- А чего же я у тебя этих порядков не видел?
- Не будешь же комбрига заставлять чистить обувь, прежде чем в лодку пустить. Поэтому вы и не замечали.
- Да-а-а… Это, часом, уж не "академика" ли твоего нововведение?
- Нет, Юрий Захарович, он тут ни при чем. - И Логинов улыбнулся, подумав, что, скажи он "да" - и комбриг тут же сказал бы: "Вот видишь, до чего все эти дурацкие эмпиреи доводят…"
Это словечко полюбилось Щукареву, он его то ли где-то услышал, то ли вычитал, но что оно обозначало, точно не знал. Однако в памяти его оно запало как обозначающее что-то заумное и пустое.
- Я вот чего пригласил тебя, Николай Филиппович. Завтра у нас торжественный подъем флага, надо, чтобы увольняющиеся в запас моряки последний раз поприсутствовали на нем, простились с лодками. Не будем нарушать традиции. Да ты чего стоишь? Садись. Так вот, завтра после подъема флага твоя лодка пойдет на совместные учения с ОВРом. Корабли противолодочников будут перекрывать вход в Багренцовую бухту, а ваша задача - прорвать рубеж, пройти в нее и заминировать Порт-Счастливый. Ну, это у нас есть в месячном плане, и ты все знаешь. Но дело не только в этом. - Щукарев наклонился над столом, утопил свое лицо в ладонищах, потер ими лицо несколько раз вверх-вниз, будто снимая с него усталость, и вновь уперся взглядом в Логинова. - Ну, вот что, я выдам тебе сейчас служебную тайну, а ты, сам понимаешь, никому ни гугу… Понял?
Логинов молча пожал плечами: сами, мол, знаете, могила…
- С тобой на лодке посредником пойдет Радько. Из отдела кадров флота. В исходной точке он вручит тебе вводную, по которой ты будешь "убит", а лодкой командовать в дальнейшем будет Березин. Ты понял?
- Понять-то я понял, но не ясно одно: зачем это нужно?
- Затем, что есть мысль назначить тебя начальником штаба нашей бригады. А Березин, естественно, планируется на твое место.
- А как же Валерий Васильевич?
- Что Валерий Васильевич? Он уже, к сожалению, не жилец, проложил курс в кущи небесные.
Помолчали.
- Вот ведь ходит-бродит человек, здоровый, никаких тебе хвороб, болячек, и вдруг - раз! И конец! - Щукарев сокрушенно помотал головой. - В госпиталь-то когда ложился, зашел ко мне и говорит: "Это, Юрий Захарович, так, пустяки. Через пару недель выпишусь…" Вот тебе и выписался.
- Да, жалко человека. Хороший мужик был, добрый…
Щукарев хмыкнул:
- Ты это как, из приличия? О покойниках не принято говорить плохо?
- Нет, почему же, я искренне.
- А ты забыл, как он тебе в прошлом году нафитилял?
- Так это же за дело. Я сам и виноват. За что же тут обижаться?
- Ну-ну, всепрощенец. Обо мне так не сказал бы небось.
- Юрий Захарович…
- Ладно, стоп моторы. Давай поговорим о деле. На чем я остановился? Ах, да, значит, на выполнение задачи вам отводится трое суток. Капитана первого ранга Голубева, командира ОВРа, ты знаешь, противник он серьезный. Командиры кораблей у него тоже ребята опытные. И погода противолодочникам благоприятствует: ночью ветер круто перейдет на зюйд-вест, скорость снизится до трех - пяти метров в секунду. Одним словом, утихнет. За десять дней шторм перемесил всю воду до дна, так что рассчитывать на жидкий грунт, под слоем которого вы сможете укрыться от их гидроакустиков, не приходится. Такая вот обстановочка. Хреновая. - Щукарев решительно хлопнул мясистой ладонью по столешнице, видно, принял окончательное решение. - Точно! Иду с тобой в море.
- А сто́ит ли? - спросил Щукарева Логинов внешне как будто спокойно, незаинтересованно, а у самого от неожиданного поворота перехватило дыхание. На душе у него сразу стало сумрачно, тревожно. Он мгновенно представил себе гам и нервотрепку в центральном посту лодки, когда столкнутся там - а столкнутся они всенепременно - Щукарев и Березин. - Нужно ли это, Юрий Захарович?
- Обязательно нужно, Коля. Обстановка будет сложная, и твой шалый "академик" требует глаза и глаза! А ты ему в последнее время потакаешь. И не возражай! Все знаю! Себе шею свернете - черт с вами. Но ведь еще сколько душ с собой на дно унесете! И мою тоже. Я-то ведь из-за вас, как пить дать, за решетку попаду.
Логинов понимал, что в море комбриг будет нещадно "пасти" Березина, одергивать его на каждому шагу, и Березин может сорваться. И тогда… Что будет тогда, Логинов даже боялся себе представить. Надо было что-то предпринимать, но что…
Зазвонил телефон. Щукарев снял трубку с рычагов, отработанным щеголеватым движением подбросил в воздух, перехватил так, чтобы удобнее было держать ее у уха, и пробасил:
- Щукарев у аппарата. - Вдруг лицо его посерьезнело, приняло торжественно-официальное выражение. - Слушаю вас, товарищ адмирал. Да. Да. Так точно, товарищ адмирал. Есть, товарищ адмирал. Есть… Счастливого вам пути, товарищ адмирал. - Аккуратно опустив трубку, Щукарев задумался, пожевал губами, покачал головой: - Да-а… Новая вводная… Все ломается…
- Что, выход в море отменяется?
- Да нет, выход не отменяется. Я не смогу с тобой пойти. - Щукарев искренне был огорчен, а у Логинова свалилось с души, и он испугался, как бы это чувство великого облегчения не прорвалось в его голосе, во взгляде. Это было бы не по-товарищески по отношению к Щукареву.
- Что-нибудь случилось?
- Адмирала в Москву вызвали. Рано утром с замкомандующего флотом улетает. А меня он за себя оставил. Вот такая петрушка получается. - Щукарев встал и подошел к Логинову. Тот тоже поднялся, подобрался. - Я тебя прошу, Николай Филиппович, не подведи меня, не рискуй без надобности. Ну, не прорвете рубеж, черт с ним. Не теряй головы. А начнет "академик" что-нибудь отчебучивать - пресекай и вступай сам в командование. Будь благоразумным. Добро?
- Добро, Юрий Захарович.
- Слово даешь?
- Даю!
- Помни, я тебе приказываю: никакого излишнего риска. Ни-ка-ко-го! Понял?
- Так точно, понял, - Логинов вытянулся по стойке "смирно".
* * *
Синоптики на этот раз не ошиблись: буйный метельный ветер ночью стих, зашел на юго-запад, и теперь, по-весеннему горький и тревожный, он нес с собой из-за сопок запах талого снега и терпкий аромат хвои. Солнце сияло вовсю. Но гладкое, без единого облачка небо еще не прогрелось, оно оставалось холодновато-синим, каким оно бывает в средней полосе в погожие дни конца октября.
Над бухтой, точно радуясь возвращению тепла, весело гомонили чайки. Покружившись над серой гладью воды, они одна за другой через крыло сваливались вниз и садились на огромные металлические плавающие бочки, к которым швартовались корабли. Чайки деловито усаживались на них и щедро поливали их пометом. Поэтому бочки, когда-то выкрашенные в красное, теперь уже потеряли свой первородный цвет, покрылись немыслимыми потеками и казалось, что на каждую из них просто-напросто неаккуратно выплеснули по нескольку ведер грязных белил.
Ожили и люди. По деревянным трапам, стекавшим от береговой базы к причалу, суетились, бегали веселые моряки. Не такие, как в предыдущие дни, - нахохлившиеся и угрюмые.
Через несколько минут подъем флага. Сегодня он торжественный: подводники провожают своих товарищей, отслуживших срочную службу, в запас.
- Командам построиться к торжественному подъему флага! - на всю бесконечную длину причала разнесся усиленный динамиком голос дежурного по соединению. Под матросскими ботинками гулко загромыхал металл корпусов подводных лодок. Строились на кормовых надстройках, на той части верхней палубы лодки, которая начинается от рубки и заканчивается флагштоком. Здесь палуба чуть пошире, чем в носу.
Увольняемых в запас по традиции поставили на правый фланг строя. Сегодня они в последний раз пришли на подъем военно-морского флага. В последний раз… А ведь был и первый. Был, очень давно. Четыре года своей жизни, сил, умения они отдали флоту, отдали честно, не щадя себя, безоглядно. И потому они по праву стоят сегодня правофланговыми, направляющими в строю своих товарищей.
На пирсе перед С-274 маятником туда-сюда рысит дежурный по лодке штурман Хохлов. Обрадовавшись ясному дню, он не разобрался, выскочил на пирс в одном кителе и теперь прозяб до синевы. Но уйти одеться потеплее не может - вот-вот должен появиться командир. По палубе лодки перед самым строем, погромыхивая сорок шестым размером ботинок, прохаживается Березин. Остановившись напротив Киселева, он спросил:
- Ну и как?
- Никак, товарищ капитан третьего ранга.
- А жаль.
Старпом еще несколько мгновений постоял перед старшиной, о чем-то поразмыслил и пошел дальше. Боцман Силыч ткнул Киселева локтем в бок и тихонько спросил:
- Ты о чем это так содержательно со старпомом потолковал?
- Да так, о смысле жизни…
- Ты, Володя, не темни, меня, старого хоря, не проведешь. На сверхсрочную небось агитирует остаться?
_ Ну…
- Что это за "ну"? Не запряг, а уже нукаешь. Агитирует - и правильно делает. "Ну"… Чего ты за Иванычем тянешься? У него уже дом, семья есть. А тебя кто и где ждет? Чего молчишь? Я тебя спрашиваю. - У мичмана Ястребова лицо изборождено глубокими морщинами, а громоздкий обвислый нос как бы вырезан из пористой губки фиолетового цвета, которой моют детишек. Говорят такие носы бывают только у людей здорово пьющих. Но это неправда, Силыч не пьет даже те "наркомовские", которые выдают подводникам в походе перед обедом. Беда с носом у него от какой-то непонятной болезни.
Киселев ничего не ответил.
Силыч не обиделся, он собрался с мыслями и повел атаку с другой стороны.
- Ты, Володька, знаешь, что ваш мичман Оленин лежит в госпитале и что его собираются списывать на берег?
- Ну.
- Что ты заладил: ну да ну?! Кого старшиной команды мотористов ставить? Варяга искать? (Киселев опять промолчал.) Совесть в тебе не бунтует? Где ты человеком стал? На нашей лодке. Где из тебя специалиста первого класса сделали? На нашей лодке. Кто тебя в партию рекомендовал и принимал? Опять же мы, на нашей лодке. Стало быть, для тебя нигде никого роднее нас не должно быть. А ты что? Бежишь. Дезертир ты. Вот тебе моя аттестация.
- Да разве на целину или в Тюмень уехать - это дезертирство? Там же холод, морозы, ни жилья, ничего!
- Для лодки ты все равно дезертир, - упрямо повторил боцман.
Хоть и препирались они шепотом, но в строю к ним внимательно прислушивались, и командир электромеханической боевой части инженер-капитан третьего ранга Егоров хотел было выступить на стороне боцмана, но в это время на пирсе прозвучала команда "Смирно". Все замерли и подтянулись. Штурман большими пальцами обеих рук разогнал складки на кителе под ремнем и, печатая каждый шаг, чуть красуясь собой, поплыл навстречу командиру.
- Тов-варищ командир! - Хохлов сделал глубокий вдох и начал перечислять, сколько на лодке сейчас находится торпед, топлива, пресной воды, какая плотность электролита аккумуляторных батарей и прочее, прочее, прочее… - Подводная лодка готова к походу и погружению! Дежурный по кораблю капитан-лейтенант Хохлов… Вольно! - продублировал он командира и пожал протянутую ему руку.
Утренний церемониал продолжался. Только командир поставил ногу на сходню, как "Смир-р-рна!" гаркнул старпом. Командир приложил руку к козырьку фуражки, прошел четким строевым шагом до середины строя, повернулся направо, щегольски прищелкнул каблуками, провел взглядом по лицам от фланга до фланга и, видимо оставшись довольным, улыбнулся и поздоровался:
- Здравствуйте, товарищи подводники!
- Здрав-желам-товарищ-капитан-второго-ранга! - дружно пролаял строй.
- Вольно!
Ритуал встречи командира корабля повторяется каждое утро. Повторяется и соблюдается неукоснительно в любую погоду - в пургу ли, в ливень, в стужу. Когда более торжественно, когда менее, но пренепременно каждое утро за пять минут до подъема флага. И в этом скрыт глубочайший смысл: такое повторяющееся изо дня в день, из года в год торжественно-строгое начало рабочего дня как бы подчеркивает всю важность, значимость того, чем будут заняты моряки сегодня, придает праздничную окраску их труду, дисциплинирует. И сплачивает экипаж: и командир, и офицеры, и старшины, и матросы - все они с раннего утра вместе и вместе же будут делать одно общее дело.
С мостика крикнул сигнальщик:
- Товарищ капитан третьего ранга, "исполнительный" до места!
Это означало, что на фалах мачты плавбазы "Вычегда" поднят до верха бело-красный флаг, носящий наименование "исполнительный", и что до подъема флага осталась ровно одна минута. На подводных лодках, привалившихся боками к пирсам и причалу, разноголосо запели команду:
- На-а флаг и гюйс, смирна-а!
И началась та самая минута гулкого молчания, которая открывает сегодняшний трудовой день. В эту минуту на флоте каменно замирают все. А Ларину с пронзительной ясностью вспомнился тот день, когда он впервые вступил на борт лодки. Нет, даже не когда вступил - этого момента он не помнил, а когда впервые поднялся на мостик, опасливо заглянул через верхний рубочный люк в чрево лодки, увидел где-то далеко внизу оранжевый кружок света, две обрывающиеся вниз отполированные руками полоски поручней трапа - и внутри него все захолодало от страха и тревожной смятенной мысли о том что все равно спускаться придется. И еще запомнил, как тоже в первые дни пребывания на лодке он, подойдя к трапу в центральном посту, выглянул снизу вверх и днем увидел на небе звезды. Точь-в-точь как из глубокого колодца. Может, тогда это ему и показалось, но сегодня он точно помнил, что видел их. Ведь прощаться с прошлым всегда щемяще-горько.
- "Исполнительный" долой!
На плавбазе флаг быстро пополз вниз. По лодкам рассыпалось дробной скороговоркой:
- Флаг и гюйс поднять!
И тут же на "Вычегде" молодым кочетом залился горн: та-та-ра-та та-та! Та-та ра-та та-та-та! Голубой влажный ветер затрепыхался в складках флагов и гюйсов.
- Во-ольно-о-о… - как вздох облегчения пронеслось над гаванью.
Логинов отошел к середине строя, задумавшись, взглянул на заснеженные макушки скал острова, что лежал на противоположной стороне бухты и сейчас торчал над головами его моряков, окинул взглядом подтянутых, одетых в "первый срок" - в парадно-выходную форму - Ларина и Киселева и вздохнул.
- Ну, что ж, друзья, сегодня мы прощаемся с нашими боевыми товарищами и сослуживцами старшинами первой статьи Лариным и Киселевым. Я не сказал бы, что меня лично, да и, смею думать, весь наш экипаж, это прощание очень радовало. Это и естественно - мы провожаем в запас великолепных специалистов, надежных и верных товарищей, коммунистов. А расставание с хорошими людьми всегда невесело. Нам их долго еще будет недоставать. Я, как командир корабля, должен сказать, что в море, когда вахту несли Ларин или Киселев, моя душа была всегда спокойна, я знал, что уж они-то не подведут. Почти четыре года мы прослужили вместе на одном корабле. Старший помощник, штурман, инженер-механик, боцман, мичман Оленин, мы помним их еще совсем молодыми матросами, помним их первые робкие шаги на корабле. Всякое за эти годы бывало - и хорошее, и такое, о чем не хотелось бы вспоминать. - Командир посмотрел на Киселева, и оба улыбнулись: когда-то попервоначалу и за Киселевым водились грешки. - Но сейчас я должен сказать, что все эти годы нелегкую флотскую службу оба вы несли с честью, достоинством, старанием и большой любовью. За что от всех нас вам огромное спасибо. - Логинов подошел к старшинам, крепко, в две руки, пожал их руки и расцеловал. - Конечно, мы очень хотели бы, чтобы вы оба остались продолжать службу с нами, но… У вас свои планы, да и народному хозяйству тоже нужны крепкие и умелые люди. Счастливого вам обоим плавания в новом для вас и большом жизненном море. Уверен, что вы с честью пронесете через всю свою жизнь звание моряка-подводника. Старпом, зачитайте приказ!
Березин развернул кожаную папку и обвел взглядом строй. Он был на голову выше всех, кроме Казанцева, и потому видел сверху всю вторую шеренгу. От его цепкого взгляда не ускользнуло, что матрос Шварев пытается скрыться за спины впереди стоящих моряков. Березин чуть вытянул шею и увидел, что тот надел бушлат без галстука, и не удержался даже в такой торжественный момент. Он шагнул прямо вплотную к строю, поманил длиннющим пальцем Шварева и, когда тот приблизил свою голову к голове согнувшегося старпома, громко, так, что слышали все стоящие рядом, шепнул ему:
- Подойдете к боцману и попросите, чтобы он нашел вам сегодня работу погрязнее. Ясно?
- Ясно, товарищ капитан третьего ранга, - таким же громким шепотом ответил Шварев.
- Знаете, за что?
- Подозреваю.
- Вот и хорошо.
Старпом шагнул назад и скомандовал:
- Смир-рна! Слушай приказ командира войсковой части о поощрении старшин…
В будке на пирсе, возле которой стоял верхний вахтенный, зазвонил телефон. Вахтенный снял трубку, послушал, ответил "есть", подошел к лодке и негромко окликнул командира:
- Вас к телефону…
Логинов тронул старпома за рукав: продолжайте, мол, читать, - и, стараясь не громыхать по палубе, сошел на пирс. Из будки донесся его голос: "Есть, товарищ комбриг… Есть… Сейчас буду…" Он дождался, пока старпом дочитал приказ, и позвал его:
- Геннадий Васильевич, готовьте лодку к походу. Меня вызывает комбриг.
- Есть, товарищ командир. - И гаркнул: - По местам стоять, лодку к бою и походу изготовить! - От полноты чувств он рубанул в воздухе рукой, трахнулся ею о леерную стойку, взвыл, выругался и широко зашагал вслед за всеми к ограждению рубки.
Там по узенькому трапу все они поднимутся на мостик и ловкими ящерками юркнут в провал верхнего рубочного люка, окунутся в тепло и привычные лодочные запахи. А внизу, в прочном корпусе, уже тревожно и отрывисто рвут в клочья тишину колокола громкого боя, по корабельной трансляции гремят команды, по переговорным трубам перекатываются доклады, из отсека в отсек снуют люди. В лодке стоит шум, гам, ералаш. "…Механизмы вскрыть, осмотреть, проверить вручную… Включить батарейные автоматы… Проверка сигнализации и аварийного освещения…" Бьют по ушам звонки, квакают ревуны, шипит воздух высокого давления…
Но проходит какое-то время, и все это светопреставление начинает угомоняться, в лодке все помаленьку успокаивается, затихает. Замолкли вентиляторы, отгрохотали прогретые дизеля, отданы все команды, прекратились доклады. Больше не о чем докладывать, и лодку вновь спеленала тишина. Сейчас лодка была готова выйти в море, погружаться, воевать. Оказывается, весь этот громкий сумбур был подчинен строгому порядку и железной логике целесообразности.
В ожидании команды на выход моряки высыпали на причал перекурить. Командир все еще не возвращался. Моряки отогревались под ярким, но пока еще не прокалившимся солнцем, блаженно жмурились. Березина обступили наиболее любопытные:
- Куда идем, надолго ли, зачем?
- Придет командир - и все станет точно известно, - отвечал Геннадий Васильевич.
- А к субботе вернемся? - это кто-то назначил на субботу свидание с девушкой. В городке их маловато, но все же есть.
- Если ничего не изменится, то должны вернуться. Будем работать с ОВРом.
Начавшие уже прощаться с друзьями Ларин и Киселев услышали последние слова старпома, насторожились. Ларин подозвал друга.
- Отойдем на минутку. Ты слышал, что сказал старпом?
- Ну…