- Считаю, потому что советские люди, где бы они ни находились, должны оставаться гражданами.
Майор встал, вышел из-за стола, приказал старшине вызвать машину. Когда Тихон Иванович удалился, начальник заставы подошел к радиоприемнику и нажал белую кнопку. В комнату влетела веселая, задорная мелодия баяна. Построенная на мотивах белорусских напевов, она хорошо была знакома Карпюковичу. Такого он давно не слышал. Это был ответ на его щемящую тоску, и на какое-то мгновение у Изодаса возникло желание рассказать этому светлоглазому пограничнику все начистоту. Знакомая мелодия все сильнее жгла сердце, напоминая детство, юность, бежала по следам босых мальчишеских ног... Снова вспомнился дом, сад, посаженный покойной матерью, собачья будка за решетчатой изгородью, тихая, заросшая камышом, речка, а на берегу, в густом ольшанике, дымящийся самогонный аппарат, хмельной запах барды и бутылки с теплой мутной жидкостью. Много самогона, а потом и тот самый пожар... Скрытое отчаяние еще больше усилилось, когда он вспомнил сестру, которую надеялся сегодня увидеть. Он мечтал встретить ее у калитки в ярко расшитом платье с лицом, счастливым после долгой разлуки.
Звуки мелодии росли, ширились, до отказа заполняя комнату, уплывали через открытые окна в манящую, свободную даль Августовского леса, будоражили своей вызывающей дерзкой лихостью и весельем. Изодаса стал охватывать озноб, губы пересохли, тело горело. Песни детства не умирают, и звуки их прочно селятся в душе человека, порой навсегда, в особенности, если это песни родины. От такой песни, как от совести, никуда не скроешься, она будет звучать и звучать. Мысли его бились между этим мимолетным чувством, между прошлым и настоящим. Неудержимо рос и клубился вихрь противоречий, борьба между совестью и страхом накалялась и не находила выхода.
Музыка зазвучала еще задорней и неистовей. Майор подошел к приемнику, нажал и утопил в квадратном гнезде белую, похожую на кость, кнопку. Зеленый огонек, весело прыгающий на сетчатой стенке приемника, прощально мигнул и погас. Мелодия смолкла, и вместе с ней у Изодаса исчезла последняя добрая мысль... Он опустил плечи и задумался. Где-то близко пронзительно пропел сигнал. Это, наверное, часовой давал дежурному знать, что видит машины. Звуки моторов быстро приблизились и тут же смолкли. В коридоре послышались решительные шаги торопившихся людей. Побеленная голубоватой краской дверь распахнулась, показался высокий, статный, в полевой форме полковник. Следом за ним вошли майор Андреев и усатый старшина Тихон Иванович Алексеенко.
При виде полковника Изодас невольно поднялся. Он успел заметить, что полковник скользнул по его фигуре лишь мимолетным взглядом, прищелкнув каблуками, выслушал рапорт майора Засветаева, который кратко доложил, что поисковой группой, при содействии местных граждан, задержан некто Карпюкович, который в настоящее время присутствует здесь.
- Ну что ж, раз присутствует, тем лучше. - Поскрипывая хромовыми, до блеска начищенными сапогами, полковник со всеми - кроме Изодаса - поздоровался за руку. Движения его были быстры, энергичны, темно-зеленая форма сидела на нем словно влитая, выглядела строго и благородно.
- Мы, наверное, не задержимся. Может быть, у гражданина Карпюковича есть какие претензии к пограничникам?
- Благодарю вас. У меня претензия одна - почему я задержан?
- Мы как раз прибыли для того, чтобы выяснить. Скажите, как с вами обращались?
- Обращение хорошее... если не считать собаки...
- Она вас покусала?
- Нет, но она порвала одежду.
- Это можно поправить. У нас есть хорошие мастера портняжного дела.
- Вы, товарищ полковник, не лишены юмора.
- Очевидно, если бы вы не пошутили на контрольно-следовой полосе, вам не пришлось бы встретиться с нашим Амуром...
- Я не шутил, товарищ полковник, на контрольной полосе.
- Если так, то для вас меньше будет затруднений. После проверки вы будете немедленно отпущены. Гражданин накормлен? - обращаясь к начальнику заставы, спросил полковник.
- Мы предлагали, но он отказался.
- Хорошо. Уведите.
- Я, товарищ полковник, настаиваю... - поднимаясь со стула, заговорил нарушитель, повышая голос.
- Будьте благоразумны. Мы ведь не дети, понимаем друг друга, и нам придется поближе познакомиться. Я начальник отряда. К сожалению, вам придется проехать в город. А пока...
Нарушителя увели. Полковник Михайлов сел за стол на место старшины. Все смотрели на начальника отряда и ожидали его решения. Он уже побывал на заставе майора Андреева и осмотрел место нарушения границы.
- А ведь прошел ловко, - посмотрев на Павла Ивановича, сказал полковник.
- Не оправдываюсь, товарищ полковник, - пожимая плечами, кратко ответил майор Андреев. Не очень-то было приятно слышать такое от начальника отряда, да и взяли нарушителя не его солдаты, а соседа. Полковник был уже там. Потом он побывал у родителей Люцины и Олеси, побеседовал с Люцинкой, поблагодарил сестренок.
- Прежде чем принять решение по обстановке, давайте кратко обменяемся мнениями. Майор Засветаев, вы побеседовали с задержанным?
- Так точно.
- Что вам удалось выяснить?
Разрешения ответить попросил лейтенант Рощин и предложил посмотреть его запись.
- Хорошо. Посмотрим запись. - Михайлов приблизил к себе исписанные листы бумаги, бегло прочитав их, проговорил: - Раз уж решили послушать друг друга, начнем тогда с вас, лейтенант Рощин. Тем более что вы вели запись. С выводами прошу не стесняться.
- Если верить его ответам, то они, как мне кажется, заранее продуманы, отрепетированы, если можно так выразиться... Если верить интуиции... - Игорь запустил всю пятерню в густые темные волосы. - Если верить интуиции, то, несомненно, это он нарушил границу.
- Нельзя полагаться только на интуицию, - возразил полковник. - Мы решаем человеческую судьбу.
- Интуиция плюс факты и реальное чувство ответственности. Именно на этом я строю свои выводы, а кому положено, пусть проверят и дополнят, - медленно, но твердо ответил молодой офицер, впервые увидавший живого нарушителя государственной границы.
- Согласен, что реальное чувство ответственности прежде всего. Послушаем, что скажет начальник заставы Иван Александрович.
- Лично я за глубокую проверку, - ответил майор Засветаев.
- Она, по-видимому, продлится долго. Как поступить с задержанным?
- Придется ему где-то подождать...
- Где?
- Это уж как решит командование, товарищ полковник.
- Командование потребует обоснования, доказательства. Есть они?
- Есть, - ответил Засветаев. - Ответы он продумал, но упустил некоторые моменты. Девочек-то он обманул! Сказал, что идет ставить сети. Если он шел к сестре, какой смысл обманывать?
- Он и мальчишек обманул! Наделил ребят шоколадками! - вмешался майор Андреев. Он так разволновался, что забыл испросить разрешения у полковника. Алексей Иванович только взглянул на майора, но прерывать не стал. Он вообще не любил принижать достоинство подчиненных ему офицеров, а майор Андреев и так ходил как в воду опущенный...
Майор говорил с Юстасом и с Пятрасом. Взял у младшего лейтенанта обертки польских "чеколадок" и держал их в полевой сумке, чтобы приобщить к делу.
- Шоколадки не могут, товарищ майор Андреев, служить доказательством.
- Почему не могут, если они оттуда?
- Ты же знаешь, что родственники той и другой стороны ходят в гости, могут принести сколько угодно...
- Пусть в штабе поработают с ним, и, я думаю, все встанет на свои места: и польский шоколад, и браконьерские сети, и то, как он девчонкам нашим морочил головы. Дураков ищет! - взволнованно заключил Павел Иванович.
- Правильно, - согласился майор Засветаев. - Есть основание полагать, что это преднамеренный, целевой переход.
- Думаю, что можно будет пока утвердиться на этой версии, - сказал полковник. - Пусть работают штабники. Я вам не говорю "спасибо за внимание", а требую, чтобы вы удесятерили его. Майору Засветаеву приказываю выстроить личный состав в парадной форме для вынесения благодарности. Все!
- Есть! - Иван Александрович повернулся и вышел. Следом за ним выбежал и старшина. Догнав майора в коридоре, заговорил на ходу:
- А в чем встанут, та ще в парадной форме, те наши модники?
- Как - в чем?
- В какой обуви, извините за выражение?
- В той самой, какая на них есть.
- Чтобы начальник отряда видел такой цирк?
- Ничего не поделаешь...
- Пусть поменяют с теми, кто отдыхает, например, сержант Галашкин и Мельник...
- А Дегтярь?
- Болен. Руку обжег.
- На самом деле сильно обжег или сачкует?
- Порядком сварил...
- Может, когда гармошки делал?
- Говорит, что у плиты. Так разрешите, товарищ майор. На мою ответственность... Приму уж все на свою седую голову, або сраму на весь отряд...
- А у меня, думаешь, на плечах нет головы?
Майор вошел в дежурку, наперед зная, что замену сапог старшина давно уже организовал. Стоило только взглянуть на его усы, которые он то и дело приглаживал, на беспокойно бегающие глаза. За долгие годы службы начальник заставы хорошо изучил привычки Тихона Ивановича, знал и хорошие стороны и слабости; вот он сейчас испрашивал санкцию на замену, а когда уедет полковник, будет требовать укрепления дисциплины и наказания виновных.
Иван Александрович понимал, что с этими гармошками на голенищах солдатских сапог не так-то все просто. С каждым годом поступало на редкость разное пополнение, работать с ним становилось все труднее и труднее. Если раньше большинство ребят были с незаконченным средним образованием, то за два последних года военкоматы присылали только с десятилеткой. Пополнение это начинало свою сознательную жизнь в период массового развития телевидения, транзисторов, которых не делал только самый ленивый мальчишка; следом мутным потоком хлынула мода на магнитофоны. Что только там не записывается! Какой умопомрачительной мешанины там нет! Как и во все времена, молодежь всегда была чувствительна к разным новшествам, и, конечно, к моде. Только что закончилась "эра" брюк дудочкой, их сменили расклешенные, с волочащимися по земле задниками, откуда-то внезапно возникла манера укорачивать козырьки фуражек, носить ремень ниже пупа, напускать брюки на укороченные, сборенные голенища. Некоторые молодые солдаты привозили в армию свои моды, свою чисто юношескую строптивость, а вместе с нею чуточку всезнайства, иногда, к сожалению, клочковатую образованность. Школу одолевала перегруженность. Ребята порой получали не очень глубокие политические знания, поэтому вся моральная и прочая общечеловеческая "доводка" молодых парней ложилась на плечи офицерского состава. Недаром о трудновоспитуемых в народе твердо укоренилось мнение:
- Хулигана Петьку мать с отцом хотят отдать в армию... Там человеком станет.
Петьке этому нет еще и восемнадцати, а он уже несколько раз успел побывать в милиции, наведывался на дом к нему и участковый.
- Даже милиция не может с ним сладить!
- А выходит, армия сможет?
- Армия все может!..
Лестно офицерам получить от народа такую характеристику. Но вот практически заработать ее дело нелегкое.
Иван Александрович сидел в канцелярии и раздумывал об этой житейщине, а солдаты и сержанты, получив от начальника отряда благодарность, бодро и весело управлялись с сытным солдатским обедом.
Пообедав, шумным гуртом все идут на веранду "в солдатский клуб" - место курения возле ящика со щетками для чистки сапог. Предлагают друг другу сигареты, хохочут, при этом вспоминают старшину - любителя плотно покушать и богатырски поспать. Один рассказывает, как он упустил большущую щуку, другой - как бежал от попавшего на удочку угря. После таких веселых разговоров даже Ивану Александровичу захотелось разок-другой закинуть на канале удочку. Однако вместо этого он вызывает старшину и приказывает, чтобы тот привел всех троих модников, и обязательно в сапогах, которые они изуродовали.
Первым вошел сержант Галашкин, встал, откозырял, как положено. Поджав тонкие губы, избегая взгляда майора, стал глядеть куда-то в угол, где стоял сейф.
Старшина, басовито хохотнув, показал пальцем на измятые сапоги сержанта. Собственно, сапог, как таковых, можно сказать, на ногах и не было... Галашкин не ждал вызова и не успел, хотя бы немножко, выправить голенища. На построении он стоял в сапогах Лукьянчика, а его новомодные пролежали в сушилке и еще больше сморщились.
- Ну и ну! - Майор встал и, выходя из-за стола, покачал головой. Даже он не ожидал такого превращения. - Как вы могли, товарищ Галашкин! - Иван Александрович вдруг почувствовал, что он не знает, как продолжить этот нелегкий для обоих разговор.
Опустив ресницы, Галашкин молчал, на щеках его зарозовели пятна.
"Вроде дошло", - подумал про себя майор. Вслух же добавил: - Я бы, пожалуй, не поверил, если бы мне сказали, что сержант Григорий Галашкин пошел на такую дешевку. Этим могут заниматься только легкомысленные фигляры, а вы образцовый инструктор, с отличием закончили школу сержантского состава и вдруг...
- Позор! - вмешался Тихон Иванович.
- Погодите, товарищ старшина. Завтра, товарищ Галашкин, вам предстоит поездка на сборы. Вы так и поедете? - спросил майор.
- Как можно! - снова не удержался старшина.
Дежурный, рядовой Лукьянчик, что-то, видимо, напутал и ввел еще двоих модников, не дождавшись, когда выйдет Галашкин. А может быть, решил облегчить участь сержанта, зная, что при рядовых делать внушение младшему командиру не полагалось.
- Сержант Галашкин, вы свободны. Но имейте в виду, к этому разговору мы еще вернемся.
Откозырнув излишне вывернутой ладонью, Григорий вышел с мыслью о том, как он еще не провалился от стыда в подпол. Помигивая зеленым огоньком, тихо пел радиоприемник, постоянный свидетель многих душевных мук... Около него, младенчески поджав слегка надутые губы, стоял ефрейтор Мельник, чуть поодаль - повар Дегтярь с печальным, как у падшего ангела, лицом, в сапожках, совершенно непохожих один на другой.
Мельник надеялся, что с получением благодарности все их беды с сапогами окончены, они уж как-нибудь выправят их, придадут им хотя бы мало-мальски пригодный вид. Но не тут-то было. Оказывается, горести только начинались. Внезапная тревога, усиленное движение по заболоченным местам, а теперь вызов к начальнику заставы обнажили всю нелепость их затеи с сапогами.
Неожиданное появление этой модной болезни не поставило майора в тупик, он готов был к любым неожиданностям, а потому хорошо понимал, что заразу с гармошками крутыми мерами не вылечишь. Старшина, объявивший модникам беспощадную войну, сейчас хоть посмеивался, но начальнику заставы было не до смеха. Привычные методы уже не годились - время было не то, и парни были другими. Нужно было придумывать что-то новое. Несмотря на огромный опыт, Ивану Александровичу сейчас вдвойне было трудно. Мельник, например, совершил подвиг, забыв обо всем на свете, босиком догонял по болоту нарушителя. Вот они стоят перед ним - двое парней, с которых за год службы еще не совсем слетело домашнее оперение. Конечно, если случай этот, не вдаваясь в тонкости, посчитать обычным нарушением формы с порчей казенного имущества, то можно наказать согласно инструкции... Но майор в вопросах воспитания всегда шел несколько против течения и не признавал шаблона, который не одному ему набил оскомину. Историю с сапогами он рассматривал как вопиющее, но замаскированное нарушение воинской дисциплины, того святого порядка, на котором держится все ратное дело. Попытку такого нарушения нужно было решительно пресечь, но как?..
Начальник заставы молча, не спеша обошел вокруг виновников, нагнувшись, внимательно осмотрел изделие этих горе-щеголей и спереди и сзади. Мельнику и Дегтярю показалось, что это молчаливая, намеренно рассчитанная пытка, от которой можно было сгореть от стыда...
- Непостижимо! - Майор приподнял голенище поварского сапога и тут же отпустил - заутюженные гармошки покорно легли косыми, неровными складками. - Вот это мастерство!.. Товарищ Дегтярь?
- Слушаю вас, товарищ майор. - Повар, чувствуя, как горят щеки, сделал шаг вперед, не подозревая, какой подвох уготовил ему начальник заставы.
- Ответь мне, только быстро: сколько в здании казармы окон?
- Окошек? - переспросил Дегтярь.
- Да.
Повар увел глаза под потолок, натуженно соображал. Мельник тоже упорно зашевелил губами, переводя взгляд от одного окна к другому.
- Я жду, - сказал майор.
- Кажется, двадцать шесть, - неуверенно ответил Дегтярь.
- Кажется...
- Тридцать два, товарищ майор, - быстро проговорил Мельник.
- А я вас не спрашивал...
Обидчивый ефрейтор сделал сковородником припухлые губы. Во всех чертах его проступало полудетское выражение.
Достав из кармана платок, Иван Александрович вытер руки, поглядывая на Мельника, спросил:
- Товарищ Мельник, что означает звание "ефрейтор"?
Такого коварного вопроса Мельник не ожидал, покраснел еще больше и насупился. Однако он не любил лазить за словами в подсумок. Ответ его был достоин вопроса.
- Товарищ майор, я прошу, щоб меня не гладили по головке... Даже в ЮДП известно, что ефрейтор - это перший сорт солдат...
Майору в пору было расхохотаться на всю канцелярию, но у него хватило выдержки.
- Давайте немножко уточним: по уставному положению не перший, а лучший солдат, - сдерживая улыбку, поправил Иван Александрович.
- Так точно! - согласился Мельник. - Не суперечу, товарищ майор.
- Еще бы суперечил... А ты на самом деле лучший в этих чоботах? - Майор неожиданно для самого себя перешел на "ты". Он позволял себе это по отношению к тем солдатам, к которым у него возникало особое доверие.
Возможно, ефрейтор Мельник почувствовал это, взмолился многословно и горячо:
- Щоб я, товарищ майор, утоп в том шаштокайском болоте, не можу больше, не можу! Уж лучше снимите лычки...
- Старшина, дайте ефрейтору Мельнику понюхать одеколону, ему сейчас дурно станет. Да не забудьте погладить по головке... Послушайте, мастера, вообще-то у вас есть голова на плечах? Есть что гладить-то? - внезапно спросил майор.
"Мастера" растерянно помалкивали.