Израель Львович несогласно покачал головой. Он понимал, что главный технолог прекрасно разбирается во всей сложной схеме новой линии, сам был одним из создателей ее и может в любую минуту по всем правилам технологии и техбезопасности осуществить запуск. Одновременно начальник цеха видел, что какая-то другая, более веская причина, нежели отсутствие Николая Локтева, сдерживала технолога. Простительно несведущим членам комиссии, простительно другим, кто не знает заглавной роли отсутствующего оператора, но только не Виктору Рабзину. И пусть кардинальные вопросы в последние месяцы работы решал уже не один Локтев, все-таки зачинателем остается он, это от его идеи все пошло и закрутилось. Испытать высокое давление, увидеть новое рождение придуманной им линий - было мечтой изобретателя...
- Я думаю, - сказал Ясман, - нам следовало бы повременить. Сегодня еще разок все взвесим, проверим, пройдемся от начала потока до его конца, чтоб все было - шуруп к шурупу, винтик к винтику. А завтра пораньше, непосредственно в восемь ноль-ноль откроем задвижки.
- Я одного не понимаю, - возразил Нургали Гаязович, - прибыла спецкомиссия, приглашены нужные люди, первый секретарь не пожалел драгоценного времени, а мы здесь резину тянем! Зачем это? К чему?
Израель Львович пояснил:
- Есть, товарищи, деликатная деталь и ею не следовало бы пренебрегать.
- Какая деталь? Может, вы опять начнете ссылаться на отсутствие оператора? Не в нем же причина!
- Безусловно не в нем, - участливо откликнулся Ясман. - Однако у автора хватило сил ждать долгих два года, ужели мы не сумеем подождать одну ночь, всего-то одну ночь?!
Снова вмешался в разговор московский представитель:
- Друзья-товарищи, я здесь чего-то недопонимаю, речь идет о каком-то Локтеве. Или где-то с нашей стороны допущено недоразумение, или действительно мы не совсем в курсе дел? В бумагах, в авторском свидетельстве, во всей документации, наконец, никакой фамилии Локтева не фигурирует, ее же нет там! Тогда о чем спор?
Ни замешательства, ни удивления не вызвала новость. Каждый подумал о некой неувязке в бюрократическом оформлении бумаг и только. Один Виктор Иванович встрепенулся, кольнул острым взглядом министерского представителя.
- Все это мелочи, - шевельнул он сухими губами. - Мелочи по сравнению с тем грандиозным делом, на которое истрачено столько государственных денег, рабочего времени и главное - человеческой энергии. А Локтев - он будет только рад увидеть новую линию в работе. Ему ее и осваивать! - сказал Виктор, и тонкие губы обозначили легкую улыбку.
- Я не вмешиваюсь, - равнодушно произнес секретарь горкома, заметив, что все выжидательные взоры обращены к нему.
- Надо начинать, - махнул рукой главный технолог.
Внутренне он был рад этому событию больше всех. Смутная догадка сначала бессознательно мелькнула в голове, затем переросла в уверенность. "И хорошо, что нет Николая, - злорадно подумалось ему. - Если б не мое участие, вряд ли бы предложение стало изобретением и обрело реальные черты. А кто важнее теперь - он или я - можно поспорить".
После долгих месяцев Совместной работы с Николаем еще целых два года катилась пробивная волна их предложения от стен цеха до самой Москвы, то откатывалась назад, то вновь нарастала. Невидимые подводные камни постоянно затормаживали нормальный ход волны, и руководство категорически запрещало снижать существующий выпуск продукции ради новой линии, из-за монтажа которой пришлось бы останавливать цех. Появились и скептики, не верящие в саму суть предложения. Скептиков убедили за годы волокиты, а старое оборудование решили не трогать, обойти его стороной, покуда монтируется новая линия и модернизируется соответственно вся карбамидная установка.
В потоке дней к изобретению присовокуплялись все новые фамилии, порой не имеющие никакого отношения к нему, а имя того, кто обмозговал, теоретически подготовил все, то есть Локтева, было "забыто" и упущено. Один Виктор знал об этом, другие - не обратили поначалу внимания. Два года - срок не маленький, - продолжал думать он про себя. - Опадает листва и появляется новая, перетираются камешки ручейковой водой, превращаясь в песок... "Время и труд все перетрут!" - вспомнилась ему поговорка, и всегда холодные глаза вдруг налились сверкающим блеском ожидания.
Тяжелым скрежетом задвижек прорезало мгновенную тишину цеха. Старое оборудование на миг замолкло, гудением и шипением наполнились трубы и механизмы новых линий.
Цех включался в работу. Ожил пульт управления, где самопишущие приборы оповестили о начале химического процесса. Вспыхнули зеленые огоньки лампочек, сигнализирующих о нормальном ходе полученной продукции, которая вся пойдет в деревню, на колхозные поля.
Внутреннее напряжение работников цеха спало: все хорошо!
Начальник цеха, не выдержав, приглушенно засмеялся.
- Ну пошло-поехало! - сказал, довольный содеянным.
- Израель Львович, - обратился к нему секретарь парткома Нургали Гаязович, - думаете, почему я настаивал на немедленном пуске? У тебя одно дело - цех, а у меня весь комбинат на плечах. Завтра, кстати, заседание парткома, должны утверждать решение цеха о приеме Локтева в кандидаты. Тоже ведь дело давно тянется. С этой перестройкой - сабантуй настоящий, ни дня, ни ночи покоя. Так что завтра партком, учти...
...Усталый и удовлетворенный пуском установки Виктор Иванович прыгнул в трамвай, идущий от комбината к городу. Народу было немного, часы пик уже миновали, можно было бездумно и легко смотреть в приоткрытое окно. За стеклами перед взором медленно плыли сады с дощатыми, будто игрушечными домиками. Город и комбинат отделял друг от друга зарумянившийся яблоками сад, где мило, по-деревенски копошились на крохотных участочках дачники.
И нешумность трамвая, и теплый без ветра вечер - все располагало к спокойным раздумьям. Но покоя не было. Его волновала мысль, поймет ли правильно Николай, что без него пустили установку? "Врешь, - кто-то шебуршился внутри, - вовсе не это тебя беспокоит, а другое, более существенное..."
Пуск установки - действительно - полбеды. Главное, чего, пожалуй, не только Николаю, но и ему не понять никогда - это то, каким образом в окончательных документах изобретения не оказалось фамилии Локтева?.. Заканчивая последние выкладки будущей линии воздухозабора и в соответствии с этим - модернизации установки, он упустил фамилию Локтева. Все получилось легко, машинально...
Трамвай остановился у железнодорожного вокзала. Не успел Виктор перебежать перрон и миновать небольшое вокзальное зданьице, как неожиданно увидел Николая.
- Колян! - крикнул он.
Локтев долго смотрел на Виктора, не узнавая его.
- Ты что, не признал, что ли?
Николай подошел к другу, протянул руку.
- Здорово!..
- Тебя с самого утра в цехе разыскивали, где ты пропадал?
- Как разыскивали? - удивился Николай. - Я же звонил, предупреждал. Думал, что все уладят и на завтра отложат.
- Хороши шуточки! - неподдельно суровым голосом ответил Виктор. - Его отыскать не могут, а он прогуливается... Там целая комиссия нагрянула, кого только не было!
- Ну и пускали бы без меня! - спокойно отозвался Николай. - Все же готово было к пуску...
- Вот и пустили, ждать не стали, - он резко обернулся к Николаю, стараясь разглядеть по лицу, не вызовет ли сообщение гневных разочарований, и добавил: - Сам на себя пеняй!
- Правильно сделали! - неожиданно услышал в ответ Виктор.
Такой развязки в создавшейся ситуации он никак не ожидал и потому заметно обрадовался. Они шли узким тротуаром к городу. Рядом, на уровне плеч пенились листвой молодые акации. Спадала постепенно летняя дневная жара. Осела привычная пыль, поутихли улицы, освобождаясь от бесконечного множества машин. Разговаривали по-деловому сухо и неторопливо.
- Жалко, конечно! - успокаивал себя Николай. - Столько нервишек порастратил с этой затеей, а самому пустить не довелось! А хотелось! Ночами видел нашу установку...
- Говорят, Павел Петрович умер? - спросил Виктор. - Ты на похоронах был?
- Да, похоронили прораба... Хожу вот сам не свой.
Виктор еще при встрече заметил, как изменился Николай, пообмяк, лицо посерело, темно-стальные глаза глубоко ввалились. Он легонько хлопнул его по плечу, обнял, привлекая ближе к себе.
- Ты брось все так близко к сердцу принимать! - заговорил Виктор. - Никто не уйдет от смерти, никто не знает, где и когда... Пойдем лучше в кабак! Может, хлопнем по маленькой? Давно уже не баловались, как связались с твоей чертовой идеей, так и забыли обо всем на свете! Пойдем...
- А правда, давай забежим. Посидим, подумаем...
В ресторане было душно от невкусной провинциальной кухни, от пивных бочек, официанток, от пьяноватой оравы завсегдатаев. Рабочий день только недавно закончился, а их здесь - хоть в штабеля укладывай. Отыскали свободный столик в дальнем углу рядом с низкими подмостками, на которых размещались деловитые, не обращающие внимания ни на кого местные оркестранты.
- Хоть бы не заводили подольше свою шарманку! - кивнул подбородком в их сторону Николай. - Затрубят так, что слова не вымолвить, хоть уши затыкай - все заглушат.
Они сели за столик, покрытый жеваной скатертью с желтыми большими разводьями от пролитого пива.
- Водки закажем? - постучал пальцем по фужеру Виктор.
- Нет, не хочется сегодня, давай пива возьмем.
- Да ну, в нашем городе не пиво - моча детская, - недовольно повел плечами Виктор.
- Тогда вина...
Заказали рислинга. Мясных блюд не было.
- Рыбная неделя! - влад засмеялись оба.
- Вина и фруктов! - дурачась, пробубнил Виктор и после умышленной паузы добавил, прищелкивая пальцами: - Сто грамм и луковицу!
- Треску закажем? - спросил Николай.
- Зачем? Хек есть - любимец народа и публики.
Заказали рыбу в омлете. Выпили кислого румынского вина. В последние годы друзья встречались чуть ли не ежедневно, благо жили неподалеку. Внешне судьбы земляков были похожими: учились в сельской школе, за одной партой сидели. Только Николай вскоре после окончания войны ушел в ФЗО, а Виктор, закончив десятилетку, уехал в город, поступил в нефтяной институт, после которого получил направление на комбинат, где к тому времени уже работал Николай.
В те давние дни встречались они не часто, от случая к случаю. "Привет - прощай!" - вот и все общение у бывших одноклассников, земляков, как у шапочных знакомых. Позднее дошли до Локтева мимолетные слухи, что Виктор выгодно женился на дочери весьма и весьма перспективного руководителя. Он не хотел и не мог понять, как можно "выгодно жениться". А любовь? А дружба? Куда же их деть, на какую помойку выкинуть? Сам он, к примеру, свою Светку знал еще в ФЗО, в трудные послевоенные годы. Он любил втайне разглядывать золотые веснушки на ее круглом личике, нравились желтые волосы, заплетенные в толстую недлинную косичку, и особенно ее большие, кукольно-голубые глаза, излучающие постоянно пронзающий милый свет.
Мальчишескую любовь к ней хранил в тайне. Чувствовала ли она его завороженные взгляды, биение взволнованного сердца?
В далеком далеке, может, и не чувствовала. Она узнала о его любви, когда встретились здесь, в этом городе.
И он ей нравился. Молчаливый, умный, ненавязчивый. Пугало только одно - его какая-то затаенная угрюмость. "Это, наверное, от характера, - порою думала она о Кольке. - Очень уж он тихий, не пробивной..."
В изобретатели он тоже не лез напролом. Само производство, знакомое ему до винтика, диктовало идеи, они на молодом предприятии валялись под ногами. Бери и пользуйся. А глаз у Николая наметан, он не обходил стороной мельчайшие неполадки, стремясь во все несовершенное внести техническую ясность и выгоду. Мало кто знал на комбинате, а если и знали, то не обращали особого внимания, что в свое время Николай Локтев закончил вечернее отделение нефтяного техникума, поступил в институт и тоже получил диплом. От предложенной должности сменного мастера он наотрез отказался: надо было семью содержать (к тому времени они поженились со Светой) и нелишне было иметь свободные дни, чтоб помогать жене по хозяйству.
Так он и ходил в операторах, не претендуя на высший ранг. Тем более вместе с ним работали такими же операторами, машинистами насосов, киповцами люди постарше его, тоже с высшим образованием. Одни из них закончили педагогический, другие с университетским образованием. Был один медик, с дипломом врача, тот все оправдывался тем, что семья большая, а заработок у врача - с гулькин нос...
Пока гремела оглушительная музыка и содрогались от барабанного грохота ресторанные стены, они молча жевали сухую рыбу, залитую слегка кислой сметаной. Говорить было бессмысленно: электрогитары, саксофон и железные тарелки не позволили бы. Тишина показалась райской, когда неожиданно резко смолк ресторанный оркестр.
Молчала музыка, а разговор не складывался. Не объяснять же Николаю о той злополучной ночи, когда решился на неслыханное предательство. И только ли единственная ночь тому виной? Не раньше ли пробился в душе корешок зависти, найдя там питательные соки? Виктор всегда с завистью не стороннего наблюдателя следил за одноклассником. В школе завидовал, с какой легкостью тот учился, здесь, на комбинате, ревниво узнавал о его работе в цехе, удивляясь его равнодушию к чинам и почестям. С изумлением узнав об окончании им института, он подумал разочарованно, что теперь-то наверстает земляк упущенное, сполна возьмет свое, полезет вверх по служебной лесенке.
Но и этого не произошло. Николай продолжал оставаться оператором, вникающим с завидной дотошностью во все тонкости производства.
"Сделанное свершилось и пути назад отрезаны, - четко прорезалась мысль. - Оправдываться нет необходимости".
Можно было бы сейчас упредить скандал, назревающий в завтрашнем дне, объяснить вразумительно Николаю, что, как и ради чего решился Виктор на содеянное. Но поймет ли? Ведь и сам он в глубине души, когда там просыпались незримые токи справедливости, с неуверенностью думал, что пренебрег дружбой, чрезмерным доверием, променял мужскую чистоту их отношений на какую-то диссертацию.
Молчать было уже невмоготу, а сказать нечего. Помог сам Николай:
- Слушай, - спросил он, - был на пуске Нургали Гаязович? Завтра же - партком, мой вопрос о приеме.
- Разве? - словно услышав какую неожиданность, оживился картинно Виктор. - Хорошо и здорово! Тебе давно пора, давно...
Локтев пригнулся к столу, стрельнул взглядом:
- Как ты думаешь, сегодняшний прогул не повлияет?
- Нашел о чем переживать? Не должен, тем более ты же звонил, говоришь, предупредил, - отозвался Рабзин.
- Прогул простится, меня другое тревожит, будет ли действительной рекомендация? Умер старик... Так жаль и так не вовремя.
- А у кого она бывает вовремя, смерть?
- Не знаю, может ли умерший рекомендовать в партию? - поднял над глазами белесые, как ржаные колоски, брови.
- А бог его знает, - нерешительно ответил Виктор. - Что-то не припомню такого. Вообще, рекомендацию прораба должны принять. Достойный был человек, если говорить газетным языком! Его все знают, с секретарем горкома, говорят, в дружбе был... Так что его рекомендация должна быть в силе, я так думаю...
За соседним столиком сидели две молоденьких девчушки. Какая необходимость завела их в этот душный и тесный ресторан, где в основном находит себе приют подгулявшая шантрапа? Девушки явно чувствовали себя не в своей тарелке, стеснительно поглядывали по сторонам с боязливостью желторотых птенцов, ненароком выпавших из родительского гнезда. Разлили по малюсеньким рюмочкам марганцового цвета дешевое вино, глотнули, морщась. За ними с показной демонстративностью наблюдал из-за соседнего столика длинный парень в ярчайшей, петушиной раскраски рубахе. Он был пьян, а потому нахален и вызывающ. Откупорив бутылку с пивом, осушил ее и пустую с галантной рисовкой кавалера поставил на стол девушкам. Те засмущались еще более, не зная, что сказать в ответ на дурацкий жест парня. А тот с шумом-грохотом сунул им под нос и вторую пустую бутылку из-под пива.
Опять оркестр оглушительно рявкнул. Молодежь и подвыпившие перестарки выползли из-за столиков, принялись дружно прыгать и толкаться, тесня друг дружку, на маленьком пятачке подле оркестрантов. Парень в петушиной рубахе, сверля мутными глазами девушек, дергал одну из них за обнаженную руку, тянул к себе, кривляясь и расшаркиваясь. В его понятии, вероятно, вся эта процедура называлась - пригласить на танец. Девушки смущенно отмахивались, но тот наседал, с пьяной наглостью затаскивая в круг.
После неудавшейся попытки потанцевать парень бросил в сторону девушек что-то грубое и оскорбительное. Видно было, как девчата стыдливо опустили подмалеванные реснички, ниже пригнулись к столу. Сосед в петушиной рубахе вновь принялся за прежнее, с шиком и вызовом переставляя пустые бутылки со своего стола на стол девушкам.
Виктора и Николая возмутила эта до безобразия глупая сцена.
- Я сейчас в милицию позвоню, - заговорщицки шепнул Виктор. - Сегодня как раз Борька Иванов дежурит, мой знакомый. - Он встал; проходя мимо парня, грубо и резко прикрикнул: - Ну ты, хмырь недобитый, сиди смиренько, не то на себя пеняй!
Хмырь нагло ухмыльнулся, скосил голову на тонкой шее:
- Ходи, ходи зигзагом отседа, а то я нервенный... ушибить могу...
- Сейчас и нервы заодно подлечим!
Виктор, продираясь между столов, прошел за перегородку, к кухне, где находился служебный телефон. Набрал номер. Буквально через несколько минут в зал ресторана прошли два милиционера, они сразу заметили Виктора, подступили к нему. Девушки радостно зашептались между собою, видимо, догадываясь о чем-то, Виктор кивком головы указал милиционерам на задиристого парня.
- Вон он, в красной рубашоночке, хорошенький такой...
Милиционеры прошли вперед, схватили за локоть туго соображающего парня, повели к выходу. Тот сник, пьяно залебезил:
- Ребя, ну простите, я же ничего, я же не хулиган, - обращался он почему-то не к милиционерам, а просительно оглядывался на Виктора с Николаем.
- Бывает же сволота такая, - процедил без особого зла Виктор и незаметно отметил, как девушки благодарно посмотрели на него.
- Видно, предки наши проглядели кое-чего в этом вопросе, упустили какие-то плюсы-минусы, - заметил Николай.
- Пьяниц развелось, как собак нерезаных! - поддержал Виктор.
Оба они - дети военных лет. И у того, и у другого отцы не вернулись с фронта. Как миллионы других в те злополучные годы, мать Виктора Рабзина получила похоронку, где была единственная фраза: погиб смертью храбрых. Уже позднее в треугольных замусоленных письмах товарищи по оружию описали подробнее, где и как погиб.
Мать Николая похоронной бумаги не получала...
- Эта проклятая война! - ни сотого, ни с сего тяжко вздохнул Виктор и обернулся к другу.
- Ты о чем? - нервно встрепенувшись, спросил Николай.
- Так просто... Думаю, не война ли виновата, что пьяниц много... - Сказал, доверительно заглядывая в глаза собеседнику.
- Врешь, - показал зубы Николай, - не об этом ты думаешь!
- Брось, быльем давным-давно все поросло, а ты опять о старом, - примирительно заметил Рабзин.
- Нет, война до сих пор царапает вот где, - он стукнул кулаком в грудь. - Ты счастливый, хоть тоже сирота. Мое сиротство другое, оно в душе...
- Проклятая война! - опять произнес Виктор и перевел разговор к другой, посторонней теме.