В записке, адресованной мне, Цареградский сообщает, что есть сведения о прибытии в бухту Нагаева экспедиции Билибина и что нам придется сплавляться по Колыме до базы экспедиции.
* * *
- Все, что боится воды, - коллекции, карты, полевые и пикетажные книжки, инструмент - пойдет на лошадях в обход порогов, - говорит Валентин Александрович Цареградский, затягивая ремни на последнем ящике. - Думаю, почти уверен, что вы сумеете перевалить через эту гранитную цепь, - говорит он мне не совсем уверенным тоном, - а нас через пороги на плоту сплавит наш знаменитый лоцман Степан.
- Конечно, как-нибудь проплывем! - откликается тот.
Мы трогаем лошадей.
- Счастливо перебраться через хребет. Будем вас ждать за порогами, - кричит нам вдогонку, махая рукой, Мария Яковлевна.
Я смотрю на высокий гранитный хребет и нащупываю глазами пологие темные контуры хребта, места контактов гранитов со сланцами, зная по опыту, что только там возможен перевал.
- Однако, дороги нет. Назад вернемся, - уверенно говорит Винокуров, закуривая трубку.
- Перевалим! - успокаиваю я его и себя.
- Ой, не знаю, как мои старые ноги перенесут меня через эти проклятущие горы, - сокрушается Пятилетов.
- Знаешь что, дед, - обращаюсь я к нему, - оставайся здесь, в бараке, караулить груз. Первой зимней дорогой мы вернемся сюда, будем продолжать разведку.
- Да как же я тут один останусь? - сморщенное лицо Пятилетова расстроено.
- Ну что тебе, старому волку, впервые что ли оставаться в тайге одному, - стали вдруг уговаривать старика Иван и Михаил, боясь, чтобы не оставили их.
Старик замолчал. На следующий день со слезами на глазах он прощается с нами.
В душе мне жаль Пятилетова. Но кого-то надо оставлять, а он аккуратный, честный и опытный таежник и больше других здесь на своем месте.
По сланцевой насыпи зигзагами упорно лезем вместе с лошадьми к перевалу. Легкие, кажется, разрываются от напряжения, но метр за метром мы поднимаемся все выше.
Вдруг неожиданно сланцевая осыпь начинает с шумом двигаться, и мы с лошадьми ползем вниз. И снова, на этот раз уже осторожнее, карабкаемся кверху.
Наконец и люди и лошади, тяжело дыша, потные, стоят на гребне перевала, обдуваемые холодным осенним ветром. Анероид-высотомер показывает 1150 метров. Пасмурно. С запада движется темная дождевая туча, солнца не видно. Быстро начинает темнеть. Поправляем вьюки. Каюр Винокуров смотрит на спуск, заросший внизу густым стлаником. Он значительно круче, чем только что преодоленный подъем. Каюр укоризненно качает головой.
- Однако, лошади ноги здесь сломают. Наказание, - говорит он и, выбрав направление, начинает зигзагами спускаться вниз.
Спускаться с гор всегда труднее, чем подниматься, лошади садятся на задние ноги и не хотят идти, их приходится тянуть за узду. Вьюки сползают им на голову. Быстро темнеет. Где-то вдалеке гремит гром. Накрапывает дождь. На душе тоскливо.
Вдруг идущие впереди лошади начинают боком ползти по осыпи. От неожиданности каюр выпускает повод и сам ползет вниз, цепляясь за кусты. Лошади, докатившись до кустов стланика, перевертываются, в воздухе мелькают их ноги, затем они совсем скрываются из виду. Лишь слышится шум и треск: тяжело навьюченные лошади продолжают катиться вниз.
Винокуров, уцепившись за куст, оцепенев, секунду смотрит на падающих лошадей и затем с криками, путая русские и якутские слова, кидается вниз.
Я мчусь вслед за ним, обдирая лицо и руки о корявый стланик, и вижу Винокурова, прячущего нож в ножны. Со страхом осматривает он свою любимую лошадку, щупает ее ободранные ноги.
Конь, как ни в чем не бывало, стоит на всех четырех ногах, со сбитым набок вьюком и грустно шевелит репицей, где вместо пышного хвоста остался лишь пучок коротких волос.
- Ноги целы, ехать можно, - говорит Винокуров, поправляя вьюки и сбрасывая с них остатки разбитых вдребезги лотков.
Наших спутников не видно, сколько мы ни кричим, никто не отзывается. Слышатся лишь порывы ветра и шум дождя.
Становится совсем темно.
- Как будем ночевать, палатка и печка у ребят, - устало говорит Винокуров, вытирая с лица дождевые струи. Нам становится не по себе. Неожиданно, бросив взгляд на одну из лошадей, я замечаю свой вьюк. Там у меня легкая палатка, накомарник на двух человек и кавказская бурка. Мы сразу приободряемся. Теперь хоть есть где спрятаться от дождя.
С трудом разжигаем костер и мокрые, продрогшие, под защитой бурки пьем, обжигаясь, чай. Постепенно костер из сухого стланика разгорается, и ему уже не страшен дождь. Отставших нигде не слышно, никто не откликается даже на выстрелы.
- Что с ними случилось? - беспокоюсь я.
- Да ничего, наверно, - успокаивает меня Винокуров.
Чаепитие кончено. С неохотой покидаем мы костер, на четвереньках забираемся в мокрую палатку-полог и засыпаем, как убитые, под мерный шум дождя.
Солнце уже стоит высоко, когда мы с трудом открываем глаза. В палатке душно. От земли поднимается густой туман.
Винокуров сразу же идет искать лошадей.
Вдруг совсем близко - выстрел. За ним второй.
Я откликаюсь.
Продираясь сквозь густой стланик, подходят наши спутники.
- Наказание! Вот наказание! - беспрерывно повторяет Афанасии понравившееся ему русское слово, устало садясь около костра и закуривая самодельную трубку.
- Как кулики на болоте, всю ночь на вьюках просидели, ни капельки не спали, темень, дождь, где вас найдешь, - говорит Иван, начиная развьючивать лошадей.
После обеда двигаемся вниз по густо заросшему стлаником ключу. В честь Афанасия называем ключ "Наказание". Но опробование вести нечем, оба наших лотка вдребезги разбиты. Моей досаде нет предела. Состав гальки по косам и кварцевые жилы, встречающиеся в обнажениях, - все говорит за то, что золото здесь есть. Прорубая дорогу среди корявых лап стланика, мы медленно двигаемся вперед.
Поздно вечером, измученные, основательно ободранные, останавливаемся на ночлег.
На следующий день идем в густых зарослях молодого лиственничного леса. Осыпи круглых валунов гранита по возможности обходим стороной.
- Чистое наказание! Да, наказание! - ругается Винокуров, со страхом проводя лошадей по осыпям валунов.
Но мы идем и идем, стараясь скорее выйти к реке Бахапче до наступления темноты.
- Ну, я дальше идти не могу. Давайте устраиваться на ночлег! - заявляет Миша, усаживаясь на валун.
- Поднимайся, поднимайся! Два километра - и будет, река! Там нас ожидает Цареградский, - говорю я ему раздраженно, хотя сам, признаться, с трудом передвигаю ноги.
Он медленно встает и, спотыкаясь, бредет дальше.
Слышится слабый шум. Лошади и люди зашагали быстрее.
- Ждут нас, наверное, ребята, им что, три часа проплыли по порогам, как на поезде, - и на месте, а мы третий день как черепахи ползем, - говорит Иван, ускоряя шаг.
Вот и берег реки. Мы вышли ниже последнего, самого страшного трехкилометрового порога "Сергеевского". Все русло реки завалено огромными гранитными валунами. Вода стремительно несется, зажатая в узком ущелье. Пенистые волны с разбегу устремляются на гранитные валуны и, отброшенные, кидаются в сторону. Шум и грохот катящихся валунов и гальки оглушал, лишая возможности говорить.
Мы, как зачарованные, чувствуя себя маленькими и беспомощными, смотрим на могучий поток. Берег пустынен.
- Что-то не видно Цареградского, может, ниже где пристали, - беспокоюсь я.
Ни выше, ни ниже устья реки не находим никаких следов экспедиции.
- Что с ними могло случиться? Уж не утонули ли? - тревожимся мы не на шутку. Молча, под зловещий шум воды, устраиваемся на ночлег.
Утром наши каюры торопливо собираются в путь.
- Надо вернуть в колхоз арендованных лошадей. Ехать очень далеко, - озабоченно говорит Винокуров. - Сдам лошадей - в экспедицию приду работать.
- Ну, отъездились на лошадях, - говорю я ребятам, - теперь будем строить плот. Давай, Ваня, иди руби вязья, клинья, а мы с Мишей заготовим лес…
Иван, взяв топор, уходит к реке.
- Товарищ начальник! Товарищ начальник! - слышу я через минуту его возбужденный голос. Ничего не понимая, оборачиваюсь. Иван, бросив охапку тальника, рысью бежит к нам, показывая на реку.
Вглядевшись в пороги, мы видим, как между валунами мелькнуло какое-то белое пятно, за ним второе, третье… Они быстро приближаются к нам. Вот уже можно разобрать, что это стремительно движутся кунгасы.
Подбегаем к реке, машем руками и кричим, чтобы приставали к нам.
Первый кунгас быстро промчался мимо нас. Нам что-то прокричали оттуда, но разобрать ничего невозможно. Суденышко захватывало носом пену и то и дело ныряло в волнах. Посредине кунгаса мелькнули перепуганные лица двух женщин. Казалось, они молили о помощи. Вслед за первым проплыл второй кунгас, за ним третий.
Мы быстро бежим по берегу вслед за ними. Ветви стланика, цепляются за нашу порванную одежду, превращая ее в лохмотья.
Наконец один из кунгасов пристает к заводи. Ободранный, запыхавшийся, с оцарапанной и грязной физиономией, я скатываюсь вниз и останавливаюсь против выпрыгнувшей на берег совсем юной, среднего роста блондинкой в зеленой юнг-штурмовке. За ней, сдержанно улыбаясь, спрыгивает высокая, по-мальчишески стройная, тоже в юнгштурмовке, девушка. Она останавливается, чтобы поправить свои волосы, которые темными локонами выбились из-под косынки.
Блондинка смотрит на меня растерянно, ее, видно, смутил мой растерзанный костюм и озабоченное лицо. Затем, тряхнув головой и сделав серьезное лицо, хотя глаза ее смеются, она быстро выпаливает:
- Я вас знаю! Вы - Галченко, помощник Цареградского… А я Наташа Наумова, начальница партии экспедиции Билибина. Ваш начальник потерпел аварию - его плот разбило на порогах. Но вы не беспокойтесь, они все спаслись. Его жена плывет на третьем кунгасе. Валентин Александрович просил меня захватить вас, сам он отказался сесть на кунгасы, а починил плот и плывет следом за нами. А это Вера Толстова, коллектор, - знакомит она меня с высокой брюнеткой. - А вот прораб нашей партии, Федор Иванович. Вас знает со времени, когда вы еще пешком под стол ходили, - весело смеется она.
С четвертым членом прибывшей партии меня не надо знакомить: взглянув на подходившего старика, я сразу узнаю давнишнего знакомого нашей семьи, старого амурского поисковика-разведчика Спарышева. Последний раз я виделся с ним на Алдане и вот уж никогда не думал встретить на Дальнем Севере.
- Здорово, Федор Иванович, тебя-то как сюда занесло?
- Да вот, решил на старости лет поискать золото на Колыме. Да что там, Кеша, - он махнул рукой и, отойдя немного в сторону, сокрушенно проворчал: - Видишь, до чего старик дожил - под начало девчонки попал. Девчата и те золото стали искать. "Вы, Федор Иванович, компас с собой обязательно захватите", - говорит она мне. А на черта мне компас, без него тридцать лет по тайге золото искал и ни разу не заблудился.
- Я всех возьму на свой кунгас, - говорит Наташа, подходя к нам.
Мы последними отчаливаем от берега. Мимо проплывает, ныряя по волнам, тяжело сидящий в воде плот, на нем - Цареградский, Степан и Яша. Плот плывет чуть медленнее глубоко сидящих кунгасов, и мы перегоняем его.
Ниже река становится спокойнее, лишь изредка встречаются быстрые перекаты да кое-где выглядывают из воды крупные валуны гранита.
Лоцман с загорелой бритой головой спокойно, как бы щеголяя своим умением, направляет нос кунгаса прямо на валун. Чуть уловимое движение рулем вправо или влево - и кунгас проскакивает мимо валуна в такой опасной близости от него, что, если бы кто-нибудь из нас протянул руку, она бы зацепилась о камень.
- Ты, паря, не фасонь, а то посадишь кунгас, - не выдержав, делает замечание сидящий на носу Федор Иванович.
В присутствии Наташи и Веры я чувствую себя несколько смущенно в ободранной робе, всячески стараюсь прикрыть руками свои голые колени, но этим, видимо, лишь обращаю на себя внимание наших спутниц, которые насмешливо наблюдают за моими отчаянными попытками.
Наташа, весело смеясь, сообщает мне последние новости, рассказывает о себе:
- Прямо со школьной скамьи меня назначили начальницей большой партии. Пока добралась до сплава, одно неожиданное таежное приключение за другим.
Мимо мелькают крутые берега. Снизу они заросли густым лесом, а выше по склонам поднимается вечнозеленый стланик.
- Вправо! Вправо бери! Камень! - вдруг истошным голосом кричит, видимо, вздремнувший Федор Иванович.
Рулевой хватается за весло, но уже поздно - наше суденышко с разгона налетает на чуть покрытый водой валун. Кунгас резко останавливается, и мы все падаем на дно.
Под напором воды кунгас накренился на левый борт, туда же невольно бросились люди. Вода с веселым плеском хлынула через борт.
- Все на правый борт! Выравнивай кунгас! - кричит пришедший в себя Федор Иванович. Через секунду кунгас чуть выравнивается и со скрежетом соскальзывает с камня. Плывем дальше…
- В кунгасе течь! - испуганно кричит Наташа, взглянув на растекающуюся между вьюками воду.
И в самом деле, кунгас довольно быстро наполняется водой, несмотря на то, что Федор Иванович торопливо вычерпывает ее ведром. Девушки, бросив грести, помогают отливать воду кастрюлями.
Берег близко. Вот уже под дном зашуршала галька, и полузатонувший кунгас плотно, садится на мель, метрах в десяти от суши.
Конвейером передаем на берег подмоченный груз.
- Ловко! - смеясь, говорит Наташа. - Все пороги проплыли благополучно, а тут - на тебе! На спокойном месте чуть не утонули. Еще бы немного - и пускать бы нам с Верой пузыри в воде, пловчихи-то мы с ней никудышные…
Отремонтировали кунгас, подсушили груз. Плывем дальше.
- Я закончила Московскую горную академию, - рассказывает Наташа, - практику проходила на Байкале и в Забайкалье на полиметаллах. С поисками золота я сталкиваюсь впервые. У нас в академии, к сожалению, мало уделяли внимания поискам и разведке полезных ископаемых. Теперь ужасно боюсь, что пропущу, не найду металла в своем районе. Одна надежда на опытного Федора Ивановича, - вздыхает маленькая: начальница партии. - Но скажите, почему все же он отказывается от компаса? Как же он тогда ведет съемку местности?
- А это раньше делалось просто, - объясняю я ей. - Хозяин отправляет на поиски золота старого, опытного таежника. Тот имеет право делать заявки на площади, разумеется, на имя хозяина. Сам же таежник получал 100–120 рублей с каждого добытого пуда золота на открытых им площадях. Поисковики двигались в тайгу по солнцу и, конечно, весьма приблизительно рисовали свой "маршрут". Те, кто поопытней, сразу же искали долины, где есть "спутники золота" - кварц и гранит. Летом пробы брали лотками, зимой пробивали несколько шурфов и, если было что подходящее, долину столбили. Ставили столбы через пять верст. Крадучись от конкурентов, закапывали около каждого три тайных нетленных знака: уголь, монету и еще что-нибудь. И сломя голову мчались с заявками в ближайший горный округ, а потом к хозяину. Хозяин интересовался только золотом, геология и составление карт его меньше всего интересовали. Поэтому и приходится сейчас посылать на Амур и Забайкалье геологические съемочные партии в старые выработанные районы.
- И очень часто эти партии находят много интересного, - вставляет Наташа.
- Конечно, прежним поисковикам вроде Федора Ивановича трудно было работать. Но у них есть громадный опыт. Как определить перспективные места для разведки? Как взять пробу? Это умение не всегда может заменить теория…
- Смотрите! Смотрите! Вон направо, в устье речки остановились наши! На ночлег причалили, видно, - кричит Вера, показывая на белеющие вдали маленькие, как спичечные коробки, кунгасы. На берегу горело несколько костров. Трепетали на ветру палатки.
- Видимо, это устье реки Нерючи, - глядя на карту, говорю я, - Здесь еще не работала ни одна экспедиция.
- Ой, как интересно! - оживляется Наташа. - Иннокентий Иванович, миленький, я вас очень прошу - возьмем несколько проб, и вы научите меня мыть на лотке.
Ну как тут отказать? Причаливаем к стоящим у берега кунгасам. Со всех сторон сыплются вопросы:
- Почему отстали?
- Аварию что ли потерпели? Как это вы умудрились?
- К нам пить чай! - приглашает меня в свою палатку Цареградский. - Ну, я вижу, вы молодцом! Благополучно одолели хребет?
За чаем Валентин Александрович и Мария Яковлевна наперебой расспрашивают меня о наших злоключениях. Я коротко рассказываю. Цареградский хохочет.
- Не везет - так не везет. Мы на сек раз тоже потерпели со Степаном полную аварию. Хорошо, хоть не утонули. Ну, и силища же у этой водички, - он показывает на реку. - Ведь какой прочный плот мы соорудили. Броненосец "Потемкин" - и на тебе! До порогов, правда, плыли хорошо. А там как понесло нас! Степан, надо воздать ему честь, два раза увернулся от валунов. А вот на третий наскочил со всего маху. Груз наш большей частью, конечно, оказался в воде. Яша кинулся его спасать, но не рассчитал своих сил и начал тонуть. Я бросился к нему на помощь. Вода холодная! Бр-р… Вспомнишь - дрожь берет. Вылезли мы с Яшей на плот. Стоим по колено в воде, зуб на зуб не попадает. Честно говоря, впервые у меня появился страх: "Не спасемся, думаю, утонем, до берега далеко, а такое течение и чемпиону по плаванию не одолеть…".
Да, так вот… Сидит наш плот на огромном валуне, как жук на булавке. Моя супруга ни жива ни мертва. Одной рукой фотоаппарат наш прижала к груди, а другой за плот держится. Хотели переправить груз на берег: легкий плот снялся бы с камня, но ничего не получилось. Решили разрубить наш ковчег и на двух половинках плыть к берегу. С горем пополам перерубили по бревнышку наш плот. Мы с Яшей поплыли в одну сторону, Машу со Степаном понесло в другую, прямо к скале…
- Знаете, это такой ужас! Я оцепенела от страха, - обрывая рассказ мужа, восклицает Мария Яковлевна, широко раскрыв глаза. - Смотрю я, как завороженная, на приближающуюся скалу, она все ближе и ближе, а плотик под ногами ходуном ходит… Визжала я со страху, по словам Степана, как поросенок.
"Не кричи! Ложись на плот!" - рявкнул на меня Степан и, кажется, выругался. Я моментально плюхнулась прямо в воду. У скалы плотик чуть не перевернулся, течением его понесло к берегу. Там нас с берега веревками подтянули… Как хочешь, Валя, а я по горло сыта таежными приключениями, - заканчивает свой рассказ Мария Яковлевна, разливая чай.
На следующий день мы двигаемся дальше.
Вскоре кунгасы выплывают на широкие просторы Колымы.
- Никогда не думали, что на Севере может быть так красиво! - восхищаются мои спутницы.
- Сколько километров, по-вашему, вон до тех вершин? - спрашивает меня Наташа, показывая на горы, хорошо видимые в прозрачном воздухе.
- Километров сорок, - определяю я, по опыту зная обманчивость расстояния в горах.
- Не может быть, - недоверчиво говорит Верочка, - до них же рукой подать. Километров пять, не больше…
- Доплывем - увидим, - говорю я.
Только к вечеру мы добираемся до этих гор и, свернув в узкую протоку, пристаем к крутому берегу в устье реки Оротукана. Отсюда идем три километра вверх по реке на базу экспедиции Цареградского.