- Вы не такой, как все. - Федя задумался, не зная как точнее выразить свою мысль, но ничего особо торжественного, приличествующего случаю и его мыслям не выискал и быстро закончил: - Вы лучше всех. - И улыбнулся такой светлой и широкой улыбкой, что казалось, улыбнулся он весь…
Сейчас, после слов лейтенанта Казанцева, в душе Феди вновь затеплилась надежда, что все-таки старшина Киселев останется на лодке.
* * *
Щукарев со всего маха трахнул дверью своего кабинета, с тонкой дощатой перегородки обвалился очередной кусок штукатурки. Стаскивая тесные, чтобы облегали руку, перчатки, Щукарев зло фыркал. Этот злосчастный день он запомнит надолго: с утра перевернутый гюйс, потом навал лодки, а только что сейчас он вынужден был снять и наказать дежурного по бригаде. Хорошо, если до вечера его самого не снимут с должности…
Когда-то очень давно, в первые послевоенные годы, когда он был еще старпомом и, как всякий старпом, был постоянно до полного обалдения задерган лавиной ежедневной текучки и различных ценных, более ценных и еще более ценных указаний, он жил исступленной мечтой о том времени, когда сам станет командовать лодкой. И не потому, что командирское звание так уж заметно прибавляло что-то в его семейный бюджет. Совсем нет. Оно давало несравненно большее - новое качество, а с ним и командирские привилегии. Отныне и навсегда ему по утрам докладывали о состоянии вверенного ему (ему!) корабля, ему всеобязательно подавали команду "Смирно!" всякий раз, как он входил на борт или сходил с борта его (его!) корабля, его командирскую каюту на лодке или его место за столом в кают-компании никто и никогда не имел права занимать. Никто и никогда!
Все эти привилегии Щукарев выстрадал собственным горбом и потому считал их незыблемо неприкосновенными, святыми. И он без малейших колебаний снимал дежурного по бригаде, если ему, комбригу Щукареву, из-за прохлопа дежурного забывали подать команду, когда он появлялся на собственной бригаде. Снимал и при этом говорил:
- А если бы на моем месте оказался командующий флотом? Или, представьте себе, главком? - Каждый раз он повторял одно и то же и каждый раз внутренне содрогался: что, если бы это произошло на самом деле?!
Перчатки наконец сдернулись. Щукарев аккуратно сложил их вместе ладошка к ладошке и положил справа от себя на угол стола, освободив для них место от бумаг, расслабился и с легкой теперь уже досадой подумал: неужто вот этому капитан-лейтенанту Олялину, которого он только что снял с дежурства, не ясны все эти элементарные требования службы? Детский сад…
В дверь кабинета кто-то очень деликатно постучал, затем она приоткрылась, в щель всунулась голова капитана второго ранга Радько из отдела кадров флота, и, прежде чем самому проскользнуть в эту щель, Радько извиняющимся голосом просителя произнес:
- Прошу разрешения войти, Юрий Захарович.
Щукарева такими манерами не проведешь и не загипнотизируешь. Он с грохотом отшвырнул из-под себя стул и - весь сияние и радость - бросился навстречу нежеланному гостю.
- Что за китайские церемонии, Валентин Иванович! Проходите, ради бога! Вы же знаете, я человек простой. Мой кабинет - ваш кабинет!
В отделе кадров флота Радько курировал подводников. То есть над подводниками он был если и не бог, царь и воинский начальник, то фигура значительная. От того, как он доложит о тебе по начальству, тебя могли вознести, а могли и уронить. От того, когда он доложит, звание ты мог получить летом, а мог получить и зимой этого же года. А мог и вообще не получить в этом самом году. Так что с ним безопаснее всего было находиться в добрых отношениях. Но общаться с ним для Щукарева всегда было сущим мучением: никогда не знаешь, чего от него можно ждать. А Щукарев ребусов не любил.
Он помог Радько снять промокший плащ, заботливо распял его на плечиках, трусцой подрулил к столу, выдвинул для гостя стул. И никак нельзя было подумать, что этого самого Валентина Ивановича комбриг не то что не любил - просто не уважал. Командиром лодки Радько когда-то был так себе, без перспективы. И потому-то, как считал Щукарев, Радько поторопился списаться с лодок, как только у него забарахлило зрение. Покомандовал лодкой он всего года полтора-два.
Сейчас Радько носил очки с очень толстыми стеклами, сквозь которые глаза его казались маленькими, сверлящими, злыми. Сам он об этом знал и никогда в присутствии посторонних очки не снимал. Без очков глаза его становились беспомощными, а лицо растерянно-добрым. Таким он не хотел показываться людям. По его глубокому убеждению, кадровик не имел права быть мягким. Самое большее, что он мог себе позволить, - это быть объективным, и справедливым.
Радько аккуратно присел на краешек стула, перегнулся, вдавил себе в живот сжатые кулаки, сморщил высохшее лицо, на котором щека ела щеку, и, просидев так минуту-другую, пожаловался:
- Опять язва разыгралась. Как непогода - так хоть на стенку лезь. - Лицо у Радько было язвенное - бледное с синевой, прямо подземельное какое-то.
Щукарев, зная пристрастие Радько к своим болячкам, не дал ему сесть на своего конька, и едва тот успел закрыть рот, как Щукарев подбросил "нержавеющую" тему о погоде. Это все-таки лучше, чем слушать о колитах и гастритах.
- Прямо-таки осатанела погода… У меня три лодки в пятьдесят седьмом полигоне на отработке задачи БП. Так не знаю, что и делать: отзывать их в базу - жаль истраченного времени и моторесурса. Оттуда, сами помните, сколько до базы идти. Оставлять их там - все время душа не на месте…
- Да, да, - поддакнул Радько. - И у меня, как такая погода, язва покоя не дает… - И пошел, и пошел. Ровным, без интонаций и выражения голосом.
Щукарев с тяжелой тоской посмотрел на худющего, прозрачного, точь-в-точь камбала вяленая, кадровика и ласково спросил:
- Может, коньячку пять капель, Валентин Иваныч? Говорят, язву успокаивает.
- Спасибо, Юрий Захарович. Я, как говорится, при исполнении. Потом не откажусь. А сначала дело.
- Я весь внимание, - насторожился Щукарев и подумал: "Уж не о моем ли звании?" И сердце его жалобно трепыхнулось в дурном предчувствии. - Я слушаю вас, Валентин Иванович.
В голосе комбрига промелькнули совсем не свойственные ему заискивающие, просящие нотки. Радько, естественно, заметил это. Он вообще был человеком наблюдательным, хорошим психологом. Словом, в кадрах он оказался на своем месте. Мимо его внимания не прошла подчеркнутая забота хозяина о его плаще, вовремя прямо под него подсунутый стул, робость, вдруг обуявшая Щукарева, всегда громкого и нахрапистого. "Об адмиральском звании забеспокоился", - про себя усмехнулся Радько.
Он хорошо помнил, как когда-то, когда он еще командовал лодкой, Щукарев наорал на него площадно при всех и обозвал раззявой за то, что он сделал что-то не так при швартовке. Помнил и решил сейчас малость поиграть на щукаревских нервах, потянуть немного, не сразу выкладывая цель своего приезда.
- Интересные явления происходят с кадрами. Мы у себя как-то проанализировали общеобразовательный уровень старшин и матросов сейчас и десять лет назад. Перемены просто разительные. Нынче уже до сорока процентов моряков имеют среднее или среднетехническое образование. Остальные - восемь-девять классов. И вот с ростом общеобразовательного и культурного уровня моряков особую роль, актуальность приобретает педагогическое мастерство командиров, знание ими основ педагогики, психологии. Работать с людьми, с одной стороны, стало вроде как проще, так как они легче и быстрее усваивают преподаваемую им сумму знаний, лучше разбираются в том, чему их учат. А с другой стороны, труднее. - Радько нудил, нудил, а сам зорко приглядывался к Щукареву. - Диапазон их мышления стал много шире, жизненные запросы многогранней, характеры сложнее. И теперь для них важно не только то, что сказал их командир, но и как сказал. Если за его словами они не почувствуют силу личного примера, глубокой убежденности в том, что он им внушает, то все его самые хорошие и правильные слова превратятся в пустой звук, мыльный пузырь, способный лишь вызвать у них усмешку и чувство внутренней неудовлетворенности.
Щукарев делал вид, что внимательнейше и с интересом слушает, в то время как пальцы его правой руки выколачивали по крышке письменного стола громкую нервную дробь. Раскидистые брови его стягивались к переносице.
Щукарев заводился. Радько это понял и сразу же прекратил игру.
- Я это к чему, Юрий Семенович… - Он не удержался и еще разок ужалил Щукарева: умышленно спутал его отчество и не поправился. Щукарев стерпел и это. - К тому, что подобрать сейчас офицера на должность командира подводной лодки становится все сложнее и сложнее. Прибавился еще и такой критерий, как наличие у него определенных педагогических данных.
- А короче можно? - не выдержал, сорвался Щукарев.
- Можно, - Радько откровенно рассмеялся. - Извините великодушно, Юрий Захарович, за то, что утомил вас. Приступаю к делу. Четыре дня назад Валерию Васильевичу, я имею в виду Николаева, вашего начальника штаба, сделали в госпитале операцию. Его разрезали, посмотрели и вновь зашили. Сплошные метастазы. Он не жилец, сами понимаете. Эрго: вам нужен новый начальник штаба.
- А чего тут думать? Логинов, - с готовностью выпалил Щукарев. - Опыт командования лодкой большой, академию закончил. И вообще, он уже полгода как за Николаева управляет. Так что другой кандидатуры не вижу.
- Вот и мы у себя в кадрах флота посоветовались и тоже пришли к такому же мнению. Итак, Логинов. А на его место кого?
Конечно же, Щукарев знал, что у кадровиков их соединения есть план перемещения, знал, что в этом плане первым на замещение должности командира подводной лодки значится Березин, знал, что с этим планом хорошо знаком Радько. Все знал, но с ответом не торопился. Он тихо надеялся: а вдруг флотское начальство предложит кого-нибудь другого? Однако чуда не произошло. Радько, так и не дождавшись ответа комбрига, предложил Березина сам. Щукарев грузно поднялся из-за стола, молча прошелся по кабинету, остановился у карты морского театра, поскреб что-то на ней ногтем и, не оборачиваясь к Радько, спросил:
- А нельзя ли его, Валентин Иванович, куда-нибудь в науку? А? Там бы он ой как пригодился! А на место Логинова я подобрал бы человека потрезвей мозгами… Мало ли у нас еще старпомов хороших имеется?
На лице Радько застыло недоумение, даже глаза его за тяжелыми стеклами очков обрели округлость - так озадачил его своим ответом Щукарев.
- Простите, Юрий Захарович, я что-то, видимо, недопонимаю… Но вы же сами аттестовали Березина на должность командира корабля… Причем дали ему блестящую характеристику.
- А что тут понимать? - Щукарев резко развернулся и этакой всесокрушающей глыбиной двинулся на Радько. Тому даже стало чуть-чуть жутковато от такого злого напора. - Березин закончил командирские классы, закончил академию, служит исправно. Что я ему должен писать? Что он в командиры не годится? Никто меня не поймет. А он мне во! - Щукарев яростно полосанул ребром ладони по горлу, а потом ткнул себя кулаком в живот. - И во! В печенках сидит! И это он пока еще в старпомах ходит! А что будет, когда командиром станет?
Недоумение так и не покинуло лица Радько.
- Простите, но я пока так и не понял: чем же он плох? С кем бы я ни говорил, все его хвалят на все лады. Толковый… Скромный… Умный… Знающий…
- А-а-а… умный. Знаешь, как в Одессе говорят? "Это ты в Москве умный, а у нас, в Одессе, ты еле-еле дурак". Фантазер он, а не умный. Все с какими-то причудами, блажью. - В запале Щукарев и не заметил, как перешел с Радько на "ты". - Знаешь, чего мне стоит этот академик? Вот пример. В прошлом году осенью Логинов в отпуске был, лодкой за него командовал твой Березин. Я его обеспечивал в море. Стреляли по крейсеру. Командир крейсера малость хлопнул и по дурости подставил ним борт. Чего лучшего-то ждать? "Стреляй", - говорю, а Березин мне отвечает: "Товарищ комбриг, это нетипично…" Тоже мне, нетипично. На войне все типично. Пришлось приказать. Стрельнул, все торпеды всадил в цель. Пять баллов! Радоваться должен был бы, а он мне месяца три на каждом совещании плешь переедал, все доказывал, что эта оценка незаслуженная. Договорился, что-де, мол, он не хочет строить свое показное благополучие на чужих ошибках. Ну, пришлось ему указать на место. Так знаешь, что он мне заявил? - Щукарев так надавил на слово "мне", что Радько невольно улыбнулся, краешком памяти, мимолетно вспомнил: "Мы, Николай второй!". - Знаешь? "Не согнете. Я за карьеру, но за карьеру с прямым позвоночником". Понял? Вот тебе и весь Березин в этом. Умный человек своему комбригу так не ответит.
Знал бы Щукарев, что каждым своим словом он укрепляет Радько в его решении назначить вместо Логинова командиром лодки строптивца Березина… А это было именно так. Во-первых, Радько импонировала независимость и человеческая нестандартность Березина. Он всегда инстинктивно тянулся к людям рисковым, напористым, вольнодумным. Им он внутренне завидовал, даже по-своему как бы преклонялся перед ними.
До поры до времени Радько не замечал своей заурядности, был вполне доволен собой. Однако, дожив до сорока лет, он, как это часто происходит с людьми интеллигентными и духовно честными, сумел критически посмотреть на самого себя и понять, что природа создала его человеком, что называется, среднеарифметическим. Со школьной скамьи учеба ему давалась легко, но он ни разу не блеснул своими знаниями. Его не отталкивали женщины, но и не увлекались им, ни разу не опалили его жаром страсти. Его не раз включали в сборные команды по боксу, баскетболу, лыжам, но если он заболевал, то его совершенно безболезненно заменяли другим. И этого никто не замечал. Дослужившись до командира лодки, он все делал, как и остальные командиры, не хуже, но и не лучше. И поэтому, когда он ушел в отдел кадров флота, в бригаде не опечалились потерей.
Когда в нем наступило прозрение, он не озлобился, не завял душой. Наоборот, став кадровиком, Радько, найдя людей думающих, ярких, гордых, старался помочь им, отметить их.
Ну а во-вторых, сколько лет Радько знал Щукарева, столько лет и недолюбливал его. В сложном спектре человеческих характеров они были антиподами. И поэтому он не без легкого злорадства подсунул Щукареву этакого ежа, сообщив ему, что отдел кадров флота решил учесть великолепную аттестацию, которую тот дал Березину, и назначить капитана третьего ранга Березина Геннадия Васильевича командиром подводной лодки С-274. Щукарев сокрушенно помотал головой:
- Ну и ну… Унтер-офицерская вдова сама себя высекла… Написал на свою шею. - Он хотел было рассказать о сегодняшнем случае с гюйсом, в котором винил одного Березина, но потом подумал, что негоже ему, комбригу, опускаться до таких мелочей. - И ничего нельзя изменить, Валентин Иванович?
- Ничего. Правда, Березин должен пройти еще один экзамен.
- Какой? - встрепенулся обнадеженно Щукарев.
- Завтра логиновская лодка уходит на отработку преодоления противолодочного рубежа. Мы предложили тут одну идею. Ее поддержал и Георгий Сергеевич.
- А это кто такой? - спросил Щукарев. Он не любил идей, спущенных сверху.
Радько удивленно поднял брови, вслед за ними на лоб начали вскарабкиваться и очки.
- Как это кто такой? Начальник штаба флота.
- Так бы и сказал - начштаба флота… А то Георгий Сергеевич! Тоже мне, приятель. Мне положено знать начальство по званию и по фамилии. - Неподдельное удивление Радько задело Щукарева, и он зло подумал: "Ишь ты, щелкопер. "Георгий Сергеевич"…" А вслух буркнул: - Что за идея?
Радько достал из папки конверт и передал его Щукареву.
- Я пойду в море на двести семьдесят четвертой в роли посредника от штаба флота. В конверте вводная. - Он помолчал, подождав, пока Щукарев ознакомится с документом. - Как только лодка придет в исходную точку, я по вводной "убиваю" Логинова - и в командование лодкой вступает Березин. Он и будет преодолевать противолодочный рубеж. Это станет для него своеобразным экзаменом на командирскую зрелость. Тут мы и посмотрим, что из него выйдет.
Щукарев расхохотался:
- Он вам покажет экзамен… О-хо-о-о-хо! Такие пируэты начнет выписывать - заикой станешь. Поверьте моим словам! Он же шалый.
- Ну, если надумает чудить, то никогда не поздно отменить вводную, и Логинов снова вступит в свои командирские права. Вдвоем уж как-нибудь с одним Березиным справимся. Но проверить его в сложном деле надо. Только после этого можно принимать окончательное решение.
- Смотрите, Валентин Иванович, сами, как оно лучше. Начальству с горы всегда виднее. Вы до завтра у нас останетесь или к себе отправитесь?
- Что я буду туда-сюда мотаться? Переночую у вас в гостинице.
- Ну, ну… - Щукарев пожал радьковскую руку и остался стоять у стола, до двери провожать не пошел: не велика птица… И про коньяк тоже напоминать не стал.
Как только за Радько закрылась дверь, он снял телефонную трубку, приказал дежурному по бригаде разыскать Логинова и немедленно прислать к нему. Срочно!
Да, задал задачу товарищ Радько! Правда, такой экзамен для Березина, с одной стороны, хорошо. Комбриг противолодочников Голубев - мужик хваткий, на мякине его не проведешь и просто так через его рубеж в бухту Багренцовую не прорвешься. Для этого одних теорий статистических решений и методов моделирования случайных величин (тьфу, черт, запомнится же такой бред!) маловато. Надобно опыт иметь соответствующий, хорошо знать нашу земную технику, а не эти эмпиреи. Значит, "академик", возможно, сломает себе шею и с назначением можно будет малость погодить, а там чуть попозже сплавить его на новостроящуюся лодку… Вот так-то.
Это с одной стороны. А с другой - вдруг чего-нибудь этот самый "академик" напортачит? Правда, на лодке фактически командиром останется Логинов, он не допустит до греха, но… Но и он в последнее время что-то чересчур уж стал увлекаться экспериментами: то с сумасшедшими дифферентами плавает под водой, чуть ли не на попа становится, то проводит какие-то дурацкие опыты с отрицательной плавучестью. И на него перекинулась бацилла новаторства от этого чертового "академика"…
И что-то вдруг заныло сердце Щукарева в недобром предчувствии, в самые тайные глубины души проникло черное, щемящее беспокойство. "Нет, - твердо решил Щукарев, - сам пойду в море обеспечивающим. Так будет спокойней…" От принятого решения боль, причиняемая занозой, стала полегче.
Постучавшись, в кабинет вошел Логинов. Щукарев взглянул на его отутюженные до остроты бритвы брюки, сияющие ботинки, затем посмотрел на свои, заляпанные грязью, и спросил:
- Ты ко мне сейчас откуда?
- С лодки.
- Тогда поделись секретом: как ты умудряешься в этакую грязищу и слякоть ходить, не вывозив ног? Летаешь ты, что ли?
- Никакого секрета нет, Юрий Захарович. Я просто, когда прихожу в казарму, первым делом иду к дежурному и привожу себя в порядок.
- Десять раз в день туда-сюда ходишь и десять раз чистишься?
- Десять раз чищусь.
- А на лодке как? Ведь туда ты тоже по грязи идешь.
- И на лодке тоже чищусь. У нас в ограждении рубки специально ящик со щетками, бархоткой, гуталином стоит. В лодку с грязными ногами не пускаем.
- И давно это ты завел?
- Да вот уже года два, с тех пор как у нас тут все перекопали, грязь развели.