Глава 32
Солнце палило в тот день нещадно. Камыши повесили свои уши-листья и стояли разморенные, притихшие. От разлива, что лежал по обе стороны реки, пахло тиной и стоячей водой. Мореплаватели, повязав головы майками и рубашками (свободный конец против правого уха), направляли плоты шестами, загорали, лежа на настилах, или разглядывали удирающих в камыши утят. Капитаны в фуражках с кокардами время от времени покрикивали:
- Лево руля!
- Право руля!
- На три румба норд-ост! Так держать.
- Куда ты правишь, Боча дефективный! Не видишь - мель?
Ход плота замедлялся, мель обходили стороной, и снова - сонное безмятежное скольжение.
Однако к полдню камыши кончились, с обеих сторон пододвинулись высокие лесистые берега, течение убыстрилось. Тут-то и вспомнились Ивану слова колхозника, который тогда, зимой, говорил, что в низовьях Китим быстрый, даже порожистый…
Сунув ненужную теперь уже карту в целлофановый мешочек, подумал было об остановке, о дальнейшей разведке реки, но уж очень не хотелось прерывать это идиллическое плавание.
"Ерунда, - лениво подумал он, - бояться нечего, воды-то по колено. Да если что, так шестами орудовать наловчились…"
Теперь плоты несло мимо нависших, пронизанных корнями, обрывов, несло все быстрее и быстрее. Слева и справа, как бы пританцовывая и поворачиваясь, проплывали деревья, выходы скальника, кусты шиповника.
Еще одна излучина, еще один поворот, и плот, на котором был Иван, шаркнул обо что-то своими камерами, целиком скрытыми под водой. Экипаж повскакал на ноги, отчего плот наклонился, и вода омыла его настил.
- Спокойно, мальчики, - сказал Иван, стряхивая дремотное оцепенение, - беритесь-ка за шесты, да покрепче… - А в берестяной рупор прокричал, обернувшись назад: - Внимание, экипажи! Внимание, экипажи! Будьте начеку - перекаты!
В это время плот вынесло на новый стрежень, и Гена Муханов вскрикнул.
Оказывается, впереди, шагах в тридцати, у самого берега из воды выступала настоящая скала, и плот несло прямо на нее. Вот видна стала плесень на влажном граните, ржавые трещины, мох; видно, как течение, набегая на скалу, чуть вздымается и, словно бы вывернутое наизнанку, отбрасывается к черным камням. А там, в камнях, шумит сердитой белой пеной.
- Тормозить! - приказал Иван и вместе с мальчиками навалился на шест.
За плотом заклубился шлейф встревоженной донной мути. Плот мягко ткнулся в скалу, всех качнуло вперед, однако удачно, никто не свалился. Но в следующую же секунду их развернуло, шесты оказались под плотом, так как их повырывало из рук; настил заплясал под ногами и внезапно остановился. Ушел из-под ног.
Окунувшись, Иван вылез на валуны, поскользнулся и упал снова. Рядом барахтались, отплевывались и кричали, всякий свое, моряки.
"Мелко-то мелко, - успел подумать Иван, - да скользко, и ямы есть…"
- Ха-ха-ха! - смеялись на втором плоту, который летел к скале без всякого торможения.
- Хватайте шесты! Тормозите, чтоб вас! - закричал Иван, поднявшись, наконец, на ноги.
Но на втором плоту не слышали, развлекались картиной крушения.
- А-а-а! - вопили они, поджав животы.
Флегматичный барабанщик Леня неистово колотил в барабан. Так, под барабанный бой, их плот, спружинив туго накаченными камерами, оттолкнулся от скалы и с треском замер. Всех, кто на нем был, сдуло в пену переката.
"Смех-то смехом…"
А из-за поворота показался третий плот. Перекат же был запружен застрявшими двумя плотами и потерпевшими крушение. Кое-кто из них выбирался на берег, кое-кто карабкался на валуны, а кое-кто все еще боролся с течением, визжа от страха и восторга. Шум воды, крики, всплески, урчание о камни раздутых резиновых камер.
Представив себе, какое месиво может наделать третий плот, наскочи он на первые, Иван, что было сил, зашлепал по воде навстречу, и в самый последний момент уцепился за деревянный настил.
Рывок.
Ноги скользнули по дну, уперлись во что-то твердое, вода закипела у ног, вокруг плота, но таран о каменную стенку был смягчен.
- Ко мне! Все ко мне! - закричал Иван, не на шутку встревоженный мыслью, что никто из парнишек так и не понял: секунду назад могло случиться совсем несмешное, не успей он вовремя ухватиться за настил. - Сюда! Все сюда! Живо!
Наконец-то до некоторых дошло, команду услышали, стали передавать другим, и через минуту с десяток мальчишек уже пристроились рядом с вожатым.
Теперь всем скопом стали ловить подплывавшие плоты, приостанавливали их и волоком проводили по опасному месту.
У Ивана немного отлегло.
Когда показался самый тяжелый хозяйственный плот, "бурлаки" посерьезнели окончательно, образовали коридор, затихли, каждый, видно, понял, что дело будет худо, если палатки, котцы и рюкзаки окажутся в воде. И потому еще в десятке шагов до переката облепили плот со всех сторон и, шаг за шагом, под "раз-два, взяли!", кряхтя, проволокли дредноут по осклизлым зелено-черным валунам.
Глава 33
Когда весь флот был уже на приколе, Иван присел на камень и перевел дух. Руки у него противно подрагивали. "Еще одно такое "купание", и психом можно стать", - подумал он.
Поднялся, выстроил всех в каре и сделал перекличку. И когда убедился, что, не считая потерянного ведра и разбухшего Ленькиного барабана, не считая многочисленных ушибов, порезов и царапин, все обошлось, то мысленно поклялся себе впредь такого головотяпства не допускать. Ведь говорил же себе - ни шагу, не подумав! Стоило полениться насчет разведки - и на тебе…
Ирина тем временем на разостланной вместо брезента палатке открыла лазарет. Все пострадавшие, по строжайшему требованию Ивана, потянулись в лазарет, чтобы прижечь ссадины и царапины, забинтовать порезы и ушибы.
Теперь полагалась разрядка, отдых. Не зря же Иван велел пристать именно здесь, у холма, на котором росли три могучие березы. Леня-барабанщик в погоне за своим уплывающим барабаном побывал на этом берегу раньше всех, а возвратившись к месту крушения, сообщил, что на поляне у трех берез навалом земляники.
Через полчаса мореплаватели разбрелись по склону и затихли. Сидя на корточках, лежа на боку, на животе, они приминают руками траву; срывают и едят, едят спелую, разомлевшую на солнце землянику.
А над поляной небо синее-пресинее, и жаворонок в небе. Висит, будто на солнечной нити, и сыплет в остановившийся воздух трели, цветастые, журчащие, переливающиеся. А от трав, прогретых солнцем, от цветов, от всей земли исходит запах, густой, хоть пей его стаканами! От него ли, от чего ли другого сладко щемит в груди и охватывает необъяснимая нежность ко всему на свете.
"Слышь, Ваньша, - говорил, бывало, дед, разгибаясь от литовки, которую отбивал молотком на пне с металлической бабкой. - Слышь, журавлики, однако?.. Это они, паря, молодых теперь учат, крылья им вострят. Не успеешь оглянуться, как потянутся на полдень, потянутся, потянутся и закричат… Уж столь баско да жалобно кричат, что, ну, иной раз до слез, столь жалобно!"
Дед вздыхал, и Ивану всякий раз слышалось в этом вздохе что-то древнее, вещее. Иван задирал голову, смотрел и в самой-то самой синеве различал черные черточки крыльев. Черточки кружились в очень медленной, какой-то торжественной карусели, и "крру-ы-ы!" долетало оттуда на землю, "крру-ы-ы! крру-ы-ы!"
Иван приподнимается и обводит глазами поле. "Саранча!" - радуется он этому полю, пестрому от спин, голов, штанов, галстуков и платьишек.
Хорошо ползти за кем-нибудь на четвереньках! Тому-то кажется, что он все обобрал, а за ним, в примятой-то траве и есть главная ягода! Хорошо также набрать целую горсть и, глотая слюнки, выдержать характер, а потом привлечь чье-нибудь внимание - гляди, мол. И высыпать всю горсть к себе в рот, чтобы щеки раздулись. Только тогда не смыкай век, смотри, чтоб не слиплись, не засни от блаженства. Ведь во рту у тебя, разминаемая языком и зубами, тает душистая мякоть, чуть кислая, сладкая, теплая, но главное-то нежная, но главное-то сочная и ароматная. Ведь в ней и запахи полей, и чистота дождей, и соки земли, и солнце, много солнца! И все это тает у тебя под языком, тает…
- М-м-м, - стонет лакомка Сева Цвелев, пачкая ягодой губы, щеки, нос и непрерывно работая челюстями.
А Юрка Ширяев не о себе… Вот он будто бы случайно оказался рядышком с Марией Стюарт… Ивану не слышно, о чем они там говорят, но видно, как королева разрешила Юрке пересыпать к себе в ладони горсть земляники. И, смеясь, набила полный рот. Но тут же оглянулась, не видел ли кто? И по жесту ее Иван понял, что она сказала Юрке: нет, не вздумай больше, не возьму.
Ешьте землянику, мальчики, берите ее, тающую, горстями, наполняйтесь ее соками! Когда станете взрослыми, когда наклоните лобастые свои головы к приборам, когда могучая ваша мысль будет рваться в холодные пространства, когда прильнете к иллюминатору, чтобы взглянуть на неземной, все приближающийся пейзаж, они будут в вас, соки этой ягоды, он будет в вас, воздух этой поляны, оно будет в вас, солнце этого лета!
- Иван Ильич! Эгоизм, знаете, - прервал его мысли голос Ирины. - Найти такую полянку земляники и никому ни полслова!
Ирина стояла над ним и поправляла волосы, сбегающие на плечи.
- Кто же вам мешает? Присоединяйтесь!
- Да, - изменив тон, протянула Ирина, - у меня все руки в йоде. Мыла, мыла и - смотри. - Присела рядом и выставила перед собой золотистые от йода руки.
- Ай, ай, ай… - Иван взял ее руки в свои и сочувственно покачал головой.
- Видишь? - горестно, как маленькая, сказала Ирина.
- Бедная, бедная девочка, - тихо, почти шепотом произнес Иван.
Теперь они будут говорить тихо, и все о пустяках, неинтересных никому, в том числе и им самим. Потому что тут слова сами по себе не значат ничего, тут важны звуки, важно то, что руки, наконец, лежат в руках и никуда-то им, рукам, не хочется, они как-то странно ослабли. Ну, а ягоды? А ягоды куда-то подевались… Потому что ягоду нельзя искать глазами, оглушенными нежностью.
А над поляной небо, синее, и жаворонок в нем - трепещущая точечка, подвешенная к солнцу на невидимом луче. И птичка эта маленькая сыплет трели, а березы слушают, могучие, задумчивые.
- Эй, вы что? Оглохли? - к Ирине с Иваном подходит Юрий Павлович. - Слушайте, есть идея. Надо внести предложение в академию наук… Чтобы первым растением на первой плантации там, - Юрий Павлович показывает в небо, - была непременно земляника.
- Да, символично, - соглашается Иван, - земляника…
- Ты гений, Юра, - говорит Ирина, - давайте, правда, напишем!
Глава 34
Флот подплывал к излучине, после которой пошли знакомые места и от которой до лагеря было километра два - два с половиной. Настроение у всех было приподнятое, на плотах пели, каждый экипаж свое и как можно громче, чтобы перекричать других.
Выбирая место, где удобнее пристать, Иван напомнил вожатым, что они уходят в лагерь сразу же, не дожидаясь, пока флот выгрузится, пока ребята разберут плоты и укладут рюкзаки.
С Ириной и старшим было решено еще вчера, что они попробуют уговорить Князева "сделать все по уму", то есть собрать лагерь по сигналу тревоги, на линейке объявить о завершении славного похода, подготовить путешественникам торжественную встречу. Это будет приятно ребятам, это подогреет интерес в других отрядах, у других вожатых. И старшие отряды смогут пойти тем же путем, маршрут разведан, все обошлось благополучно, чего же бояться?
В общем, решено было повести дипломатические переговоры, а роль дипломатов взяли на себя Юрий Павлович и Ирина. Ушли с ними и физрук и Анна Петровна.
Следя за выгрузкой, Иван уже раздумывал над тем, что двух дней наверняка хватит, чтобы отдохнуть, а там - соревнование по ориентированию, да ночное! И если удастся провести, то будет, пожалуй, интереснее, чем поход.
Час спустя мореплаватели бодро вышагивали по дороге к лагерю, спешили промаршировать перед завистливыми взглядами всей дружины, спешили в палату, по которой успели соскучиться, торопились на ужин с котлетками, по которым, ой-ой, как соскучились. Подмоченный Ленькин барабан глухо отбивал ритм, отряд дружно пел:
И жить еще надежде
До той поры, пока
Атланты небо держат
На каменных руках…
Встреча с лагерем получилась, однако, совсем не торжественной. На главных воротах стояла все та же требовательная стража, да еще Ирина с понурым видом.
- Представляешь, не успела я рта раскрыть, как Филимонова прорвало. И понес, и понес! Юра обозвал его дураком, Вася - в ярость. Я говорит, потолкую еще с тобой, Юрий Павлович! И с вами, Ирина Дмитриевна, тоже! Ну, я согласилась потолковать и напомнила, что-де третий отряд идет к лагерю, надо организовать встречу… А он: чтоб, говорит, никакого шума не поднимать! Пусть тихо войдут через лесные ворота и не баламутят мне лагерь! Я махнула рукой и - сюда. В общем-то, этого и надо было ожидать, только…
- Да мы и не строили особых иллюзий…
- Что делать будем? - спросила Ирина.
- Значит, пусть не баламутят мне лагерь? - думая о своем, переспросил Иван. - Боится, значит? Что ж, и это уже неплохо… Ладно, сделаем как он хочет. Даже больше! Мы и через северные ворота не пойдем…
Обернувшись к отряду, громко сказал:
- Вот что, ребята, через главные ворота нас не пускают, до северных далеко, мы уж где-нибудь поближе ход найдем. Пошли!
Цепляясь рюкзаками за края мощных горбылей в заборе, "мятежный третий" просочился на территорию родного лагеря через тайный лаз в дальнем углу за складом.
Глава 35
А в это время между начальником лагеря и старшим вожатым шел далеко не любезный обмен мнениями.
- Обману-ул! - с негодованием говорил Василий Васильевич, шагая, руки за спину, по пионерской комнате, где столы буквой Т, стулья вдоль стен, а на треугольном столике в углу барабаны, вымпелы, грамоты, журналы. - Зуб лечить!.. Это, знаешь, последнюю совесть надо потерять! Бросил лагерь, понимаешь… А тут крутись: мало того, что хозяйственные заботы, так еще бегай по лагерю, организуй, делай за тебя твою работу! Дошло до того, что песни распевать пришлось! С детками, понимаешь, под баян - на кой мне это?..
Здесь Юрий Павлович рассмеялся:
- Представляю, Васильевич, как мило это выглядело…
- Не скалься! - вконец рассвирепел начальник лагеря и остановился напротив старшего. - Он еще скалится, паршивец!
Юрий Павлович даже вздрогнул словно от пощечины: еще никто в жизни не разговаривал с ним так. Он весь напрягся и привстал со стула. Глядя начальнику прямо в глаза, заговорил каким-то не своим, подрагивающим голосом:
- Ну-ну, прошу не хамить. Полегче на поворотах-то…
Мохнатые брови Князева полезли на лоб.
- …Да, я обманул тебя, да, да. Но черт меня подери, если от этого пострадало дело! И умный человек на твоем месте не стал бы поднимать хай, спасибо бы мне сказал. А ты раскричался… Так вот, предупреждаю, Князев, что орать на меня, обзывать меня не позволю, я тебе не Эдя…
Князев отвел глаза в сторону и отошел к столику, что стоял в углу.
- …И прошу запомнить… никаких дел, кроме как по работе, я с тобой больше не имею.
Князев молчал.
- И третье… Все, что наканючил тебе про Кувшинникова ходячий желудок Филимонов, чушь. Я знаю, зачем ты его послал вслед за третьим отрядом… Так вот - не выйдет! У меня ведь все заснято на кинопленку, а кинодокументы - это неопровержимо, это факты. И если смонтирую фильм, думаю, что им заинтересуется педагогическая общественность…
И опять Князев удивленно уставился на старшего, будто видел его впервые.
- …Потому что многое у Кувшинникова интересно, ново и заслуживает всяческой поддержки. И тебе советую: все, что он предложит, обдумай. Если дело стоящее, ты обязан содействовать, а не вставлять палки в колеса. И заруби себе на носу: с завтрашнего дня ты прекращаешь всяческую возню против Кувшинникова. Иначе мы с ним поедем в город и расскажем: Князев консерватор, перестраховщик, хам, вельможа, и его давно надо заменить…
Шея и лицо Василия Васильевича побагровели, но он и тут не проронил ни слова.
Умолк и Юрий Павлович. Тело его расслабилось, он опустился на стул и подумал, что, пожалуй, переборщил. Стал вон даже угрожать. Взбесил Васю до предела, забыл, что эта сволочь на все способна… И в следующую минуту он уже готов был как-то смягчить сказанное, мол, ты погорячился, я погорячился…
Но весь вид Князева как бы говорил: ты для меня больше не существуешь. Я здесь один. Здесь никого нет, кроме меня.
Юрий Павлович поднялся со стула, пожал плечами и вышел.
Глава 36
Первый послепоходный день отдыхали, штопали одежду, мылись в бане, лечили болячки. По лагерю моряки ходили вперевалочку и нехотя позволяли упросить себя рассказать кое-что из "заграничного". Рассказы эти со скоростью цепной реакции распространялись по всем двенадцати отрядам наряду со слухами, что никаких таких походов больше не будет. И в лагере, где за время отсутствия "мятежного третьего" были водворены старые добрые порядки, стала назревать новая, более мощная буза.
Лагерь уже не хотел жить по-старому.
Первый, самый взрослый, отряд грозился объявить голодовку, в отряде бабы-яги пионеры раздобыли где-то щенка и давай учить его плясать шейк. Учили по всем правилам, вырабатывали условный рефлекс. Закончилось же обучение тем, что бедняга стал бегать вокруг палаты, непрерывно воя и скуля. А ловить его никто не решался, вдруг бешеный…
Толпы пионеров слонялись по лагерю, атаковали начальника лагеря, старшего вожатого, физрука, жаловались на скуку.
Вечером после отбоя в беседке у Ирины собрались вожатые четырех отрядов, чтобы окончательно договориться насчет предстоящего соревнования по ночному ориентированию. Уточняли маршрут, чертили, клеили, стол был завален картами, схемами, карандашами, конвертами, кусками красной материи.
Таня Рублева за руку притащила в беседку предводителя "мальчиков-безобразников" Женю Петухова.
- Знакомьтесь, - представила она Женю собравшимся. - Евгений Петрович.
- О! - воскликнула Зоенька. - Имели честь…
Все рассмеялись, а Женя, чтобы не смутиться, независимо хмыкнул и втиснул длинные руки в накладные кармашки на своих клешах, пояс которых был настолько широк, что доходил почти до подмышек.
- Евгений Петрович решил покончить с ночными похождениями, - разъяснила Таня, усадив Петухова рядом с собой. - Он начнет новую жизнь… Пока вас тут не было, мы с ним провели две основательные совместные тренировки.
- Ага, значит, карту твои знают? - спросил Иван.
- Да вроде знают, - стараясь говорить солидно, ответил Петухов.
- Ночью не заблудятся, скажем, в этом районе? - Иван ткнул карандашом в развернутую на столе карту окрестностей лагеря.
- Ночью?.. - оробел Женя.
- Все-таки страшно, - вздохнула Зоенька. - Как представлю себе: ночь, лес, тьма, и мне сидеть на контрольном пункте…
- Ничего страшного! - возразила Таня Рублева. - По двое же будем.
И еще раз все вместе принялись уточнять, где проляжет трасса, где будут находиться контрольные пункты и судьи, где старт, где финиш, какое дать контрольное время, что делать, если группа заплутает…
Неожиданно в беседке появился старший вожатый.