После пресс-конференции я спросил Горбачева, как он относится к идее создания акционерного общества, которое восстановит в первозданности один из уникальнейших районов Москвы.
- Это было бы историческим событием, - ответил Горбачев.
- Можно рассчитывать на поддержку?
- Бесспорно. Может быть, товарищ Сайкин обратится к изучению такого рода проекта и внесет свои предложения?
(Я, впрочем, с ужасом вспоминаю термины типа "ТЭО", вижу сотни кабинетов, которые придется обойти для получения начальственных закорючек-виз, и мне делается страшно. Не за себя - я старый уже, с возрастом страх теряется - за наших детей, которым мы передаем в наследство Отечество...)
Не хочу уподобляться многочисленным плакальщикам, которые лишь критикуют происходящее. Вношу предложение: создать при Верховном Совете Комиссию (или Подкомиссию) по делам Совместных Предприятий, ибо человек, бюст которого стоит в зале заседаний нашего Парламента, однозначно и категорично требовал от нас учиться работать у зарубежных партнеров, - мы отстали от Запада и Востока (я имею в виду Японию, Южную Корею, Гонконг) не на годы, а на десятилетия. И первым актом такого рода должна быть немедленная и безусловная децентрализация неподвижно-громоздкого, заржавелого "утверждающего механизма", который на деле тормозит развитие экономики, а никак не помогает ей.
4. Хотим мы того или нет, но и строитель, и бюрократ в равной мере считаются людьми работающими.
Я снова обратился к Далю, стараясь понять, в чем же разница между беспомощным бездельем (или - хуже того - саботажем) одних и работой (порою невероятно вялой, апатичной) других.
И потрясло меня то, что понятие "работа", "работник" наш великий ученый выводит от слова "раб, невольник, крепостной, человек, обращенный в собственность ближнего своего, состоящий в полной власти его; рабами писались сами, в унижении своем; в просьбах царям, князьям, даже вельможам, подписывались рабами, рабишками"... Приводит Даль и пословицы: "От работы не будешь богат, а будешь горбат", "Одна работа не кормит". И далее: "Рабочий дом - исправительное, карательное заведение, где присужденные работают под затвором". "Рабочий день - казенный, летний - 12 часов, осенний - 8 и 10, фабричный - от 12 до 14". (Это - для патриархальщиков, которые идеализируют Русь прошлых веков.)
А в каких еще языках, подумал я, понятие работа берет свое начало от "раба", "рабства?!
У англо-американцев "работа" - "уорк, "раб" - "слэйв", ничего общего в корнях нет; у немцев - "арбайт", "раб" - "склав"; у французов - "травай", к понятию "рабства" также никакого отношения не имеет.
Может быть, историки и социологи просчитают эту поразительную версию идентичности "работы" и "рабства", рожденную трагизмом нашей истории? Может быть, общинное желание не дать рабочему человеку получить деньги по конечному труду есть традиция? Может, пришло время всерьез заняться социологическим рассмотрением нашей истории, чтобы до конца понять и провал реформы Сперанского, и яростное противодействие сановников отмене крепостного права, и убийство Столыпина, который решил сделать крестьянина самостоятельным фермером, вольным в своих решениях, - вне приказов управителей и помещиков, всех тех, словом, кто обладал счетами в банках и реальной властью, не зная при этом смысла работы?
Россия всегда жила решением Столицы; местные власти были исполнителями монаршей воли, любой проект замыкался на Санкт-Петербург.
Нам и эта традиция передалась!
Власть народа - власть Советов! Но ведь ни один поселковый Совет не вправе принять решение, не согласовав его и не утвердив с Советом районным, - где же тут власть народа? Или в поселках не народ живет? Где начинается отчет "народа": с поселкового Совета или с Кремля? Когда мы научимся верить Народу?
Ждать новых заработков? Расписывать в газетах, как прекрасно забастовочные комитеты держали порядок в городах? Верно, наши шахтеры наконец провели реальный раздел между понятием "раб" и "рабочий". Но не лучше ли именно Москве дать поселкам, районам, городам, - не говоря уж о республиках, - полную экономическую самостоятельность? На эксперименты времени нет. Забастовщики показали, что именно они, а не местная власть могут управлять ситуацией.
Неужели этого урока недостаточно? Не пора ли создать по всей стране ассоциации и объединения? Например, шахтеры, металлурги и железнодорожники, - все, что реализовано ими сверх выполняемого госзаказа, идет именно рабочим коллективам, их Советам, - с них и спрос, а не с Москвы.
Управлять экономикой гигантской державы из единого центра невозможно, полагать, что можно вести все планы, соединить их воедино и ждать после этого выхода из экономического тупика, - маниловская утопия. Рынок, оборот, предпринимательство, инициатива на местах, не связанная кандалами нормативных актов, - в этом мне видится надежда на выход из кризиса. Но, увы, "писатель пописывает, читатель почитывает". Решительные и однозначные меры по централизации экономики и придания реальных исполнительных функций местным Советом до сих пор не приняты. Чего ждем?
5. В журнальных публикациях последнего времени все чаще появляется трагический вопрос: "А что может случиться, если мы проиграем Перестройку?" Дается однозначный ответ: грядет тоталитарная диктатура пострашнее сталинской.
Сторонники Сталина, как правило, мифотворцы, люди малоинтеллигентные, часто - необразованные (сужу по количеству ошибок в их письмах). Они, эти сторонники государственного ужаса, оперируют былинами: "При Сталине каждый год цены снижали! При Сталине преступности не было! При Сталине магазины были завалены товарами, и икра стоила всего сто шестьдесят - по нынешнему шестнадцать рублей".
Почему бы нашему Госкомстату не привести наконец реальные данные сталинской поры? Почему не просветить тех, кто заблуждается, - о фанатиках говорить не стоит, форма невменяемости.
Но ежели, не дожидаясь, пока раскачается Госкомстат, сказать, что в сталинское время в концлагерях и ссылках находилось не менее сорока миллионов, все крестьяне были приравнены к рабам и лишены паспортов без права выезда в город и голодали в своих деревнях, - а это примерно семьдесят миллионов, - то окажется, что в городах в те годы жило не более сорока - пятидесяти миллионов, в то время как сейчас - более двухсот.
И несчастные Иваны и Матрены кормили эти сорок - пятьдесят миллионов, сами не ведая вкуса масла и колбасы с сыром, - "финны" отбирали все, подчистую, хуже баскаков во времена ига. Итак, пятьдесят миллионов горожан жили припеваючи? Неверно это. Была еда в Москве, Питере, Киеве, столицах республик. А многострадальная Пенза, Гомель, Херсон и Сызрань и тогда жили на скуднейшем довольствии.
При Сталине снижали цены? Верно. Каждый год. Но в этот же день на всех заводах снижали расценки, завинчивая гайки полурабского труда еще круче.
Почему-то никто из сталинистов не хочет вспомнить, что за анекдот, который сейчас весело рассказывают в троллейбусе, не только "язычник", но и все его соседи получили бы по восемь лет лагерей - без суда и следствия, по решению Особого совещания.
Почему-то никто из сталинистов не хочет вспоминать про пакеты, которые получала вся номенклатура, - несчитанные деньги, благодарность за рабью готовность уничтожить, арестовать, растоптать каждого, кто осмелился бы слово сказать против "великого друга физкультурников, пожарников, детей, выдающегося корифея науки, стратега, экономиста, философа, генералиссимуса и отца родного"...
Почему-то никто не хочет вспоминать про воровские бандформирования вроде "Черной кошки", которые терроризировали страну, про хулиганские малины, про миллионы стариков и старух, получавших пенсию в размере трех - пяти рублей в месяц, полное отсутствие туризма, уродливость казарм - школ для мальчиков и девочек, тотальную ложь в обществе, когда (чисто по-оруэлловски) миллионы обманутых дружно скандировали: "Ложь - это правда! Преступник - это святой! Тюрьма - это санаторий!"
Пора бы Госкомстату и другим ведомствам раскрыть свои совершенно секретные архивы и показать народу, каким был рацион питания подавляющего большинства народа, сколько радиоприемников находилось в пользовании трудящихся, холодильников, велосипедов, мотоциклов, мопедов, зимней обуви, цивилизованного женского белья.
Ни одна газета в сталинские времена не печатала ни слова о преступности: проституции, хулиганстве, бандитизме. Считалось: "Социализм не имеет социальной базы для преступлений!" Не печаталось ни единого слова о коррупции - "такого не может быть в социалистическом обществе!" А ведь группа Брежнева - Черненко и Щелокова еще тогда правила Молдавией по законам мафии, что не помешало Сталину выдвинуть Леонида Брежнева кандидатом в члены Президиума ЦК на XIX съезде - на том самом съезде, когда Сталин - при слепых овациях оболваненного народа - окончательно покончил с понятием "большевизм", переименовав партию так, как к тому вели его имперские амбиции.
Политика - наука взвешенной смелости, которая не прощает двусмысленных и - особенно - запоздалых решений.
После Кронштадтского восстания Ленин в плане своей речи о нэпе писал бесстрашно, яростно, однозначно, думая не о реакции "революционных идеалистов", но о судьбе страны: "...Чем можно экономически удовлетворить среднее крестьянство? Мелкого товаропроизводителя?
а) свобода оборота = свобода торговли (= свобода капитализма). Назад к капитализму?
Слишком поспешный, прямолинейный, неподготовленный "коммунизм" наш вызывался войной и невозможностью ни достать товары, ни пустить фабрики.
Кооперация... экономически наилучшая форма свободного оборота...
Где достать товары?
а) Заем. (100 миллионов золотом) ...
б) Торговый договор с Англией, Америкой.
в) Концессии.
Государственный капитализм, блок с ним вверху, - свобода оборота для крестьян и пр. - внизу.
Переутомление вроде Бреста, передышка экономическая. Улучшить положение рабочих.
Улучшить положение крестьян и двинуть оборот.
Индивидуальный товарообмен?
Да! Усилим производство, двинем оборот, дадим передышку, усилим мелкую буржуазию, но гораздо больше укрепим крупное производство и пролетариат. Одно с другим связано."
Заметим, как часто в этом наброске Ленин употребляет слова "свобода" и "оборот".
Ленин не побоялся бросить гвардии "революционных идеалистов" такой вызов, как понятие "оборот", в двадцать первом; из партии вышли не сотни, а тысячи большевиков: "Ленин сдает позиции капиталу, за что боролись?!" Тем не менее - без насильственных реквизиций - в двадцать пятом СССР начал вывозить хлеб за границу, - в стране голодных не было, продавали излишки.
На сессии Верховного Совета я видел нападки депутатов на кооперативы, на само понятие "торговля", "предпринимательство".
И это меня более всего насторожило: такого рода нападки есть форма мечты о тоталитарной диктатуре и реанимации казарменного "социализма", что обернется презрением к нам человечества, случись такая трагедия.
Да, видимо, настало время, когда надо повторить лозунг:
"Вчера было рано, завтра будет поздно, начинать надо сегодня".
Не подыгрывание "хвостистским" настроениям лентяев и трусливых обывателей, привыкших жить по приказу, а не по собственному разумению, не оглядывание на тех, кто боится или не умеет конструктивно мыслить (они по традиции ненавидят тех, кто сноровистее и компетентнее), но безоговорочное определение и законодательное утверждение позиций, за которое выступают наши лучшие ученые-экономисты и социологи. Лишь в этом - залог противостояния могущественной реакции консервативных элементов, этакой бюрократической Вандеи, сплотившей в своих рядах легионы бездельников, "блатных" выдвиженцев патриархальных плакальщиков по "светозарному" былому.
"СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО" (январь 1990 г.)
КОЛОНКА ГЛАВНОГО РЕДАКТОРА "СОВЕРШЕННО ОТКРЫТО-3"
ВОПРОСЫ САМИМ СЕБЕ, НА КОТОРЫЕ НАДО ОТВЕТИТЬ
Чаушеску, сапожник по профессии, "великий гений" по должности, пал в тот же день, когда родился наш сапожник, не меньший гений, Сталин. Сталину устроили торжественные похороны; многие плакали; ликовали узники ГУЛАГа и миллионы "членов семей врагов народа".
На портреты поверженного Чаушеску плевали все, - за исключением террористов-фанатиков.
Но отчего же за неделю до всенародной румынской революции в стране царил видимый порядок и всеобщее преклонение перед диктатором?
Вернувшись из Бухареста после встречи там Нового года с героями революции, перебирая листки с дневниковыми записями, я о многом раздумываю и спрашиваю себя:
1.Почему только после краха тирана люди начали возмущаться им? Почему еще совсем недавно, во время съездов и конференций, все выступавшие, - даже когда диктатор и его августейшая подруга отсутствовали, - обязаны были оборачиваться к пустым креслам семьи Чаушеску в президиуме и вдохновенно восклицать: "Благодаря неустанным заботам великого вождя и великой вождини мы стали так счастливы"?!
Кто понуждал к этому ораторов? Или - сами старались? От страха? По соображениям карьеры? Гены наработанного рабства? Или?
2. Почему журналисты славили тирана в каждом номере газет, хотя все шептались о том, что Чаушеску принимает посетителей, окружен ный двумя немецкими овчарками, натренированными бросаться на визитера, если тот чуть повысит голос? Почему охранники подобост растно козыряли даже любимому бульдогу румынского нациста, об ращаясь к псу почтительно: "товарищ полковник"?
Можно ли было не славить семью Чаушеску? Или нет? Какие формы использовал диктатор для давления на людей, превращавшие их в безнравственных холопов?
Это необходимо понять для того, чтобы исключить возможность повторения подобного ужаса в будущем.
3.В Бухаресте сейчас ходит анекдот: подхалим - министр теле видения - говорит: "Товарищ Чаушеску, я бы хотел увеличить число часов наших телепрограмм в сутки с трех до четырех". Чаушеску:
"Я не могу проводить на телевидении четыре часа, это слишком..." Да, в стране были только трехчасовые передачи (ни минуты больше), из которых два часа уходило на восславление того, что "подарил" стране диктатор: "самая высокая калорийность продуктов, самый большой взлет науки, самую великую гармонию победившего счастья".
Одни из первых декретов Фронта национального спасения запретил отпуск (свободной продажи товаров в магазинах не было, полная регламентация - страшнее карточной) продуктов питания, ибо Чаушеску травил народ колбасой (норма - полкило в месяц), которая делалась не из мяса, а в основном из отходов целлюлозы. Хлеб - не прожуешь: горох и чечевица...
4. Чаушеску обожал встречаться с трудящимися. "Секуритата" нагоняла проверенных рабочих, пионеров, крестьян, и те, занемев от восторженного страха, благодарили диктатора за "его неустанную заботу о благе народа". Таких встреч было тысячи. Но почему же не нашелся хотя бы один, который... Почему?!
5.Чаушеску повсеместно сносил деревенские дома и строил для "счастливых румынских колхозников" агрогорода - трехэтажные бараки (туалет во дворе, воды нет, холод), чтобы все люди страны были подконтрольны и каждый следил друг за другом. Рушился вековой уклад жизни народа, но все газеты и журналы взахлеб благодарили мракобеса. Как диктатура смогла добиться этого? Всем мыслящим было очевидно, что тотальное послушание неграмотному "вождю и выдающемуся теоретику марксизма-ленинизма" оборачивается геноцидом против народа, экономической разрухой, пустошью, но - молчание царило в стране... Почему?
6. Во время боев за телевидение наймиты диктатора, пользуясь лабиринтами подземного города, вооруженного для борьбы против народа, пролезая через люк в жилой дом советского торгового представителя, поднялись на крышу и стали обстреливать революционеров. Возникает вопрос: откуда такое отношение к диктатору, что наш дом ни разу не был как следует изучен? Ведь такого рода халатность могла обернуться гибелью наших же людей! И они действительно были на волоске от расстрела...
7. Неужели устойчивость режима, его опора на массы определяется лишь количеством портретов диктатора на улицах? Стоимостью принадлежащих ему резиденций и замков, истерикой публичных славословий?
8. Неужели никто из наших экспертов всерьез не анализировал ситуацию, когда такие понятия, как "демократия", "материальная заинтересованность", "новое политическое мышление", "предпринимательство", "рынок", "общеевропейский дом", считались в Бухаресте "контрреволюционными", "изменническими"? Те, кто требовали перестройку, изгонялись с работы, объявлялись "психами", за ними устанавливалась полицейская слежка, их открепляли от тех гастрономов, где нормировались продукты питания, люди пухли с голоду, были на грани гибели. Как реагировала общественность, - в том числе и наша, - на эти отчаянно-героические попытки патриотов вести борьбу за спасение Румынии от краха? Или мы не знали об этом?
Увы, знали. Вопрос в другом: на каком этаже власти? Или страх отправлять наверх "негативную информацию" по-прежнему имеет место быть, несмотря на Перестройку? Или существуют разные оценки понятий "негативной" и "позитивной" информации? В таком случае, "кто судьи"? И каково их истинное отношение к демократии и гласности?
Наши делегации, посещавшие ГДР незадолго перед крахом Хонеккера, убежденно отмечали "надежность" ситуации в стране, исходя из того, что в магазинах очевидно разнообразие продуктов питания. Но ведь не хлебом единым жив человек! Нельзя сбрасывать со счетов такое нематериальное понятие, как Свобода, - слова ли, передвижения, поступка...
9. Уже много лет в Жарове открыто и громко говорили, что Чаушеску не принимал никакого участия в подпольной антинацистской работе и арестован был совершенно по другой статье. Знали об этом в Бухаресте или нет? А мы?
Вся Румыния называет имена тех, кто писал научные трактаты, под которыми ставила свою подпись "академик" Елена Чаушеску.
Неужели мы и об этом не знали?
Первыми декретами румынских революционеров, - они не ждали референдумов, не было времени, - поэтому и стали законы о свободе слова и передаче земли крестьянам. О праве передвижения по стране и миру, о двойном гражданстве. О переводе экономики с рельсов административно-приказной системы на принципы рентабельности и компетентности. О многопартийности и необходимости получения санкций на проведение митингов и демонстраций (демократия не есть анархия!).
Именно эти декреты и стали основой консолидации, хотя уже сейчас очевидно, что ситуация в Бухаресте не будет однозначной и противники реформ не преминут начать атаку на Фронт национального спасения, - как слева, так и справа. Однако основы демократии заложены, а ее, демократию, не отдают без боя, или уж если и отдают, так только те, кто хочет жить в нищете, лени, в рабстве...
Весной прошлого года во время борьбы за освобождение из тюрьмы Вацлава Гавела (тогда - диссидента, ныне президента Чехословакии) мне приходилось встречаться с рядом пражских руководителей, уговаривая их посмотреть на ситуацию без аппаратно-отчетной ревности: "вся страна требует перестройки и демократии, своим неразумным упорством вы сеете ветер, пожнете бурю". Так и случилось. Мои коллеги-писатели и я заняли тогда позицию исходя из знания обстановки на пражских улицах: не в кабинетах прадчан. Примат массы всегда за народом, как бы ни был силен аппарат, - это со всей очевидностью подтвердила и румынская революция, путь в которую открыла, в частности, и наша Перестройка.