Ираклий опрометью кинулся назад.
- Ах ты паршивец! - Тебро ворвалась в комнату. - Покоя от тебя нет! Что тебе неймется!
- Что… Что… - забурчал малыш.
- Зачем зря воду льешь! Зачем открываешь кран?!
- Чтобы кончилась вода!
- Зачем ей кончаться?! С ума сведет этот мальчишка!
- Не хочу умываться, не хочу каждый день руки и ноги мыть! - раскричался Ираклий (о том, что один лимонад будет пить, если вода кончится, он промолчал).
Тебро и сейчас переживала, вспоминая, как отлупила тогда малыша, но Ираклий не плакал. Он никогда не плакал. А дворник и на другое утро бушевал. Тебро, отчитывая внука, забыла закрыть кран.
Было бы кому слушать, бабушка Тебро без конца рассказывала бы о проделках внука.
Потом мальчик пошел в школу и совсем отбился от рук. Правда, учительница все равно любила его. Учился он легко, быстро все усваивал. Только девятку никак не удавалось ему написать, и учительница не знала, как помочь. В конце концов мальчик сам нашел выход: поворачивал тетрадку и писал шестерку. Тебро, радуясь его сообразительности, говорила соседкам: "В первом классе до этого додумался, милые, а потом-то что будет!" - и умиленно вытирала слезу.
- Доконает тебя мальчишка, Тебро, - посмеивались соседки.
- И пусть! Не вечно под небом ходить! Одна вот беда, кроме меня, никого у бедняжки нет.
- Дай же тебе бог здоровья! - сочувствовали ей женщины.
Однажды, когда бабушка Тебро пошла на собрание в школу, а Рыжик остался дома, кто-то несмело постучал в дверь.
- Войдите.
В комнату вошел мужчина.
- Бабушки нет дома, - сказал мальчик.
Незнакомец молчал, глаза у него были мутные.
Рыжик растерялся и повторил:
- Бабушки нет дома.
- Ничего, обожду, - и незнакомец двинулся к тахте, но, прежде чем сесть, спросил: - Можно подождать?
Мальчик не ответил.
Человек закурил и вздохнул.
- Подойди ко мне, сынок, - сказал он после долгого тягостного молчания.
Рыжик не шелохнулся.
- Поди сюда, говорю! - повысил голос мужчина. Потом встал и сам подошел к нему - в нос мальчику ударил винный перегар.
Вспомнились слова бабушки: "Ни совести у него, ни стыда!" И он испуганно прижался к стене.
- Ты знаешь, что у тебя есть отец?! Может, скрывают?! - громко спросил мужчина и уткнулся взглядом в пол.
"Да разве он отец, такого ангелочка бросил из-за какой-то дряни!" - опять прозвучали в голове слова бабушки.
- Чего молчишь! Отвечай, когда спрашивают!
"Почему я в суд подавать должна, милые мои! Был бы человеком, сам бы понимал - содержать надо родное дитя!"
- Говорят тебе, что я прихожу, когда ты спишь? Говорят?
"Подам на алименты, так он скажет потом, будто и меня кормит! Хватает моей пенсии, обходимся. Знать его не хочу, и копейки от негодяя не возьму! Бесстыжий, бессовестный!"
- Скажи хоть слово, слышишь! - у человека задрожал подбородок.
Ираклий оцепенел. Холодная стена обжигала спину, его трясло.
Мужчина положил что-то на стол и пошел к двери. На пороге задержался, обернулся, отыскал глазами прилипшего к стене ребенка. Внезапно рванулся к нему, прижал к груди и несколько раз поцеловал в голову. И быстро покинул комнату, да так хлопнул дверью, что стекла в окнах зазвенели.
Ираклий растерянно опустился на пол. Потом вскочил, выглянул во двор, там никого не было.
На столе он увидел деньги. "Мяч куплю!.. Нет, не возьмет их бабушка. Отругает еще, а при чем я?"
Тоскливо стало в комнате одному.
Он вышел на улицу. В конце ее, где проходил шумный проспект, стояли двое. Один чуть пошатывался и громко требовал:
- Верни долг. Долг надо возвращать!
- Не занимал я у тебя! Ты что, друг?
- Из-за пятерки отказываешься?
- Сколько повторять, не брал у тебя денег.
- Одолжи тогда, будь другом!
- Ну нет… И копейки не дам. Оправляйся-ка домой!
- Нет, без денег не могу… - Он вывернул карманы.
Ираклий посочувствовал человеку… "Интересно, для кого, зачем нужны ему деньги?" - подумал он и помчался домой. Схватил деньги и бегом принес незнакомцу. Тот взял их, оглядевшись, и торопливо зашагал прочь, не поблагодарив мальчика.
Рыжик заметил, как радостно блеснули глаза мужчины, и он позабыл о неприятном посещении. Надо было идти домой, бабушка, наверно, вернулась из школы, но очень уж хотелось узнать, куда пошел человек, кому понес деньги. А незнакомец разом исчез. Рыжик перебежал проспект, едва не угодив под троллейбус, и пустился к боковой улице, круто уходившей вниз к реке, но "его" человека и там не было. Бегом вернулся назад, поспешил вдоль проспекта, заглядывая в каждый магазин, и остановился возле закусочной, полной табачного дыма и пара от горячих хинкали. Какой-то мужчина вроде бы похож был на "его" человека. Рыжик прислонился к стене, перевел дух. Мужчина, обжигаясь, жадно ел исходящий паром хинкали, запивая водкой. Жирный сок пролился ему на рубашку, он небрежно вытер жир рукой. Рыжик рассмеялся, а тот залпом осушил стакан водки. Мальчик широко раскрыл глаза, пораженный: нет, этот не может быть "его" человеком! И все равно стоял и ждал, так долго ждал, что коленки ослабли. Мужчина пошел наконец к выходу. Он качался, спотыкался, но старался удержаться на ногах. Мальчик всмотрелся в него, но то ли навернувшиеся слезы, то ли вырвавшийся из закусочной пар помешали ему решить, "его" ли это был человек.
Медленно брел Рыжик домой, удлинял путь, тянул время. Все думал о человеке, которому нежданно привалило счастье, как бедняку в сказке, которого одарил золотом принц, попавший в их края в поисках сказочной красавицы (да, именно красавицы). И разбогатевший бедняк возвел в дивном краю большой дворец; лестница из дворца спускалась прямо к озеру, а в озере плавали золотые рыбки и красивые лебеди. Потом человек запряг в золотую карету белых коней и перевез к себе из развалюхи жену, бабушку и единственного сына. И долго жили они весело и счастливо.
1967
ЧЕТВЕРТЫЙ ГОРИЗОНТ
Нестерпимый звук у этого звонка.
Почти такой же по тембру голос у женщины, работающей на подъемнике.
Шахта на четыреста метров уходит в глубь земли. Через каждые сто метров подъемник останавливается у нового горизонта, выпуская одних рабочих и забирая других. Усталые, грязные и потные поднимаются наверх, а те, что почище с виду, опускаются вниз. В касках, грубых брезентовках, трехпалых рукавицах все мы смахиваем на жуков-землероек.
Нестерпимый звук у звонка. Не свыкнусь никак.
- Можно ехать? - громко вопрошает женщина и, не дожидаясь ответа, нажимает на тормозную педаль, опуская нас вниз. Подъемник рассчитан на пять человек, но в кабине тесно и пятерым. Мы плотно прижаты один к другому, запах потных тел бьет в нос.
Меркнет, исчезает дневной свет, и в темноте карбидные лампы мерцают, как гигантские подземные светлячки.
Забойщиков не радует мое появление - из-за меня у них простой, приходится оставить забой и ждать, пока я кончу "копаться", как они выражаются, то есть соскабливать молотком руду, изучать ее под лупой, оформлять документацию. Я понимаю их недовольство и не обращаю внимания: ничего не поделаешь, мало ли что не нравится мне…
Все мы здесь живем без семей. И все - от повара до "машинистки" - мужчины, не считая женщины, работающей на подъемнике. Эта единственная женщина, которую дано нам видеть, неказиста, тучна и одета в брезентовые брюки. Много чего толкуют о ней среди рабочих и держатся с ней развязно, по-свойски. Но я не верю толкам. Просто она здесь одна, и разве могут мужчины обойти ее молчанием?
Женщине тут не выдержать. Тут царство холода и ветра, колючего, влажного. Ветер никогда не стихает, завывает без устали, раздражая и угнетая. От солнца, ветра и карбидок у нас огрубела и потрескалась кожа на лице. Женщине с ее нежной кожей здесь не выдержать… Но Марго, так зовут женщину на подъемнике, выносит все.
Я уже свыкся здесь со всем, почти не вспоминается город с его кипучей, веселой сутолокой и красивыми девушками. И даже самое любимое, самое желанное - музыка отошла куда-то. Правда, временами находит острая тоска по музыке, и я думаю о ней, пока не начинаю слышать неуловимые, сокровенные звуки. Звуки постепенно находят ощутимое воплощение. Я почти вижу их. И уже ничто не тревожит душу, не терзает мозг, и я всем существом отдаюсь этому вдохновенному взлету. Я покоряюсь музыке. Она увлекает меня в выси, в голубой мир, и оставляет блаженно парить, хотя способна в любой миг швырнуть на землю и разбить вдребезги.
Рудник этот более ста лет привлекает к себе внимание. В прошлом здесь часто случались обвалы, приводившие к жертвам. И по дороге к шахте появилось небольшое кладбище. Не знаю, почему первую жертву предали земле у самой дороги. Проходить мимо кладбища неприятно, люди стараются не смотреть на него. Оно обнесено добротной каменной оградой. Внушительных размеров амбарный замок держит на запоре огромные черные ворота. Ключи от замка у Марго… Особенно поражает меня ограда - будто кто-нибудь способен сбежать оттуда…
За кладбищем небольшой овраг, через который перекинут мостик из березовых досок. Перейдешь овраг - и ты у шахты. Уже с мостика слышны шум подъемника, скрежет каната и нестерпимый голос Марго…
- На какой хоризонт, начальник? - орет она, обращаясь ко мне.
- На четвертый.
Рабочие уступают дорогу, пропуская меня. Четыре раза режет слух звонок.
- Можно ехать? - Марго пытается перекрыть звук звонка.
Неприметно нажав ногой на педаль, она, подобно ведьме, увлекает нас в подземный мир.
Четыреста метров - и я выхожу из подъемника. Дежурный по горизонту протягивает мне горящую карбидку и каску. По тоннелю, рассыпая искры, несется электровоз. Вагонетки покачиваются, налетают друг на друга, лязгают по рельсам колеса. Я сворачиваю в штрек и направляюсь к нужному мне забою. Под ногами грязь, со всех сторон сочится вода.
Штрек проходит под кладбищем, и странные мысли лезут в голову… Я озираюсь и неестественно, басом говорю: "Я ниже всех, ниже всех".
Когда я вскидываю голову, осматривая потолок, на лицо мне падают капли, и кажется, что вода просачивается из могил, неся с собой тайны покойников. Они доверяют подземным водам, поверяют им сокровенное - ведь вода всего лишь вода, никому не выдаст, а ей только того и надо - шумно стекает к сердцевине земли, судача с рудоносными пластами и жилами, со всем, что встречается на пути. Но я не понимаю ее речей, да и не хочу. Что мне за дело до тех, кто покоится наверху. И вода не достигает своей цели. В конце концов она иссякает и исчезает.
Вдали замечаю шахтеров. Их трое. Гигантские тени колышутся вместе с пламенем карбидок. Видно, жарко им, обнажились по пояс. Сплошь покрыты рудной пылью. Бугрятся мышцы рук и плеч, делая фигуры уродливыми, несоразмерными.
Я здороваюсь с ними и, закрепив карбидку в расселине, присаживаюсь на мокрые грязные обломки руды. Забойщики прекращают работу.
- Закурим?
Еле зажигаю отсыревшую спичку. От карбидки прикуривать нельзя - трескается эмаль на зубах.
- Ну как, хорошо мы поработали?
- Хорошо.
- План выполним?
- Может быть…
- Не перевыполним?
- Измерим в конце месяца и…
- А сейчас? Сейчас - как думаете? - допытываются все трое.
Они терпеливо ждут, пока я закончу работу.
Утираю пот и снова предлагаю:
- Закурим?
Все затягиваемся.
- Как идут дела… вообще…
- Э-эх! - вздыхает малорослый, тщедушный рабочий.
- Ему домой охота, не терпится вернуться! - выдают его двое других.
- Почему?
- Только-только женился.
- Кончайте, - ворчит щупленький.
- Не нахвалится своей женушкой, - хохочут товарищи, заглатывая с дымом пыль.
Дым расплывается, смешивается с пылью, и мы едва различаем друг друга.
- Хороша она, хороша, - счастливо говорит молодожен. - Ядреная баба! Волосы светлые, глаза голубые, а в руках силища! Обнимет, так… - он сплевывает, швыряя на землю рукавицу.
- Скажи лучше, в постели какова, в постели! - забойщики давятся смехом, перебивая друг друга.
- Будь покоен, получше твоей жены! - парирует щупленький, с усилием дотягиваясь до каски одного из насмешников, дюжего малого, стараясь нахлобучить ее ему на глаза.
- Ха-ха! - грохочет исполин. - Одна нога моей жены твою с потрохами перетянет!
И все трое закатываются смехом. Дюжий исполин переводит дух и продолжает похваляться своей бесподобной половиной.
Он кулаком вытирает заслезившиеся от смеха глаза. Щупленький постанывает, держась за живот.
- Ох уморил… Ну и язык у тебя.
- А мне вот нравится такая… - начинает третий.
- Молчи, сосунок! - со смехом обрывают его. Он тоже смеется, но пытается договорить: - …такая, как…
- Как Марго? - заканчивает за него исполин.
Парень продолжает объяснять, но дружный хохот, удесятеренный подземным эхом, глушит его слова.
- Да погодите… дайте сказать… Мне нравится такая, чтобы грудь в руках не умещалась… - гогочет он вместе со всеми.
- Хо-хо-хо!
- И чтобы губастая, и ноги чтобы толстые… - парень задыхается от смеха… - А дома - чтобы юлой крутилась…
- И вкусно стряпала…
- И по хозяйству управлялась…
И снова покатываются со смеху:
- Ха-ха-ха.
Наконец успокаиваются, утирают слезы. Смех разом сменился тишиной, полной тишиной, словно никого тут не было и нет.
Шпуры готовы. Взрывник точен, он появляется минута в минуту, заряжает их и закрепляет бикфордовы шнуры.
- Уходите, ребята.
- Да ладно, поджигай! - пренебрежительно бросает исполин.
- Видишь, начальник тут, живо поднимут нас, выдадут на-гора, - утешительно добавляет другой.
Взрывник сначала закуривает и уж затем подносит спичку к шнурам - они разной длины, чтобы можно было сосчитать число взрывов. Рабочие одеваются, вскидывают на плечи инструменты. Никто не спешит. А взрывник устал, нервничает, долго ли ошибиться… Если взорвемся, наших рук и ног не найдут, так все перемешается. Но я не могу спешить. Коль скоро оказался тут при взрыве, надо выдержать. Рабочие пристально следят за мной. Всякий раз пытливо всматриваются в лицо - жаждут обнаружить признаки страха. Я ухожу последним. Слышу, нет, ощущаю всем телом, как шипят и укорачиваются за моей спиной горящие шнуры. Сердце уходит в пятки, все во мне сжимается. Не нравится мне эта азартная игра со смертью. Выбрались наконец в туннель. Взрывник останавливается. Он точен, как аптекарь.
- Раз, два, три, четыре, пять, шесть… семь! Слава богу! - спокойно сосчитал он глухие, но мощные взрывы.
Карбидки погасли, мы раскрыли рты - воздушная волна больно ударила по барабанным перепонкам.
- Седьмой шнур длинным получился, - заметил взрывник и задумчиво добавил: - А могло и наоборот быть. Тогда что?
- Молодец! - И дюжий забойщик одобрительно стукнул его.
Взрывник кашлянул и спросил, помолчав:
- Водки не найдется?
- Нет! - дружно и решительно сказали все трое.
Видно, меня постеснялись.
Зажгли карбидку.
- Ну как, план будет? - снова допытывается щупленький.
- Подъемник ждет, начальник! - кричит мне издали дежурный.
- Идем!
Четыре раза нестерпимо звенит звонок. Нас прижимает друг к другу. Все мы пропитаны потом и пахнем взрывчаткой, рудой и землей.
- Живыми вернулись? - рокочет Марго.
- Живыми, красоточка! - успокаивает ее взрывник. - У тебя водочки не найдется?
- Нет, - быстро отвечает она.
- Будет врать, наверняка ведь есть, - хлопает он ее по плечу.
- Говорю - нету.
- Марго, браток, замуж не хочешь? - шутит щупленький забойщик.
- Я те дам - замуж! - и Марго подносит к его носу кулак.
- Гляньте - кулачище-то! - дивится другой.
- Как дела на хоризонте, начальник? - обращается Марго ко мне, желая отвязаться от балагуров.
- Хорошо, Марго-джан, порядок.
- Ваш хоризонт передовой! Люб мне четвертый хоризонт.
- Спасибо, спасибо, - говорю я и иду дальше с рабочими.
- Марго верно говорит. Наш горизонт передовой. А с планом у нас как? План дадим? - не унимается щупленький.
Забойщики прощаются со мной. Взрывник сперва плетется за ними, потом торопливо нагоняет меня.
- Вы уж извините, может, у вас есть водка?
- Есть, пошли.
- Спасибо.
- Знаешь, что с тобой будет, если застану пьяным на работе?
- Знаю.
С трудом открываю дверь, совсем проржавела щеколда.
Взрывник залпом выпивает до краев полный стакан, утирает слезу и нюхает кусок хлеба.
- Ешь!
- Не хочу.
- Что с тобой творится?
- Осточертело мне тут!
- Пройдет, знаю же тебя. Скоро кончим разведку, определим запасы руды, утвердим, рудник сдадут в эксплуатацию. Прибудут грузовики, бульдозеры, экскаваторы, краны. Возведут город. Кладбище, наверное, перенесут. Зацветут сады, появятся школы, больницы, будет свет, радость, музыка. А когда уже привыкнем ко всему этому, придется снова собирать пожитки и двигаться дальше в горы, где будем мерзнуть в палатках, жить при свечах да керосиновых лампах, где будет маленькое огороженное кладбище, ключи от которого дадим хранить Марго. А ты придешь и скажешь мне… Знаю я тебя.
- Возьми с собой, начальник!
- И возьму, понятно! И тебя, и дюжего парня, и щупленького с его молодой женой.
- И наш участок опять будет передовым.
- Почему так думаешь?
- Знаю, начальник.
Взрывник наливает себе еще полстакана, пьет одним глотком и нюхает хлеб.
- Ешь!
- Не хочу!
- Что случилось?
- Ребята волнуются, спрашивают - план будет?
Я гляжу, как взрывник надевает шапку, как хлопает дверью, но шума не слышу. Я наливаю в стакан водку, пью не переводя дыхания и с аппетитом закусываю.
За окном темень. В комнату прокрадывается колкий ветерок. Я тушу свет и валюсь на постель. Закрываю глаза и заглядываю в себя. Ищу музыку, нахожу и отдаюсь ей всем существом. Она увлекает меня с собой высоко-высоко в голубой мир и оставляет парить одного, хотя может в любой миг швырнуть на землю, да так, что…
Кто знает, дадим ли план, если взрывник будет работать неточно?
1962