I
Летние каникулы заканчивались. Женщины стойбища собирали детей в дорогу, и сегодня они должны быть доставлены в райцентр, где находится большая школа-интернат. С утра ждали вертолет с обещанной муфтой для трактора.
Вертолет появился лишь на исходе дня. Августовское небо уже подернулось медной окалиной уходящего солнца. К ярангам, казалось, подкрадывались темными боками вечерние сопки. Воздух еще только-только настаивался густой синевой, еще дрожала в нем теплая плоть былого дня.
Нарушив тишину, вертолет обдал людей небесным холодом и керосиновой вонью, принял на борт школьников и круто поднялся вверх.
Все это случилось так быстро, что даже привязанные к кольям ездовые псы не успели всласть налаяться, а люди стояли растерянные, лишившись вмиг на всю долгую зиму своих детей. Они почти безучастно смотрели на долговязого парня в шляпе с прижатыми по бокам полями, машинально ожидая традиционного чукотского приветствия "етти" - "я пришел". Но парень молчал, лишь слегка сдвинул на затылок острополую шляпу.
- Етти! - наконец первым поздоровался бригадир Омрувье.
- Здрасьте! - ответил по-русски гость.
Пропустив это "здрасьте", Омрувье спросил что-то по-чукотски.
- Наин, наин, - мотнул головой парень.
Пастух Векет шагнул вперед и обрадовано закричал:
- Неужели шпрехен зи дойч?
Парень смутился и тихо по-чукотски произнес:
- Коо, не знаю.
Все рассмеялись. Векет вздохнул:
- Жаль, я изучаю немецкий…
Омрувье сказал по-чукотски:
- Все ясно. Интернатовский чукча. Моя дочь тоже забыла многие слова. Странное, однако, пришло время…
Возле ног приезжего поблескивала металлическая штуковина размером с небольшой таз. Муфта. Из-за нее пастухи вот уже третьи сутки топтались возле стойбища Оемпак, Нетронутые кормовые пастбища лежали далеко, за той вон Сторожевой сопкой. Без трактора туда не добраться. Гусеничный транспорт стал основной тягловой силой современного оленевода. С ним можно уводить стада даже к побережью Ледовитого океана, где нет гнуса. К тракторному грохоту олени привыкли. Но старик Пананто-Тке не скрывал радости, когда стальная машина в очередной раз выходила из строя.
- Глупые! - восклицал он несколько высокопарно, - Для вас эта железка, как титька для младенца. Тьфу! Посмотрите на свои ноги - они стали тонкими, как мой посох, руки слабыми, как у старухи. В мое время пастух все нес на себе. Э-эх, сильные люди ходили по тундре! - вздыхал старик и первым лез в сани, чтобы поудобнее устроиться на мягких шкурах.
II
Гость окончательно пришел в себя, закурил сигарету и с высоты своего роста покровительственно изрек:
- Муфту вам привез, деды. С утра оказываю носильную помощь и - салам алейкум, ауфвидерзейн! В Энмыгране меня ждут.
Сообща муфту подтащили к крайней яранге. Парень согнулся и шагнул внутрь, но согнулся недостаточно - толстая перекладина оказалась как раз на уровне его лба. Этот удар был словно предупреждением излишней самоуверенности и высокомерию.
Хозяйка яранги, старушка Эттыне, простодушно рассмеялась и мудро заключила:
- От русской еды это все. В тундре сила нужна, а не рост. Скоро яранги придется поднимать. - Она слышала разговор у вертолета и сейчас с сожалением глядела на парня, забывшего родной язык.
Кипяток еще с обеда был разлит в большие китайские термосы, но Эттыне все же раздула костер, подвесила на цепь котел с утренним мясом. Подумав, не поленилась отыскать за пологом кем-то оставленную консервную банку с "русским мясом". Пододвинула гостю. А он развязал свой рюкзачок и вынул бутылку дешевого вина "Памир". В ярангу постепенно втиснулось все население стойбища. Векет, пастух средних лет, с потрескавшимися стеклами очков, сказал:
- Я здесь самый молодой, мне сорок стукнуло. Учился на курсах оленеводов в Норильске. А ты откуда к нам приехал?
- В Энмыгране я живу после училища механизации сельского хозяйства. Звать - Ждан.
Векет согласно кивнул:
- Ждали, ждали тебя. Наш тракторист извелся с этой муфтой. Хорошо, что новую привез. - Ему хотелось подробнее расспросить парня о его родителях - на Чукотке ведь все в отдаленных или близких родственных связях, - но пока он не осмелился.
Пананто-Тке, знающий по-русски с десяток слов, высвободил одно ухо из-под малахая, наклонился к Векету и нетерпеливо потребовал:
- Рассказывай!
- Из самой Москвы парняга. Окончил академию. Говорит, с космонавтами знаком, ракеты на заводе строил. Трактор ему разобрать, что Вовке твои часы…
Женщины прыснули в рукава кернеров. Все они знали о выдумках Векета, называли его "балаболкой", по всегда слушали приоткрыв рот, - умел Векет рассказывать всякие были и небылицы. Упоминание о Вовке развеселило даже мрачноватую старуху Окконакай, жену Пананто-Тке.
Пятилетний сын бригадира Омрувье, родившийся довольно поздно, от второго брака с Любой Нутакалянной, однажды стащил у деда ручные часы и с помощью тракторной отвертки и молотка пытался их разобрать. Сейчас он, услышав о часах, мышью юркнул в полог, подлив тем самым масла в огонь общего веселья. Сам Пананто-Тке, зарекшись верить хоть одному слову Векета, был, однако, сбит с толку упоминанием о Москве и космосе.
- Колё мэ-эй! - протянул он как можно равнодушнее, и ни один мускул не дрогнул на его темном, в глубоких складках морщин лице.
Попив чаю здесь, вскоре все разошлись пить чай в другие яранги. Остались Ждан, старушка Эттыне, жена бригадира Люба Нутакалянна и уснувший в пологе Вовка. Гостю выдали пуховое одеяло. Он выбрал место с краю. Эттыне легла с другого, прижав к себе внука. Люба принялась зачем-то разжигать примус, но тут же задула его, поискала что-то в темноте и вдруг заплакала, опустив руки на согнутые колени.
Ждан растерянно смотрел на плачущую чукчанку в приспущенном кернере. Первой мыслью было - разбудить старушку, но та не могла не слышать плач невестки. Ждан подсел к расстроенной женщине. Люба Нутакалянна умолкла, наклонилась в его сторону и неожиданно прошептала: "Скучаю. По старшим детям мужа скучаю".
Ждан понятливо кивнул и лег. Люба, продолжая всхлипывать, завернула колпачки термосов, убрала посуду, вышла из яранги. И сразу, что называется, взвыла во весь голос. Ждана буквально сдуло с постели. Он выскочил из чоттагика - Нутакалянна сидела у входа, слегка раскачиваясь, смотрела в сторону соседних яранг - и выла. Увидев Ждана, Люба взъерошила волосы и прибавила голосу - робким воем сразу же откликнулись псы. Ждан решительно направился к ярангам. Его встретил Векет.
- Ты, парняга, спи, не обращай внимания. Она просто тоскует по детям.
- Успокоили бы как-то…
- Нет-нет, так надо.
- Почему же другие женщины не ревут?
Векет помялся:
- Видишь ли, Люба хорошая жена бригадиру Омрувье. Она плачет… по его детям от первой жены.
- Понятно, - сказал, ничего не поняв, Ждан и поплелся обратно. Его нагнал Омрувье.
- Ратан, хватит, - сказал он жене. Та мгновенно умолкла, принялась деловито хлопотать у костра. Спросонья вдруг заревел Вовка:
- А где-е Танька-а?
- Еще ты тут будешь выть! - погрозила ему пальцем мать. - Сестренка твоя учится читать-писать, грамотным человеком станет. Спи, а то ворона позову…
Вовка умолк. Стойбище окончательно погрузилось в сои. Только чуткие уши верных псов улавливали все движения и шорохи в ночной тундре.
Утром с дежурства вернулись три пастуха. Они подогнали стадо почти вплотную к стойбищу Оемпак. Олени неторопливо огибали яранги, и рождались звуки, похожие на тихое щелканье кастаньет. Во время ходьбы копытца задних ног оленя соприкасаются с копытцами передних - отсюда это дружное дробное постукиванье. Потом животные замерли, и раздалось характерное потрескиванье, словно горели в костре сухие мелкие ветки. Олени принялись торопливо выстригать ягель.
Тракторист, толстый неповоротливый чукча по прозвищу Вано, уже ковырялся возле трактора. Поодаль сидела белая собака с нежно-розовым носом и разорванным почти надвое ухом. Ждан снял куртку. Подошел Николай Векет:
- Как спалось? Хорошо бы сегодня починить - скоро туманы, дожди пойдут.
- Починим.
- Я одно не пойму, - тракторист оглядел свою машину, - зачем отправлять эту рухлядь в тундру? В Энмыгране есть мастерские, есть механики… Зачем, спрашивается?
Ждан обошел трактор, заглянул в кабину.
- Машина-то новая, ей ходить да ходить, - сказал он, мысленно обругав Вано разгильдяем. Такой запущенности ему еще не приходилось встречать: краска облезла, стекла в дверцах заменяла грязная фанера, подвеска сзади полуотвалилась и уперлась в край гусеницы, буксировочный крюк отсутствовал, вместо него - кусок бруса.
Ждан потрогал вылезшие из сиденья пружины и опять повторил без всякого энтузиазма:
- Машине-то ходить да ходить. Сколько вы на ней работаете?
Вано почесал затылок:
- В ту навигацию совхоз получил. Значит, с того времени.
- Тогда за дело! - Ждан достал из рюкзачка и натянул на себя новенький комбинезон, шляпу сменил на тюбетейку, - Давай ЗИП.
- Чего?
- Ключи.
Вано порылся под сиденьем, достал два торцовых ключа, большие и малые плоскогубцы.
- Это все.
Ждан посмотрел на грустное лицо Векета, ничего не сказав, полез в рюкзак, извлек плоский брезентовый пакет, развернул - сверкнули торчащие из кармашков головки разнообразного инструмента.
- Подарок моего учителя, - не удержался он. - Вместе с дипломом вручил. - Тут же спохватился, покраснел, проклиная себя за неуместное хвастовство, и сердито добавил: - Все получили. У нас в училище такая традиция.
- Где это училище? - поинтересовался Векет. - Дай адрес Вано, может, надумает…
Ждан оглядел толстую фигуру тракториста, рассмеялся:
- Не пройдет по возрасту. А училище это в самой Москве.
- Больно надо, - проворчал Вано. - Я никогда не собирался стать трактористом. Оленевод я.
Теперь рассмеялся Векет:
- Пока ты еще оленеед.
Вано добродушно помял ухо:
- А ты, Векет, самый настоящий амтымнэвэтгавыльин, болтун. Пойду хлебну чаю, в горле что-то пересохло. - Он не спеша побрел к ярангам.
- А муфта как же? - растерялся Ждан и сдвинул тюбетейку на самые глаза.
- Давай помогу, - вызвался Векет. - На курсах мы трактор проходили.
Вдвоем они сначала сняли коробку передач, потом закурили.
- Вано я вытянул в тундру, - признался Векет, - В бригаде не хватало пастухов, вот и пристыдил его: мол, ты же рожден тундровиком, а какой-то ерундой занимаешься - он кочегарил в сельской котельной. Говорю, позор на твою бестолковую башку! Долго думал, потом согласился. Говорит, ты прав, Векет, надоела мне эта копоть, буду работать пастухом, пока зубы не вывалятся.
- Почему зубы?
- Такая у него поговорка. Однако не получился из Вано пастух, Омрувье так и сказал: "Ты слишком неповоротлив, и ноги у тебя короткие, бегать за оленем не можешь". Вано чуть не плакал, пошел трактористом, когда прежний заболел. Так и остался. Но и здесь - видишь сам. - Векет умолк, - Я вот посмотрю на нынешнюю молодежь: умные растут, все знают, гоняют по селу на мотоциклах, соображают в магнитофонах, теликах, прыгают, как молодые олени, на танцах, а коснись тундры - не, не загонишь. Отвыкли! Чтобы знать и любить тундру, мало родиться в яранге. Молодых девок совсем не стало в стойбищах - все или в учителя, пли в медсестры. А чего, спрашивается, делать парию в стойбище, где одни старухи?
Ждан, деловито осматривая узлы, подтвердил:
- Без девок плохо. Это верно. Без девчат… Так-так, здесь пары болтов не хватает, - Продолжая что-то усердно протирать, он по инерции в песенной форме развил тему, затронутую Векетом: - Без женщин жить нельзя на свете - нет, там-там-та, ра-ра-ра-ра… Погоди, а где же гайка? Выходит, уйна, нету? Вот черт, пассатижами свернул всю резьбу! Без женщин нам никак-никак, без женщин…
Подошел бригадир Омрувье и стал сосредоточенно вслушиваться в смысл слов песни приезжего механика. Внутренне он в общем-то с ним соглашался - без женщин действительно плохо, но зачем же об этом петь вслух. Ушел слегка озадаченный.
Вано попил чаю, закурил, размышляя о своей с помощью Векета поломанной судьбе. Вспомнил теплую энмыграновскую кочегарку, друга Шомпола и, неопределенно ругнувшись, направился к ненавистному трактору.
К обеду они сняли старую муфту. Ждан ее придирчиво осмотрел и вынес окончательный диагноз - разгильдяйство! Вано значений этого слова не знал, но на всякий случай кивнул:
- Совершенно верно, механик! Чего они там сидят в поселке, о чем думают - неизвестно, чтоб зубы повываливались изо рта.
- Я эту муфту заберу, - сказал Ждан, пропустив мимо ушей откровенную галиматью тракториста. - Я еще сделаю из нее человека, не я буду!
Вано хихикнул:
- Там… это самое… Шомпол все еще в кочегарке - дружок мой?
- Не, сейчас гальюны в райцентра чистит. Попал на пятнадцать суток по этому делу, - Ждан щелкнул себя по горлу.
- Да-а? - протянул несколько, ошарашенный Вано, - Сегодня здесь, завтра… Слушай, может, мне податься в бригаду чумработницей, а? Научусь готовить, обшивать пастухов, за порядком в яранге следить… Как думаешь, директор пойдет мне навстречу?
Ждан жалеючи посмотрел на него:
- Муфту давай ставить, чумработница!
Опять Подошел Коля Векет.
- Парень, а ты не желаешь остаться в бригаде? Омрувье интересуется.
Из-под трактора показалось встревоженное лицо механика:
- У вас? Здесь? Не-е. Это, дорогой Коля, будет квалифицироваться, как не рациональное использование молодых специалистов. Пока главмех в отпуске, на мне, Коля, вся совхозная техника висит. Что мне эта развалюха? Не. - Тюбетейка Ждана скрылась под трактором.
Оттуда донеслось: "Без женщин нам нельзя на свете-те…"
"Ну, заладил", - с досадой подумал Векет и вернулся к ярангам передать слова механика бригадиру.
Омрувье не спеша раскурил трубочку:
- Завтра хорошо бы выйти, телята вес теряют.
- Выйдем. Этот парняга дело знает. Оказывается, он действительно в Москве учился, без трепа, я как чувствовал. Нам бы его…
- Может, оленей подарить, из личных?
Векет горестно хмыкнул:
- Не олени ему нужны - женщина! Слышал, поет: без женщин никак нельзя - и хоть лопни!
- Это я слыхал, - посуровел Омрувье. - Может, действительно не может? У нас кто самая молодая? Хм-хм… выходит, моя жена?
Векет придирчиво оглядел Любу Нутакалянну - та рядом шила кухлянку Вовке.
- Стара, - кратко определил Векет.
- Сам старый! - обиделась Люба. - Поищите, поищите молодую, все равно я самая молодая в стойбище Оемпак.
- Много говоришь, женщина! - свел недовольно брови Омрувье, - Когда мужчины разговаривают, женщина должна помолчать.
- Так было раньше, - огрызнулась Люба. - Сейчас время иное. Вот мне как-то жалуется Алла Кергинто… - но, поймав сердитый взгляд мужа, не решилась больше испытывать его терпение.
III
После обеда сыпанул дождишко, стремительный, озорной, будто пробежал, разбрызгивая лужи, босоногий мальчишка.
Ждан потрогал висящие в глубине яранги связки амулетов. Старая Эттыне не позволила вынести их на свет. "Надо же, какой любопытный", - проворчала она, вспомнив, что среди прочих предметов есть там и кожаный ремешок ее умершего мужа Пананто. Старик Пананто-Тке приходился ему сродным братом. Чтобы не путать их, и была к имени одного из Панантов приставлена эта отличительная частица Тке.
Гость перебирал черные от времени и жира веточки, когтистые лапки куропаток, черепа мелких хищников. А это байдарка, вырезанная из древесины, костяной человечек - подлинный образец национального искусства, каменный окатыш, ловко оплетенный ремнями, пояс с медной бляшкой… Ждан зажмурился, не верилось: ему, современнику космической эпохи, представилась возможность заглянуть в дремучую глубину утра человечества. Сейчас эти амулеты всего лишь память об умерших родственниках, символы старых семейных очагов.
- Неужели в яранге твоих родителей не было амулетов? - поинтересовался Векет. Ему показалось странным, что они вызвали на лице гостя удивление и даже нечто похожее на страх.
- Нет, не было. Я рос не в яранге.
- Тогда скажи свою фамилию.
- Тукай. Ждан Тукай.
- Известное имя на Чукотке. Знатному косторезу оно принадлежит.
- Нет-нет, к нему я как раз не имею никакого отношения.
- Однофамилец, значит. Бывает, - заключил Векет и толкнул в бок задремавшего Вано. - Оленеед, пора за дело. Завтра выходим.
Ждан рассчитывал затемно установить муфту, но все как-то складывалось неудачно: пока проискал недостающие болты и гайки, пока снял старую муфту и разобрал ее, а тут послеобеденный дождик, разговоры. Теперь никак не сходились шлицы. Пананто-Тке сидел возле трактора и слушал странный диалог Вано и приезжего парня.
- Лево.
- Так?
- Так.
- Попал?
- Не-ка.
- Давай снова. Чуть-чуть…
- Попал?
- Не-ка.
- Крутни еще раз. Во-о, во-о…
- Еще?
- Самую малость.
- Эх, проскочил…
- Снова?
Ждан вылез из-под трактора:
- Иди, Вано, спать. Иди, ради бога! Я больше не могу, - Сам подумал: "Да я с ним тут неделю буду возиться. Ладно, утро вечера мудренее". Собрал инструмент, снял комбинезон и направился к стойбищу.
В яранге Омрувье опять было полно гостей. Эттыне переворачивала в кипящем котле куски оленины. Чета Пананто молча восседала в левом "красном" углу для почетных гостей. Вовка возился с белым, похожим на песца, псом. Вано, сидя, дремал. Векет протирал любительскую кинокамеру "Красногорск", а бригадир точил о гальку свой нож. Его жена Люба таскала с улицы проветренные шкуры. Остальные пастухи находились в стаде.
Сытный запах разлился по яранге, когда Эттыне вывалила огромные куски мяса на деревянное блюда. Тотчас встрепенулся Вано.
- Скажите, братья, что означает слово "разгильдяйство"? - спросил он. - Ни разу не слыхал.
Все задумались.
- Коо, не знаю, - откровенно признался Омрувье и вопросительно поглядел туда, где сидел Ждан.
- Лентяй, значит, - мрачно буркнул механик.
Векет пырнул в полог и появился с огромной книгой в руках.
- Проверим по словарю, я люблю точность. Та-ак "Развратник, развязать, разгибать"… Ага, вот. "Разгильдяй - нерадивый, небрежный в делах, разболтанный человек". Валюм? Понял?
Вано поскреб затылок:
- Зря ломал голову. Я-то думал, это что-то техническое.
После еды вместо развлечения стали мучить Вовку труднопроизносимыми словами.
- Вовка, скажи "Эйзенхауэр".
Вовка старательно повторял:
- Иссенкаурткен.
Хватаясь за живот, хохотал Векет. Сдержанно улыбалась чета Панантов, смеялись остальные.
- А теперь скажи "дифференциал".
Вовка благоразумно решил более не подвергать свой авторитет насмешкам, лишь смущенно улыбался.
Ждан покрутил "Спидолу", она отозвалась диким треском и воем.
- Не работает, - сказал Омрувье. - Надо менять.
- Починить надо, - поправил Ждан, осматривая транзистор, - Тут полчаса дела.
- Сможешь?
- Говорю же - полчаса дела.