И ворочался Иван, и чесал в затылке, и тер виски, и, ничего в конце концов так и не придумав, плюнул. Достал из кармана куртки топографическую карту, подбросил в костер побольше хвороста и занялся изучением местности, на которой завтра предстояло воевать ему с армией Филимонова.
Глава 17
Подгоняемые звуками горна, отряды спешили к линейке и выстраивались напротив трибуны. На высокой мачте ветерок пошевеливал приспущенный на ночь флаг. Горнисты, кончив трубить, встали по стойке "смирно", на трибуну поднялись сонный физрук Филимонов, цветущий, добродушный Василий Васильевич и старший вожатый с бледным, как при головной боли, лицом, но как всегда чисто выбритый и образцово опрятный.
Командиры отрядов по одному сдали рапорты командиру дружины, тот повернулся к старшему вожатому и тоже отрапортовал. Юрий Павлович, откашлявшись, крикнул:
- Здравствуйте, ребята!
- Здрасс!
- Пионеры! За дело Коммунистической партии Советского Союза будьте готовы!
- Всегда готовы! - прогремели пять сотен голосов, и эхо покатилось по лесным далям.
И было в этой мощи что-то такое, от чего у Ивана сжалось сердце. "Ни черта не смогу я их бросить, - подумал он. - Влип я окончательно…"
А уже Юрий Павлович скомандовал: "На флаг смирно!", и строй застыл, и все смотрели на флаг. "Флаг поднять!" - последовала команда, и запели горны, и флаг побежал, как огонек по жердочке, и развернулся, потрескивая на ветру.
Когда старший объявил о военной игре, в ответ раздалось громогласное "ура!".
- Все отряды, - дождавшись тишины, стал пояснять Юрий Павлович, - по жребию делятся на группировки "Север" и "Юг"… Группировкой "Юг" командует генерал Филимонов Эдуард Николаевич, - жест в сторону физрука, - группировкой "Север" - генерал Кувшинников Иван Ильич.
И не успел Иван "взять под козырек", как третий отряд опять закричал "ура!", и, нарушая строй, пионеры окружили Ивана; вихрастые, загорелые, конопатые, курносые - все они страшно обрадовались, что их Иванлич - самый главный во всей армии. Кричали, что надо победить, предлагали, как лучше окружить врага, говорили разом, подняли шум.
Восстанавливая порядок и строй, Иван подумал, что уж если ребята загорелись такой "войной", то можно себе представить, с каким бы восторгом они восприняли игру, которую предлагала Таня Рублева.
Старший вожатый, между тем, стал разъяснять условия игры, и строй мгновенно затих.
Оборону флага предстояло организовать на поляне с травянистым холмиком посредине. Из самых крепких мальчишек своего и второго отряда Иван составил ударную группу под командованием Юрки Ширяева, общее же руководство наступлением поручил вожатому Жене Петухову.
- Твоя задача, Евгений Петрович, - сказал он, - создавать как можно больше шума. Пусть Эдуард Николаевич думает, что ты с войском - главные силы…
- Шум? - хехекнул Женя, нескладный длиннорукий и длинноволосый предводитель "мальчиков-безобразников". - Шум - это мы можем!
- Но на прорыв пойдет вот он, - Иван указал на Юрку. - Твоя задача, Юра - штурм. Район ты знаешь, для скрытого подхода используй каждый овражек, заросли, болота, словом, маскируйся, хитри и главное - не спеши. Евгений Петрович будет делать вид, что усиленно атакует, а ты, тем временем, выискивай слабое место в обороне - и когда найдешь, тут уж… кровь из носу, но прорваться и захватить знамя, а генерала взять в плен!
Юрка кивнул, в серых раскосых глазах его было понимание, и они уже жили предстоящим. Козырнул, посерьезнел и требовательным голосом закричал:
- Удар-рный отр-ряд, ко мне!
Явились вожатые-посредники, с ними была Зоенька и сам Юрий Павлович с кинокамерой. Далеко в глубине леса пропел горн, извещая войска обеих армий о начале военных действий.
Когда наступающие скрылись в лесу, Иван составил из девочек повзрослев подвижный заградительный отряд и его командиром назначил Люду Пинигину.
Оставались еще младшие отряды - сплошная мелюзга.
- Внимание! - крикнул Иван. - Вот знамя. К нему не должна прорваться ни одна душа с белой нашивкой на рукаве. Помните, ребята, от вас зависит, победим мы или проиграем войну.
- Ясно! - за всех ответила худенькая рыжая девчонка.
- Окружите холм тремя цепями! - приказал Иван. - Да плотнее, плотнее! Вот так. Первая цепь - не разжимайте рук вообще. Вторая - срывайте белые нашивки. Третья цепь последняя, позади знамя!
Только успели защитники опоясать холм тремя плотными живыми стенками, как по краям поляны зашевелились кусты, и оттуда небольшими группками с четырех сторон сразу поползли вражеские разведчики. Правда, они не учли, что в траве надо прятать не только голову, но и все остальное, и отсюда, с холма, Ивану отлично была видна эта оплошность наступающих. И все же хитро было придумано, что с четырех сторон сразу: заградительный-то отряд у него один…
- Тревога, тревога! - громко сказал Иван: - Они наступают.
Легкий босоногий отряд Марии Стюарт отделился от цепей и, рассыпавшись по полю, завязал бой с повскакавшими на ноги разведчиками. Тогда из лесу, уже во весь рост, открыто, показались наступающие.
- Ну, держись, моя гвардия! - крикнул Иван, и с этой минуты окружающее для него перестало существовать.
Он видел только атакующих и свои неподвижные цепи, молча стоящие на склонах холма. Он видел потом, как девчонки и мальчишки сдвинули плечики, сплелись руками; видел, как наступающие накатились на эту упругую трепещущую стенку; как двум крепышам удалось прорваться к последней третьей цепи, где они и были "уничтожены".
Однако заградительный отряд, добивая атакующих, совсем рассеялся, и Мария Стюарт никак не могла собрать его.
Тогда-то от кустов слева крупными скачками понеслись к холму мальчишки старшего отряда.
"Главные силы!" - решил Иван и закричал, сделав ладони рупором:
- Люда! Пинигина! На левый фланг! Быстро на левый фланг!
И это была ошибка.
Как только поредевший заградительный отряд схватился с атакующими слева, главные силы вырвались там, где был самый короткий перебег от леса к холму. Они шли сплошной лавой, шли под барабанную дробь, они хорошо знали свою задачу, они быстро приближались, и во главе их была Таня Рублева.
Иван знал, что Таня отличный стратег.
- Отставить, Пинигина, отставить! - что было мочи закричал он, когда прошла минута растерянности. - Отставить, говорю, направо гляди, направо!
Таня Рублева, вся всклокоченная и красная, придерживая на носу очки, врезалась со своими хорошо обученными штурмовиками в цепи защитников. Это был напор, таран, тайфун! На мгновение Ивану показалось, что синие береты поглотили его малышек. Их цепи прогнулись, попятились, стали рваться. Однако защитники не пали духом, они сдирали белые нашивки, работая руками, ногами, всем телом, не исключая, наверное, ногтей и зубов; вокруг холма стоял писк, кряхтенье, выкрики, треск материи и ниток; холм окружила сплошная кольцеобразная свалка. Вот цепкие руки облепили Таню Рублеву, впились в ее синюю куртку, в знаменитые техасы, вот уже тянется рыжая гвардейка к белой нашивке и "с мясом" отдирает ее от синего рукава, вот другая чья-то рука стаскивает с Таниного носа очки…
Тут Иван в изнеможении присел.
Но в следующую же минуту ему стало не до смеха. Таня ощупью выбралась из схватки и, сдернув с себя красный галстук, отчаянно засигналила им.
"Резерв!"
- В цепи, в цепи, чтоб вас!!! - закричал Иван уже охрипшим голосом и бросился растаскивать кучи малы, восстанавливать цепи, призывая защитников к хладнокровию.
Едва успел наладить жиденькую оборону, как новая волна атакующих обрушилась на нее. Танины очки опять сидели на носу и поблескивали совсем уже близко.
- Татьяна Георгиевна, как не стыдно! - возмутился Иван: - Вы же убиты, вы же мертвы!
Но Таня ничего не слышала, она отдавала команды, подталкивала штурмовиков вперед и, как никогда, походила на Гавроша. Стенка защитников была просто-напросто отброшена. Вражеский солдат, красный как морковка, вылез из свалки и, не поднимаясь даже с четверенек, покарабкался к древку. На душе у Ивана стало тоскливо. "Проиграли к чертям!" - подумал он.
Но тут на холм с другой стороны выскочила Зоенька, бывшая посредником между воюющими армиями.
- Коне-ец! - крикнула она и три раза выстрелила из стартового пистолета.
Все застыли. И в наступившей тишине отчетливо стал слышен захлебывающийся горн, который извещал обе армии о том, что знамя группировки "юг" захвачено, а генерал Филимонов Эдуард Николаевич взят в плен.
- Ур-рр-ра-а! - прокатилось по распаренным, взмокшим и взлохмаченным защитникам.
Полковник Рублева с досады плюнула и пошла прочь.
- Ну, Татьяна Георгиевна… - Иван догнал ее и зашагал рядом. - Задала ты нам жару. Не атака, а блеск!
- Ой, ехида! - Таня, решив, что над ней смеются, даже приостановилась. - Да если бы не этот упрямый осел Филимонов, посмотрели бы еще, кто кого? Говорила же олуху: усиль оборону! Так нет, уперся: лучшая, говорит, оборона - это наступление…
- Таня, - сказал Иван, - да ей-богу, совесть твоя чиста. Ты сделала все, что могла, и даже больше. Ведь разнесла же мои цепи в пух и прах. И не будь у меня такого молодца, как Юрка Ширяев…
- Нет, ты это серьезно? Ничего была атака? - Таня пристально посмотрела на него.
- Взгляни, - Иван показал на растрепанных, грязных и раскрасневшихся защитников, которые шумной толпой направлялись в лагерь.
Таня взглянула, и оба рассмеялись. Подошел Юрий Павлович и, укладывая камеру в чехол красной кожи, сказал, что он прямо-таки в восторге от кадров, которые удалось отснять.
В лагерь пошли вместе. Иван хотел поскорее увидеть Юрку Ширяева и услышать рассказ, как это случилось, как ему, Юрке, удалось прорваться?
Поглядев на старшего, молча шагающего рядом, Иван вспомнил свои вчерашние раздумья у костра и неожиданно для самого себя сказал:
- Слушай, Юрий Павлович… А я ведь решил остаться в лагере. Остаюсь… еще на одну смену.
- Да-а? - удивился старший, замедляя шаги.
И вдруг краска залила его постоянно бледное и невозмутимое лицо, он даже как-то весь растерялся, даже сосну задел плечом.
- А… как же с экзаменами?
- Да сдам я экзамены! - ответил Иван, не замечая перемен, происшедших со старшим. - Подумаешь, сложность…
И опять пошли молча, каждый думая о своем.
А в это самое время с другой стороны в лагерь возвращалось смешанное воинство: победители и побежденные. Центральной фигурой здесь был, разумеется, Юрка Ширяев. Свернув знамя, он нес его на плече, неуважительно нес, небрежно. Широкая скуластая физиономия его горела, одна щека была в грязи, волосы прилипли ко лбу. Юрка торопился рассказать вожатому, как ударный отряд прополз на животах по непролазному болоту и вышел в тыл "белых", вышел почти к самому штабу. Как пришлось повалить на землю часового, связать брючными ремнями, предварительно заткнув рот его же кепкой. Как потом, придерживая штаны, они рванули что было сил к знамени, которое со стороны болота почти не защищалось. Все это Юрка спешил рассказать Ивану Ильичу, ну, и этой задаваке Пинижихе. Если, конечно, спросит…
Глава 18
Прошло уже две недели новой смены. День выдался пасмурный, с утра лил дождь, переставал и снова припускал. Иван сидел в беседке и наносил на карту маршрут будущего похода.
К походу было все готово. Новички, "разбавившие" старую гвардию, были натренированы, план разработан, припасены ножи, топоры, фонари, палатки, соль, спички, сухари, а главное, приготовлены автомобильные камеры для плотов.
С этими камерами хлопот было больше всего. Пришлось съездить в город, поднять на ноги своих друзей, клянчить, требовать, даже поллитровку ставить шоферам. Двадцать зиловских и мазовских камер, хоть и в заплатах, - не шутка.
Несколько дней потом третий отряд ходил перепачканный клеем, в клею были пальцы, рубахи, штаны и даже носы.
И вот все готово, прогнозом погоды Иван остался доволен, синоптики обещали дождь, а это означало, что будут грибы…
Теперь предстояло самое нудное - выбить у начальства разрешение. А как тут надеяться на разрешение, если вчера только он, Иван, поругался с Князевым?.. Стычка произошла из-за того, что отряд косил сено. Второй день косил. Маленькую литовку Иван выпросил у лагерного сторожа, пообещав за ее эксплуатацию стог сена. Ровную полянку с невысокой, удобной для косьбы, травой они нашли неподалеку от лагеря, и дело пошло.
Иван показал, как держать литовку, как переставлять ноги и подсекать траву, затем передал литовку Боре Анохину, сам же встал вплотную за его спиной; и первые несколько шагов косили вместе. Потом Иван - так делал когда-то дед - ослабил усилие и, в конце концов, убрал руки совсем. Боря же продолжал махать литовкой, пока не закончил прогон; и хотя рядок получился неширокий, а много травы осталось нескошенной, Иван похвалил Борю. Лицо у Бори раскраснелось, он вытер взмокший лоб рукавом и так поглядел на ждущих своей очереди пацанов, как будто хотел сказать: то-то же! А вы - "враль" да "враль"!..
Все шло отлично, один другого сменяли косцы, светило солнце, пахла трава, лужайка уже наполовину была в душистых валках, как вдруг один из новеньких, из прибывших на вторую смену, порезал палец. Не литовкой даже и порезал, а об осоку. Иван послал его в медпункт прижечь и забинтовать. А через полчаса на покос явился начальник лагеря.
- Прекратить немедленно! Они перережутся косой, понимаете! Вы что, шутите! За решетку меня хотите посадить!?
И как ни доказывал Иван, как ни успокаивал кипящего гневом Василия Васильевича, - ничего не помогло. Князев приказал сторожу, подошедшему на шум, забрать литовку.
"Ни черта он не разрешит поход, - думал Иван, вспоминая эту стычку. - И тогда что же делать? Отказаться? Теперь, когда все готово? Когда затрачено столько сил и времени на подготовку?.. Ну уж, дудки!.."
Иван поднялся и, поглядев на часы, пошел в палату. Из-за дождя тренировки в лесу пришлось отложить, а было решено заняться обработкой корней, сучков и пней, собранных в разное время на берегах залива и валявшихся без дела на террасе. Тот же, кто уж совсем ничего не смыслит в резьбе по дереву, мог рисовать.
В палате было мусорно, пионеры сидели на кроватях, строгали или рисовали. Щепки, россыпи карандашей, краски, обрывки бумаги на столе, на тумбочках, на полу.
"Изостудия!" - усмехнулся про себя Иван и, присев на край своей кровати, стал потихоньку наблюдать.
Художники почесывали в затылках, пачкали языки цветными карандашами, глаза то и дело искали что-то на потолке, носы посапывали. Некоторые забились в отдаленные уголки, уединились, прикрывали свои творения от посторонних.
- Не подглядывай ты, враль, тут и так тошно!
- У кого брусок? Боча, дай брусок, у меня нож тупой.
- Пацаны, у кого есть ультрафиолетовая, пацаны?
- Ха-ха, такой и не бывает, краски-то!
В палате незаметно появился старший вожатый и тоже несколько минут молча наблюдал за пионерами.
До обеда оставалось полчаса, и Иван объявил, что работы пора сдавать.
Безобразные корни, пни и коряги превратились в мартышек, в крокодилов, медведей, в корабли, в индейцев, рыцарей, птиц, стариков и змеев-горынычей.
- Слушай, да они у тебя поголовно таланты, - заметил старший.
- Наконец-то нас начинают признавать, - подмигнул Иван.
Рисунков тоже было много. Зеленый лес, коричневые горы и синие-пресиние моря; летели на всех парусах бригантины, в небо врезались ракеты, цвели цветы, прыгали полосатые тигры, гремели воздушные и морские сражения.
А у мальчика, с виду тихого и печального, был целый альбом. Иван и раньше замечал, что один из новеньких рисует, но с расспросами пока не приставал. И вот…
- Избушка пасечника, - сразу же узнал он. - Смотри, Юрий Павлович, всякий ведь поймет - изба заброшена, чувствуешь?
- Запустение, сиротливость… - согласился старший.
Еще рисунок - сосна, еще - семья бурундуков, ребята у костра, ромашки, целое море ромашек.
- Это на пасеке, - определил Иван, - только там они такие крупные.
- Ага, на пасеке, - подтвердил и Витя, художник.
Уже прибегали из столовой дежурные и предупреждали, что обед стынет и что все отряды уже едят, только вот третий опаздывает; уже Анна Петровна выстроила отряд у террасы и велела следовать за собой, а Люда Пинигина все еще дорисовывала что-то, пристроившись в уголке. Но наконец и она сунула Ивану листок и убежала догонять товарищей.
Иван глянул - ничего, на первый взгляд, особенного… Акварельными красками нарисованы четверо пионеров, стоящих у стены. Один из мальчишек конопатый, другой маленький, большеголовый, третий крепкий, скуластый, на девочке платьишко горошком… все четверо оборванные, на лицах ссадины. Перед пионерами стоит фашист с автоматом, с засученными рукавами, без каски. "Помощь пришла…" - стояло под рисунком. Помощь - это бородатый партизан, только что, видно, выскочивший из кустов позади автоматчика. Ясно, что сюжет навеян прочитанными книжками, виденными фильмами, обычный детский рисунок… Если бы не… если бы не эти розовые щеки палача, не его загоревшая гладкая голова, не толстая, капризно отставленная нижняя губа, так похожая на губу…
"Ненавидит она его", - подумал Иван.
- Дэ-э, - протянул он и подал рисунок старшему, интересно, как он прореагирует?
- Неплохо, неплохо… - сказал Юрий Павлович, но лицо его осталось невозмутимым.
- Жизненно, не правда ли?
- Способная девочка, - охотно согласился Юрий Павлович.
"Девочка! - подумал Иван. - Ты отлично знаешь, как зовут эту девочку и чья она дочь. И все ты понял, и в фашисте ты узнал Васю, так что не хитри…"
- А у этого партизана прямо-таки твоя борода… - Юрий Павлович коротко взглянул на Ивана, и оба рассмеялись.
- Слушай, Юра, есть разговор.
- Тет-а-тет, что ли?
- Да, лучше с глазу на глаз.
- Пошли тогда ко мне.
Глава 19
У Юрия Павловича была своя кинокаморка. Так он называл крохотную комнатку в хозяйственном корпусе, служившую раньше складом лопат, метел, граблей и прочего дворницкого инвентаря. Теперь комнатушка была забита бачками, склянками, жестяными банками с кинолентой, на столе стоял проектор, перемоточный механизм, валялись пачки химических реактивов.
- Надо непременно показать ваши работы всему лагерю, - заговорил старший, усадив Ивана на единственную табуретку. - Ведь это и есть, черт побери, развитие в ребятишках творческого начала! Нужно обязательно распространить это… Только ведь заштампуют, - вдруг погрустнел Юрий Павлович. - Наши вожатые заштампуют! Ты хоть знаешь, что стал, так сказать, отцом штампа?
- Какого? - удивился Иван.
- Модным стало водить детей в лес. Вожатая, которая не делает этого, считается абсолютной дурой… Я на днях случайно наткнулся на отряд бабы-яги неподалеку от лагеря. "Дети, - говорит эта особа, - посмотрите: перед вами береза. А там вон осина". А дети чуть не хором: "А мы знаем". На что баба-яга кричит: "Ты бы помолчал, Егоров! Вечно больше всех знаешь!" Ну, что скажешь?
- Идиотизм, конечно… но слушай, Юра, у меня к тебе дело. Я ведь пришел просить твоего согласия на поход.
- Да? - старший помолчал. - Догадываюсь, что это будет нестандартный поход…