СЕСТРЫ РЯХИНЫ
Они были неразлучны, кругленькие, белокурые и разбитные. Бегали на работу в затрапезных капотах, сбитых тапках, но молодость перла из них, и они были хорошенькие.
Эти первые поддерживали Ольгу против заведующей, кричали много и бестолково, а работа им не нравилась и вообще все на ферме не нравилось.
Старшая, Люся, была поумнее и вдумчивее. Именно она сдавала больше всех молока. Ее мучила совесть.
- Несчастные коровы, - говорила она. - Мы грыземся, а они при чем?
Как-то Галя понесла в коровник скамейку. Люся сидела на перекладине, прислонясь к столбу, и грызла соломинку. Был у нее такой тоскливый, замученный вид, что Галя встревожилась:
- Что с тобой?
- Ничего, устала, - сказала Ряхина и вышла.
В другой раз она злобно сказала:
- Уйду на железную дорогу шпалы таскать или в город на стройку. Тут пропадешь ни за что. Яма.
- И я уйду, - сказала Валя.
- Нет, останешься, а то огород отымут.
- Тогда и ты оставайся!
- Ну, жребий бросим…
И та же Люся умела всех здорово смешить. Шутки ее были несложные, получались как-то сами собой по любому поводу. Перевернув ведро с молоком, она серьезно говорила:
- Ах ты, батюшки, чуть не разлила!
Похлопав Лимона по спине, спрашивала:
- Лимон, чай, ты дурак? Господи боже мой, пошли мне такого мужа!
Задумчиво дергая из последних сил двенадцатую корову, замечала:
- Дуракам везет, но чего ж это нам не везет?
Младшая, Валя, напротив, шутить не умела, и была она какая-то пустая, ничем веским не заполненная. Люся все что-то переваривала, задумывалась, а эта жила так, будто кто-то ее завел и пустил скакать, а зачем завел - неизвестно. Впрочем, она сама была устроена так, что эти вопросы ее не касались.
Надо доить - подоила ("А, чтоб вы сдохли!"), надо убирать - убрала ("Сполосни и мой подойник"), открыт магазин - шмыгнула ("Ой, бабы, синие босоножки привезли!"), можно пойти в клуб - побежала ("Девочки, гармонист новый будет!").
Придется ей выйти замуж - выйдет как ни в чем не бывало, детей народит штук шесть, будет их колотить, будет их целовать. Для всего этого таких и заводят ключом и пускают в мир; и они в общем безобидны, только скучны, неинтересны, потому что разговоры у них самые прикладно-конкретные: Зорька сено разбросала, Васька жену побил, Зинка юбку купила, трактористы солидолу не дают.
Сестры были внешне похожи и неразлучны, но с Люсей Галя сдружилась, а с Валей нет.
ТАСЯ
Тасе Чирьевой исполнилось тридцать лет, детей она не имела, а муж появлялся в селе на месяц-другой, чтобы набедокурить и опять исчезнуть: он не вылезал из тюрьмы.
Никакого хозяйства Тася не имела, никакого порядка не признавала. Могла прийти на работу раньше всех, а могла вообще проспать и не явиться. Доила с пятого на десятое и могла совсем забыть подоить какую-нибудь корову.
Наплевать ей с высокой колокольни было на пудовые надои, планы, обязательства, а любила она посплетничать да повеселиться и любила компанию.
Говорят, за компанию цыган утопился; Тася была, вероятно, его родственница. Когда Ольга ругалась, Тася крикливо и тонко ее поддерживала. Когда тетушка Аня торопливо уходила домой, Тася бросала недомытую посуду и шла за ней. Когда сестры Ряхины спешили в клуб на танцы, Тася бежала впереди них.
Ох, и танцевала она, и пела, частушек знала тысячи! Казалось, что живет она на этом свете, как птичка божия, никогда ни о чем не заботясь, хотя, может, это было и не так.
В прошлом году зимой Тасю поймали с ведром комбикорма, который она ночью тащила с фермы, да и раньше за ней водились грешки. Неразгаданной осталась пропажа дешевеньких часов "Звезда", которые Валя Ряхина сняла и повесила на столбик перед дойкой. Люся Ряхина предположила:
- Корова языком слизала.
Когда-то муж выбил Тасе передние зубы. Она вставила себе золотые, ужасно гордилась ими, щеголяла, поминутно улыбаясь без причины. Но золотые зубы как раз ее не украшали, и становилось заметно, как она стареет, дурнеет, хоть и хорохорится. Иногда было жаль ее.
ЗАВЕДУЮЩАЯ
Среди всего этого общества Софья Васильевна была аристократкой.
В деревне встречается такая особая категория женщин, которых никогда не увидишь в поле, а только в конторе за каким-нибудь замызганным столом. На их не весьма чистых ногтях может оказаться полуоблезший маникюр, голова может быть завита барашком, на ногах могут быть модельные туфли на массивном каблуке, и они причисляют себя к сельской интеллигенции.
Софья Васильевна прошла долгий и сложный путь, чтобы удержаться на плаву в высших сферах. Была она и нерасписанной супругой директора бывшей МТС, и единственным другом жизни главного агронома, и женой прежнего председателя колхоза, и золотой душой общества зоотехников.
Соответственно тому она работала учетчицей, заведующей лабораторией, секретарем, заведующей избой-читальней, а теперь заведующей фермой. Она только не работала в полеводческой бригаде, свинаркой или дояркой - для этого она всегда была больна.
Поскольку тащить с фермы уже было нечего, кроме вазелина, Софья Васильевна и не проявляла к ней интереса. Следовательно, заведующая сама по себе не приносила особого вреда. Но ее ненавидели доярки, которые из-за этого работали скверно. Галя поняла это и вскоре, помня просьбу Волкова, написала ему довольно примечательное письмо:
"В вашей работе есть досадная ошибка, при которой вы никогда не узнаете подлинного положения дел. Вы приезжаете, ходите, смотрите и говорите с начальством, а вы бы походили без него. (Последнее она подчеркнула жирной чертой.)
Я не хочу высказывать вам свое мнение, с которым вы, может, не посчитаетесь, и тем более мне неприятно было бы информировать вас о чем бы то ни было. Вы приезжайте к нам с утра и посмотрите сами от начала и до конца".
Она показала записку Люсе Ряхиной, Ольге, тетушке Ане, и те одобрили. Правда, тетушка Аня сказала, что все это бесполезно, начальство и само хорошо все знает. Главное - "рука".
3
Волков приехал в четыре часа утра: наверное, никогда еще не появлялись посторонние на ферме так рано.
Галя билась с "тугосисей" Белоножкой, когда услышала мотор, подумала, что это автоцистерна, но, увидев "Москвич", на длинных ногах, она радостно удивилась, и ей стало страшно.
Доярки побросали работу и сбежались к машине. Волков, помятый, невыспавшийся, но решительный, полез через изгородь в загон. Тут он познакомился с Лимоном, которого в конце концов пришлось выгнать за изгородь.
Обстоятельно, с комментариями Волкову были продемонстрированы солидол, зеленая вода, рваные цедилки, ржавый кипятильный куб.
Повели его по коровнику через горы навоза, вдоль пустых кормушек, затем как бы невзначай по самым скользким доскам, но перестарались: Волков спросонья поскользнулся и шлепнулся в коровью лужу. Принялись замывать костюм зеленой водой - только развезли.
Злой как черт Волков велел послать за заведующей и Ивановым.
После дойки никто не пошел домой, а прямо под стеной коровника началось стихийное собрание.
Женщины тихо прыснули, когда Волков возмущенно начал:
- Вот у вас скользкие доски проложены. Днем вы доите в коровнике и носите ведра с молоком. Говорят, многие падали, но, к счастью, никто не покалечился. Вон за утятником работает пила, там полно опилок. Нужно только привезти и посыпать пол. Даже не привезти - принести в мешке. Что, вам для этого нужно специальное решение парткома?
- Я им говорил, - сказал Иванов, - и напоминал.
- Я уж устала говорить! - воскликнула заведующая. - Разве они слушают слова? Им же только прийти, отбарабанить - и домой.
- Сама иди потаскай, потруди руки! - не очень убедительно стала защищаться Ольга. - Все вы хороши говорить! А чего это я буду носить? Она с Цугриком прохлаждается, а мы носи? Нема дурных!
- Цугрик здесь ни при чем, - заметил Волков.
Ему никто не возразил, и он заговорил опять:
- Вот вы моете бидоны и всю посуду водой из пруда. А почему не берете воду из колодца, не кипятите ее?
- Я сигнализировала товарищу Иванову: исправьте печь, - сказала заведующая.
- Когда это вы мне сигнализировали? - рассердился Иванов. - Я сам говорил: кипятите воду! И напоминал!
- Сами себе вы напоминали, - возмутилась заведующая. - Печь мы не можем топить, она дымит, коровы задыхаются.
- Там кирпич в трубу упал, - сказала Ольга. - Залезть да вытащить, так ей же лень ручки марать, ей чтоб кто-нибудь, а самой только к Цугрику бегать!
- Цугрик, говорю вам, ни при чем, - раздраженно сказал Волков. - А вот вы, Ольга, скажите лучше, почему у вас коровы грязные? Вы, видно, разучились скребки брать в руки, отчего это?
- Наших коров чистить - это перпетуум-мобиле, - сказала Люся.
- Вы у нее дома поглядите! - завопила Ольга. - Тогда узнаете, как Софья Васильевна чистоту наводить. Потому что ее собственное, туды же ведь Цугрик ходить!
- Прекратите о Цугрике! - завопил Волков. - Я вас по существу спрашиваю! Почему смазываете руки черт знает чем, какой-то дрянью?
- Завтра я вазелин доставлю, - спокойно сказала заведующая. - Признаю критику, это моя недоработка; были перебои, потому что мне некогда было съездить.
- Полгода уже недоработка!
- Она воруеть! - воскликнула Ольга. - Она на ем наживается, и молоко воруеть, и вазелин воруеть, и ведра поворовала, она диваны да шифоньеры покупаеть, милого свово приваживаеть. А я не хочу работать, коли так все идеть. Она вам "выполним-перевыполним, горим решимостями", а сама воровка и потаскушка со своим Цугриком, вот как!
Тут поднялся невообразимый шум; и напрасно Волков кричал, стучал кулаком: бабы разошлись и перебивали одна другую, заведующая махала рукой, ничего нельзя было понять, даже баба Марья вскидывалась, открывала рот, но, впрочем, молчала.
Наконец страсти немного улеглись. Заведующая застыла с каменным лицом.
- Может, послушаем вас? - нерешительно спросил Волков. - Что вы скажете?
Заведующая встала, оглядела всех презрительно и выложила:
- Чирьева - лентяйка и первая горлопанка потому, что ее поймали в прошлом году с ведром комбикорма. Она мне этого простить не может.
- Сама ты воровка! - презрительно закричала Чирьева.
- Баба Марья злится, что я не даю молока, она неоднократно просила молока для себя, а я не давала. Архипова Анна - бракоделка, потому у нее свое хозяйство, а к государственному душа не лежит, ей лишь хвостом крутнуть да домой. Таких заставишь лишний час переработать, держи карман!
- Ты много лишних переработала? - крикнула Валя Ряхина.
- И вы, Ряхины, туда же. Нет, чтобы проявить трудовой энтузиазм, с комсомольским огоньком, как вас учили. Вы взяли бы пример с новенькой; она, посмотрите, пришла на трудную и незнакомую работу, а старается, потому что она честная комсомолка, она знает: Родине нужно молоко, и наш коллектив должен не склоками заниматься, а неустанно повышать производительность труда, добиваться пудовых надоев от каждой фуражной коровы. Этого требует от нас Родина, этому учит нас партия!
Она с достоинством села. Наступило молчание. Галя посмотрела вокруг: доярки притихли. У Ольги на лице было такое выражение, будто ее ударили обухом. Иванов улыбался. Волков опустил глаза и рассматривал руки.
- Может, пастухи что-нибудь скажут? - спросил он.
- А что? Наше дело малое, гоняем, - неохотно сказал Костя с какой-то насмешкой. - Наше дело пастушье, равно что телячье…
Волков посмотрел на Галю. У нее упало сердце.
- Вас заведующая похвалила. Вы уже работаете полтора месяца и комбикорма, молока, ведер, кажется, не собирались воровать, а чужой личной жизни вам завидовать рано. Может, вы нам что-нибудь скажете?
У Гали пересохло в горле. Она не ожидала, что все обернется так. Она поняла, что Волков недаром вызывает ее: она заварила кашу и пусть держит ответ. Она проглотила слюну и испуганно поднялась.
Если бы у нее был жизненный опыт, она бы моментально сообразила: дело доярок проиграно, почти доказано, что рыльце у всех в пуху, а красно говорить они не умеют в такой мере, в какой это умеет заведующая. Иванов будет только рад, если Галя поддержит заведующую. Волков поморщится, но обрушит свой гнев на доярок, а Галя никаких фактов ему не писала, она просила только приехать и посмотреть. Свергнуть заведующую не удастся, как видно, у нее действительно "рука"; и недаром пастухи смолчали, они видят, что эта каша ничего, кроме вреда, не принесет.
Но Галя еще была молодая и неопытная, она стала говорить то, что думала.
Собрание шло прямо на траве. Люди сидели широким кружком, и солнце уже припекало им затылки. Рядом о жерди чесались коровы и бродили ягнята. Иванов поймал одного и стал выбирать у него репья.
Галя сказала:
- Но послушайте, дело не в вазелине или в ведре комбикорма. Софья Васильевна говорила обо всех очень нехорошо. Это неверно, наши женщины очень старательные, очень трудолюбивые. Как раз сама Софья Васильевна, мне кажется, - ленивый и равнодушный человек. Когда заведующая относится к делу плохо, то и другие тоже относятся плохо, потому что обидно и вообще… Судите сами: все приходят в половине четвертого утра, а кончают вечером, в одиннадцатом часу. Это трудная, беспорядочная жизнь. Заведующая бывает на ферме только утром, чтобы сдать молоко, вот и вся ее работа. Так разве это не обидно? Зачем тогда заведующая? Молоко мы могли бы сдать и сами…
- Вы такие грамотные, без меня насдаете - в тюрьму сядете! - воскликнула Софья Васильевна.
Поднялся шум. Ольга уже вытерла слезы и полезла на заведующую с кулаками; ее держали и успокаивали.
- Продолжайте, - сказал Волков. - Интересно…
- Мы потому писали вам, просили вас приехать, - сказала Галя, осмелев, - что сами мы бессильны. Вначале мне стало просто страшно: такой грязи в жизни я не видела. Навоз ведь надо убирать, каждый день убирать, и бригадир пусть выделит людей, а про опилки я не думала, но мы принесем. А лучше сразу привезти несколько подвод. Дайте подводу, это какой-нибудь час дела. Мы и погрузим и разгрузим…
- Скажи про подкормку святым духом, - напомнила Люся.
- Днем, в жару, коровы не пасутся из-за оводов, стоят часами на цепи в коровнике, и никакой подкормки нет, надежда вся на выпас. Но ведь это азбука зоотехники - чтобы скоту давали в стойле траву или сено, а здесь голодовка стала азбукой. Никогда никаких пудовых надоев не будет, всем это ясно, но никого это не беспокоит. Лисичка должна была телиться, ее не выгоняли в стадо; она двое суток стояла голодная, потом все-таки выгнали - так ведь и коров и телят можно покалечить. Это позорно! И если товарищ Иванов так занят, что не занимается этим, то Софья Васильевна должна была устроить, и людей послать косить, и лошадей найти…
- Один фотографирует цельными днями, а другая дрыхнеть! - зычно крикнула Ольга.
- Как вам не стыдно, - говорила Галя, закусив удила, - как не стыдно употреблять высокие слова, чтобы спекулировать ими? Вы говорите о Родине, обязательствах, долге и партии, но вам ведь наплевать на этот долг и обязательства. Ведь вы же сами ничего полезного для Родины не делаете! Вы только произносите слова, которые специально выучили, которые для вас - способ пускать пыль в глаза и запугивать: мол, вот я какой идейный человек, попробуй тронь меня! За эти фразы вы прячетесь, как за забор. Ими вы выставляете себя в глазах начальства, чтобы не потерять теплое место, круглую зарплату, иначе вам придется работать в поле или на заводе у станка, а это не по пашей ленивой душе, вот вы и произносите речи из слов, которые вы оскорбляете и вряд ли в них верите. Вы просто негодный и ненужный работник.
Наверно, от растерянности и страха Галя говорила складно, почти по-книжному.
- Боже, какая змея! Они на меня писали, - с ужасом сказала заведующая, всплеснув руками. - Люди добрые, у нас по четырнадцать литров на корову - это, что же, с неба упало?
- Но это же совсем не благодаря вам, а несмотря на вас, - с досадой сказала Галя. - Просто не все такие ленивые, как вы.
Галя села, и дальнейшее происходило для нее как в тумане.
Шум поднялся невероятный, были вытянуты на свет грехи всех и каждого, нынешние и минувшие. Но чем-то Галя всех подкупила, и речь ее все-таки повернула собрание. Она только слышала, как под конец заведующая истерически выкрикнула:
- Ни минуты не останусь! Меня в "Рассвет" уже год зовут завчитальней. Больше моей ноги тут не будет!
Она вскочила и ушла, провожаемая криками.
Доярки торжествовали. Теперь они не понимали, чего ради они так долго терпели, почему раньше не могли избавиться от нее.