Девушка из министерства [Повести, рассказы] - Нора Адамян 12 стр.

- А я пойду, - ныла Катя, - еще не поздно, мама, еще светло…

Она постоянно лезла в компанию старших. Но на этот раз ее не поддержала даже добрая Наташа. Я сделала страшные глаза. И Катя, ворча про себя: "Вот всегда так, всегда" - надулась и села в угол с книгой.

Воскресное утро пришло ярко-зеленое, омытое росой. Перед самым домом на пеньке вылезло семейство опят. У дорожек из травы выглядывали колонии поганок. Все это означало, что в лесу грибов видимо-невидимо.

- С чего это мы будем сидеть дома? - решили мы с Катей. - Позовем Наташу да отправимся в лес.

Катя захлопотала, разыскивая в сарае корзину, я резала хлеб и готовила бутерброды. А Зоя Глебовна толковала с косарем, который явился с самого утра.

- Это я даже не понимаю, - говорила она, - какие-то у вас необоснованные претензии. Как же в прошлом году… ведь были определенные условия…

- Год на год не приходится, - отвечал Иван Петрович. - Да я скосить не отказываюсь. Вхожу в положение. Только деньги платить - это уж нет!

- Ну, а сколько же все-таки? - допытывалась Зоя Глебовна.

Из чулана с корзинкой в руках вышла Лиза. Она неторопливо поднялась на крыльцо и улыбнулась матери:

- У тебя, кажется, опять молоко убежало.

Зоя Глебовна бросилась на кухню.

- Можете косить, - с той же улыбкой обратилась Лиза к человеку в сапогах. - Давайте мне восемьдесят рублей - и косите. А не то Матвей скосит.

- Это какой же Матвей, зареченский, что ли? - недоверчиво спросил Иван Петрович.

Он еще потоптался у крыльца, попросил спичку прикурить, удостоил вниманием наши сборы.

- Моя баба вчера кошелку насилу дотащила. За реку ходила.

- Белых?

- Сколько-то и белых… Так как же теперь? Косить, что ли?

- Только деньги заранее, - приветливо предупредила Лиза.

- Нет, так не пойдет, - отмахнулся Иван Петрович и ушел. От калитки он решительно вернулся:

- Четвертную, так и быть.

Лиза не удостоила его ответом. Она повернулась ко мне:

- Я тоже пойду с вами по грибы.

Катя запрыгала.

- У вас опять переменились планы? - спросила я.

- Переменились, - светло улыбнулась девушка.

Борис и Толя сидели в комнате, углубленные в переплетения зубчатых колесиков, пружинок, тоненьких рычажков. Перед ними лежали какие-то справочники и том старой энциклопедии. Поджав губы и прищурив глаза, Толя говорил:

- Этот шварцвальдский крюковый ход штука в общем простая…

А Боря бубнил свое:

- Я настаиваю на кодрактуре. Кодрактура шалит.

Наташа сообщила мне громким, проникновенным шепотом:

- Если бы придира позволила разобрать все до винтика, они непременно починили бы!

Лизочка не вошла в дом. Она стояла у цветника, вертела в руке соломенную шляпу и сочувственна слушала сетования Клавдии Андреевны:

- Без этих часов дом точно пустой. Проснулась ночью, лежу, лежу и не могу понять, который час. Не слышу музыкального звона и, можете поверить, тоскую. Уеду сегодня в город.

Лиза кивала головой:

- Да, да, конечно, когда привыкаешь…

Услышав ее голос, Боря насторожился.

- Мы, пожалуй, не станем вам мешать, пойдем без вас, - сказала я, - уж занимайтесь делом.

- Ну кто же в такую погоду сидит в комнате! - донесся Лизин голос.

- Толька, как? - нерешительно опросил Борис.

- Длительный перекур. Компания в сборе, а часики от нас не уйдут.

Мы вышли на дорогу и стали обсуждать маршрут. Борис и Толя знали все грибные места. По их словам, в зареченском лесу белых грибов больше, но зато в Лисий бор ходит меньше народу. Кате почему-то хотелось за реку. Она ссылалась на Ивана Петровича и орала:

- Его баба еле кошелку притащила!

- Значит, нам ничего не осталось, - резонно заметила Лиза.

И мы пошли в Лисий бор…

У железнодорожного шлагбаума стрелочница укоризненно сказала:

- Вас и грибы-то все перепугаются. Разве такой оравой ходят? Разбиться надо.

Лиза протянула свою корзинку Борису:

- Мы с Боречкой в компании.

- А Толя со мной, Толя со мной! - визжала Катя.

Наташа быстрее пошла по зеленой обочине дорожки. Ее непокрытые волосы растрепались и тонкими прядями падали на щеки. Штапельное платье, купленное в магазине готовым, было широко, и Наташа подколола его у талии английской булавкой. Мне почему-то стало жаль ее.

Серебристое овсяное поле тянулось до самого леса. Без усталости можно было идти и идти по дорожке, притоптанной дождем и окаймленной голубыми кружками цикория. Ветер клонил овес в одну сторону - и поле становилось белесо-серым, потом вдруг оборачивалось голубым, и казалось, что в мире, где есть такая свежесть и тишина, не может быть ни горя, ни страданий.

- Кто первым найдет белый гриб, тому исполнение желания!

Эта старая примета вызвала большой интерес.

- Все, все можно пожелать? - допытывалась Катя. - Мама, ну, скажи, по-серьезному!

- Намотать на катушку, - бодро решил Толя.

Перед самым лесом, в овражке, высоко стояли сочные болотные травы. Небольшой, обычно пересыхающий к лету ручеек сейчас от дождя растекся по берегам и только в середине бежал светлой живой ниточкой. Для перехода по грязи и воде были уложены плоские камни.

Наташа первая выбралась на опушку леса. Катя, визжа и цепляясь то за одного, то за другого, чуть не свалила всех нас в тину. Лиза протянула ногу в красной туфельке к первому камню и, качнувшись, отдернула её обратно.

Я знала, что голова у нее не кружится, что ее маленькие ноги достаточно крепки, чтобы перейти по камнем, корягам и даже канату, если б это было ей нужно. Но она стояла перед лужей с такой милой беспомощностью, что Боря, как бы шутя, подхватил ее на руки и, ступая прямо по грязи, перенес на зеленую траву.

Я взглянула на Наташу. Она бросила корзину на землю. Растерянным и горьким было выражение ее полуоткрытого рта. Брови сдвинулись, глаза стали строгими и удивленными.

Когда я окликнула ее, Наташа подхватила корзину, повернулась и убежала в лес. Ее синее платье замелькало далеко среди стволов.

Приподняв шатром опавшую хвою, выглядывали желтые, липкие маслята. Стоило обобрать одно семейство, как впереди снова возвышались бугорки, из которых я вынимала клейкие грибы.

Катя при каждой находке сзывала всех к себе:

- Сюда, сюда, здесь их масса, масса!..

В конце концов ей доставался только тот гриб, возле которого она стояла.

Толя и Боря были завзятые грибники, но каждый собирал добычу по-своему.

- Меня бабушка учила грибы брать, - объяснял Толя.

Он брал их по-хозяйски бережливо, не брезгуя и червивым - "выварятся", - брал и розовые свинушки, и переспелые губчатые подберезовики, и даже презираемые нами сыроежки.

Боря, остроглазый и быстрый, - хвать, хвать! - в минуту обирал целые полянки, аккуратно обрезал каждый грибок и при малейшем намеке на червоточину безжалостно его выбрасывал.

Лизу и Наташу мы потеряли из виду.

Я знала, что в соснах нечего и надеяться найти белый гриб. Надо было перебежать через поляну к дубкам и березам, где в кустах можжевельника среди легкой травки белоуса живут пузатые, тугие и пахучие белые грибы. Но не было сил оторваться от маслят. И пока я колебалась, лес вдруг огласился радостным воплем.

- Сюда, ау-ау, ко мне! - кричал знакомый голос.

Мы все сбежались к Наташе. Она стояла у широкой просеки, уводящей в глубину леса. Увидев нас, она засмеялась громко, в голос, прижимая руки к груди.

- Вот, смотрите, смотрите!

У самой тропки, натянув на шапку сухой лист, стоял благодушный, массивный белый гриб. Возле него, скособочившись, прилепился сынок. Над грибом, точно как бывает на картинках, покачивался синий колокольчик.

- Вот прелесть! - ахнула я.

Золотое правило "нашел белый гриб - гляди рядом" мы вспомнили только тогда, когда в кустах заверещала Катя. Она тоже нашла белый, не такой большой, не такой картинный, но вполне хороший гриб. Подошла Лиза, ее корзина была наполнена крохотными, как пуговицы, маслятами. Видно, она отыскала богатое место. Поверх маслят лежали два молодых подосиновика в алых фесках. Белых у нее не было.

- Что ж ты отстаешь? - сказала она Борису. - Много потерял.

Боря с виноватым видом протянул ей свои грибы, но даже это сейчас не огорчило Наташу. Она торжествующе улыбалась, будто и впрямь верила, что теперь исполнится ее самое горячее желание.

- Привал - и завтракать! - потребовала Катя.

Усевшись на поваленном стволе березы, она тут же заявила, что и ей полагается исполнение желания.

- Нет уж, матушка, - сказала я, раздавая бутерброды, - не надейся. Исполнение желания одной Наташе.

- А какое у тебя желание, Наташа? - спрашивала Катя, облупливая третье яйцо. - Скажи, ну, скажи, Наташенька! - не унималась она.

- Уступила бы ты нам желание, а, Наташа? - предложил Борис. - Мы часы починили бы.

- Не соглашайся, не соглашайся! - завопила Катя. - Еще чего! Часы! Лучше мне уступи, - умильно попросила она.

- А какие у тебя могут быть желания? Десять порций мороженого? Кило конфет? - насмешливо спросила Лиза.

Я вступила в разговор:

- А вы чего пожелали бы, Лиза?

Девушка глубоко вздохнула:

Так много желаний теснится в груди,
Так много стремлений и грез,
Кто знает, что встретит меня впереди -
Дни счастья иль горя и слез?..

- Лизочка, это ты сама сочинила! Я знаю, честное слово, это она сама, - уверяла нас Катя.

- Грезы! - фыркнула Наташа.

Боря лежал на траве, заложив под голову руки.

- Эх, понимать бы всякую машину досконально! Чтоб только взглянуть - и знать, чем она дышит…

- Нет, так я никогда не соглашусь, - возразил Толя. - Мне своим умом дойти интересней. А заранее все знать - это мне неинтересно.

- Чего же ты хочешь, Толя?

- Ну, чего я хочу, это грибу не осилить. Это я сам должен совершить.

Он сказал это очень серьезно, и все притихли.

- Верно, - лениво отозвался Борис. - А грибное желание только на то и годится, чтоб часы починить.

Звонко засмеялась Лиза. Наташа свела брови и строго посмотрела на нее. Встретив этот взгляд, Лиза сказала:

- Боренька, я готова держать с тобой пари на что угодно - ничего у вас не выйдет!

- Боря, не спорь! - закричала Катя.

- А если починим? - задорно спросил Борис.

Лиза с жалостливым презрением пожала плечами.

- Желаю, чтоб починили часы! - торжественно, как заклинание, провозгласила Наташа, потрясая в воздухе красавцем грибом.

Возвращались мы домой, когда тихое солнце уже не грело, а только протягивало уставшие лучи на неподвижное овсяное поле. Мы шли довольные, уложив поверх простых грибов ценные боровики, и встречным казалось, что у нас полные корзины белых. Один Толя наломал березовых веток и укрыл ими свою добычу. За день дорога просохла, и усталые ноги мягко шлепали по пыли.

У полустанка нас опять встретила стрелочница.

- Набрали-таки, - улыбнулась она. - Ух, да какой здоровый да ядреный попался! - Она указала на Наташин белый гриб, который весил не меньше полкило.

- И отдала желание напрасно, - грустно сказала Катя.

Она утомилась и висела у меня на руке. Наташа шла рядом, помахивая большим букетом ромашек и колокольчиков. Остальные обогнали нас и шагали далеко впереди.

- Нет, не напрасно, - ответила Наташа. - И вовсе не напрасно, - пропела она.

- А они вовсе не починят, - так же напевно протянула Катя.

Мне это надоело.

- А ты откуда знаешь?

- А я знаю!

- Чего ты знаешь? Ну, скажи нам.

- А то знаю, что, когда Клавдия Андреевна нас выгнала, Лиза потихоньку штучку из часов вытащила. Маленькую такую штучку. И она мне сказала: "Закинь ее подальше, пусть ведьма злится". И я тут же ее в колодец кинула. Ну, как они теперь починят? - Катька хихикнула.

Мне захотелось ее ударить. Хороший день был испорчен. Я оттолкнула Катю, и она, притихшая, плелась сзади, а мы с Наташей, не разговаривая, пошли быстрее, догнали остальных и задержались только у калитки дома Клавдии Андреевны. Дом стоял темный и тихий. Я вспомнила, что хозяйка уехала в город.

- Наташа, пойдем к нам. Не оставаться же тебе здесь одной.

- Нет, спасибо.

Наташа постояла у калитки и, будто пересилив себя, тряхнула головой и окликнула Бориса.

- Помоги мне в одном деле, - сказала она.

- Сейчас? - удивилась Лиза. - А у нас с ним грибы общие, нам разделиться нужно.

Она взяла Борю за руку и увела его.

Тогда Анатолий, словно что-то поняв, сказал без всяких шуточек, спокойно и негромко:

- Если что надо, давай я помогу.

- Нет, - непримиримо отрезала Наташа.

Мы вернулись к себе. На столе лежала груда грибов, и Лизочка под восторженные возгласы Зои Глебовны делила их на две кучки. У куста сирени стоял косарь и курил папиросу.

- Уже пятьдесят дает, - победно шепнула мне Зоя Глебовна.

В нашей комнате, которая целый день стояла с закрытыми окнами, было душно.

- Мама, что же мне делать… ноги мыть, что ли? - жалобно ныла Катя.

- Что хочешь, - ответила я.

В этот вечер мне казалось, будто я непоправимо упустила что-то очень важное в воспитании своей дочери. Мое безразличие ужаснуло Катю. Она заплакала. А я думала о том, что Наташа осталась одна в пустом доме…

На террасе смеялась Лиза:

- Мама, не отпускай мальчиков. Сейчас жареные грибы будут.

Я вышла в сад.

- Последнее мое слово - шестьдесят, - взывал из-под куста сирени Иван Петрович.

Лиза ему не отвечала.

- Дайте Наташин велосипед, - резко сказала я.

Лиза вскинула удивленные глаза, хотела возразить, но потом молча достала из кармана ключ и отперла сарай.

Я катила велосипед по дороге - такой ровной днем и такой неверной ночью. Было тихо, и только жалобный писк ритмично доносился издали. Чем ближе я подходила к Наташиному дому, тем громче и резче слышен был этот звук. Но только отворив калитку, я поняла, что это скрип колодезного журавля.

Расставив босые ноги, Наташа вычерпывала воду из колодца, поднимала ведро за ведром и выливала в желобок, ведущий к ягоднику и огороду. Намокшее платье потемнело, облепило ее, и Наташа показалась мне тоньше и выше ростом.

Увидев меня, она прекратила работу, только помахала рукой. Я заглянула в колодец. Далеко внизу в черной яме плескалась потревоженная вода.

- Уже до деревянного сруба дошла, - похвасталась Наташа. - Знаете, это даже приятно. Одно усилие, потом ведро само летит вверх.

- А Клавдия Андреевна?

- Она рада будет. Вода уже застоялась. Давно идет разговор, чтоб колодец вычерпать. К завтрему снова натечет.

Больше мы ни о чем не говорили. Скоро ведро стало не погружаться, а ложиться на бок и зачерпывать густую илистую жижу. Тогда Наташа притащила моток веревки и карманный фонарь. Прояви она хоть немного страха или нерешительности - наверное, я не смогла бы спустить ее в темную яму. Но она быстро и ловко прыгнула в ведро, уцепилась руками за веревку, и мне осталось только следить, чтобы ее не стукнуло о бетонированные стены колодца. Фонарик выглядел сверху крохотным желтым пятном. Держа его, Наташа могла шарить в жидкой грязи лишь одной рукой. Со стен колодца с журчанием просачивалась и прибывала вода. Мы даже не знали, как эта "штучка" выглядит, но когда Наташа ее нащупала, то сразу поняла, что именно она, зубчатая, с винтиком.

Я вытащила Наташу - мокрую, грязную, вспотевшую. От усталости и внезапной слабости она не смогла сразу выбраться из ведра. На нас обеих вдруг напал беспричинный, расслабляющий смех. Сидя на мокрой земле, мы хохотали, вытирая слезы грязными руками. "Штучку", отмытую от песка и грязи, мы бросили на дно деревянного футляра от часов, будто она сама отлетела. Теперь ее нельзя было не найти.

Я переночевала у Наташи. Под утро мне стало жаль Катю. Представлялось, как она просыпается одна в комнате и, может быть, плачет.

Осторожно, чтобы не разбудить Наташу, я вылезла из-под теплого одеяла и надела мокрое, измятое платье. Наташа крепко и спокойно спала. Она была очень юная и очень красивая.

За дверью меня встретило свежее, росистое утро. Розы подняли головы навстречу солнцу. А под сосной валялась брошенная корзина, в которой лежал бесценный белый гриб.

Вина непрощенная…

Иван Ногайцев умирал. Его жена Ольга говорила в клубе:

- Ой, надо нам, девчата, торопиться. Доктор Ване не дает больше десяти дней. Значит, если пятнадцатого спектакль сыграем, восемнадцатого Ваня умрет, а уж двадцатого я уеду.

Никого это не удивляло, потому что все привыкли и к Ольгиным разговорам и к болезни бывшего директора леспромхоза Ногайцева. Еще полгода назад врачи сказали, что жить ему осталось не больше недели.

Ольга тогда же распродала всю хозяйственную утварь.

- На что это мне все? Уеду в родной город Ростов.

Женщины осуждали Ольгу, но украдкой бегали к ней покупать посуду и барахло.

Доторговалась Ольга до того, что не в чем было вскипятить Ивану Семеновичу молоко.

Соседка Ногайцевых Варвара Федотова укоряла мужа:

- Друзья, товарищи, а как до дела дошло - и нет вас. Собрались бы проведать Ивана Семеновича. Уморит ведь его Ольга.

- А я что сделаю? - хмуро отвечал Федотов. - Там не очень сунешься помогать.

Но он сговорил Рябова, Свободина, Первова. Это все были старые работники леспромхоза. Они давно знали Ногайцева, работали и с ним рядом и под его началом. Для них он был и Иван Семенычем и Ванькой, смотря по обстоятельствам.

Они все побрились, надели новые костюмы и долго топтались, вытирая ноги перед крыльцом маленького домика Ногайцева. Такие особнячки строили для рабочих в годы первых пятилеток. В поселке вытянулась длинная улица этих домов с палисадниками, в которых росли высокие ядовито розовые мальвы и лиловые граммофончики. Зеленели грядки с укропом и редиской. В редком дворе не было пристройки для поросенка или отгороженного закутка, где бродили куры с цыплятами.

В палисаднике у Ногайцева не росло ни травинки. Серая земля была крепко прибита. "И при Анне Захаровне так было, - подумал Федотов, - нехозяйственные все бабы ему попадались".

В передней их встретила Ольга. Видно, собиралась уходить из дому. Губы крашеные, на волосах капроновый шарфик.

- Ой, Ваня, - крикнула она в комнату, - смотри-ка, гости к тебе!

Федотов вошел первый. Он увидел, как метнулся на кровати Иван Ногайцев, резко поднялся, сел, опираясь руками на матрац. Глаза его, прежние, острые глаза, вскинулись навстречу Федотову, устремились поочередно к Рябову, к Свободину, к Первову. И когда все они уже вошли, неловко толпясь у порога, Иван Семенович еще смотрел на дверь, а потом поняв, что ждать больше некого, подломился в руках и сполз на подушки.

- Вань, Вань, тебе доктор не велел подниматься, - заверещала Ольга, втаскивая новые свежеобструганные табуретки, - черт знает, где она их взяла, комната была совершенно пустая, только кровать да тумбочка у ее изголовья.