И сейчас, когда она думала об Аркадии, почему-го вспомнила Сергея. Видела она Сергея, но представляла, что это Аркадий. Может, потому, что тоже бесшабашный, другой берегся бы, а этот в самое пекло полез и о себе не позаботился после аварии. Чем не братья? Только Аркадий лучше, честнее, что ли, зла ей не делал. Хотя тоже был, наверное, повеса порядочный. Но что теперь об этом говорить.
По дороге к Тоне она зашла в магазин и купила бутылку водки. Это тоже полагается на поминках.
- Ты чего? - спросила Тоня, когда Вера Васильевна пришла к ней с белым узелком в руках.
- Несчастье, - сказала она, и голос у нее задрожал. - Аркадий умер.
- Да ты что! Он же улетел.
- В самолете все и случилось. Антон Бельяминович написал.
- Я его веселым видела. Он тебе приветы передавал, жалел, что не встретились.
- Теперь уже не встретимся. Разве что там. У тебя время есть?
- А чего?
- Пойдем на кладбище. У него ведь никого нет. А для души неважно, где помянут.
- Только мне в полшестого за Павликом.
- Рюмки возьми, я забыла.
Они выбрали старое кладбище, потому что на новом народ, еще кого-нибудь знакомых встретишь, расспрашивать начнут, а на старом никого, только заметено все, вокруг, ни к одной могиле не подступишься. Проваливаясь в сугробы, они отошли подальше от ограды, чтобы с улицы не было видно, остановились около какого-то занесенного столбика со звездой.
- Все равно, - сказала Вера Васильевна, - все равно память будет.
Она раскрошила кутью над могилой, очистила и покрошила яйца. Руки сразу озябли. Тихо было, как в лесу, только изредка какая-нибудь машина прогрохочет.
- На, - сказала ей шепотом Тоня, протянув налитую стопку с золотыми каемочками, - согрейся.
- Ты тоже, - сказала Вера Васильевна, - мне и пить-то нельзя.
- Такой случай - нужно.
Они выпили, Тоня подняла со снега конфету, обдула и положила в рот.
- "Былина", - сказала она. - Где достала?
- Странно как все у него было, - сказала Вера Васильевна, - большой ученый, Антону Бельяминовичу помощник, а ни кола ни двора. И акула-домработница. Неужели не мог хорошую женщину найти? Сколько ведь хороших, красивых женщин свою судьбу ждут и ничего дождаться не могут. А женился бы, стал бы серьезнее, себя берег для семьи. Теперь дети одни остались. Кто о них подумает?
- Мой тоже хорош, - сказала Тоня. - Чего, спрашивается, на "Полярном" торчит? А я тут с Павликом крутись. И племянницу подкинул, а у нее такой возраст, что только и гляди.
- Не дело, когда мужчины одни, - продолжала Вера Васильевна. - Вот Антона Бельяминовича хотя бы взять. Конечно, он замечательный человек, таких больше нет. Но ведь разбаловал дочку до невозможности. Где это видано, взрослая женщина, ребенка имеет, за границей живет, а пришли ей, папочка, наш магнитофон, и про туфли намекает - индийские, мол, все малы.
- Да, ты что!
- Антон Бельяминович ее письмо вложил, просит помочь.
- И ты пошлешь?
- Надо. Он там так для меня старается, виллу приготовил. Неужели я ему в такой ерунде откажу?
- А деньги у тебя есть?
- Достану, мне одна женщина должна.
- Значит, еще одна посылка будет?
- А время-то сколько? - спросила Вера Васильевна. - Ты с летчиком в пять назначила.
- Вот клуша! Завертела ты меня.
- Я тоже забыла. Письмо так и не написала.
- В следующую посылку вложишь. Давай по последней. А то холодно.
Они выпили еще, и Вера Васильевна стала смотреть чем бы заткнуть бутылку.
- Виктору понесешь? - спросила Тоня.:
- Вот еще! Пусть тут стоит. А может, какому-нибудь доброму человеку пригодится.
- Как же, доброму! Бичи выпьют. Лучше я домой возьму.
- Ну беги, - сказала Вера Васильевна, - а я потихоньку. После ко мне зайди.
По дороге Вера Васильевна думала о том, где бы ей взять деньги на магнитофон. Это рублей двести нужно. Если бы Анна Ивановна сразу отдала, то вот бы она и вывернулась. Хорошо бы этой курице еще чего-нибудь: хотя бы на сотняшку продать, все равно оставлять придется. А туфли для Галочки она подберет, есть у нее две пары тридцать седьмого размера. Не очень, правда, модные. Но уж, извините, какие есть. А модного сейчас в магазине ничего не купишь, за модным неделю гоняться нужно. Это с ее-то здоровьем! Лучше всего было бы сейчас к Анне Ивановне зайти, но сил нет. Как она в такую даль пойдет? Никуда Анна Ивановна не денется, на работе увидятся. Завтра ей к врачу, а послезавтра уже, наверное, выпишут.
Анна Ивановна дожидалась ее на лестнице, перед дверью. Еще внизу Вера Васильевна услыхала, что кто-то на втором этаже как слон топчется.
- Ты чего? - спросила Вера Васильевна.
- Шульга послал. Он велел спросить, ты завтра вечером можешь выйти, а то Земфира заболела.
- Да у меня больничный до вторника.
- Ты ночь подежуришь - и опять два выходных. Плохо, что ли?
- Это я знаю. Заходи.
В руках у Анны Ивановны была туго набитая сумка. Нехорошее предчувствие кольнуло Веру Васильевну, но она отогнала эту мысль, потому что тогда уж ее положение станет совсем аховым.
- Мороз-то какой! - сказала она. - Жмет и жмет. Раздевайся, сейчас чай попьем.
- Я по улице шла, жарко было. А у тебя под дверью замерзла.
- Давно ждешь?
- Минут тридцать.
- Я чай поставлю.
- Да ты не беспокойся, я пойду уже. Значит, Шульге сказать, что выйдешь?
- Ладно. Ты раздевайся.
- Так и передам. Спасибо. Знаешь, я ведь вещи обратно принесла.
- Это почему? - спросила Вера Васильевна. - Или дорого показалось? Так я с тебя лишнего не просила. Цены можешь проверить.
- Да ну ее, - сказала Анна Ивановна, - не стоит она подарков. Представляешь, мы вчера пошли, а подарки я нарочно не взяла, дай, думаю, посмотрю, подарить я всегда успею, а обратно ведь не возьмешь. Пришли, а у них гости. Сначала ничего, познакомились, за стол посадили. Ирка от меня не отходит, соскучилась по бабушке, потом к деду перелезла. Он с ней забавляется, оба смеются, даже гости притихли, все на ребенка смотрят. А как же на нее не смотреть, если она такая забавная? Это я совершенно объективно говорю. И тут она вазочку с вареньем перевернула. Мать как вскинется: "Ах, такая-рассякая! Рано тебе еще со взрослыми сидеть!" И на кухне в угол ее поставила. Представляешь? Мы к ребенку пришли, а она ребенка отняла, наказала. Выходит, что она нас наказала. Я вижу, что у Шульги уже губы дрожат. А Борис молчит, как теленок. Гости даже смутились, а она их развлекает, анекдоты рассказывает, и такие, что срам один. Я и говорю Шульге: "Пойдем, нас тут не очень понимают. Мы тут, наверное, лишние!" Так она хотя бы для приличия задержала. Сейчас, говорит, я вам свет в передней зажгу. Представляешь, какая? Не буду я ей никаких подарков делать. Вот твои вещи в целости и сохранности.
- А я думала, ты деньги принесла, - сказала Вера Васильевна.
- Буду я на нее тратиться!
- А в долг ты можешь мне еще рублей двести дать?
- Откуда? И так Шульга спрашивает, куда сто рублей дела. Ты уж, пожалуйста, не задержи, если японских вещей достать не можешь. Мне только с ним скандалов не хватает.
- Конечно, - сказала Вера Васильевна, - я отдам. Ты не бойся.
- Ну и хорошо. Я Шульге скажу, что ты завтра в ночь выйдешь.
Чтоб ей пусто было! Чтоб ее разорвало и шлепнуло, эту ревнивую бабушку. Надо ведь, как подвела. Ну где теперь деньги взять? Хоть на большую дорогу с кистенем выходи. "На муромской дороге стояли три сосны…" Про что это? Ни при чем все это, ни при чем. Какие еще парень с девушкой? У них дело молодое, все еще будет. А если она от Антона Бельяминовича откажется, что ей остается? Ничего, одни гадики. Как же тут его просьбу не выполнить? А как ее выполнить, если денег нет? Так и написать, что, мол, извините, нет средств. Но, ему, такому большому человеку, это дико покажется; как это денег нет? Или подумает, что жадная она, он ведь в Магадане бывал, знает, что магаданцы - народ денежный. А, скажет, жадная! Ну не скажет, подумает только. Вызову ее, подумает, а она все в свои руки заберет, и даже после бани пивка не выпьешь. Стоп, стон, стоп! Какое пиво? Какие бани? Видано ли, чтобы такой человек в баню ходил? Он ведь небось с оружием ходит, где он в бане своей пистолет оставит? Какой пистолет? Пистолет здесь при чем? Пистолет она где возьмет? С кистенем только и остается. Как Илья Муромец. Он ведь тоже муромлянин, а точнее, из села Карачарово, которое славится огурцами. Там сидел на печи тридцать; лет и три года. С детства ноги были, наверное, парализованы. А может, он и без кистеня обходился. Может, голыми руками управлялся.
- Ты чего в темноте сидишь? - спросил Виктор Степанович, входя в комнату.
- А? - спросила Вера Васильевна. - Сколько время?
Она и не слышала, как он пришел, как дверь открывал, как раздевался. Только и увидела, когда он свет зажег в большой комнате.
- Да что с тобой? Случилось что-нибудь?
"Конечно, случилось! - подумала Вера Васильевна. - Как же я сразу не сообразила? Ведь несчастье произошло. И поэтому прочь обиду. Все равно никто, кроме Виктора Степановича, не поможет. А ты уж помоги. В последний раз тебя прошу. Ведь не такой уж плохой я женой была. Гораздо хуже бывают. Только ты мне поможешь!"
- Да не плачь ты, говори! Что? Игорь?
- Тетка, - сказала сквозь слезы Вера Васильевна. - Пожар у нее был, все сгорело.
- Тьфу ты черт! - вздохнул Виктор Степанович. - А я правда испугался.
- Да, тебе тьфу. Ты ее никогда не любил, а она у меня единственная родственница.
- Я не про то. Я думал, что умер кто-нибудь. А вещи - ерунда.
- А натерпелась сколько! Дом как свечка горел, - Вера Васильевна словно сама поверила этой выдумке, слезы у нее текли самые настоящие. - А без вещей как она будет жить? Ведь ничего не осталось.
- Написала она, что ли?
- Я на переговорный бегала. Она говорит, стою в одном халатике, больше ничего нет и все смотрят. Пришлите, говорит, сколько можете.
- Сколько?
- Рублей триста нужно.
- Ладно, пятьсот пошлем. Только не реви, а то опять печень заболит. Сейчас, что ли, в сберкассу сбегать?
- Сходи, я бы завтра отправила. А я пока ужин приготовлю.
Виктор Степанович перед уходом заглянул в уборную, способом номер два - бутылка в бачке, стакан там же утоплен - выпил полстакана. И даже крякнул от удовольствия, так хорошо пошло. Он подумал, что этот пожар даже очень кстати подвернулся, а то Вера бы педелю дулась, а так все сразу наладилось. Правда, пятьсот рублей - это сумма, ну уж ладно, тетка все-таки.
- Я быстро! - крикнул он от двери. - Может, пельмешек сделаешь?
"Ну это он много хочет! - подумала Вера Васильевна. - Да и не из чего пельмени лепить, сегодня столько забот, что даже в магазин не сходила. Или у него фарш уже куплен?"
Только в кухню пошла посмотреть - звонок, Тонька.
- Все в порядке, - сказала она, - отдала. Летун тоже удивился, что письма нет.
- А когда он летит?
- Сегодня, наверное. Но он сказал, что на днях обратно будет, за один рейс все не возьмут. А тут напрямую лету на военном самолете всего два часа. Так что ты готовься.
- Письмо я завтра на дежурстве напишу, мне в ночь идти. А ты не знаешь, какой магнитофон купить?
- Вместе пойдем.
- Это хорошо бы. А то я как его потащу? Но я тебя вот еще что попросить хотела. Может, ты узнаешь в милиции, как они новый паспорт дают, если потеряешь? Я боюсь чего-то.
- А за границу ехать не боишься?
- Да тихо ты. Чего ты орешь?
- Ты мне еще креп-жоржет должна, - сказала Тоня, - за это письмо.
- Дам, не бойся.
- А за милицию что дашь?
- Какая ты ненасытная, право. Даром даже плюнуть не хочешь.
- А чего же ты сама не идешь?
- И за милицию дам. Не веришь, что ли?
- Верю. Но лучше бы сейчас.
Пришлось Вере Васильевне опять чемоданы доставать, иначе Тонька не отстанет. Креп-жоржет она сразу: забраковала - цвет не ее, ей голубое не идет, она черная.
- А чего у тебя еще есть? И мне бы туфельки какие-нибудь.
- А Галочке я что пошлю?
- Да смотри, у тебя две пары: одну ей, другую мне.
- А сама босиком поеду?
- Не жадничай. Вон у тебя всего сколько. И чего ты копишь? Давно бы уж на барахолку снесла.
- А ты красные туфли положи, синие возьми.
- Да не идет мне синее. Сколько тебе говорить. У меня синего и нет ничего.
- А может, Галочке синие тоже не нужны?
- Кто тебе, в конце концов, дороже? - рассердилась Тоня. - Я или та девчонка? Кто тебе все делает?
- Ты делаешь. Но туфли красные я тебе не дам. Бери синие, если хочешь.
Сумела Вера Васильевна на своем настоять. Этой охламонке дай волю, она оба чемодана, унесет. Гляди как все в одну минуту перерыла! А кто она ей? Если бы Антон Бельяминович не посоветовал, Вера Васильевна ей бы ничего не дала. А Галочка, можно сказать, дочка приемная и подарок индийский уже приготовила. О ком Вера Васильевна в первую очередь думать должна?
- Ладно, - сказала Тоня, заворачивая туфли в газету, - в милицию завтра схожу. А магнитофон ты сама купи, скажи, чтобы самый лучший дали. Я в этом тоже ничего не понимаю.
"Сгодятся ему и покупные, - подумала Вера Васильевна, вспомнив о пельменях, которые ей на днях принесла Ленка. - А то думает, если деньги дал, то все ему сразу и простилось. Сильно много хочет".
Утром Вера Васильевна сходила к врачу, закрыла больничный. А чего тянуть? Печень пока вроде не болит. Да и хватит разлеживаться, собираться нужно, дел столько. Потом зашла в "Восход". Магнитофоны оказались дорогие, а самый лучший стоил триста тридцать пять рублей. Вера Васильевна купила бы что-нибудь подешевле, но этот был портативный - как небольшой чемоданчик. Наверное, такой удобнее для научной работы, легче его носить и меньше места занимает. И до дома его легче донести.
Однако вместе с коробкой получилось все-таки тяжело, и она битый час ждала такси около "Восхода", пока маленький нерусский дед (она видела его до этого много раз, он на телеге развозил по городу холодильники) не остановил перед ней свой "экипаж". Ехать так, на телеге, у всех на виду было стыдно, и Вера Васильевна костерила про себя Тоньку за то, что та отказалась с ней пойти - а подарки берет! Но хорошо, что хоть в милицию пошла, там тоже процедура не из приятных. А сказать возчику адрес, чтобы отвез магнитофон, а самой идти пешком, Вера Васильевна побоялась, Кто его знает? Может, он цыган.
- Дедушка, - сказала она, - сено-то где лошадке берешь?
- От горкомхоза работаем, - сказал он.
- Так это не твоя лошадка?
- У нас, между прочим, - сказал дед, оборачиваясь, - социализм давно построен. Может, слыхали?
- Да-да, - согласилась Вера Васильевна, почему-то смутившись. - А вы, значит, на лошадке?
- Гуманитарий я, к машинам не приучен.
- А что такое гуманитарий?
- Э! - сказал он. - Какое это теперь имеет значение? Может, пройдетесь немного, а то замерзнете.
"Ну уж нет, - подумала Вера Васильевна, - вежливые как раз и воруют. Не зря его сюда прислали".
Дома Вера Васильевна хотела сразу все упаковать, но вспомнила, что Галочка просила еще шоколадных батончиков для дочки, пришлось опять бежать в магазин. К Тоне она пришла уже в третьем часу, та только из милиции вернулась.
- Знаешь, - сказала Тоня, - с этим ничего не выйдет.
- А что, потерять нельзя?
- Потерять-то можно, но взамен на год временный дают. А кто тебя по временному за границу выпустит?
- Значит, нельзя?
- Никак. Я уж паспортистке намекнула, что, мол, хочу по турпутевке съездить. А она говорит: "Нет уж, сидите дома, если такая раззява!" Они там злятся, если паспорт теряешь. Ругают их, что ли, за это?
- Что же теперь делать? - спросила Вера Васильевна.
- Не знаю, сама решай.
- Значит, разводиться?
- Слушай, - сказала Тоня, - а на кой ляд он тебе вообще сдался? Сорок лет без него жила. Не обойдешься, что ли?
- Ты понимаешь, что говоришь?
- Да жалко мне смотреть, как ты мучаешься. А он, может, аферист какой-нибудь.
- А что же ты подарки от афериста принимаешь?
- Во-первых, не от него, а от тебя. Во-вторых, какие там подарки! Постеснялась бы говорить. А в-третьих, я ведь все и отдать могу. Прыгай тогда сама, как хочешь.
- Да ладно, это я так, не со зла. Значит, разводиться?
- Не знаю. Это ты чего притащила?
- Магнитофон и туфли для Галочки. Шоколадных батончиков еще положила. А то пишет, что в Индии нет.
- Ну да! Ты ей скоро из Магадана молоко к завтраку посылать будешь.
- Письмо я на дежурстве напишу и утром принесу.
- Все бы уж сразу и принесла.
- А Виктор магнитофон увидит.
- Ты же разводиться хочешь, чего скрывать?
- Ладно, сама решу, а ты не лезь.
Так и расстались, довольно холодно. А чего Тонька со своими советами лезет? Ничего ведь не понимает. Это вообще, может, на, миллион жизней один раз приходится, чтобы такая встреча. А она говорит - перебьешься. Грубая она все-таки женщина.
Вечером Вера Васильевна прилегла отдохнуть перед дежурством. Но хотя Виктор и пришел почти неслышно, а потом телевизор включил еле-еле, сон не шел. Она забывалась на минуту или две, и сразу же начинался какой-нибудь кошмар, один раз она даже видела, как горит теткин дом в Ленинграде. Уснуть как следует так в не удалось.
Виктор тоже не спросил, послала она деньги тетке или нет. А как самой завести разговор на эту тему? Так и сказать - давай, мол, разведемся? Вчера для такого разговора хоть какие-то основания были. А сегодня что? Хоть бы эта шантажистка, что письма и открытки Антона Бельяминовича воровала, пришла. Вера Васильевна ей бы так и сказала: "Ну и расскажите все мужу!" А самой как начать?
На работе она села писать письмо. Оно получилось вначале грустным - конечно, жалко, что они не успели встретиться здесь, в Магадане. Тогда бы ей была поддержка. А то как она одна все сделает? Она просила Антона Бельяминовича не беспокоиться, не тратить на, нее время, которое ему так нужно для решения важных, вопросов. Конечно, ей сейчас нелегко, но просто - хорошо не бывает. Она все преодолеет, и они наконец будут вместе, лауреаты собственного счастья.
От этой мысли ей самой сделалось легко, и под утро она уснула - крепко, без снов и кошмаров. И пришла к Тоне в самом прекрасном настроении.
- А посылку летчик уже забрал, - сказала Тоня, - ., он вчера вечером приезжал.
- Да ты что!
- Я же говорила, что они на военных самолетах летают. Он тебе еще письмо, между прочим, привез. Сказал, что срочное.