- Спасибо, не курим, - ответил я и за Людмилу.
- Это хорошо. Не про вас такой крепкий табак… А вы, вижу, верным путем пошли. Теперь понимаю, что ищете.
- Что все-таки? - спросила Людмила.
- Ясно что - золото! Чего иначе шли бы к Черным скалам! А историю про Черные скалы слыхали?
- Расскажите, если не спешите, - попросила Людмила.
- Ежели охота послушать, можно и рассказать.
Старик расположился поудобней. Людмила пристроилась у его ног. Я привалился к рюкзаку.
- Раньше тут жизнь ключом била. Самые известные и богатые золотоискатели мыли песок в этих местах. Ком везло, тот богател, кому нет - разбредались кто куда. Был среди старателей некий Глеб Симагин, шакал сибирский. На все золото, какое имел, приобрел новые участки, вложил капитал в новые прииски, но фарта ему не было. Разорился Симагин и все равно не уехал отсюда. Есть тут Черные скалы, так вот, обнаружил возле них какую-то минеральную воду. Из Западной Сибири, где я работал, завез в эту глушь ванны из белого и черного мрамора, поставил их возле источника и пустил слух, будто вода излечивает от всяких болезней. Понаехали владельцы приисков - лечиться да развлекаться. Минеральная вода и вправду помогала от ревматизма, от болезни желудка и еще от какой-то хвори. Симагин разохотился, расширил свое дело, завез через подручных красивых девок из Иркутска, Омска, Казани и открыл небольшой бордель. Женщин набрал Глеб Симагин одну краше другой, и золотопромышленники все свои деньги проматывали тут. Вы представьте себе, прокляни японский бог: белые и черные мраморные ванны в цветущей тайге, поодаль друг от друга, чтоб укромно было, а воду подавали по деревянным желобам. Со временем Симагин оградил ванны. Потом открыл тут ресторацию, гостиницу. Работали на него местные жители - все соки из них выжимал. Одно портило настроение кутилам. Не помню точно где, где-то поблизости, были две деревеньки, какие-то непутевые люди жили там. Бродили по окрестностям, и потому их тут лунатиками называли, они головокружением страдали, видения их мучили…
- Видения? - переспросил я. Сердце отчаянно заколотилось. Людмила вскинула на меня изумленный взгляд и приподнялась.
- Да, видения были, и голову часто кружило, прокляни японский бог, чего не бывает на свете, чего не услышишь. Рано умирали, говорят, еле доживали до зрелых лет, а худущие - кожа да кости. Ели что придется, жили подаянием, выпрашивали милостыню, ну и беспокоили, ясное дело, богачей, покой их нарушали. Взял Симагин да и сжег те деревеньки, а жителей переселил отсюда подальше.
- Слышала, Людмила?! - воскликнул я, а сердце металось в груди, ошеломленное сообщением старика, - вот это сюрприз!
- Мало ли что сочиняют люди! Выдумки все! - бросила Людмила, укладывая рюкзак.
- Никакие не выдумки. Так все и было, как рассказал. Одному дивлюсь: сколько лет живу в этих краях, а нигде не попадались ни желоба, ни ванны, ни пепелище - должно же было что-то остаться?! Диву даюсь, клянусь японским богом, куда все девалось?
Не ведал Глеб Симагин, какое доброе дело сделал для несчастных людей! Моих собратьев по недугу! Если у них были видения, какие сопутствуют иногда мне… Неужели в самом деле не осталось следов пепелища? Где могли находиться эти деревеньки? Надо найти какие-нибудь следы… Страшно подумать, но если у меня с ними одного рода видения - месторождение руды найдено.
- Как по-вашему, где все же находились деревни? - допытывался я.
- Не знаю. Чего не знаю, того не знаю. - Старик поднялся. - Вроде бы где-то у Черных скал. И куда упрятал жеребенка японский бог… Идете, нет? - спросил погодя.
- Идем, идем, - ответила Людмила и снова стрельнула в меня взглядом.
Мы молча прошли ущелье. Когда наши группы воссоединились у вершины водораздела, техник сообщил, что содержание "элемента" незначительно, но неуклонно возрастает вдоль ущелья.
- Знаю, - сказал я спокойно, как если б давно был уверен в этом.
- Знаете?! Откуда? Прибор ведь у меня был!
- Нам японский бог покровительствует, - я кивнул на старика. Они поздоровались.
Мы молча двинулись вдоль по гребню, к Медвежьему перекрестку, где ждал нас вездеход.
- У Медвежьего перекрестка тоже деревня была, дважды затопляло ее, - сказал старик, - ну и покинули люди гиблое место, переселились отсюда.
- Давно? - поинтересовалась Людмила.
- Несколько лет прошло. Разобрали дома, увезли с собой.
От деревни оставалось несколько печных труб, сиротливо торчавших там и сям. Все вокруг было разворочено, разрушено, как после побоища.
Мы забрались в вездеход. Рядом со мной что-то рассказывали, чему-то смеялись. Я ничего не слышал. Оцепенел. Страшная история, рассказанная стариком, потрясла меня. Кажется, надо откровенно выложить все Александрову и Пельменеву о моих приступах и видениях… Если тот же недуг… Я попросил старика поехать со мной в лагерь. Японский бог должен быть рядом - мы сообща представим бесспорные доказательства! Не подозреваете, какая новость ждет вас, Юрий Александров и Михаил Пельменев! Старик и мой недуг укажут путь к месторождению. Аргументы веские.
- Ты хорошо себя чувствуешь? - встревожилась Людмила.
- Хорошо, как никогда. Но мне нужен твой супруг - немедленно.
- Все шутишь.
- Правда, Людмила, срочно нужен!
- Заседание триумвирата?
Людмила остановила вездеход и отправила за Пельменевым одного из рабочих.
Уже смеркалось, когда мы вернулись в лагерь. Я поспешил к Александрову, Людмила - за мной. И тут-то все и случилось…
Дождь лил сплошным потоком. Я брел по пояс в воде. Со всех сторон грозно надвигались ледяные потоки. Дремучая тайга захлебывалась, задыхалась. Все было залито водой. Ее неверная бурлящая поверхность ломала дрожащие отражения полузатопленных елей. Ели стояли недвижно, оцепенели, не шевелилась ни одна веточка, но в воде, в неуемной воде тайга качалась, металась, будто ураган хлестал и трепал ее. Я продвигался вперед, к солнцу. Медленно, невесомо. Вода была уже по грудь, я с трудом удерживался на ногах. Неожиданно очутился в широком заливе. Над пустынной водой возвышался бугор, а посреди него стояло разбитое дерево. Я направился туда, тащился из последних сил, изнемог, выдохся. Мышцы онемели. Выбрался наконец из воды и растянулся на спине. Бугор оказался глыбой льда, но дерево на нем было обуглено. Над черными ветками расплывались струйки дыма. На один сук опустилась вдруг черная ворона и подмигнула. Потом ворона побелела, обратилась в седую косматую ведьму. Не вся - одна голова у нее стала ведьминой.
- Прошел-таки по волосяному мосту, Адиханджал? - спросила старая.
- А ты что думала! Назло тебе перешел!
- Подыхать не собираешься?
- Не дождешься, ведьма, не собираюсь!
- Это почему еще?
- Какое время умирать, столько дел впереди!
- Только потому?
- Мать должен пережить, не дам ей видеть горе!
Услыхала это ведьма, улетела. Исчезло и дерево, исчез бугорок, а я снова погрузился в ледяную воду…
- Если его слушаться, дождемся - на руках у нас умрет! - прозвучал голос Пельменева.
- На каком вездеходе отправим?
Это голос Александрова…
- Сердце матери гибель твою чует.
- Слыхал я про эту сказку!
- Не боишься, значит?
- Чего?
- Смерти.
- Не дождешься, говорю тебе, ведьма.
- Сляжешь, сляжешь, а как тяжко будет - пташка твоя приезжает!
- Какая еще пташка?!
- Инка-секретарша! Молоденькая, хорошенькая, глупенькая.
- Инка работать приезжает.
- Ох и тяжко тебе будет умирать! Наташа сына родит.
- Наташа… Наташа…
- Сердце матери гибель твою чует.
- Не дам ей видеть горя, хоть на день, да переживу.
- И ляжешь потом с ней рядом, да?
- Не дождешься, карга, слышишь, не дождешься! Если не врешь, если правда сын родится, ничего уж тогда меня не убьет!
- Убьет, мраморная ванна убьет.
- Спасибо - остерегла! Не лягу в мраморную ванну.
Я вскочил, убежал. Впереди пылал висячий мост. Мост через глубокую пропасть. Кинулся в огонь, перебежал на другую сторону.
- Перешел-таки мост, Адиханджал?! - настиг меня хриплый голос.
- А ты что думала! Назло тебе перешел!..
Вездеход тарахтит, потряхивает. Нестерпимо долго ползет куда-то. Зарокотал вертолет. Неужели мне так плохо?! Вертолет в исключительных случаях вызываем.
Я приподнял голову - на большее меня не хватило. Ребята осторожно понесли меня к вертолету.
- Связались с Шакино? - спросил летчика Пельменев.
- Да, ждут уже, - ответил тот.
- Зачем вызвали вертолет? Не понимаю, чего испугались. - Я говорил спокойно, словно в самом деле не понимал.
- Лежи, лежи. - Пельменев опустил руку мне на плечо.
- Никуда я не поеду! - Я попытался приподняться. Ребята силком поместили меня в вертолет и надежно замкнули дверцу. Вертолет оторвался от земли. Люди и вездеход на земле уменьшились, исчезли из виду. Под нами морем простиралась тайга.
Летчик обернулся ко мне и, увидав, что я пришел в себя, пошутил:
- Может, вернемся?
- Выпить не найдется?
- При исполнении служебных обязанностей не пью.
- А вообще много пьешь? Сколько осилишь за раз?
- Семьсот - восемьсот.
- Ого!
- Не веришь?
- Поверни-ка свой драндулет и спусти меня прямо над лагерем, слышишь! А то выпрыгну.
- Тебе отдохнуть нужно. Не помешает. Заодно диагноз поставят.
- "Диагноз"! Диагноза московские врачи не поставили! Пойми, со дня на день комиссия из министерства нагрянет.
- Я выполняю приказ.
Приказ! Знаю, милый, знаю! Не приказ, а любовь ко мне движет тобой! Ничто не заставит изменить курс. Будто не знаю, сколько раз нарушал ты и приказы и дисциплину! Когда требовалось, мы и приказ меняли с тобой, и курс. Забыл, как носились на твоей "стрекозе" по нашему хотению, по нашему разумению. Не начальства боишься! Знаю, друг, чего опасаешься.
- Лети назад, слышишь!..
- Потерпи чуток, вот-вот будем в Шакино.
Вертолет медленно пошел на посадку.
Нас встретил секретарь Шакинского райкома партии, прикатил на аэродром в своей черной "Волге". В этих краях всего месяца полтора можно ездить в машине, а в остальное время такой снег, что любой предпочитает сани или просто лыжи. Но секретарь райкома решил - и на эти месяц-полтора нужна машина. Дела у него в районе налажены, и пошли ему навстречу, выделили "Волгу" по первой же просьбе.
- Переночуете у меня, а завтра на моей "Волге" отправим вас в центр. - Тон был непререкаем, а слова "на моей "Волге" прозвучали с ударением.
- Здравствуйте, уважаемый Всеволод Сергеевич.
- Здравствуйте, здравствуйте… - смутился он. - Извините, как вас по батюшке?
Секретарь отлично знал и мое имя, и отчество, и фамилию тоже, просто не захотел оставаться в долгу.
- Зовите просто Гурам, уважаемый Всеволод.
- И ко мне можете обращаться просто, без этого "уважаемый", - улыбнулся он.
Попрощались с летчиком, уселись в "Волгу" и покатили, взбивая пыль на шакинском шоссе.
- До отдыха ли, когда такая погода для работы! - возмутился я.
- Осмотрит вас в центре врач и решит - отдыхать или работать.
- У нас времени в обрез, понимаете? Комиссию ждем из министерства.
- Понимаю, туго придется вашим без вас. - Помолчал, потом сказал вдруг: - Знаете, давно собираюсь спросить, да забываю всякий раз при встрече. Как вы, грузин, переносите наш климат, как привыкли к нему? Если не ошибаюсь, вы двенадцать лет в наших краях, верно?
- Да, тринадцатый год пошел - несчастливый. К климату привыкнуть работа помогла - любимая работа, сибирские пельмени и разбавленный спирт.
- Разбавленный? Спирт водой разбавляете?! - поразился секретарь и перекинулся взглядом с шофером. Дюжий сибиряк выразительно ухмыльнулся.
Замелькали окраинные дома Шакино.
- Вот и доехали, - успокаивая меня, сказал секретарь.
Машина остановилась перед двухэтажным домом. У входа нас поджидала пышнотелая, дородная супруга секретаря в розовом платье.
- Добро пожаловать, здравствуйте. - Голос был неожиданно тонюсенький, никак не соответствующий комплекции. - Вот вы какой, оказывается, "таежный волк"! Не обижаетесь? Все тут вас так называют или просто "грузином". Верно, и сами знаете.
Да, это-то я знал, но вот почему щуплым, невзрачным мужчинам любы дородные - не могу уразуметь. Видимо, существует в человеке стремление к антиподу.
Я смущенно улыбнулся хозяйке и представился.
- Евдокия Македоновна, - представилась и хозяйка. - Можно просто Доки.
- Неудобно, уважаемая Евдокия.
- И без "уважаемой", пожалуйста. Сева не выносит… - Женщина испуганно приложила палец к губам, искоса глянув на мужа, и просто, как члену семьи, сказала шоферу: - Заходи.
В прихожей шофер стал на куски войлока и, заскользив, будто на коньках, понесся прямо к письменному столу, заваленному газетами и журналами.
- Обед готов? - спросил хозяин дома, не обратив внимания на слова жены.
- Стол накрыт. Не знаю только, что подать гостю - сухое или…
- Ничего, - прервал ее муж. - Гостю - ничего!
- Это почему?! Чем я провинился? Видите - здоров, прекрасно себя чувствую.
- Ни капли, и точка!
- Сказал, значит - все, приговор окончательный, обжалованию не подлежит! - разъяснила мне Евдокия, расплываясь в улыбке, и пригласила в просторную столовую на верхнем этаже.
Стол действительно был накрыт для пиршества: пельмени сибирские, соленые белые грибы и прославленный байкальский омуль. Глаза мои поедали соблазнительную закуску, а мысли были на аэродроме - сбежать бы как-нибудь, пока там летчик. Мне в самом деле хорошо, а когда случится следующий приступ, никому не ведомо! Может, и вовсе не случится.
- Не угодно руки помыть? Заговорилась, забыла предложить.
Хозяйка снова провела нас в нижний этаж и распахнула передо мной широкие двери в ванную. Не только двери, но и сама ванна были слишком велики для сравнительно небольшого помещения.
- Не люблю маленькие ванны, сами видите, какая я, не вмещаюсь. Митенька, - Евдокия кивнула на шофера, стоявшего рядом, - раздобыл где-то вот эту огромную ванну, и пришлось переделать двери, не проходила ванна, - объяснила хозяйка и ушла в столовую.
Передо мной была ванна из белого мрамора!
Грубо высеченная ванна из белого мрамора!
Ванна из белого мрамора!
Я онемел.
- Входите, полотенце справа висит, - пробасил шофер.
- Митенька, откуда вы притащили эту ванну?
- Издалека. Слыхали про Черные скалы - оттуда. Давняя история.
- Сумеешь указать на карте то место?
- Сумею, понятно. Я в топографическом техникуме учился, между прочим, это потом в шоферы подался…
- Митенька, слушай внимательно. Мы сейчас улизнем отсюда. Летчик еще на аэродроме. Пометим на карте то место и вернемся назад.
- А как же… Неудобно… Всеволод Сергеевич…
- Будь другом, не возражай, не трать слов. Пошли.
И я буквально поволок его к выходу.
К аэродрому мы неслись на бешеной скорости. Прохожие озадаченно поворачивали головы вслед. Митенька ворчал: "Евдокия убьет, голову мне оторвет", но я успокоил его, заверил, что он совершает общественно полезное дело на благо всему человечеству.
Летчик спал в комнате отдыха. Мы разбудили его, попросили карту. Митенька приблизительно очертил место, где в 1952-м по заданию комсомола вел поиски беглого военного преступника. Место это оказалось километров на сто севернее нашего лагеря.
- Значит, в верном направлении ищем! - вырвалось у меня.
- Там золото? - удивился Митенька.
- Да, Митенька, да! Самый ценный металл!
Я расцеловал от радости шофера и повернулся к летчику.
- Готовь свою "стрекозу"!
Летчик попытался было возразить, но, видя, как я возбужден, махнул рукой, сообразил, что я не отступлю.
Еще полчаса шумного разговора в кабинете начальника аэродрома, и нам разрешили вылет.
Митенька брел за нами и ныл, словно медведь с больным зубом: "Убьет меня Доки, убьет". Проводил до вертолета, пожелал успеха и, буркнув: "Черт с ним, что будет - будет", затрусил к черной "Волге".
Вертолет взревел.
- Посадишь "стрекозу" точно в тот квадрат, который пометил Митенька, - велел я летчику. - Говорит, там осталось еще несколько ванн, если только не растащили. Но сначала сделаешь два-три круга над ним, осмотрим сверху.
- Полетаем, как в старину? Сколько лет минуло с той поры!
- Сколько? Лет десять - двенадцать!
- Горячее было время! Славное!
- А чем сейчас плохо? Разведучасток определился, и вертолет нам больше не нужен. Не так мотаемся, хотя ходьбы и теперь хватает.
- Каждый со своей колокольни смотрит. Меньше стало полетов - меньше и зарплата.
- Брось пить, хватит тебе твоей зарплаты.
- Давно бросил.
- С чего это?
- Почки пошаливают, взялся за ум, сам знаешь, какое у нас требуется здоровье.
- Знаю, знаю. Я и сам давно б загнулся, не будь таким здоровым.
- Да, здоровья тебе не занимать… - Летчик глянул мне в глаза. - И здорово освоился в тайге, комары и те признали своим, не трогают, - и засмеялся.
- Ты смеешься, а они в самом деле меня не кусают - им моя кровь не по вкусу!
Не по вкусу… Не нравится им моя кровь. Неужели отличают здоровую от… Ничего, наступит конец их раздолью тут…
- Представляешь, какой тарарам подымется в лагере, когда свалишься им на голову!
- Это точно - ошалеют!
Немного погодя штурман сообщил, что мы подлетаем к намеченному квадрату. Стали снижаться. Летели совсем низко, над самой тайгой, но сколько ни вглядывались, ничего особенного не заметили.
- Давай опускайся вон на ту поляну, - я указал летчику место.
Поляна была размером с небольшой стадион, вся в цветах. На краю ее у опушки заметно выделялась прямая темно-зеленая полоса. Мы пошли туда и обнаружили широкий прогнивший деревянный желоб, весь заросший высокой травой, мхом. Желоб тянулся к лесу. Как колотилось сердце, сами можете вообразить. Летчик обогнал меня и бежал вдоль желоба, отбиваясь от комаров. Внезапно я обернулся, как от толчка, и увидел продолговатую глыбу, какое-то подобие саркофага под зеленым саваном. Не успел я заорать: "Вот они!" - как летчик уже впрыгнул в разбитую ванну, полную хвои и палой листвы. Чуть поодаль заметил еще одну зеленую глыбу, вернулся к ней - и она тоже оказалась ванной! Деревянный желоб соединял ее с первой. Мы пустились вдоль желобов. Сравнительно узкие, они соединялись, сходились к одной большой деревянной трубе, а та привела нас к высоким скалам. По пути попалось несколько источников, вероятно минеральных, каждый показывал высокое содержание "нашего элемента".
У летчика был прибор. У скал прибор буквально трещал - шкала не была рассчитана на такое содержание элемента.
- Что за допотопный у тебя прибор? - разозлился я, словно летчик был виноват.
- Такой, какой положен по инструкции.