- Прагматисты вы, - усмехнулся старший. - Ну, хорошо, раз уж вы такие деловые, то… скажите, кто будет заниматься всем этим? Прививать любовь к природе и прочее? Не вообще, а конкретно у нас в лагере? Ведь нужно, наверное, знать и любить лес, природу, быть… этаким старичком-лесовичком! А мы с вами? А другие наши вожатые? Э, да что там говорить! - он устало махнул рукой и замолчал.
Иван поднялся и расстелил на столе ватман с картой.
- Взгляни.
Юрий Павлович скользнул взглядом. Потом еще раз скользнул. Потом стал разглядывать. Даже оживился, как оживляется всякий человек, когда в руки к нему попадает географическая карта знакомых мест.
- Ну, смотри-ка, - пробормотал он. - Лагерь… Купалка… Столовая… Ручей… Лес… А это что? Ага, ягодные места.
- Все есть, - не без гордости за своих геодезистов сказал Иван, - в радиусе пяти километров.
- Ты? - спросил Юрий Павлович.
- В том-то и дело, что ребята.
- Сами? Не верю! - решительно заявил Юрий Павлович.
- Приди проверь! - чуть не в голос возмутились Таня с Ириной.
- Я тоже не верил, - признался Иван, - пока Юрка Ширяев (заметь, тот самый - беглец) не принес мне схему вот этого района.
- Ну, так что, - спросила Таня, глядя на старшего, - согласен с нашими предложениями?
- Хм… - Юрий Павлович долго молчал, потом заговорил, но опять вяло, как будто и не было оживления, вызванного картой: - Что ж, идем к начальнику лагеря. Вопросы, связанные с материальными затратами, без него не решить. Идем к Князеву… - По тону старшего, хотя он и не договорил, чувствовалось, он, старший, уверен: ничего у них не получится…
Глава 12
В кабинете начальника лагеря было прохладно. В окне с выставленной рамой слегка колыхалась занавеска. Окно это приходилось как раз напротив сосен, единственных на всей территории лагеря. Могучими кронами сосны прикрывали кабинет от палящих лучей солнца. Между стволами просматривался весь залив вплоть до районного городка, что лежал на далеком противоположном берегу. В морской бинокль, который висел на гвозде рядом с окном, можно было наверняка разглядеть и сам городишко, и любую моторку, направляющуюся от него в сторону лагеря.
От двери к добротному конторскому столу, за которым сидел Василий Васильевич, была проложена дорожка вишневого цвета. По правую руку от начальника лагеря, в углу, на тумбочке стояла портативная радиостанция. Полуоткрытая дверь вела в соседнюю комнату, видимо, спальню.
Встретил их Василий Васильевич шумным приветствием.
- А-а, молодежь! - радостно воскликнул он. - Проходите, милые мои, проходите! - И выйдя из-за стола, принялся пожимать руки, усаживать девушек в кресла. На загорелой лысине перекатывались блики, щеки пылали румянцем, под белым полотняным костюмом выпирало брюшко, и весь он, Василий Васильевич, походил на колобок-здоровячок, полный энергии и жизнелюбия. - Слушаю вас, слушаю! - и уселся в кресло, весь благодушное внимание.
Иван заговорил о стрелковом тире, о вышке для прыжков в воду, о лагере-спутнике, о шлюпках и яхтах, и начальник лагеря заметно погрустнел. Потом взял из пачки "Любительских" папиросу и закурил. А когда Иван закончил, Князев указал на лист ватмана над столом и пояснил, что это план мероприятий, что план утвержден там-то и там-то, что в нем, в плане, есть и день именинника, и ежедневная зарядка, и музыкальные часы, и кружок "Умелые руки", и кружок бальных танцев, и викторины всякие. Будет спартакиада, а в ней футбол, волейбол, бег, прыжки разные.
- Так что, - нараспев, тенорком заключил Василий Васильевич, - дай бог, как говорится, с планом-то справиться, а вы…
- Весь этот план мы с пионерских своих лет наизусть знаем, - сказала Таня Рублева. - Да и ребятишкам осточертели подобные мероприятия. Ведь в школе их тем же пичкают.
- Товарищи вожатые, - возразил начальник лагеря, спрятав глаза под густыми, опаленными солнцем, бровями, - не думайте так, что вот-де вы новаторы, а мы тут бюрократы, понимаешь, консерваторы… - Он посмотрел на старшего, и тот иронически улыбнулся. - Мы тоже газеты читаем и знаем: есть у нас еще чинуши, понимаете, перестраховщики, боятся всего нового… Но у нас с вами особое производство, мы имеем дело с детьми. Я люблю детей, иначе бы я здесь не был. Люблю. И все же это дети. Тут вам, товарищи, не завод, где вносят рацпредложения. Вот вы говорите - винтовки… Это пионерам-то? Да они перестреляют друг друга и нас с вами! - И, сдвинув брови-щетки, начал чеканить, подкрепляя сказанное энергичными жестами руки: - Никакого огнестрельного оружия в лагере я не позволю. Вышки тоже. Прыгнет, захлебнется, и - с концом! Поминай, как звали. А уж о яхтах говорить нечего!
- Ну, знаете, волков бояться… - начал было Иван.
- Вот пусть наши массовики да физруки и возьмут на себя занятия и тренировки, - поддержала его Таня. - А то посмотришь - что они делают?
- Да ничего, - сказала Ирина. - Зарядку проведут, а потом возле купалки торчат целый день. Чтобы, упаси боже, кто из пионеров на глубину не заплыл…
- Ох, ох, зачем так сердито? - Василий Васильевич вдруг помягчел весь, глядя на Ирину. - Такая хорошенькая и такая сердитая. - И - улыбка! Широченная, полногубая, добрейшая, всесокрушающая улыбка осветила лицо начальника лагеря. - Хорошие вы у меня ребята! Знаю, знаю. Вот хотя бы Татьяну Георгиевну возьмем… так ведь ее же на руках пионеры носят, честное слово. А Иван Ильич… в лес, понимаете, ребятишек… Это хорошо! Одобряю. Водите. Только одно у меня к вам… и неудобно, право, но приходится. На обед-то опять опоздали. Я ушам своим не поверил. Как, - говорю, - третий опоздал? Да ведь он вчера опоздал! И сегодня, - говорят, - опоздал… Но! Я верю, Иван Ильич, что это было в последний раз, верю, дорогой мой, верю. Ну, а сейчас… - Василий Васильевич поглядел на часы. - Мне - в столовую, проверить, все ли готово к полднику, да и вам надо к отрядам. Через пять минут горн, - И встал.
- Так как же? - напомнил Иван. - С предложениями-то?
- А! - спохватился Василий Васильевич. И беспокойно прошелся по кабинету, усиленно размышляя о чем-то. - Ладно! - решительно сказал, останавливаясь напротив Ивана. - По рукам! - и не успел Иван глазом моргнуть, как рука его оказалась в теплой широкой руке начальника лагеря. - Трудно, но будем стараться. Буду пробивать завком, партбюро, другие организации. Буду, друзья мои, буду, все, что в моих силах!..
По выражению лица Юрия Павловича было видно, что сцена доставляет ему настоящее удовольствие. Он даже, может быть, сожалел, что не прихватил кинокамеру - такой кадр!
Когда девушки разошлись по своим отрядам, старший догнал Ивана и зашагал с ним рядом.
- Куришь? - протянул пачку сигарет.
- Нет. Спасибо.
- А зря. К твоей шкиперской бородке да еще бы трубку, ну, викинг и викинг.
- Я чалдон.
- Нет, ты викинг, - вздохнул Юрий Павлович. - Хочешь знать, что я думаю о всей вашей затее?
- Интересно…
- Обвел тебя Вася вокруг пальца, а ты и не заметил.
- То есть как это?
- Да так… "Когда?" - вот вопрос, который следовало тебе задать, не выпуская его руки из своей. Когда, конкретно, будет то-то и то-то? Когда он поедет в город, когда привезет снаряжение? Понял?
Иван приостановился и повернул обратно, наперерез начальнику лагеря, который направлялся в столовую.
"Уши развесил, елки-моталки! Ах, мол, хорошо как получилось!"
- Василий Васильевич! - окликнул он начальника. И, подойдя ближе, спросил: - Я хотел бы… Когда, конкретно, вы поставите вопрос перед завкомом насчет инвентаря и прочего?..
- Иван Ильич, дорогой, некогда мне сейчас, горн вот-вот. И потом, извини, - понизив голос, сказал Василий Васильевич, - мне еще в уборную… - Повернулся и, правда, засеменил к будке, покрашенной в голубой цвет.
- Артист! - кивнул Юрий Павлович вслед торопящемуся начальнику.
- Прохиндей, - согласился Иван.
- Будет вам и белка, будет и свисток, - заверил Юрий Павлович. - Когда лето кончится… Эх, симпатичный ты малый, викинг, но дитё. Как многого ты еще не знаешь! И Васю, в частности. Этот человек классически, виртуозно умеет уходить от лишних затрат своей энергии… Не-ет, викинг, поседеет твоя борода, но Васю тебе не пронять. Тут железно.
- А ты, Юра, прости меня, выглядишь сейчас этаким любителем жареного, - сказал Иван. Его стали раздражать в старшем покровительственный тон, торжество в голосе и даже то, что в чем-то он, старший, несомненно, осведомленнее его, Ивана, опытнее. - Ты-то почему в стороне?
- А мне, знаешь, до лампочки, по-русски выражаясь! - старший хотел, видно, беспечно улыбнуться, но улыбка получилась натянутая. - Я делаю то, что мне положено, а "гореть"… Нет уж, увольте.
- Теперь понятно… - начал было Иван.
- Да и тебе, - перебил Юрий Павлович, - зачем тебе это? Без дураков, зачем? Готовишься в университет, собираешься стать ученым, так на кой черт?..
- Меня приучили, понимаешь, с детства приучили делать все на совесть, если уж взялся. И дед приучал, и отец.
- На совесть, - язвительно усмехнулся старший. - Кому нужно?
- Мне, - сердито сказал Иван. - Хотя бы мне самому.
- Ладно! - махнул рукой Юрий Павлович, и видно было, что он не на шутку взвинчен. - Как-нибудь в другой раз…
Они подходили уже к столовой, справа и слева их обгоняли отряды, спешащие на полдник.
Глава 13
"Нет, это идиотизм! - думала Анна Петровна, прохаживаясь между рядами аккуратно заправленных коек в пустой палате. - Мальчишка! В лагере-то первый раз…"
Помощник ее оказался, ко всему прочему, еще и на редкость упрямым, бестактным человеком. Дело дошло до того, что он стал игнорировать ее, Анну Петровну. Стоило ей заикнуться, что сегодня у них по плану музыкальный час, как он, размахивая руками, начинал доказывать, что-де ни к чему этот музыкальный час, настаивал, убеждал, и она как-то даже терялась от такого натиска. Кончалось тем, что она оскорбленно замолкала и только глядела, как взбудораженные пионеры надевают кеды, достают удочки, бумагу, карандаши, веревки, сачки и еще какие-то штуковины. Собираются и беспорядочной толпой, с шумом, гамом, облепив вожатого со всех сторон, уходят в лес. Она с презрением смотрела на его бородатую голову с вечно непричесанной гривой, пока орава не скрывалась из виду.
Начиналось мучение, как вынести в безделье долгий день - не день, а год…
Уже все перестирала и себе, и ребятишкам, пересмотрела журналы в пионерской комнате, сходила к лагерной сторожихе, попила у нее чай из самовара и послушала неинтересные жалобы на завхоза… Ну, что еще?.. Нет, завтра же надо покончить с этим!
Но когда представила, как будет завтра, как она решительно возьмет отряд в свои руки, то почувствовала неуверенность. Более того, она была почти убеждена, что стоит бородачу крикнуть: "Ребята, кто в лес - собирайтесь!", как словно лихорадка охватит весь отряд. И ничем их не остановишь, это же нынешние дети. Невоспитанные до невозможности!
Все чаще и чаще за последние годы приходит вот такое чувство бессилия, раздражения и неприязни к разболтанной ребятне. Восемнадцать лет учит она, Анна Петровна, младшие классы, но никогда еще не было так трудно.
- Ну и дети пошли, черт знает, что за дети! - то и дело слышишь в учительской.
- И заметьте, - поддерживает кто-нибудь из учительниц, - год от года все хуже и хуже.
Анне Петровне самой все большую и большую усталость приносит каждый урок. И она знает, в чем причина. Причина в семье. Говорил же Макаренко, что воспитывать надо до пяти лет, после пяти приходится перевоспитывать… Сумела же она, Анна Петровна, воспитать своих детей как следует, и теперь одна радость: ни от учителей, ни от вожатых слова плохого не слышала. И Анне Петровне неодолимо захотелось повидать своих, сейчас же, сию минуту. Она знала, что, побыв с ними, поворчав на них за мелкие их грешки, да просто поглядев на них, успокоится.
Славик и Света, сразу же освобожденные вожатой от математической игры, подошли. Анна Петровна увела их в беседку, где было прохладнее; Света уселась к матери на колени и руку закинула ей за шею.
- Ну, как вы тут? - спросила Анна Петровна, вороша Славику выцветшую на солнце челочку.
- Мам, - сказал Славик, глядя на нее серыми отцовскими глазами, - возьми меня в свой отряд. Возьми, пожалуйста. У вас так интересно, все говорят… Возьми, а?
- И меня, мамочка! - заныла Света. - Меня тоже. - И зашептала: - Наша баба-яга совсем спятила…
- Что, что ты сказала?
- Правильно она сказала, - упрямо и как-то незнакомо насупился Славик. - Орет и орет…
- Это вы откуда набрались таких выражений? Это еще что за "баба-яга"? Это что еще за "спятила"? Это что за "орет"? - И Анна Петровна, не сдерживаясь, обрушила на головы своих чад все то раздражение, что накопилось за последние дни.
Света, округлив глаза, не мигая смотрела на мать, Славик стоял хмурый и чертил носком сандалии дугу на земле.
Выговорившись, Анна Петровна отрезала:
- Чтоб я больше не слышала подобных разговоров, подобных слов! Иначе отправлю в город к отцу.
- А мы и сами со Светкой решили, - надув губы, сказал Славик. - Не возьмешь в свой отряд, сбежим.
- Ты что, ремня захотел? - чуть не задохнулась Анна Петровна.
- Ну, мамочка, - зашептала Света, испугавшись за брата, - ну, не сбежим, не сбежим… мы просто так решили сказать, что сбежим…
От детей Анна Петровна ушла с головной болью.
В палате было душно.
Анна Петровна присела на кровать и прислонилась лбом к никелированной спинке.
"Завтра же надо покончить с этим, завтра же! А если упрется, то пойду к начальнику, пусть забирает этого обормота от меня! В противном случае, скажу, отказываюсь работать…"
Но тут Анна Петровна подумала, что убирать вожатого с отряда или из лагеря - это же без педсовета не обойдется. А если педсовет, надо будет что-то говорить. А что она скажет? Чем он там с ними занимается в лесу?
Поднялась, вышла на террасу, где в углу были свалены кучей уродливые корни, сучки, чурки, пни. Шкаф набит бумагами с каким-то схемами. Посмотрела одну такую схему. "Геологов собирается из пионеров делать, что ли?.. А может, завтра сходить с ними?.. Чтобы знать? Чтобы иметь аргументы?.. Да, пожалуй, иного выхода нет".
Глава 14
На следующий день третий отряд пошел в лес не только с вожатым, но и с педагогом.
К заранее намеченному месту прибыли также отряды Тани Рублевой, Ирины и Зои, прибыли для проведения туристической эстафеты.
Выстроив отряды на поляне в виде каре, Иван, увешанный компасами, свистками и веревками, вышел на середину, разъяснил условия соревнований и распорядился начать эстафету.
Командам, по шесть человек каждая, давался старт, они срывались с места и, осыпая ногами глину, вызывая целые лавины, скакали по береговому обрыву вниз, к воде. Там, на узкой песчаной полоске лежали пустые рюкзаки, в которые надо было правильно и быстро уложить походные вещи. Укладывали и бежали к ручью, к переправе. По бревнышку надлежало перебраться самим и перенести на тот берег якобы пострадавшего товарища. Потом - быстрей, быстрей опять к заливу, к лодке, что стоит неподалеку от берега на мелководье.
Взобравшись в лодку, шестерка гребла к обрывистому мысу, а, причалив, начинала карабкаться по круче. (Тем временем лодка возвращалась за следующей группой). Наверху судьи вручали командам компасы и талоны с координатами места, где должна быть установлена палатка. И вот - кто быстрее, точнее, правильнее…
Анна Петровна, стоя на краю обрыва среди орущей, свистящей и подбадривающей публики, ахнула, когда неуклюжий Сева Цвелев, прозванный Бочей, грохнулся в ручей вместе с "пострадавшим" Геной Мухановым. Ахнула и уже после этого, сама того не замечая, "заболела". Ее наэлектризовала толпа болельщиков, которые орали: "Быстрей!", плевались с досады, хохотали и стонали. А команды неслись по маршруту, ничего не слыша и не видя, кроме препятствий на своем пути.
Вот шестеро бросились к лодке все сразу к одному борту - лодка зачерпнула. Вот они, мокрые, в лодке. Неразбериха. Вот, наконец, догадались: двое на весла, один за руль, остальные чем попало - воду за борт. Гребут, гребут, гребут. Выскакивают, лезут по отвесному склону, цепляясь за корни сосен, срываются, сшибают собой задних. Глина налипла на мокрые штаны и рубахи, но мальчишки лезут, лезут, лезут.
- Быстрей же, быстрей! - верещит рядом с Анной Петровной Люся Иванова.
"Хиленькая", так зовут Люсю ребята. В лагере Люся на особом режиме, ей противопоказаны всякие перегрузки. Теперь же Люся приседает, подпрыгивает на своих ножках-карандашиках, хватает Анну Петровну за руку, жалуется:
- Ну, почему меня не взяли? Я бы сейчас, эх! - и вдруг кричит Севе Цвелеву, который задерживает команду: - Ну, разве так надо, Боча? Балда-а!
Щеки у Люси пылают, обычно тоскливые и неживые глаза блестят.
"Откуда что взялось!" - только успела подумать Анна Петровна, как толпа болельщиков повалила к последнему заключительному этапу эстафеты. Увлекаемая Люсей, поспешила туда и Анна Петровна.
А там мальчишки из отряда Ирины Дмитриевны только что установили палатку, причем под дном палатки оказалось два здоровенных пня.
- Ну, а теперь ложитесь в нее! - сердилась Ирина. - Ложитесь, ложитесь. Потом поделитесь впечатлениями…
Неудачники скребли в затылках, оправдывались, разумеется под хохот и издевательские реплики болельщиков, что-де компас указал на эти пни…
Затем все двинулись к месту соревнований по стрельбе. Здесь распоряжалась Таня Рублева.
- Огонь! - кричала она.
И шесть красных оперенных стрел, выпущенных из тугих черемуховых луков, летели в большие яркие мишени, подвешенные между сосен.
Азарт соревнования нарастал, все меньше и меньше оставалось стрелков. Таня Рублева и подоспевшие к ней на помощь Иван, Ирина и Зоенька с трудом оттеснили болельщиков за линию огня.
Наконец стрелков, идущих без промахов, осталось всего двое: мальчишка по имени Чингис из Таниного отряда и Боря Анохин - из третьего. Чингис спокойно брал длинную прямую стрелу, вскидывал перед собой лук, и красная стрела, как луч из узкого черного глаза, нацеливалась точно в мишень. Затем он плавно опускал тетиву, и стрелы одна за другой пороли картон в самом центре у цифры десять.
- Давай, Чингис! - кричали болельщики. - Так их, Чингиска! Есть! Снова десяточка!
Боре же они кричали: "Куда тебе, враль! Стрелок нашелся! Сдавайся!"
Боря Анохин внимательно и сердито следил за движениями соперника. Он не глядел на мишень, как все другие стрелки, он глядел на Чингиску в то время, когда тот стрелял. Боря не слушал что орали дураки болельщики, он вцепился глазами в Чингиску и мысленно проделывал за ним все движения, даже глаза сужал, как он, даже зубы скалил так же. Боря Анохин решил победить. Ему надо было победить. Его не взяли в эстафетную команду. Он, видите ли, маленький, у него ноги короткие… Ну, что ж, он покажет сейчас…
"Посмотрим, Иван Ильич, посмотрим!"