В такую погоду в Снежной долине можно кататься на лыжах в пляжных костюмах, но в городе еще холодно. На этот месяц метеорологи обещали среднюю температуру 15–20 градусов ниже нуля, что холоднее обычного на 1–2 градуса ("Холодно будет в первой, местами во второй, начале третьей декад. Днем мороз будет 18–23 градуса, ночью 26–31 градус. В третьей декаде зима отступит, холода снизятся до 2–7 градусов. Осадков выпадет менее 10 миллиметров, лишь на восточном побережье 20–40. Высота снежного покрова достигнет 20–40, местами 50–60 миллиметров. Снегопады и метели ожидаются в конце первой декады и в третьей, в остальное время малооблачно, без осадков. Северо-восточный ветер усилится с 5–10 метров в секунду до 16–21 метра к концу месяца" - так писал в марте 1973 года в "Магаданской правде" начальник бюро погоды Б. Кузнецов).
Возвращение домой волновало Веру Васильевну всю последнюю неделю, она и торопилась - скорее, скорее, и боялась. А вдруг Аркадий, вернувшись с золотых приисков, скажет: "Вот письмо Антона Бельяминовича. Собирайтесь. Завтра летим!" И что тогда? А вдруг он этого не скажет, и ей здесь оставаться в неизвестно каком положении. И тогда что? Вдруг он явится в дом без нее и все скажет Виктору? Что будет?
- Меня никто не спрашивал? - сказала она, когда они шли все той же протоптанной в сугробах тропинкой Вдоль ограды кладбища.
- Бригадир ваш на работу мне звонил. Интересовался, когда выпишут.
- Это я знаю, они приходили.
- Тонька забегала, денег просила. Но я не дал. Мало им, что ли, Сергей присылает?
- Сколько просила?
- Сто пятьдесят.
- Правильно, что не дал, - одобрила Вера Васильевна. - С нее потом год не получишь. Меньше будет шастать. Белочка-то как?
- А что ей? Бегает.
- Ты хоть гулять с ней ходил?
- А то кто же?
- От тетки писем не было?
- Нет, газеты одни. Ты уж теперь пошли Игорю что-нибудь.
- Пошлю, - согласилась Вера Васильевна, - но ты и сам мог о сыне позаботиться. Небось только и знал, что водку хлестать?
- Не болтай ногами, - сказал Виктор Степанович, что предвещало начало ссоры. - Говоришь много, разбаловали тебя там эти гадики.
- Вот-вот! Больше от тебя ничего не услышишь.
- Не приходил я к тебе разве? - спросил Виктор Степанович.
Сердиться на него бессмысленно. Разве он виноват, что такой? Теперь уж не переделаешь. Да и не хуже он других мужиков, если разобраться. Дома ее наверняка обед дожидается - сам приготовил. И посуды грязной не накопил. А куда он бутылки пустые прячет - это вообще загадка века. Глотает он их, что ли, вместе с водкой - никогда пустую не увидишь. Так же, как и полную.
А о чужих мужьях она в больнице наслушалась это ведь жуть одна. Нет, есть конечно и заботливые, под окнами дежурят, невесть чего дожидаются. Один совсем уморительный был - приходил с бутылкой и кричал: "Маша, я здесь! Я за твое здоровье пью!" - и прямо из горлышка. А ведь и такие козлы есть, что лежит женщина в больнице и не знает, остался ли у нее дом или нет его уже, есть ли ей куда возвращаться? Такой и в больницу глаз не покажет, хоть ты там и загнись десять раз.
Так что Виктор Степанович не так уж и плох, если сравнить его с окружающими. И не появись Антон Бельяминович, все было бы и вовсе хорошо, тем более что и здоровье теперь, может быть, поправится. Виктор Степанович тут ни в чем не виноват. Но вот ведь как странно получается: стоило в ее жизни чему-то хорошему появиться, как все остальное плохим сделалось. А ей самой-то лучше стало или хуже от того, что это хорошее появилось?
Вера Васильевна и в больнице думала об этом не раз, с тех пор как получила через Аркадия второе письмо. И выходило, что нет, не стало ей лучше, и болезнь, может, от всех этих переживаний обострилась так, что она чуть не умерла (тут Вера Васильевна несколько сгущала краски), но только отказаться от Крафта, от счастья, которое, кажется, и ей улыбнулось, она не может.
Не только не может, но и не подумает даже отказаться. Что же тогда есть счастье?
А все-таки сил после болезни у Веры Васильевны осталось немного. До дому-то она, уцепившись за меховую тужурку Виктора Степановича, дошла - хорошо что вторая половина дороги под гору, легче идти, и за столом посидела, чтобы его не обидеть, но потом сразу легла, благо у Виктора еще дела на работе были и он сразу после обеда убежал.
А в квартире, конечно, беспорядок, пыль везде, и пол он, наверное, ни разу не протер. Смотреть противно, а встать и убраться сил нет. Хорошо еще, что печень молчит, только общая слабость и почему-то плакать хочется. А тут еще Белочка лизаться лезет.
Часа в четыре звонок. Вера Васильевна засуетилась - вдруг Аркадий, а она, наверное, на чучело похожа, кричит: "Иду! Иду!", а сама в коридоре в зеркало вглядывается - неудобно ведь, если человек, которого Антон Бельяминович послал, ее страшилищем увидит. Только и смотреть-то ведь не на что.
Но это Анна Ивановна Шульга, жена бригадира, проведать пришла - здравствуйте, давно не виделись!
- Ты уж извини, - сказала Вера Васильевна, - не убрано у меня, только пришли.
- А мой и говорит, - сразу включилась Анна Ивановна, как будто они уже два часа на разные темы беседовали, - ты пойди посмотри, может, помочь что-нибудь нужно. Что ты, говорит, все молодым надоедаешь! Ольга тебя скоро на порог пускать не будет. Или убежит вместе с Иркой от тебя подальше. Что тогда будешь делать? И Борис за ней поедет. Тогда ты совсем одна останешься, без сына и без внучки, потому что очень надоела и лезешь со своими советами, когда тебя никто не спрашивает. Что она, говорит, без тебя борщ не сварит? Иди туда, где ты понадобиться сможешь. Каждый человек, говорит, должен на своем месте стоять. Вот ведь какой умный, а?
- Это кто? - спросила Вера Васильевна.
- Да мой! Такой умный, что всех по местам расставляет - ты туда, а ты сюда иди. Конечно, это очень легко, если сердце черствое и никого не любишь. Тогда на любом месте стоять можно, куда пошлют. А разве я им мешаю? Я же помочь хочу, у меня опыта больше. Она хороший человек, только жестокая очень. Где это видано, чтобы такого маленького ребенка уже наказывать? Кого она так воспитает? Где у тебя ведро и тряпка?
- Ты убираться хочешь?
- А зачем же я пришла? Ольга мне у них даже убираться не дает. Сама, говорит, сделаю. До сих пор злится, что я ее с работы сорвала. А как же она хотела? Тут что-нибудь одно нужно выбирать: или деньги зарабатывать, или ребеночка растить. А у меня здоровья нет, чтобы с Иркой днями сидеть, да и до пенсии еще два года работать нужно. Я что, в девяносто лет пойду стаж зарабатывать?
- В детский сад можно было отдать, - сказала Вера Васильевна и словно масла в огонь подлила.
- Ишь ты какая! - возмутилась Анна Ивановна. - Это чтобы Ирка из пневмонии не вылазила? Да мне на детсадовских детей смотреть больно, не то что свою отдать. Так только, человек, не имеющий детей, рассуждать может. Или такой жестокий, как Ольга. Я ей так и сказала: "Отдашь ребенка - бабушки у вас больше нет!" С молодыми тоже твердость нужна, чтобы не очень о себе воображали, А то думают, что если у них сил много, то и очень умные. А на самом деле кто их умными назовет, если они своего единственного ребенка не жалеют?
- Я пойду лягу, - сказала Вера Васильевна, зная, что этих рассуждений ей не переслушать. - Ведро и тряпка на кухне. Ты не бойся, я тебе заплачу за уборку!
- Да разве я из-за денег пришла? - опять закричала Анна Ивановна. - Мой говорит: иди, разрядись, тебе досуг вреден. Это он боится, что я к молодым пойду и опять с Ольгой поскандалю. А ведь сам в Ирке души не чает, только не хочет в этом признаться. А я отдувайся за его нерешительность.
- Я пойду лягу, - повторила Вера Васильевна, - ты мне крикни, если что нужно будет.
Она легла в маленькой комнате, и хотя Анна Ивановна сначала громыхала на кухне, а потом стала что-то объяснять Белочке - нашла наконец внимательную слушательницу - и тем мешала ей, Вера Васильевна подумала, что бы она написала Антону Бельяминовичу, если бы уже знала адрес. Вернее так: что она напишет, когда узнает адрес, он ведь обещал в следующем письме сообщить. А то неловко получается: он ей два таких Письма прислал (а сколько еще пропало по неизвестной причине), а она ему до сих пор ни строчки не ответила. Да еще тетку на него напустила, ну и вредная старуха, с этого момента с ней все кончено, пусть подавится своим луком.
Но существует, наверное, и телепатия, передача мыслей на расстояние. Вот она ни строчки Антону Бельяминовичу не написала, а он ей пишет так, словно все ее самые тайные мысли знает, словно знает, чем он стал для нее и что она готова по первому его слову бежать, куда он скажет, в Берлин или в Лос-Анжелос.
Можно было бы и позвонить ему - Берлин, отель "Гранд". Только что звонок? Много ли скажешь? Да и страшно вот так, вдруг, за границу звонить. Со стыда сгоришь, когда заказывать будешь. Там все будут думать: "Куда это тетка звонит? Ошиблась она, наверное. Дадим ей Оротукан или Ягодное - в самый раз будет. А то Берлин!" К тому же и застать его трудно, он там не прохлаждается, его не для того послали, чтобы он у телефона сидел и ее звонка из Магадана дожидался. Нет уж, лучше написать.
А написать тоже нелегко. Тут сразу трудности начинаются, потому что не знаешь, как обратиться, какое слово ни поставь, все не то получается. Не может же она сразу написать "дорогой" или "любимый". Значит, просто: "Здравствуйте, Антон Бельяминович"?
А дальше что? Как передать все то, что она пережила за эти две недели (подумать только, всего две недели прошло с восьмого марта, когда она получила первую открытку с индийскими слониками ручной работы!). Да и зачем все постепенно описывать? Времени-то у него, наверное, мало личные письма читать.
А если она ему только свое сегодняшнее состояние опишет, поймет ли он ее правильно? Вот, скажет, сразу и клюнула, только поманил. Может, он ее из-за этого уважать перестанет. Но ведь не дети они, чтобы в прятки играть, им, слава богу, уже не по семнадцать лет, взрослые, даже немолодые уже люди. Он это и за кокетство может расценить, если она проволочками займется - мол, не знаю, не решила еще, дайте мне подумать. О чем думать, если все ей ясно и ему тоже? Значит, так и написать: ждите, на все согласна?
Но ведь иного написать она не может. В том-то и дело, что за эти две недели появилась другая Вера Васильевна (которая, кажется, только по ошибке находится сейчас в этой квартире на улице Чубарова, лежит в маленькой, душной комнате под стеганым красным одеялом и рассматривает окружающие ее вещи:
полку с книгами слева, на той стене, где окно, - Остап Вишня "Рассказы", "Ходили мы походами", кажется, Вагнера, затрепанный том Бальзака "Блеск и нищета куртизанок", "Новые встречи" А. Мифтахутдинова, О. Куваева и Б. Василевского (Магаданское книжное издательство) и еще какие-то в мягких обложках, сразу, не узнаешь, а тянуться не хочется;
торшер - высокий и узкий стакан из плотного, но уже потрескавшегося целлофана (или какой-то другой химии), забранный в частую металлическую сетку;
одежду и белье, висящие на вколоченных в дверь гвоздях, Виктор Степанович, конечно, не соблаговолил ничего прибрать, так и пылилось, пока она лежала в больнице.
Да ладно, ей-то что до этого? Пускай пылится - не ее это все уже. Странно, дико даже: вон то клетчатое платье, которое она пять лет дома носит, не ее. Правильно, оно другой Вере Васильевне принадлежит. Пусть та его и носит, если хочет, может даже выстирать и выбросить, сегодняшней Вере Васильевне до этого дела нет.
Ей сегодня о других вещах думать нужно. Рояль, например, немецкий. О нем, кажется, Антон Бельяминович писал. Или она сама про рояль придумала, чтобы Тонька позавидовала? Все равно нужно решать, куда его девать. Автомашина "Волга". Если Антон все ей, Вере Васильевне, оставляет, нужно и о машине позаботиться. Неизвестно, в каких условиях она находится. Хорошо, если в теплом гараже. А если на улице? Так ее и разворовать всю недолго, а Вере Васильевне отвечать. А если машина в гараже, то это ведь очень дорого стоит. Кто платить будет? Машину, наверное, тоже продать придется. Конечно, если бы они с Антоном Бельяминовичем тут оставались, она бы машину не продала, сами бы ездили.
А чтобы продать, доверенность от Антона нужна. Написать нужно, чтобы прислал. С остальными вещами, наверное, проще будет. Хотя неизвестно, сколько их там. Если не очень много, то лучше на толкучку отнести (конечно, не самой, а попросить кого-нибудь), на толкучке цены выше, чем в комиссионном, да и проценты государству отдавать не надо. А если вещей много, то удобнее через комиссионный. Но ведь там могут поинтересоваться, откуда так много мужских вещей, да еще хороших, едва ли у Антона Бельяминовича плохие будут. Могут и в милицию сообщить - проверьте, мол, пожалуйста, не ворованное ли. Значит, толкучка все-таки лучше. Но кого попросить, чтобы продал?
- Ты не спишь? - спросила Анна Ивановна, с треском приоткрывая дверь (она давно уже перекосилась, надо бы сказать в домоуправлении, чтобы поправили, но теперь уж ладно, ее это не касается). - Я вот что у тебя спросить хотела. Ты разрешишь мне Белочку к Ирке отнести? Только на один день. Больше Ольга, может, и не позволит. Она ведь такая строгая. А я бы Белочку сейчас вымыла, чтобы ее чистенькой к ребенку нести.
- Вымой, - сказала Вера Васильевна, - только смотри, чтобы ей мыло в глаза не попало. Там "Детское" есть.
- Прямо в ванне можно?
- Можно. А потом вытри ее насухо. Найди какое-нибудь полотенце в грязном белье. А то простудится.
- А может, чистое дашь? - спросила Анна Ивановна. - К ребенку все-таки нести. А я потом это полотенце выстираю. Или новое тебе из дома принесу, если хочешь.
- Ладно, возьми, - сказала Вера Васильевна. Какое ей теперь дело до полотенца? Виктору Степановичу, когда с работы приходит, все равно чем руки вытирать. Гораздо важнее решить, как с Белочкой быть - брать ее с собой или нет? Но это потом, не сейчас. - А тебе из мужских вещей ничего не надо? - спросила она вдруг, успев за какую-то долю секунды до того, как спросила, подумать, что зря она сейчас это скажет, но все-таки не удержалась, на тебе - вывезла.
- Японские? Из кримплена?
- Я не знаю. Наверное, и японские есть.
- А размер какой?
- Пятидесятый, наверное. Или пятьдесят второй. - Откуда она знает, если Антона Бельяминовича ни разу в глаза не видела и фотографии, где он на какой-то белый дом смотрит, не получила. Но представить себе его тщедушным или, наоборот, толстым она не могла - может, под впечатлением все того же сна, хотя там ей скорее принца какого-то, чем живого человека, показывали.
- Что ты! Шульга маленький, ему сорок восьмой, второй рост - не больше. Но я могу у соседки спросить, если хочешь. А из детского ничего нет? Я бы для Ирки обязательно взяла.
- Детского нет пока, - сказала Вера Васильевна и покраснела от этой шальной, уже совершенно фантастической мысли.
- Но если что-нибудь появится, ты обо мне не забудь. А я тебе что хочешь за это сделаю. Вот сейчас уберусь, а завтра могу обед прийти сварить.
- Да не надо, - сказала Вера Васильевна. - Виктор сготовит, для него это удовольствие.
- Повезло тебе с мужем, - сказала Анна Ивановна, присев к ней на кровать.
"Заговорит!" - подумала Вера Васильевна.
- Ты извини, - попыталась она отбить эту атаку, - я поспать хочу, что-то сил совсем нет.
- Конечно, я сейчас, - пообещала Анна Ивановна, но с кровати не встала. - А мой-то совсем барин, все ему приготовь, принеси, постирай. И еще ворчит, что часто к внучке бегаю. А ему-то какое, спрашивается, дело? Он-то на всем готовеньком. И недовольный. А почему? А потому, что избаловался. А так иногда хочется прийти домой и ни о чем не думать. Так нет, беги, жена, в магазин, готовь, мой. И потом все равно окажется, что виновата, если в субботу бутылку не купила. Даже бутылку ему покупай! И Борька такой же несамостоятельный. Поэтому у них Ольга и командует. А был бы муж потверже, невестка не смела бы на свекровку дуться. А то, представляешь, заявляет: "Вы, Анна Ивановна (хоть бы раз мамочкой назвала), завтра не приходите. Не надо вам так беспокоиться!" Понимаешь, какая штучка! Как будто мне это - беспокойство. А где полотенце взять?
"А ведь паспорт потерять можно, - подумала вдруг Вера Васильевна, когда обиженная свекровь наговорилась и ушла на кухню. - И тогда чистый дадут, без штампа. Как будто и не было никакого брака. И можно хоть за границу ехать, если он позовет. А то разве это жизнь: он там, а я здесь или хотя бы в Ленинграде, но ведь все равно далеко. Разве так семейная жизнь получится? А паспорт потерять каждый может. За это только штраф десять рублей. И никакого развода не нужно. Можно даже просто так уехать, без объяснений. А с новым владельцем машины договориться заранее, чтобы по первому требованию в аэропорт отвез. И с собой ничего не брать кроме самого необходимого - с одним чемоданчиком. А вещи Антона Бельяминовича предварительно продать".
Она не заметила, как уснула. Сквозь сон слышала, как визжала Белочка, наверное, мыло ей в глаза все-таки попало. Но ничего, зато чистая будет, нельзя же грязную через границу везти, там собак проверяют, и хотя блох у Белочки никогда не было, все равно стыдно будет, если собака грязная. Белочка чистая будет, и паспорт у Веры Васильевны тоже чистый, как хорошо!
Тоня прибежала на следующее утро. Вера Васильевна только Виктора на работу проводила - и она явилась.
- А я вам вчера мешать не хотела. Пусть, думаю, побудут одни, давно все-таки не виделись.
- Глупости, - сказала Вера Васильевна, - не молоденькие. Шульга тут вчера целый день торчала. Я бы ей не только Белочку, а не знаю что отдала, только бы уходила.
- Да ты что! Белочку насовсем отдала? Такую хорошую собачку? Давай я ее у тебя возьму для Павлика?
- Да не насовсем, - сказала Вера Васильевна. - Она внучке понесла поиграть, сегодня вернет. Но, может, и правда отдать? Может, лучше без собаки ехать?
- А куда?
- Сначала в Ленинград, а потом, может, и за границу.
- Это к Антону твоему, что ли? - спросила Тоня. - Я разденусь.
- А то к кому же!
Вера Васильевна поставила чайник. Они сели в большой комнате около круглого стола на тяжелые, как танки, кресла.
"Приперлась с утра пораньше, - подумала Вера Васильевна. - Чаем ее пои! Как будто я ей кто-нибудь!"
- У нас, между прочим, новость, - сказала она. - Антону Бельяминовичу профессора дали.
- Да ты что! Поздравляю. Значит, ты теперь профессорша? Когда поедешь?
- Не знаю еще. Надо ведь, чтобы паспорт был чистый, да?
- А он у тебя какой?
- Печать о браке стоит. А что если потерять? Тогда ведь новый дадут, а печать можно и не ставить. Скажу в милиции, что незамужняя. Может, поверят?
- Попробуй. А вещи-то уже собрала?
- Что ты! Тут столько забот. Рояль вот нужно кому-то продать, машину. Вещей очень много.
- Рояль мне ставить некуда, - сказала Тоня. - А вот от пианино я бы не отказалась. Сейчас все детей музыке учат.
- У тебя ка рояль и средств не хватит. Он небось не одну тысячу стоит. А машину ты видала? Какая она?
- Голубая, старой марки.
- Старая?
- По очень хорошая, а внутри все в коврах.
- Номер не запомнила?
- Не посмотрела.