* * *
Издалека копер шахты - маленький, беленький, затерявшийся в кудрявой зелени березняка, - казался игрушечным, но теперь, когда Шахов подошел к нему, производил впечатление внушительное. Круто уползали в небо обшитые шифером стены, полоскался там, в вышине, маленький отсюда красный флаг; чуть подрагивали толстые черные, жирно поблескивающие канаты, исчезающие в красной кирпичной громаде машинного отделения; с сытым шипеньем, похожим на выдох, выныривала из глубины клеть. Вагонетки лениво, словно нехотя, ползли к краю отвала, опрокидывались, подминая, сокрушая глыбами породы молодые березки на склоне косогора. Под дощатый бункер, не успевший еще потемнеть от времени, подъехал огромный самосвал. Замер, качнулся на рессорах, когда в кузов его с грохотом и скрежетом посыпалась руда, и, окутавшись синим дымом выхлопа, отъехал, переваливаясь на ухабах разбитой уже щебеночной дороги. А на его место уверенно и неторопливо подкатил другой самосвал - БелАЗ.
Шахов, опасливо посматривая на громыхающий поток руды, сыплющейся в кузов машины, подошел к бункеру. Повертел головой. Прислушался к звонкам-сигналам подъемника, металлически-отстраненным выкрикам селекторной связи, лязганью железной двери клети. Нагнулся, поднял кусочек руды. Поковырял ногтем мокрый рассыпающийся кварц, выколупнул желтые, блестящие, точно полированные, зернышки пирита. Отбросил камень, охлопал ладони и огляделся. Встретился взглядом с внимательными и настороженными глазами светлоголовой женщины с широким добродушным лицом, с крепкими, готовыми к улыбке щеками. Всмотрелся. И вдруг улыбнулся.
- Мария, не узнаешь? - он не спеша подошел к ней.
Женщина сдвинула брови, соображая, кто же этот незнакомец, за которым она давно уже наблюдала. Выглядел он солидно и представительно. Может, из-за дорогого костюма, может, оттого, что, несмотря на высокий рост, казался полным, может, из-за особенного - задумчивого и немного грустного - выражения лица. Хотя лицо-то вроде знакомое.
- Андрей… Иванович? - неуверенно спросила она.
- Михайлович, - поправил Шахов. - Вспомнила?
- Вы? - Мария обрадовалась, засмеялась, взмахнула руками, хлопнула в ладоши. - О господи… А я думаю, кто это тут чужой ходит? Важный такой. Ну, думаю, большой начальник заявился, неуж, думаю, опять комиссия… Вернулись, значит?
Она, посматривая на Шахова, откинула ржавую защелку на мокрой двери клети, рывком выкатила на себя вагонетку, полную породы, облепленной раскисшей кашицей грязи, нажала кнопку на пульте, и вагонетка поползла вверх по откосу отвала.
- Надолго, Андрей Михайлович? - женщина не сводила с него повеселевших глаз. - Насовсем?
- Не знаю, - Шахов машинально наблюдал, как Мария привычно, не замечая этого, выкатила вторую вагонетку, втолкнула в клеть порожние. - Николай как? Здоров?
- Здоров, чего ему сделается, - Мария пренебрежительно махнула рукой. Набросила защелку. - Здесь робит. На пятьсот двенадцатом горизонте, - дернула два раза ручку сигнала. Клеть приподнялась немного, замерла на секунду и поплыла вниз.
- А Славик? - Шахов равнодушно проводил клеть взглядом.
- Большой уже. Нынешним годом ему в школу… - Мария выдернула из многодырчатой дощечки полированный колышек, воткнула его в соседнее гнездышко: отметила количество поднятых пар вагонеток. - А как вы?
- У меня все отлично, - заверил Шахов и, чтобы не вдаваться в подробности, спросил деловито: - Начальник здесь, не знаешь?
- Тут был, - женщина посмотрела на контору. - А вы к нему?
- Надо зайти, - Шахов тоже посмотрел в ту сторону. - Может, я вечером к вам загляну. Не возражаешь?
- Заходите, заходите, - обрадовалась Мария. - Мой-то часто вас вспоминает. То-то праздник для него будет.
- Привет ему передай! - уже отходя от нее, крикнул Шахов.
Поднялся на низенькое, в две ступени, крыльцо длинного, точно барак, дома. Прошел через просторную, со свежевымытым полом, раскомандировку, постучал в дверь с табличкой "Начальник шахты". Вошел.
Начальник, крупноголовый, с длинными залысинами, с лицом усталым и недовольным, прижимал плечом к уху телефонную трубку и, соглашаясь с кем-то, поддакивал: "Да-да… понимаю", а сам неторопливо перелистывал бумаги, делал какие-то пометки карандашом. Поднял вопросительный взгляд на вошедшего. Тот отгородился ладонью - говорите, мол, говорите, я подожду.
- Вы ко мне? - начальник зажал трубку рукой.
- Да, пожалуй, - шепотом ответил Андрей Михайлович. - Я Шахов.
Начальник радостно закивал, показал рукой - садитесь.
- Хорошо, сделаем, - сказал в трубку и положил ее. Встал, обошел стол, протянул руку: - Здравствуйте! - Крепко стиснул ладонь Шахова, тряхнул. - Давно ждем… Доброхотов Сергей Львович. В кадрах были?
Шахов тоже представился и усмехнулся.
- Нет, в отделе кадров не был. Я сразу к вам. Хочу посмотреть. Может, еще и не соглашусь быть у вас геологом.
- Согласитесь, - добродушно засмеялся Доброхотов. - Для геолога здесь рай - полно работы, сложностей. А вы такое любите… - Он осторожно, чтобы это не выглядело фамильярно, взял Шахова под руку, усадил около стола. Сам прошел на свое место. - Я ведь когда узнал о вашей кандидатуре, навел кое-какие справки, - и посмотрел лукаво.
- Вот как? - Шахов недовольно нахмурился. - Тайное досье?
- Ну зачем так, - обиделся Доброхотов. Потянулся к пачке сигарет, которые лежали в стороне. - Просто я поинтересовался в тресте у Василия Ефимовича Сокольского, почему он так настойчиво рекомендует именно вас. Василий Ефимович дал вам самую лестную характеристику. Вы с ним знакомы?
- Конечно, - Шахов тяжело посмотрел на него. - Сокольский и упросил меня съездить сюда. Я не хотел на эту шахту, но… интересно взглянуть.
- Да, Василий Ефимович хоть кого убедит, - Доброхотов щелкнул зажигалкой, прикурил. Поразглядывал, улыбаясь, остренькое пламя. - Наш участок - его любимое детище. Без Сокольского никогда не удалось бы пробить северный вариант. Василию Ефимовичу есть чем гордиться - такое месторождение открыл, такой переворот в геологии произвел…
- Мне это известно, - сухо перебил Шахов. Встал. - Пойдемте к вашему геологу. Надо бы познакомиться, побеседовать.
- Пожалуйста, - начальник шахты деловито поднялся, прошел вперед, открыл дверь… В коридоре, указывая на двери, перечислял с гордостью хозяина, которому есть чем похвастаться: - Раздевалка люкс… Душевая. Сушилка. Ламповая… Красный уголок.
Шахов вежливо кивал, но туда, куда показывал Доброхотов, не смотрел и слушал невнимательно.
- Вот ваш будущий кабинет, - начальник открыл дверь. - Прошу.
Пропустил гостя вперед, и Андрей Михайлович увидел бывшую Наташу Сокольскую, а теперь конечно же Наталью Васильевну - повзрослевшую, со строгой короткой прической, со спокойным лицом женщины, у которой все в жизни хорошо и ясно.
- Ну, здравствуй, Самарина, - Шахов протянул руки, подошел к столу. - Кстати, что это за Самарин? Лешка?
- Не Лешка, а Алексей Викторович, - Наталья Васильевна улыбнулась, погрозила пальцем. Встала, подала для приветствия руку: - Здравствуй… Я уже неделю ни жива ни мертва, как узнала, что ты приезжаешь. Какой, думаю, стал Шахов… Андрей Михайлович.
- Да и я-то ехал, честно говоря, только чтобы на тебя посмотреть…
- Шахов, не ври, - засмеялась женщина. - Ты никогда не умел врать!
- Ну, я тут, вижу, лишний, - напомнил о себе начальник шахты. - В таком случае, разрешите, оставлю вас. Дел невпроворот.
- Кто же теперь твой Алексей Викторович? - спросил Шахов, когда дверь за Доброхотовым закрылась. - Стал он гармоническим человеком?
- Для меня давно, - почти серьезно ответила Наталья Васильевна. - А вообще-то он главный инженер рудника.
- Смотри ты! - удивился Шахов. - Значит, по-прежнему уверенно, от вехи к вехе, идет вперед?
- Да, пожалуй, - женщина без улыбки кивнула. - Ты ведь знаешь, наверно, что его в трест переводят?
- Знаю. Мне Василий Ефимович сказал, - Шахов подошел к окну, принялся разглядывать копер, самосвалы. - Мы с твоим отцом о многом поговорили… Очень о многом, - он выпятил грудь, сдерживая вздох.
- И что же? - осторожно спросила Наталья Васильевна.
- Как пишут в газетах, встреча прошла в обстановке откровенности и взаимопонимания, - Шахов, усмехнувшись, отвернулся, уперся ладонями в подоконник. - Ты ведь знаешь отца, он не из тех, кто меняет взгляды.
- Зря ты тогда уехал, - еле слышно сказала женщина. - Все могло быть по-другому. Помнишь, Алексей хотел поставить вопрос на парткоме, а ты…
- Какой вопрос, что еще за вопрос?! - возмущенно перебил Шахов. Резко развернулся, взмахнул, скривившись, рукой. - Нет никакого вопроса! Хватит вам, что Лешке твоему, что тебе теперь, тыкать меня мордой в одно и то же: почему, дескать, не боролся, почему не отстаивал? С кем бороться? С твоим отцом?.. Так ведь он, оказывается, сам был за северный вариант и практически доказывал его перспективность, да с такой яростью, что в крестные отцы этой вот шахты попал, - ткнул пальцем за спину. - Отстаивать? Что? Свое авторство? Кричать: я, я первый! Бр-р-р, какая глупость! - повел плечами, поежился. - Да и первым-то был, как ты знаешь, покойный Твердышев. Которого, кстати, с наградой обошли. Так что же собирался Лешка вынести на партком? Что я должен был там защищать? Свои претензии, амбиции, оскорбленное самолюбие, тщеславие? Что? - Перевел дыхание, попросил умоляюще: - Давай больше не будем об этом, а? Скажи лучше, где этот, как его… - наморщил лоб, вспоминая. - Макс?
Наталья Васильевна, ошеломленно смотревшая на него, пораженная только что отбушевавшей исповедью-отповедью, слегка сдвинула брови, соображая, о чем речь, а поняв, нахмурилась.
- Не знаю, - лицо ее на миг некрасиво и зло скривилось.
- Извини, - Андрей подошел к ней, по-дружески сжал слегка за плечи.
- Ничего, - Наташа несмело улыбнулась. Посмотрела в глаза. - Как ты? Женился?
- Нет, - Шахов отпустил ее плечи, отвернулся, склонился над столом, развернул к себе планшет геологического разреза по стволу шахты.
- Анна Твердышева с мужем уехали, - тихо сказала Наталья Васильевна.
- Я знаю, что она уехала, - помолчав, ответил негромко Андрей Михайлович. - Потому-то и согласился побывать в Катерининске, посмотреть шахту… - Смутился, постучал торопливо пальцем по планшету: - А все-таки есть северный участок, это главное. Главное, что север начал давать металл, а все прочее - ерунда. - Он очень старался, чтобы это прозвучало естественно, но голос все же дрогнул обиженно. Шахов откашлялся. - Что ж, Наталья Васильевна, если вам не трудно, ознакомьте с особенностями рудного поля.
- Вы их, Андрей Михайлович, знаете лучше меня, - Наталья Васильевна засмеялась. - Помнишь, как ты сдавал мне первую шахту? Теперь я тебе.
- Это еще вилами на воде писано, - Шахов с сомнением покачал головой. - Я пока своего согласия быть геологом Северной не дал.
- Дашь, куда ты денешься, - фыркнула женщина. - Геология тут сложная, кто, кроме тебя, в ней разберется? Ты начинал, тебе и продолжать.
РАССКАЗЫ
И день тот настал
- Ну, в таком разе меня, мальца, обряжают в дорогу. Так, мол, и так, обскажи все Корнилычу. И в кисет маненько песочку сыпанут. Непромытого, но чтоб золотишка пожирней было. Навроде мандата, для верности. - Степан Трофимович поддернул рукав фуфайки, помешал черпаком в казане.
На тайгу опустился вечер. Растворились в темноте дальние увалы, и ночь подступила к самому костру. Только Листвянка еще светилась рябью перекатов, да на западе угадывалось широкой бледной полосой небо, и на его фоне пологие горушки, ощетинившиеся сосняком, казались совсем черными. Мечется по ветру пламя костра, то прижмется к земле, то вдруг рванется вверх длинными языками. И ночь то навалится в шуршании и вздохах пихт, то отпрыгнет, и тогда из темноты выныривают лохматые ветки, лошадиные морды с фиолетовыми глазами.
- Ну а уж Корнилыч свое дело знает. Мобилизует лошадей - и айда в тайгу, - старик покрутил головой, сбил на затылок шапку с кожаным козырьком. - Оттель уж, ясно дело, с шиком. На передних тройках сами добытчики едут. С гармошкой, с бубенцами, пьяные вусмерть. Орут, базланят - знай, мол, наших! Фарто-о-овые! За ними на отдельных лошадях - лопаты, каелки, ковши - амуниция. Для куражу…
Деда слушали молча, не перебивая. Константин Ватагин, начальник поискового отряда, водил карандашом по карте - подсчитывал количество проб на Листвянке. Матвей Буранов, шурфовщик, улыбался тихо своим мыслям, крутил в черных лапищах кисет. Георгий Кольцов, худой, нескладный, выпрямился, замер, только очки поблескивают. Его жена Вера, техник-геолог, прижалась к плечу мужа, глядя в огонь.
- А уж на прииску - все как полагается, - Степан Трофимович пятерней вытер сразу нос, усы, клинышек бородки. Вздохнул. - Дым коромыслом. Винище рекой. Бабы голосят, это уж как водится, норовят свою долю для хозяйства урвать… Мужики, конечно, отвалят по пьянке где сотельную, а где колотушек. Это уж под какую руку подвернется.
- Дикость какая! - повела бровями Вера. Натянула поглубже на лоб белый беретик и, повозившись немного, положила поудобней голову на плечо мужу.
- Ага, дикость и есть, - охотно согласился Степан Трофимович. Зачерпнул из казана варево, попробовал, пожевал. - Рано ишшо!
Ватагин поставил на карте, в том месте, где сейчас их лагерь, маленький вопросительный знак. Здесь в Листвянку впадала тоненькая сонная речушка, которую Ватагин назвал Поганкой, за топкие, гнилые берега.
- Давай дальше бреши, корноухий, - попросил Буранов. Он дремотно помаргивал, лениво крутил "козью ножку".
Ватагин поморщился, посмотрел исподлобья на шурфовщика. Степан Трофимович годился Буранову не только в отцы - в деды. Правда, старик - у него от левого уха осталась лишь половинка, а ниже, по скуле, тянулся длинный белый шрам - не обижался, когда звали "корноухим". Не обижался, но расспросы про ухо, про шрам не любил. Замыкался и молчал.
- А чего дальше? Обыкновенно, - Степан Трофимович покрошил над казанком какие-то травки. - Прогужуются мужики недельки две, покеда в кармане шевелится, и в один распрекрасный день очухаются. Рожи - во! - он развел руками. - Как подушки…
Ватагин опустил голову, провел кончиком карандаша по извивам Поганки - километров тридцать будет, пожалуй. С сомнением посмотрел на синенькую рябь черточек - болото!
- Взглянут мужички друг на дружку, - старик зачерпнул похлебку, - опохмелятся напоследки и опять в глухомань, за новым фартом. - Он, вытянув губы, попробовал из половника. - Кажись, в самый раз. Готовь струмент, артель!
У костра зашевелились, потянулись за ложками. Степан Трофимович налил в чашку, осторожненько подал ее Ватагину.
- Отведай, Костянтин. Поглянется ли? Я туда, - он ткнул пальцем в сторону казана, - маненько сахарку подсыпал да кислицы положил, дык каково?
Ватагин попробовал, закатил глаза, поднял большой палец.
- Эт верно, - довольно засмеялся старик, - эт ты правду сказал.
- Дураки они, твои старатели, - решил вдруг Буранов. Он шумно хлебал, шевелил бровями. - Такое богачество найти и все профуфыкать.
- Дураки. Эт точно, - опять охотно согласился Степан Трофимович. Он накрошил в чашку сухарей, вытер холстинкой ложку, перекрестился. - Тока я так полагаю: не в их дело. Тут корень в самом золоте. Паскудный металл. Ни одному хорошему человеку пользы не сделал. Сколь народу по кабакам да по острогам распорядил. А сколь на тот свет отправил! - он зажмурился, помотал головой. - Одна пагуба… Вот взять, к примеру, Гошку, - Степан Трофимович ткнул ложкой в сторону Георгия. Тот замер с открытым ртом. И Вера насторожилась. - Хороший парень Гошка? Не сумлевайтесь. Замечательный. - Супруги Кольцовы облегченно выдохнули и наклонились над общей чашкой. - А ить тоже, - старик погрозил им пальцем, - как гнездышко-то Гошка нашел - сбесился от радости. Чуть в штаны не навалил, не к столу будь сказано. - Старик деловито и сосредоточенно принялся есть.
Буранов откинулся, разинул огромный рот и захохотал. Ватагин наклонился над миской, чтобы не увидели его улыбку.
Почти в самом начале сезона Георгий получил хорошую пробу на Листвянке, чуть пониже нынешнего лагеря. Увидев золото, взревел на всю тайгу и примчался к Ватагину. Совал всем под нос лоток, на дне которого солнечно поблескивало желтеньким…
- Вы бы хоть выражения-то подбирали! - возмутилась Вера и бросила ложку.
- Извиняйте, к слову пришлось, - Степан Трофимович приподнял за козырек шапку.
Георгий мотнул головой, пригнулся, словно хотел боднуть старика. В стеклах его очков плясали маленькие отражения костра, и казалось, что это Гошины глаза распалились гневом.
- Разве я за себя обрадовался? - выкрикнул он. - Что я, себе его нашел?! Золото - это валюта. Это станки из-за границы, оборудование! Не видал я вашего золота?!
- Видал, - подтвердил Степан Трофимович, - у начальника на зубе, - он мотнул головой в сторону Ватагина. - А нашел бы поболее понюшки, так и про станки забыл бы. Живо половину прикарманил бы…
- Да вы думаете, что говорите?! - Георгий вскочил, сшиб ногой чашку. Жена повисла у него на руке. - Я вас за такие слова в суд! А не в суд, так…
- Гоша! Гоша! Успокойся! - Вера вцепилась в мужа. Зыркнула зло на старика и тут же любовно, умоляюще заглянула в глаза Георгию. - Он же старый! Типичный пережиток!
- Отпусти! - кричал Георгий. - Отпусти!
- Прекратите! - рявкнул Ватагин. - Сядьте, Георгий Николаевич. А вы, Степан, Трофимович, думайте, когда говорите, - и покачал головой.
Старик махнул рукой, втянул голову в плечи, совсем запрятался в фуфайку, только нос да пегая бороденка торчали из-под козырька.
- Пережиток, - проворчал он. - Хе-хе. Свое я пожил, верно. И всяких видел, знаю, чего говорю… Пережиток. А вы - недожитки.
Гоша нехотя сел, повернулся спиной к Степану Трофимовичу. Вера гладила мужа по лицу, косилась, поджав губы, на старика.
- Не злись, Гоша, - Буранов икнул, достал из-за уха самокрутку, - дед по себе людей меряет. Сам утаил россыпушку, дрожит над ней и думает: все такие.
Степан Трофимович откинул назад голову, чтобы видеть лицо шурфовщика, поглядел на него обиженным взглядом.
- И-их, Матюшка, - протянул он, - и не надоело тебе бабьи побрехушки разносить?
Про эту россыпь Степана Трофимовича ходили по прииску легенды. Говорили, что еще лет двадцать назад старик нашел ее на каком-то ручье, но где тот ручей и что за россыпь - никто не знал. Сам же Степан Трофимович, когда слышал эти разговоры о россыпи, или зверел, или, посмеиваясь, божился, что вранье это, но приисковые ему не верили: нет дыма без огня.
- Какие побрехушки, - Буранов достал из костра уголек, подбросил его на ладони. - Жмот ты, корноухий. Ни себе ни людям.
- Это ты-то люди? - Степан Трофимович облизал ложку. - Да будь она всамделе, россыпушка-то, ни в жисть бы не объявился. Для твоей же пользы. Сейчас ты как-никак человек, а дорвешься до золота - пропал.
- Ты меня не отпевай, - Буранов прикурил от уголька, швырнул его в огонь. - Я не крохобор, сумел бы распорядиться.
- Я, что ль, крохобор? - поразился старик. - Да у меня, окромя шапки, всего богачества - только конский назем.
И верно, жил Степан Трофимович бедно.