- Ладно, не все ли теперь равно, - бросил я почти безразлично. Возбуждение разом улеглось.
Летчика озадачил мой тон. Мне бы кричать, орать от радости, а я стою себе, будто ничего особенного не произошло!
Странно все-таки устроен человек… Как ждал этого часа! А теперь, дождавшись, думаешь, ну и что, так и должно было быть. Рано или поздно, я ли, другой ли - кто-то добрался бы до этих скал.
Передохнув немного, я стал скалывать образцы, сделал нужные записи. Весь взмок, по лицу струился пот. Усталость навалилась внезапно.
- Плачешь от радости? - улыбнулся летчик.
- Нет, лью трудовой пот, - усмехнулся я.
Мы двинулись к вертолету.
Взяли курс к нашему лагерю.
- Слушай, тебе доводилось сбивать вражеский самолет?
- Я не был на фронте.
- Чем же занимался в войну?
- Новые самолеты испытывал.
- А что ты чувствовал, когда приземлялся после испытания?
- Выпить хотелось.
- Потому-то и уволили.
- Нет, не пил тогда.
- Может, скажешь, и сейчас не пьешь! Брось заливать! И вообще!.. - и захлестнула радость - я стиснул летчика в объятьях.
Вертолет дернулся, рванулся в сторону, и я мгновенно пришел в себя.
- Извини.
- Ты что - спятил?! - заорал летчик и тут же сообразил: - Наконец-то прорвало тебя!
- Парашют есть? Спрыгну над лагерем!
- Веревочная лестница к твоим услугам - спустишься как Ромео!
- Ладно, спущусь как Ромео.
Смеркалось, когда вертолет пролетел над лагерем, но я видел, как наши выскакивали из палаток и неслись к ближайшей поляне. Поляна завалена была валунами, поэтому вертолет повис над ней метрах в десяти.
- Всего хорошего, Монтекки! Скоро увидимся, наверное! - сказал я летчику, прощаясь.
- До свидания, Ромео. Желаю успеха!
- Спасибо! Плюнь через плечо на черта! - потребовал я озорно, помахал на прощанье и стал спускаться.
Я боялся смотреть вниз - слишком свирепые были лица у Пельменева и Александрова. Они держали нижний конец лестницы, как держат в цирке для воздушных гимнастов.
- Может, не стоит спускаться? - спросил я с лестницы.
- Что случилось?! - крикнул, не вытерпев, Александров.
- Что случилось?! Почему возвратился! - Пельменев грозил мне кулаком.
- Последний раз в этом сезоне! Знаменитый эквилибрист на батуте! - закричал я и, спрыгнув, перекувыркнулся несколько раз, раскинул руки: "Алле гоп!"
Мне дружно захлопали.
Вертолет сделал над нами два круга, что означало: "Желаю счастья" и, жужжа, устремился в небо.
- Ну, выкладывай, не тяни! - сердито потребовал Пельменев.
- Конец нашим мучениям! - заявил я. - Собирайте пожитки. Опять переносим лагерь! - и зашагал к рабочей палатке.
Александров с Пельменевым последовали за мной. Триумвират заседал недолго. Мое сообщение было кратким.
Я не успел досказать все, как Александров вышел из палатки.
- Подъем ровно в шесть! Выступаем чуть свет! - Голос его гремел на всю тайгу.
Вслед за ним вышел Пельменев, а немного погодя явился с Людмилой и пригласил нас отметить долгожданное событие. Александров позвал Светлану. Я кинулся в свою палатку за копченой рыбой. Проходя мимо геологов, услыхал звон стаканов.
Прошел мимо рабочих. Те тоже пили. Тогда я громко воззвал ко всем:
- Чего пить порознь! Выходите, вместе отметим!
На зов откликнулись - весь лагерь собрался в большой столовой палатке. Мы поздравляли друг друга. Пили за мое здоровье, я возглашал здравицу за других, но старался не пить. Людмила взялась за гитару. Кто-то запустил белую ракету. Хмель быстро одурманил головы. Среди шумного, бурного веселья я незаметно покинул товарищей, не терпелось забраться в спальный мешок. Измотался за день, наволновался, и стакан спирта сделал свое дело - я давно не пил. Заснул мгновенно.
Пробудился поздно - часы показывали девять. Усомнился - работает ли будильник, может, остановился вчера вечером? Выглянул наружу. Все палатки убраны, все уложено на машины. Выходит, готовы сняться с места и ждут, когда я проснусь! Попробуй не расчувствоваться…
Я выскочил из палатки и тут же угодил в руки притаившихся по сторонам ребят. Подхватили и торжественно понесли к реке, осторожно опустили на землю - совершить утреннее "омовение". Потом, как я ни противился, таким же манером доставили назад к палатке, накормили и напоили чаем. Пока я завтракал, свернули мою палатку, сложили вещи. Кто-то подкрался сзади и закрыл мне глаза ладонями. Оказалось - летчик. И тут-то я заметил на поляне, которую успели очистить от камней, вертолет!
Я понял - сопротивляться бесполезно.
Меня усадили в какое-то подобие кресла, увитое цветами и гирляндами шишек. Собрались все члены экспедиции. Долго прощались.
- Пишите хоть раз в неделю, не ленитесь! - попросил я.
- Не беспокойся, забросаем письмами! Обо всем будем сообщать! - дружно заверили ребята.
- Не только писать, звонить будем в госпиталь. Твои советы понадобятся.
- Там уже знают? - спросил я, нерешительно двинув головой в сторону столицы.
- Сообщили, понятно.
Еще раз попрощались и разошлись. Мы с летчиком направились к вертолету, остальные расселись по своим местам на машинах, продолжая махать мне рукой и кричать: "Поправляйся, Гурам! Скорей возвращайся! До скорой встречи!"
Вертолет взмыл в небо. Лагерь на колесах стал отдаляться и скоро совсем скрылся из глаз.
Под нами расстилалась бескрайняя тайга.
Мы неслись к солнцу.
"Дорогой наш Гурам!
Обещала часто писать, а сдержать слово не удалось. После твоего отъезда тут такое завертелось, минутки выкроить не могла. Знаешь ведь Александрова! Черные скалы, те самые, где ты ванны обнаружил, обследовали до конца. Миша поставил новую буровую - результаты отличные, лучше и не надо! Сам понимаешь, как это нас окрылило, работаем, как говорится, не покладая рук, без выходных. Особых новостей нет. Хотя есть: рядом стоит знакомая тебе девочка и просит оставить ей полстранички - приписать несколько строк. Оставлю, конечно, страдает, бедняжка! Береги себя, не падай духом. Что думают врачи, не пора ли отпустить тебя назад в тайгу?
Дружески обнимаю и целую. Людмила. Привет от всех наших. Ждут тебя с нетерпением, уверяют, что не могут без тебя, велят энергичней лечиться.
Кланяется тебе Михаил Тимофеевич, все справляется, как ты, да поможет, говорит, ему японский бог.
Людмила".
"Гурам, мой добрый Гурам!
Еле упросила Людмилу Пельменеву оставить мне место. Догадываешься, кто пишет? По почерку не узнаешь, никогда ведь не писала тебе, хоть и очень тянуло. Все вспоминаю тот вечер, вспоминаю твой грустный взгляд. Вспоминаю потому, что благодаря тебе по-другому взглянула на жизнь, на отношения между людьми. Знаю, кажусь тебе глупой дурочкой, но все равно благодарна тебе, восхищаюсь тобой! Можешь поздравить, я уже студентка-заочница. Как только Пельменев согласился взять меня на работу, тут же начала готовиться к экзаменам. Целый месяц провела в Новосибирске. Конкурс был большой, но я прошла! Очень, очень тебе благодарна. Не будь тебя, вряд ли сумела бы изменить свое положение.
Спасибо. Тысячу раз спасибо.
Твоя Инка.
13 сентября".
"Милая моя Людмила!
Удостоила-таки меня письма! Давно могла бы порадовать хорошими результатами, знаешь ведь - переживаю вместе с вами. Лечение идет успешно. Чувствую себя прекрасно и при каждом обходе донимаю профессора просьбой отпустить в тайгу, а он смеется, предлагает потерпеть еще немного. Я терплю - что мне остается, как не терпеть! Лишь бы вылечили. Очень соскучился без вас. Надоело лежать в белоснежной комнате - в палатку бы, в спальный мешок! Живу надеждой скоро увидеть вас. Что касается Инки, передай - благодарить меня не за что, ничего исключительного я для нее не сделал. Экзаменов за нее не сдавал, а подыскать работу в партии и другие могли. Видно, толковая девушка. Возьми ее под свою опеку, влияй и воспитывай. Может, станет похожей на тебя! Потерпите еще немного, скоро буду с вами. Обнимаю и целую всех. Гурам.
P. S. Миша и Юра считают писание писем женским занятием, и все же скажи, пусть нацарапают несколько строк и пусть не беспокоятся, разберу их каракули. Раз уж сделал приписку, пользуюсь случаем и еще раз обнимаю и целую.
20 сентября".
"Брат мой, Гурам!
Только вчера уехала комиссия. Пишу подробно, понимаю, как тебе все интересно. В составе комиссии были ответственный работник из Центрального Комитета, заместитель министра, директор нашего института, академик Ларин, секретарь Шакинского райкома. Рассмотрели все данные, пешком обошли разведучасток - район Черных скал, даже полевые дневники изучили. За "секретную" буровую еще выдадут, и, надеюсь, тебя не обойдут! Результатами остались довольны. Не говорю - были в восторге, я суеверный, но ты и сам можешь сообразить это. Ожидаемые запасы руды Черных скал вдвое превышают промышленные потребности. Теперь слово за Игорем Озеровым и обогатителями. Недавно отправили Озерову еще полторы тонны руды, а он придумал еще один новый способ выделения металла. Первые два способа его, видите ли, не удовлетворили!
Заместитель министра сначала пропесочил нас как следует, а потом обещал премию по результатам квартала. Сначала отчитал за нашу буровую, а потом распорядился составить проект установки еще двадцати одной. Сетку расположения буровых будешь делать ты. Пельменев, наверное, приедет к тебе для консультации. Судя по всему, мы скоро закончим здесь свою работу. Наше "скоро" значит два-три года, как сам понимаешь. Жаль уезжать, прирос к этим местам!
Как твои дела? Слышал, еще месяц продержат, но ты, конечно, времени даром не теряешь. Напиши, над чем работаешь, чем занята твоя голова? Как себя чувствуешь, не нужно ли чего, обязательно пиши, не стесняйся "беспокоить" нас.
Твой брат - Александров Юрий.
5 октября".
"Юра!
Сетку расстановки буровых уже сделал, не надо приезжать Пельменеву. Врачи не разрешают работать, очень уж оберегают, можно подумать, что я тяжело больной.
Обо мне не тревожьтесь, мне ничего не надо, все есть.
Недавно был тут корреспондент "Известий". Сфотографировал. Очерк собирается писать о нашей экспедиции. Сохрани фото, может, последним окажется… Шучу, Юрка, знаешь ведь, не люблю красоваться перед объективом. Учтите, никому больше не стану "позировать" - не шлите репортеров, морочат голову нелепыми вопросами да еще так держатся, словно мы о них пишем очерки. А от работников "местной прессы" просто спасения нет. Говорю им: чем со мной беседовать, лучше раз побывать па месте, увидеть все своими глазами. Да разве решатся поехать так далеко? Если Пельменев приедет забрать сетку, направлю с ним одного корреспондента, узнаете, каково выдержать его.
Не надо ли сделать еще что-нибудь? Не стесняйтесь, изнываю от безделья. Я здесь совсем как в санатории, а мечтаю быть с вами, соскучился по всему тамошнему. Подумай - целый месяц я тут! Жду писем и новых заданий.
Брат твой - Гурам.
12 октября".
"Мой запропавший грузинский брат!
Прежде чем потешать тебя столичными новостями, порадую - металл получен! Понимаешь, выделен металл! Не представляешь, какой чистый! А запасов руды больше чем надо, - это, конечно, тебе уже сообщили. Молодец ты, Гурам, сообразил найти "элемент" в таежной ванне!
А теперь здешние новости. Прошел слух, что министерство ходатайствует перед вышестоящими органами о присуждении премии. Нас-то вряд ли помянут, но тебя выдвинут, сибиряки постараются! Сегодня в центральной газете очерк о вашей экспедиции, вырезал и посылаю.
Из госпиталя тебе придется лететь прямо в Москву, верно ведь? Об остальном поговорим при встрече в "Волге".
Еще одна новость, и, пожалуйста, не убивайся, хоть и расстроишься: на твоей любимой незнакомой тебе и недосягаемой кинозвезде Светлане Голубовской женился наш замдиректора! Так-то! Взял ее за руку, повел к себе домой и усадил там - женой. Тебе никогда не проявить такой решительности, а давно бы следовало. Давно бы следовало закатить знатную грузинскую свадьбу! А может, вообще не намереваешься приглашать нас в Тбилиси на свадьбу? Пишу и от имени "трио блондинов", как ты именуешь наших научработников.
Обнимаем, целуем.
Игорь Озеров и трио блондинов.
14 ноября".
"Дорогие мои друзья!
Пишет "позабытый" вами ваш, грузинский побратим! Столько времени никаких вестей от вас, хотя я мог бы раз десять получить письмо. Конечно, найдете оправдание, сошлетесь на "гигиенически" чистый металл, но при ваших способностях и трудолюбии вполне могли выкроить часок для письма.
Молодцы, ребята! Честное слово, поражен, как вам удалось выделить элемент в таком чистом виде?! Игорь, по-моему, ты кое-что держишь в секрете.
Хотел бы я знать, над чем теперь будете ломать голову? Чем заниматься, какую проблему разрешать бессонными ночами?! И как вы смиритесь с отдыхом по выходным дням и нормальным сном по ночам? На что станете расходовать силы, нет - "энергию" мозга, разрешив "проблему века"?
Что до обожаемой мной Светланы Голубовской, то разве можно так ошарашивать? Надо было подготовить меня, бережно, осторожно подвести к потрясающей новости, а ты взял и сразу обрушил на мою бедную голову весть о ее замужестве! Ладно, я устоял! А вообще спасибо - убедил, что не так уж сложно покорить и самую неприступную красавицу.
Прошу - пишите чаще, чтобы новости не устаревали, пока дойдут до меня.
Целую вас и обнимаю.
Солист Гурам и квартет медсестер.
21 ноября".
"Мой дорогой!
Твои друзья упорно скрывали адрес, но я все равно раздобыла его. Не знаю только, верный ли он.
Как я соскучилась по тебе, по твоему голосу, глазам, рукам, по твоей ласке! Соскучилась по своему сумасшедшему, ревнивому Гураму!
Что с тобой стряслось? Чем болен? Целый месяц лежишь, и, говорят, еще месяц не дано будет тебя увидеть!
Мы и так уже целую вечность в разлуке.
Не сердись, что я улизнула в то утро. Причина уважительная, но бумаге ее не доверяю. Узнаешь, как увидишь меня, без слов станет ясно!..
Ты теперь в тысячу раз дороже мне и ближе, мой любимый, далекий, недосягаемый Гурамчик. Уверена, ты все выдержишь, одолеешь свою болезнь и вернешься здоровым! Правда ведь?
Ни о чем не беспокойся. Я здорова, чувствую себя очень хорошо - у меня просто нет теперь права не чувствовать себя хорошо.
Гурам, знаю, что ты меня любишь, а нравлюсь ли я тебе? Нравлюсь ли? Ты же сам сказал, что это разные понятия - любить и нравиться.
Напиши, нравлюсь ли тебе, очень ли нравлюсь? И все так же ли любишь?
Поскорей расправляйся со своей болезнью и приезжай. Жду тебя. Никто другой мне не нужен. Мой дом - твой дом. Приезжай и не забудь прихватить какую-нибудь пепельницу для моей коллекции.
Целую тебя крепко, крепко.
Твоя Наташа.
29 ноября".
"Моя Наташа!
Моя умница!
Моя единственная, неповторимая Наташка!
Держу ручку и не знаю, что писать. Как всегда, пытаюсь избежать тех слов, что сами просятся на бумагу, потому что, прочитав их, ты подумаешь - расчувствовался Гурам! Мучаюсь, терзаюсь, по в конце концов прихожу к решению быть откровенным. И после этого скованности как не бывало, а понятие "самолюбие", так много значащее для нас, грузин, и удерживающее от откровенности, представляется нелепым. До самолюбия ли, когда душа вот-вот покинет тело, а время летит, истекает срок жизни. И невольно спрашиваешь, что ж нам остается, что остается мне и тебе? Мне - твоя любовь и благо, заключенное в ней (да, именно - благо, и оно так многообразно, наполняет меня такой гордостью)! А тебе? Что дает тебе мое безмерное чувство любви? Если бы ты могла ощутить хоть сотую долю его, оно бы свело тебя с ума, испепелило душу, сделало бы еще прекрасней!
Не представляешь, что происходит сейчас со мной. В душе боль, плоть задыхается. Если тебе доводилось испытывать подобное, поймешь, что творится со мной, а если нет, поверь мне на слово, моя маленькая, моя любимая!
Не смейся и не сравнивай меня с восторженными романтиками минувших столетий, но твой образ действительно связан для меня с цветом розы, а мое отношение к тебе, мое чувство напоминает голубизну неба.
Я не просто соскучился и хочу тебя видеть.
Я мечтаю о тебе! Не могу выразить, что я вкладываю в это слово, но это не жажда встречи после долгой разлуки. Я начинаю мечтать о тебе с минуты расставания. Где бы я ни был, невольно, подсознательно, всегда мечтаю о тебе, моя любимая.
Не слишком ли я откровенен? Думаю нет. Просто не стесняюсь тебя, больше, не смущаюсь. А значит, могу довериться любым словам, которые рвутся из души, потому что они правдивы. Поэтому не буду задумываться над ними, не буду выбирать выражения, сравнения… Не буду, не буду!.. Они сами идут из глубины сердца. Поверь мне, верь всему, что я говорю, не сомневайся в моих словах, любимая!
Что мне написать о себе?
Мне вспомнилось сейчас одно место из статьи, которую прочел недавно в каком-то иностранном журнале.
"Меняя образ жизни, вступая в связи с вещами, людьми, средой или теряя их, получая новую информацию, воспринимая новые идеи, мы адаптируемся, то есть живем.
При каждом изменении ориентации, при каждой адаптации наш механизм души и тела изнашивается. А наше свойство восстанавливать физические и духовные силы не безгранично!"
Да, действительно не безгранично! Убедиться в этом можно и на моем примере. Видно, износился уже механизм, износились "колесики" души и тела. Но сердце трепещет, бьется, как пойманная птица. Однако я не сдаюсь, не бросаю оружия. Скоро увидишь меня в столице, я еще покажу себя, такое там устрою!.. А если правильно тебя понял, то вообще не стану больше болеть. Не хотел я, чтобы ты подумала - расчувствовался Гурам, но ничего не вышло.
Несмотря на все, что со мной случилось и может еще случиться, ты все равно всегда будешь во мне, мой голубой цветок.