительно ничего не знал?
Далее о такой вот скандальной истории?
Из одной братской республики приехали как-то в наш город неискушенные колхозники.
Продали на городском рынке то, что привезли, потом долго искали какое-то лекарство - один из них тяжело заболел. Времени до отхода поезда оставалось мало, и они стали ловить такси. Остановили машину Свимона, объяснили свое положение, попросили как можно быстрее довезти их до вокзала, чтобы не опоздать на поезд. Свимон усадил в машину представителей братской республики и помчал их в бывший парк "Муштаид", где теперь детская железная дорога. Высадил их там, сам купил им билеты, и, не давая ни отдышаться, ни оглядеться, торопя и подгоняя, загнал их в вагон. Приезжие благодарили его, благословляли, чуть не в ноги кланялись, радуясь и удивляясь, какой добрый человек им попался! А бессовестный Свимон стоял и ждал, когда тронется поезд, еще и платком им помахал. Растроганные крестьяне прослезились и, высунувшись из окна, все просили Свимона дать адрес, поблагодарить, говорят, хотим тебя.
Свимон чуть не умер от смеха, пока ехал из "Муштаида" домой, потом поел досыта и, веселый, довольный, поехал в парк. Там он полчаса потешал шоферов, рассказывая о своей проделке. Шоферы хохотали, разводили руками, утирали слезы - ну и чудило этот Свимон!
Ну, а потом? Кто-нибудь поинтересовался, что стало с больным человеком? Один из приезжих запомнил, оказывается, номер машины Свимона и прислал на него жалобу. Целая комиссия разбирала эту историю, но… Но ведь он брат Гиорги… и дело замяли.
- Сколько можно, угомонись наконец! Не надоело тебе еще безобразничать? - сказала Свимону жена, когда он вернулся домой (жена его была учительницей, преподавала в младших классах грузинский язык). - Учти, плохо кончишь!
- Хватит бубнить, нашла младенца уму-разуму учить!
- Ушел бы ты с такси, не твое это дело - быть таксистом! Перейди на другую машину!
- На другую машину?! А семью ты мне прокормишь?
На этот довод супруга ответа не находила. Свимон прекрасно знал силу своего вопроса и отбивался им от жены, какая бы неприятность ему ни грозила. У жены оставался один выход - она подчеркнуто опускала "в", называя мужа.
- Сколько тебе говорить, Симон…
- Иди ты… Сама ты и Симон и… - Он вскакивал и, хлопнув дверью, убегал из дому не пообедав.
Говорят, Гиорги не ведал об этой истории.
Может быть, может быть - вечно занят, все время на трассе. На цхнетской дороге остановил новые "Жигули" и посоветовал водителю не превышать скорость - у машины "хорошая приемистость"; не совладать, говорит, потом с ней. А возле Багеби с водителя "Волги" чуть шкуру не содрал: тот не рассчитал, давая задний ход, и заехал колесом на газон.
- Разве ты человек - васильки смял?! - орал Гиорги на шофера. - Сначала васильки, потом детей задавишь и поедешь дальше как ни в чем не бывало!
Удрученный водитель молчал - он понятия не имел, что это за цветок василек, какие именно цветы среди примятых - васильки, как не знал и того, что мять и давить их запрещено.
Однажды поздней летней ночью машину Свимона Кеванишвили остановила приезжая узбечка. Не попала в гостиницу и надеялась устроиться хотя бы на турбазе. Свимон не растерялся и предложил отвезти ее к себе, уверяя, что жена его примет ее как положено. Врал, понятно. Семья его давно жила на даче. Ехать к нему женщина отказалась, но в такси все же села - доехать до турбазы, поскольку городской транспорт уже не работал, а города она не знала. Свимон решил, что дело на мази, раз она села в машину, просто поломается малость, не станет же сразу вешаться ему на шею. Но женщина все его домогательства решительно отвергла. Свимон обозлился и вместо турбазы повез ее за город и оставил одну с чемоданом в безлюдном, пустынном месте, а сам укатил обратно. Женщина успела записать номер машины. Пожаловалась на него. Была снова выделена комиссия для разбора дела, но… Но ведь он брат Гиорги… И дело замяли.
Говорят, Гиорги не ведал об этой истории.
Может быть, может быть - вечно занят, все время на трассе…
…Антиподисты закончили свой номер и намеревались уйти под аплодисменты, но инспектор манежа остановил их. Антиподисты вернулись на арену и, довольные, смущенные, закивали зрителям. Инспектор манежа заставил их еще раз вернуться на арену. На этот раз они искренне улыбались зрителям.
Когда они скрылись, на манеже появился Жора. Он долго чистил барьер в одном месте, а сел совсем в другом - плюхнулся в опилки. Дети дружно засмеялись. Тем временем униформисты натянули проволоку на высоте трех метров над ареной.
Инспектор объявил следующий номер:
- Танцы на проволоке!
…Важа и Арчил нисколько не походили друг на друга; дети одних родителей - и ничего общего! Важа - долговязый, сухопарый, рыжий, Арчил - низенький, пузатый, волосы - цвета ржавчины, длиннорукий. Братья чуть ли не состарились в доме, где жил Гиорги Картлишвили, но никто во всем доме, даже их жены, понятия не имели, чем они занимаются. Знали, что они работали в какой-то артели. В ту пору слово это было в ходу. Все разъезжавшие на собственной машине, имевшие собственные дачи, занимавшие четырех-пятикомнатные квартиры и набивавшие их антикварными вещами, скрывавшие драгоценности в сейфах, замурованных в стены, да запиравшиеся по такому шифру, что сам инспектор Мегрэ растерялся бы, - все они работали в артели. Ну, а почему Важа с Арчилом должны были составлять исключение?! К остальным обитателям дома они относились с какой-то жалостью и не скрывали этого. Ко всем, от мало до велика, обращались на "вы". Одного только Гиорги Картлишвили почему-то фамильярно называли Жорой. Приятели могли, разумеется, называть его Жорой вместо Гоги, однако между Гиорги и братьями Мартирозашвили никогда не было приятельских отношений - ни в детстве, ни позже. Но ведь Гиорги не был Свимоном Кеванишвили, чтобы шуметь по такому поводу и возмущаться: почему-де зовете меня Жорой вместо Гиорги или Гоги. Братья Мартирозашвили были старше Гиорги. Важа - на пять лет, Арчил - на три. В детстве такая разница очень заметна, а когда перевалит за сорок - пятьдесят, не разберешь - кто старше, кто младше. Впрочем, Важа выглядел лет на тридцать, его рыжие волосы седина не брала.
В свободное от "работы" время братья развлекались, говоря: "Что другое возьмешь от жизни!"
Вас, наверно, интересует, что брали веселого от жизни братья Мартирозашвили, как они развлекались? Довольно просто. Садились в "Волги", прихватив приятелей и красивых девочек, и отправлялись в какой-нибудь загородный духан и, заняв его, закрывали для других. Тамадой у них всегда был один и тот же человек по фамилии Эристави - его везли с собой. Завидев братьев, духанщики выставляли всех местных и запирали свое заведение.
И тут начинались "веселые безумства"! Важа заводил шарманку. Арчил пел, остальные плясали. Захмелев, Важа брался за дудуки. Игра на дудуки носила театральный характер - с традиционным началом и концом. Важа с бутылкой в руках, оседлав спинку стула, возглашал тост в честь родителей. Горе тамаде, который опередил бы его с этим тостом, - бутылка с вином разбивалась о его голову! Вот почему братья возили с собой постоянного тамаду - Эристави, хорошо знакомого с прихотями братьев. Когда Важа пил за родителей, все знали - он уже "готов". Сразу же за этим тостом перед ним хоть из-под земли должен был предстать ансамбль дудукистов, а Арчил на вытянутых руках преподнести ему дудуки для него самого. Важа становился прямо на стул, вытягивался во весь свой длинный рост и объявлял, что исполнит "В пустыне одинокой белый верблюд опустится на колени", и, восклицая "Дуй!" - изо всех сил дул в дудуки. Все дивились, откуда брались силы у этого тощего человека так надувать щеки и кто поставил ему дыхание, - ласкаловский тенор лопнул бы от зависти. С душой играл Важа, и градом текли из глаз его слезы! С чувством играл, не зря лились слезы.
Ну, а если человек переживает и чувствует, то это кое-что да значит. Одаренный был человек Важа… А потом, когда умолкал его дудуки, к ансамблю дудукистов должен был присоединиться долист и исполнить танец "Книазури". Важа танцевал, не сходя со стула. Заканчивался танец щедрым жестом - Важа запускал руку в карман, и во все стороны разлетались пятирублевки и десятирублевки. Подбирать их, однако, до поры до времени никому не позволялось. В завершение своего сольного выступления Важа комкал сторублевку и швырял ее тамаде. Едва тамада завладевал сторублевкой, застольники вроде бы шутя алчно налетали на раскиданные по полу деньги. Хорошенькие девицы тоже не зевали, проявляя завидную расторопность и сноровку, - хихикая, визжа, хватали с полу деньги. А Важа с Арчилом хохотали, довольные, восхищенные их живостью и ловкостью. Одна из них была до того хороша, что Гиорги Картлишвили глаз от нее не мог оторвать. Он очень привык к подобным увеселениям и уже не мог без них обойтись. Нравились ему кутежи с юными красотками. Со временем он и театр стал посещать с братьями Мартирозашвили. На премьерах тоже встречались смазливые девочки. После спектакля устраивался банкет. Однажды Важа и Арчил даже на просмотр фильма Феллини "Восемь с половиной" провели Гиорги Картлишвили, хотя на него попасть было почти невозможно. Кинематографисты и то не могли достать билет, а у братьев лишние имелись. После фильма Гиорги три дня как в дурмане ходил, ни с кем не разговаривал. А Важа и Арчил всласть подремали во время сеанса - только поглазеть на голых женщин открывали глаза, толкая друг друга локтем, да еще когда целовались на экране.
- Что делать, Жора-джан, много работаем, устали! - оправдывался Арчил перед Гиорги.
Однажды Арчилу стало плохо, и родные вызвали "скорую помощь". Врач измерил давление, задал два-три вопроса и поставил диагноз: переутомление. Важа сунул Гиорги в карман двадцатипятирублевку, велев отдать врачу. Гиорги проводил врача и, улучив момент, когда они были одни, протянул ему деньги, но тот так на него глянул… Лучше бы плюнул.
- Еще не перевелись такие идиоты?! - искренне не поверил Важа, когда Гиорги вернул ему деньги.
А Гиорги этот взгляд лишил покоя.
У Арчила подскочила температура, поднялась до сорока.
- Как водка! - сострил Важа, глянув на градусник, и задумчиво вопросил: - Кого же вызвать к нему?
Он приводил к брату всех, кого ему рекомендовали. Самых известных и занятых профессоров и академиков заставлял выкроить время и с каждым расплачивался лично, а когда его смущенно благодарили, успокоительно кидал: "Бросьте, что тут особенного?.."
- Выходит, один только этот, со "скорой", дурак? - недоумевая, спросил Гиорги Важу и крепко зажмурился, поскольку перед глазами сразу возник уничтожающий взгляд врача.
- Что мне с ним делать? Что?! - растерянно восклицал отчаявшийся Важа.
- Нитка… Нитка, нитка… - бормотал Арчил в бреду.
- Выболтает, все выболтает, если ему не помочь. - Важа явно паниковал, прикрываясь деланной улыбкой.
В конце концов из Москвы самолетом доставили крупного специалиста. Врач располагал двумя днями, но Мартирозашвили ухитрились оставить его на девять дней. После девятого укола жар у больного спал, на десятый он поднялся с постели. Во сколько обошлось им московское светило, сколько они ему заплатили, сказать не могу, но, говорят, ошалел доктор.
- И он взял?! - не поверил Гиорги.
- А чего ему не брать, есть ему, что ли, не надо?! - заговорил больной.
- Тогда почему тот, со "скорой"… - начал было Гиорги и крепко зажмурился - вы уже знаете почему.
Взгляд врача со "скорой" преследовал и терзал Гиорги, пока не привиделся ему странный сон: на каждой улице города поселилось по одному Мартирозову, и все они обратились в Мартирозашвили, стали множиться - сначала медленно, несмело, а потом как грибы после дождя, и уже все вокруг должны были омартирозашвилиться, а сам Гиорги - ожориться, но в это самое время он проснулся.
- Мы ничем таким… не занимаемся… - доверительно сказал ему как-то Арчил, когда Гиорги Картлишвили, зайдя к ним за щепоткой соли, увидел на столе ворох денег.
Гиорги остолбенел, понятно, - столько денег сразу разве что в кино доводилось видеть. И Арчил решил развеять мрачные подозрения соседа…
- Ты когда-нибудь ковер видел? С ворсом? Ворсистый ковер?
- Видел, - ответил Гиорги, пристыв глазами к деньгам и пытаясь сосчитать их про себя.
- На столе сорок одна тысяча семьсот семьдесят восемь рублей, новыми деньгами! - беспечно сообщил Арчил и снова перешел к делу: - А ты знаешь, из скольких ниток ткется ковер?
- Нет.
- Скажем, из четырнадцати.
- Ну и что?
- А если ткать из тринадцати, что - сесть на него не сможешь или купить откажешься? Может, думаешь, заметишь, что на одну нить тоньше?
- Нет, не замечу!
- В этом суть и путь… в горийскую крепость.
- Не в горийскую, а в тбилисскую - в Ортачала, - поправил его Гиорги.
- Бери свою соль и мотай, - обозлился Арчил.
- А мне сон приснился! Хороший такой, цветной, музыкальный - рассказать?
- Не нужно.
- Ну, тогда и мне ни соль твоя не нужна, ни…
- Ну чего, чего обиделся… - Голос Арчила зазвучал примирительно: не хотел, чтобы сосед затаил обиду. - Садись, рассказывай.
- Не хочу, пусти.
- Ладно, Жора-джан, на, бери соль и еще деньги в придачу. - Арчил сунул в карман Гиорги пятидесятирублевку. - Девочек в кино сводишь, мороженое им купишь.
Отказаться от денег Гиорги не смог.
Взяв соль, он повернулся уйти, подумав: "Быстро же я ожорился!" - но тут его остановил голос Важи. Прислонясь к косяку двери, он слушал разговор брата с соседом.
- Думаешь, нам деньги легко даются? Думаешь, без труда, сами в руки плывут? Мы пота не проливаем, по-твоему? Быстро же ты нам тюрьму уготовил, Жора-джан! Мы на волоске висим, на одной ниточке пляшем. Оборвется она - и прямо в пасть льву угодим. А из той пасти вырваться, заткнуть ее - всех наших денег, что скопили, не хватит, до того они, гады, обнаглели и разохотились… Во вкус вошли, - зло закончил Важа.
- Понимаю.
- Да не дождетесь вы этого! Ни ты, ни твои соседи! Не надейтесь! А знаешь почему?
- Не знаю.
- Потому, что я вот дам тебе сейчас денег, просто так, и ты не сможешь отказаться!
- Смогу! - Гиорги быстро вытащил смятую пятидесятирублевку и бросил вместе с солью обратно на стол.
- Не сможешь! - Важа уверенно подошел к столу, взял брошенную Гиорги ассигнацию, старательно расправил, положил на нее пять сторублевок и учтиво протянул Гиорги: - Возьми, Жора-джан, и молчок - никому ни слова, что ты здесь видел, я про деньги говорю. Не видел, ладно?
Гиорги уставился на деньги. Побелел…
- Бери, бери, лето на носу, семью на дачу отправишь.
Гиорги посерел.
- Не дождетесь, говорю тебе! Я тому типу каждый день втрое больше проигрываю в "дави-даубасе"; вот почему не дождетесь! Да, проигрываю ему, хотя он даже того не знает, что шиши-бешибудет одиннадцать. Как ему знать, если у него всего десять пальцев на руках! - с издевкой объяснил Важа.
Он спокойно прошелся по комнате.
- Помнишь, я девушку загубил? Помнишь. А как Арчил на человека наехал и покалечил ему ногу, помнишь? Помнишь, конечно, сам в той машине сидел. Так вот, оба случая мне всего в тысячу восемьсот обошлись. Дурачье! Не знали, что я бы сто тысяч не пожалел, лишь бы откупиться. Но я поторговался и за гроши откупился.
Гиорги почернел. Он умирал.
Братья Мартирозашвили привели его в чувство и на руках отнесли в его однокомнатную квартиру.
А на другое утро Гиорги проснулся уже Жорой…
…Танцоры на проволоке сложили свои зонтики и один за другим соскочили вниз.
Грянули аплодисменты.
Как ни уговаривал их инспектор манежа, они не вышли больше на арену. Очевидно, опаздывали еще на одно выступление и спешили за кулисы, на ходу снимая парики.
Паузу заполнил клоун Жора. Вынес веревку, растянул ее на опилках посреди манежа и пошел расхаживать по ней взад-вперед, усиленно балансируя большим сложенным зонтом, изодранным и залатанным, - делал вид, будто с трудом удерживается.
- Заднее сальто! - самодовольно объявил Жора.
По знаку дирижера Кониашвили загремел барабан, да так, что ребята зажали уши. Жора подпрыгнул и, перекувырнувшись в воздухе, шлепнулся лицом в опилки. Опилки залепили ему глаза, набились в уши и даже в карманы. Он не смутился. Встал, чтобы повторить сальто, но к нему подкрались сзади и опрокинули на него ведро с водой. Жора вымок и задрал голову, раскрывая зонт, - да откуда было взяться дождю в цирке!
Зрители хохотали.