- Это было еще до знакомства с тобой. - Лидия вновь стала серьезной. - И вот, когда ты так грубо и, извини, тупо и пошло отозвался о том, что для меня дорого и свято, я разозлилась и не могла простить тебе. Сейчас это уже прошло. А тогда… Ты показался мне таким же, как и Бражинский… Я еще многого не знаю, но мне кажется - любовь скоро перестанет быть большим чувством, если все так легко будут относиться к ней… Даже в романах нередко пишут о любви как о чем-то развлекательном, что ли. И все любят под гармошку. А девушки притом будто бы глупо хохочут. Оказывается, это и есть предел в выражении любовных чувств. Какая неправда, как это смешно и пошло! Я недавно прочитала книгу одного нашего писателя - так у него все о производстве и все умно, а как до любви дошло, просто стыдно читать. И люди будто стали другими, и о любви говорят, будто анекдоты рассказывают. Но мне не верится, чтобы так было в нашей жизни… - Лидия мечтательно прикрыла глаза. - Разве наши девушки не могут любить так, как, например, героини Тургенева? Ты только не смейся, пожалуйста…
- Я не смеюсь, - искренне вырвалось у Максима. - Ты прости меня, что я тогда…
- Ты скажи, Макс, - строго щуря глаза и приблизив к нему лицо, тихо и раздельно спросила Лидия, - ты вправду любишь меня? Не так, как в плохих кинокартинах, а по-настоящему, как я хочу…
Застигнутой прямым вопросом врасплох, Максим на мгновение потупил взор, но быстро и уверенно ответил:
- Да… Правда. Я так люблю тебя.
- И никого никогда не любил?
Как чуть слышный отголосок давно минувшего, в памяти его промелькнула Элька Кудеярова, но воспоминание было столь слабым, что тотчас же отступило перед силой нового чувства.
- Никого, кроме тебя… - ответил он.
- Скажи мне, - продолжала Лидия, и глаза ее загорелись у самого его лица суровым блеском. - Ты не отступишься от меня, как бы трудно нам ни было? И что бы ни случилось в будущем? Не обманешь меня?
Максим с изумлением смотрел на нее, но, хотя и с меньшей решимостью, ответил:
- Что бы ни случилось… не отступлю… Не обману.
Лидия вдруг притянула к себе его голову и, быстро поцеловав в губы, проговорила страстно, чуть ли не с угрозой:
- Ну гляди же… Обмана я не потерплю.
Она легко вскочила и, потянув его за руку, сказала повелительно:
- Идем.
И он покорно пошел за ней…
25
- Ну вот, тетя, это и есть мой жених, которого вы так боялись, - весело и чуть вызывающе сказала Лидия, входя в маленькую светелку, застланную домоткаными ковриками, и ведя Максима за руку.
Тот смущенно щурился, словно его вывели на яркий свет, от которого никуда нельзя было спрятаться. Чистенькая старушка в переднике и белом ситцевом платочке приветливо смотрела на гостя.
- Милости просим. - И тут же осуждающе взглянула на Лидию. - А ты, егоза, на тетку шибко не наговаривай. Молодой человек в самом деле подумает, будто я его боюсь. Не зверь же он и не проходимец какой-нибудь. Да и сами мы не дикари… Присаживайтесь, молодой человек. Жених не жених - разберемся после, а пока будьте гостем. Ты, Лидочка, еще и не знаешь, какие бывают настоящие-то женихи и как их привечать надо.
Лидия смешливо взглянула на Максима, как будто говоря: "Назвался женихом, так теперь терпи".
Обернувшись к тетке, сказала:
- Тетечка, этот жених, наверное, проголодался после дороги.
- Проходите в зал, пожалуйста, - пригласила старушка.
Лидия провела Максима в такую же маленькую, незатейливо обставленную комнатку. На столе шумел самовар, приготовленный завтрак в ожидании гостя был накрыт белым как снег полотенцем.
У старушки было добродушное, моложавое лицо, быстрые, веселые и очень внимательные ко всему глаза. Она держалась просто, с достоинством, ничуть не робея перед щеголевато одетым гостем и в то же время украдкой окидывая его зорким взглядом видавшей множество разных людей женщины.
- Мой-то дед ранехонько позавтракал, чаю попил и пошел в колхозное правление, а мы с Лидочкой все прохлаждаемся. Да и то сказать - гостья она у меня, - говорила старушка. - А вы садитесь, не знаю, как вас по отечеству (она так и сказала - "отечеству"), и Лидия вновь кинула на Максима снисходительно-усмешливый взгляд: дескать, извини не очень грамотной тетке неумелые слова.
- Максим, тетечка, а по отчеству - Гордеевич, - представила Лидия. - А вы зовите его просто Максом.
- Что это еще за Макс такой? У русских такого имени спокон веку не было. Максимы были, есть и будут, а вот про Максов не слыхала, - словоохотливо тараторила старушка. - Ну, а если по нраву придетесь, то и запросто Максимом, как родного - сына, буду звать. Ну а меня Феклой Ивановной величайте.
Пока Максим и Лидия завтракали, Фекла Ивановна все время простодушно, как сваха на смотринах, сыпала похвалы Лидии: она-то и умница, и послушная, и скоро станет инженером, получит диплом и поступит на хорошую должность.
- Уж сестрица ее воспитала во всей строгости и аккуратности, как следует. Образование дала, от других не отстала. Да и то сказать: стыдно в Москве необразованной быть, - нараспев говорила Фекла Ивановна.
- Тетечка, перестаньте меня расхваливать, - краснея, старалась остановить Феклу Ивановну Лидия.
- Максим отмалчивался. Ему хотелось - вновь куда-нибудь уйти поскорее с Лидией. Он ел мало, чувствовал себя неловко.
- Вот и хорошо, что покушали. На здоровье. У нас тут просто, не как в Москве. Вы уж извините, - сказала Фекла Ивановна, когда Максим и Лидия встали из-за стола. - Теперь и погулять можете. Лидочка, покажи Максиму-то Гордеевичу наш садик да малину. А то можно и по грибы сходить. Тут недалеко есть грибное местечко - страсть сколько белых грибков водится.
"А она, не в пример Серафиме Ивановне, совсем простая и добрая", - подумал Максим.
Выйдя из светелки в сени, он задержался, поджидая Лидию, и услыхал сквозь неплотно прикрытую дверь торопливый, как горохом сыплющий, приглушенный говорок:
- А он-то видный собой, представительный. И костюм на нем как на министре… и шляпа… Только молчит все, отчего? Умен больно или чересчур гордый?.. Оно и видно - сын большого начальника. - И совсем тихо: - Ты с ним в лес-то далеко не заходи. Мать не зря наказ давала.
- Еще чего-нибудь не выдумаете?! - сердитым шепотом отрезала Лидия. - Разговорились вы, тетечка, не в меру. Как будто он и в самом деле за этим только и приехал.
- А зачем же? Чего он сюда пожаловал? Ты уж не финти, - сдержанно шикнула на племянницу Фекла Ивановна. - И ладно - поглядела на него, теперь скажу Серафиме свое слово.
Максим поторопился поскорее уйти. Лидия вышла хмурясь, но тотчас лицо ее вновь осветилось беспечной улыбкой.
- Пойдем. Сад покажу и кроликов махоньких, - предложила, она. - Они такие забавные, пушистые, как снежинки… Тут дядя Филипп Петрович их разводит.
Между яблонями копился пахучий зной. Среди листвы уже виднелась молодая плодовая завязь - зеленые, подернутые сизым налетом, величиной с грецкий орех, нестерпимо кислые яблоки. Дурманяще пахло укропом и пышно распустившимися махровыми бутонами мака. Небольшой уютный садик был старательно обработан - земля взрыхлена, стволы деревьев подбелены известкой и подвязаны мочалой к колышкам, чтобы не кривились. Но и тут, как во всяком большом саду, в самом конце таился, точно нарочито оставленный, запущенный уголок. Здесь между кустов жимолости росли рябина и черемуха, вилась по земле, оплетая малину, цепкая ежевика, вперемежку с папоротником и двухцветной иван-да-марьей цвели лиловые колокольчики и невинно-голубые васильки. В этом укромном, скрытом от посторонних глаз, диком уголке сада таилась дремотная тишина; только слышно было, как в кустах басовито гудели, шмели да с поля притекал рокот трактора.
Узкая скамеечка на вбитых в землю столбиках, рассчитанная не более чем на двух человек, стояла под рябиной.
- Сюда по вечерам мои старички выносят столик, ставят самовар и часами пьют чай. Хорошо тут?
- Лучше, чем в парке культуры и отдыха, - шутливо ответил Максим.
Порозовевшее лицо девушки, окропленное солнечными бликами, сияло. После данной в лесу "клятвы верности" Лидия стала относиться к нему так, словно вопрос об их взаимоотношениях был решен раз и навсегда. Максим, даже когда произносил слова клятвы, не придавал им в глубине души того важного значения, какое придавала им Лидия. Ему все еще казалось, что она подражает какой-то книжной героине, что она невольно играет роль. Но он ошибался.
Чистая радость лучилась из ясных, доверчивых глаз Лидии. Смеясь, она то срывала ветку жимолости и легонько ударяла ею по шее Максима, то, сделав серьезное лицо и предостерегающе вытянув палец левой руки, правой тянулась к присевшей на цветок бабочке. В эту минуту в облике ее проскальзывало что-то детское, шаловливое, но и это выражение не казалось наигранным подделыванием под маленькую девочку.
Она с увлечением стала рассказывать как будет проходить практику на строительстве в Черемушках и что к тому времени, когда Максим освоится с работой в Ковыльной, она получит диплом и попросится туда, где будет работать он.
- Ты только потерпи, пожалуйста, годик, - просила она, заглядывая ему в глаза. - Пусть будет так, как хочет мама… Уважай меня, слышишь? - И она умоляюще-ласково взглянула на него.
Склонясь, Лидия рвала колокольчики, а Максим стоял возле нее, сдерживая непреодолимое желание обнять ее. Перед ним золотисто смуглела под солнечными пятнами ее гибкая шея с рассыпанными по затылку вьющимися прядями. Она почувствовала, что он глядит на нее, и обернулась. Стыдливый румянец залил ее щеки.
Тишина уединения, одуряющий зной, сонное гудение шмеля в кустах как бы усиливали охватившее их волнение. Лидия, видимо, хотела отвести напряженность минуты простым дружеским жестом. Ее рука протянулась к растрепанным волосам Максима, чтобы снять запутавшийся в них листок жимолости. И в это мгновение нетерпеливые руки обхватили ее повыше талии и притянули к себе. Она не отстранилась, а только, выгнув спину, откинулась назад и, смеясь, стала водить цветком колокольчика по его губам. Он старался поймать ее губы, но она уклонялась, отворачивалась. Потом вырвалась и рассмеялась:
- Пойдем - я покажу тебе дядиных кроликов.
Максим пожал плечами. Лидия подвела его к пристроенной к сараю вольере, где не менее полсотни кроликов прыгали и грызли корм. Кролики действительно были красивые - крупные, чистые, с голубовато-серебристой шерсткой. Лидия вошла в вольеру, стала брать на руки робких животных, гладить их, нежно приговаривая:
- Ах вы, трусишки этакие! Чего испугались?
Максим давно заметил: Лидия относится ко всему с живым любопытством и заинтересованностью - не было вещей, мимо которых она проходила бы равнодушно, и это подчас изумляло его, особенно в тех случаях, когда то, на что обращала внимание и чем даже увлекалась Лидия, казалось ему малозначительным.
Так было и теперь. Ему стало смешно и скучно глядеть на возню ее с кроликами.
- Лида, оставь их. Пройдемся лучше в лес, - напомнил он.
Она вышла из вольеры, тщательно притворила дверцу, спросила:
- Почему ты стал такой скучный, Макс?
- Да я ничего… - Он отвел глаза в сторону. - Я вижу - ты тут совсем стала колхозницей…
- А разве это плохо? Я каждый день хожу с дядей на молочную ферму. Познакомилась со здешними девчатами-доярками. Они уже выучили меня доить коров. Разве ты не ездил со всем институтом в деревню? Не копал картошку?
- Ездил, копал… Ну так что же? Меня это мало интересовало и еще меньше интересует теперь. Я инженер… Зачем же мне копать картошку?
Лидия вздохнула. Они отошли от вольеры и остановились на тропинке, убегающей через сад к оврагу, за которым на пригорке виднелся белый коровник.
- Значит, ты никогда не испытываешь желания, находясь в любом месте, помочь людям и быть им полезным? - спросила Лидия и вновь нахмурилась. - Ты, молодой, сильный, видишь, как люди трудятся, что-нибудь делают, и у тебя не появляется желания делать то же самое, чтобы… ну, мне трудно это выразить… чтобы и ты прибавил что-нибудь к их труду?
Максим пожал плечами:
- Ну, если это нужно… Я никогда не уклонялся, ты это знаешь.
- А если просто так? Вот ты видишь и не можешь не вмешаться. Разве ты этого желания не испытывал?
Максим озадаченно смотрел на Лидию.
- Лида, так это вообще, - невнятно пробормотал он. - Можно испытывать и можно не испытывать. А я говорю о профессии… У человека должна быть определенная профессия. Вот ты строитель. И я не понимаю, зачем тебе еще интересоваться кроликами или доить коров.
Лидия поглядела разочарованно:
- Я вижу, тебя мало что интересует.
Он ответил обиженно:
- Все, что надо, меня интересует.
- Человеку должно быть интересно все, - нравоучительно сказала Лидия. - Ведь это все - твое, мое, наше… Ты говоришь о профессии. Ты не обижайся, Макс, но я до сих пор не знаю, любишь ли ты в самом деле свою специальность гидростроителя.
Максим с заметным замешательством ответил:
- Если я избрал этот факультет, значит, мне он понравился. Иначе я бы не закончил института.
Она с сомнением смотрела на него.
- Но я ни разу не слыхала, чтобы ты с жаром говорил о своей профессии, Макс. Отстаивал в ней что-то свое, спорил… Вот как Саша Черемшанов, например. Недавно я встретила его с целой охапкой книг и каких-то чертежей, спросила: "Куда ты, Саша, с таким грузом? Зачем это тебе? Ведь ты уже диплом получил…" А он, представь себе, ухмыльнулся, знаешь, как он один умеет - этак дурашливо, - и говорит: "То, что в институте было - только малая часть. А самое главное начинается теперь, после института". И похвастал, что составляет новые расчеты укладки бетона. "Вот поеду, говорит, на работу и там предложу свой способ…"
Максим насупился, подавил зевок: опять Сашу ставили образцом.
- Ну кто же может сравниться с Сашей? - с усмешкой сказал он. - Саша - гений, новоявленный Ломоносов. Но знаешь, Лида, человек проверяется в деле. Там будет видно, кто чего достигнет.
- Ах, как бы я хотела, Макс, чтобы ты там не был последним.
Это вырвалось у Лидии искренне и простодушно. Она подняла на него смущенные глаза, словно испугалась, что выдала сокровенную свою мысль, свою надежду.
- Идем. Погуляем по лесу. Я покажу тебе тетино грибное место, - сказала она и взяла его под руку.
Она говорила "дядины кролики", "тетины грибы" так, как будто все вокруг: лес, избы, огороды, колхозные постройки - принадлежало только ей одной и все это было самым лучшим на свете…
26
Максим и Лидия гуляли в лесу, не замечая времени. Они зашли в сумрачную чащу осинника, ища грибное место, о котором говорила Фекла Ивановна, но никаких грибов там уже не оказалось. Лишь кое-где валялись выброшенные кем-то червивые подосиновики да раздавленные сыроежки.
- Тут уже паслись без нас, - разочарованно проговорила Лидия. - Сюда надо рано утречком приходить.
Недавний, вновь разобщающий их разговор был забыт.
Они уже договорились, что, как только Лидия возвратится в Москву, они поженятся. Никакой свадьбы устраивать пока не будут, и Лидия по-прежнему останется жить у своих родителей. Осуществление этих планов представлялось Максиму и Лидии очень смутно, практическое и житейское казалось им сейчас не столь важным.
Лес все глубже затягивал их в свои зеленые лабиринты. Иногда они попадали под плотные кроны могучих дубов, как под своды древнего храма, и тогда их охватывало торжественное и даже несколько жутковатое чувство. Они умолкали и, казалось, слышали биение своих сердец. Лица их становились серьезными, словно во время посещения какого-нибудь старинного замка, где как бы слышатся отголоски давно минувшей жизни. И вдруг при выходе из этого мрачноватого замка перед ними раскрывалась осиянная солнцем, усыпанная цветами лужайка, и птичьи хоры оглушали их.
За разговорами, за быстрой, как у всех влюбленных, сменой настроений - от безудержно веселого до беспричинно грустного - они не заметили, как собралась гроза. С полудня особенно сильно парило, в воздухе чувствовалась влажная расслабляющая духота… Внезапно наступили сумерки, краски поблекли, потемнели. Лес притих, точно притаился: птичьи голоса умолкли, над вершинами старых дубов, берез и елей прокатился сдержанно-предостерегающий гром.
- Идем скорее, - сказала Лидия. - Я не люблю быть в лесу во время грозы.
Она ускорила шаги, часто оглядываясь и торопя Максима.
Тот догнал ее, обнял за плечи:
- Неужели ты так боишься…
Он не успел закончить: лес внезапно осветило синим пламенем, почти без паузы грянул такой оглушительный удар, будто все деревья разом раскололись и повалились наземь.
Лидия вскрикнула и прижалась к Максиму.
- Вот это шарахнуло! - сказал он.
В Москве он никогда не слыхал подобной грозы и не знал, что звук, множимый лесным эхом, усиливается в несколько раз. Где-то невдалеке лес зашумел, как море в прибой, застонал, заскрипел, а вблизи листья осин испуганно залопотали, и летний щедрый ливень хлынул, как из многих тысяч желобов.
- Сюда, сюда! - Лидия потянула Максима под огромную ель.
Ель была старая, не менее чем в три обхвата. Ее вершина, казалось, терялась под самым небом. Под ней, как под шатром, было сухо, не росла трава и было совсем темно. Ржавые полуистлевшие иглы слеглись у ее подножия толстым мягким ковром, от них шел душный смолистый запах.
Грозовой ветер несся где-то по вершинам, гнул их, раскачивая. И ель старчески кряхтела, ее ствол скрипел, как корабельная мачта в бурю… Ливень шумел наверху и пробивался вниз в виде мельчайшей водяной пыли. Молнии вспыхивали раз за разом. Гром оглушал, взрывая невидимый свод неба; ель стонала.
Максим и Лидия сидели прижавшись друг к другу. Водяная пыль становилась все крупнее, и наконец дождевые струйки, сначала тоненькие, потом все более частые и обильные, потекли, проникая между еловых игл, как сквозь редкое сито. Лидия поджала колени, придвинулась к Максиму. Он снял пиджак и укрыл ее плечи. Он сознавал себя в эту минуту сильнее ее и был горд этим. Они долго не шевелились, чувствуя тепло друг друга. Максим все крепче прижимал к себе Лидию, и она не отодвигалась. Теплое ее дыхание ощущалось у самого его уха, он даже слышал сильные толчки ее сердца, запах ее влажных волос.
- А вдруг молния ударит в эту ель, - опасливо проговорила Лидия. - Как думаешь - мы останемся живы?
- Не представляю себе, как это можно умереть, - сказал Максим.
- А если… меня бы убило, а ты остался живой?
- Почему не наоборот? - усмехнулся Максим. - Я еще ни разу не думал о смерти, а сейчас тем более… - И он крепче прижал ее к себе, чувствуя, что в липнувшей к телу рубашке не осталось сухой нитки, еле сдерживал дрожь.