ГЛАВА СЕДЬМАЯ
1
В Мюнхене распустились каштаны, на концах веток, как на канделябрах, подняли кремовые свечки бутонов. Терпко пахло молодой листвой.
С утра палило солнце, и улицы пестрели яркими легкими платьями женщин. Молодые мужчины уже щеголяли в замшевых шортах.
Надежда шла к трамвайной остановке, перекинув шубу через руку. Шапку она положила в чемодан, сданный вместе с корзиной в камеру хранения.
Солнце пекло голову. За спиной покачивалась пушистая коса. Ей хотелось, чтобы Володя увидел ее такой же, какой она три года назад прибыла в Шушенское.
В трамвае стала расспрашивать, как добраться до Кайзерштрассе, № 53. Но она не знала баварского диалекта, и ее плохо понимали. Какой-то пожилой немке показала бумажку с адресом. Та огорчила: незнакомка едет в противоположную сторону! Пришлось пересесть на встречный.
Ее оглядывали с удивлением: откуда такая?! В жаркий день - с теплой шубой. Наверняка русская. От медведей!
Надежда достала платок из-под узкого обшлага шерстяного платья, поминутно утирала раскрасневшееся лицо…
На остановке у Английского сада услышала - в густой зелени деревьев воркуют горлинки…
Но не радовала весна в чужом городе. На сердце тревожно. Что, если опять какое-нибудь недоразумение?.. Володя мог ведь куда-нибудь уехать по делам… Почему он не написал точно, где и как его искать?.. Не ждала от него такого…
Вот и нужная остановка. Надежда вышла на асфальтовый тротуар. Присматриваясь к номерам, дошла до угла, где стоял серый четырехэтажный дом с башенкой. Перед фасадом - три каштана. Над входом скромная вывеска - отель "У золотого дяди". Видимо, Володя живет в номерах. Где-нибудь в недорогом. Может, в башенке под черепичной крышей. Но ведь со слов Модрачека сама записала: "квартира первая". Портье сказал, что надо с тротуара зайти в следующую дверь. Значит, Володя не в гостинице?..
Вошла и от неожиданности чуть было не выронила шубу. Пивная! За столами сидят немцы, потягивают пиво из громадных фарфоровых кружек. За стойкой толстый человек с одутловатым лицом, с сигаретой в уголке мясистых губ. Предчувствуя неладное, подошла к нему и тихо спросила - не скажет ли господин, где тут проживает герр Ритмейер?
Немец передвинул языком сигарету в другой угол рта, кивнул головой и так же, как Модрачек, ответил:
- Это я.
- Да нет… Я ищу мужа… Вот у меня адрес. Георг Рит мейер.
- О-о! - Взглянув на бумажку, немец вынул изо рта недокуренную сигарету. - Вы ошиблись.
Из кухни, заслышав разговор, вышла за стойку немка в белом чепчике и переднике и, догадливо улыбаясь, спросила:
- Вы из Сибири?
Надежда обрадованно кивнула. Что-то начинает проясняться: какой-то разговор о сибирячке здесь был.
- Да. Сейчас из Уфы. Есть такой город возле Урала. К Георгу Ритмейеру.
- Ошиблись, - повторил немец и усмехнулся наивности приезжей. - Вам, как я начинаю догадываться, нужен герр Мейер! Он - тут. - Большим пальцем указал куда-то через плечо. - Я получаю его почту.
"Так вот оно что! Еще один посредник! Ну и законспирировался Володя!.."
Немка подтвердила:
- Герр Мейер говорил: ждет жену из Сибири. Я сразу догадалась, что это - вы. Вон у вас и шуба!.. Там, - немка зябко пожала плечами, - очень морозно?!
- Бывают морозы… Так где же он… мой муж?
- Пойдемте, я провожу вас.
Не снимая ни чепчика, ни передника, немка вышла на улицу и, ни на минуту не умолкая, повела Надежду Константиновну через ворота под домом куда-то на задний двор.
- Он у нас имеет комнату. Все пишет и пишет. У него бывают русские революционеры. Которые против царя. Мы не препятствуем. И никому не рассказываем. Вы не смотрите на то, что мой муж - хозяин пивной. Он - социал-демократ. Ему доверяет партия. А герр Мейер нам очень нравится. Наши дети любят его, зовут: "Дядя Мейер". Хороший человек! К нему, знаете, ходят три женщины. Нет, нет, я не хочу сказать ничего предосудительного. Просто, чтобы вы знали. У одной такие же густые волосы, как у вас. Только прямой ряд. И она уже в годах. Не меньше пятидесяти.
- Я знаю…
- Говорят, - немка понизила голос, - она стреляла в генерала. Мы восторгаемся такими храбрыми людьми! А это, подумайте, женщина!.. Вторая много моложе…
Немка не успела досказать, пока они шли через тесный двор похожий на каменный колодец. Поднялись на крылечко, тоже каменное. Вошли в сумрачный коридор. Слева нависла над головами лестница, под ней - коричневая дверь. Немка показала глазами: это - здесь. Моргнула: сейчас, дескать, встретитесь! И без стука, - пусть им будет неожиданность! - распахнула дверь, пропуская приезжую перед собой.
За столом, заваленным русскими и немецкими газетами и журналами, спиной к двери сидел Владимир Ильич, против него - Анна Ильинична. У открытого окна дымил сигаретой длиннолицый Мартов.
- Фу, черт возьми!.. - Надежда выронила шубу. - Едва отыскала!..
- Наденька! - всплеснула руками Анна Ильинична. - Наконец-то появилась!
Владимир Ильич вскочил, чуть не опрокинув стул, подбежал к жене, обнял, поцеловал:
- Здравствуй, родная!.. С приездом!..
- А ты даже не написал, где тебя искать, - укорила Надежда. - Я колесила по Европе. Думала - не найду.
Анюта обхватила ее за плечи, принялась часто-часто целовать.
- На Володю, Наденька, не ворчи. Не обижайся. Он у хозяина каждое утро справлялся, - нет ли письма от тебя? - и на вокзал ездил…
- По три раза на день! - добавил Владимир Ильич, подхватил под руку. - Проходи. Садись. Рассказывай.
- Насчет встречанья и я могу подтвердить. - Мартов поднял шубу, повесил на крючок, заменявший вешалку, и, повернувшись, протянул узкую руку с тонкими сухими пальцами. - Хорошо, что приехали. Нашего полку прибыло!
- Писал я тебе, Надюша, в Уфу. - Сидя рядом, Владимир Ильич погладил руку жены. - Даже несколько раз писал. По адресу твоего знакомого земца. Не передал? Не может быть, чтобы струсил. Вероятно, "зачитали" охранные черти!
- А я… - Утирая платком лицо, Надежда рассмеялась. - Искала в Праге Модрачека, уверяла, что он - мой муж! А потом, когда разобрались…
- Потом тебя стали угощать кнедликами. Правда? И тебе понравились? Мне тоже. Особенно со сливами. Теперь, конечно, без слив. Не сезон… Замечательные люди Модрачеки!
- Я могу принести пива, - предложила хозяйка. - Ради встречи стол накрыть.
- Благодарю вас, фрау Ритмейер. Но пиво - в другое время, - сказал Владимир Ильич с легким поклоном, и она ушла.
Тем временем Надежда окинула взглядом комнату. Возле водопроводного крана приметила жестяную кружку на гвозде. Как видно, вся его посуда! Вдоль стены - узенькая железная кровать, на ней плед - подарок Марии Александровны. Им Володя укрывался в Шушенском. Другой такой же привезла она. Будет чем накрыть вторую кровать. Конечно, не здесь, а где-нибудь…
- Не удивляйся моему жилищу, - улыбнулся Владимир Ильич. - Меня оно устраивало. А теперь найдем другое. Завтра же отправимся по адресам. Правда, понадобится паспорт для прописки.
- Но у тебя же - есть. И я получила.
- С нашими - рискованно. Лучше - чужие. Мне уже обещали болгарский. А тебя, как жену, впишут. Выбирай себе имя. Засулич, например, прописана Великой. А тебе какое имя нравится? Милка, Цола, Вида, Рада, Станка…
- Выбор, Наденька, богатый, - сказала Анна Ильинична. - И еще есть хорошие: Лиляна, Марица… Записывайся Марицей.
- Марицей так Марицей. Если Володе нравится.
- Хорошо! Но ты нам еще ничего не рассказала о Москве. Как там наши? Как мама? Здорова ли?
- Как мой Марк? Как Маняша? - в свою очередь засыпала вопросами Анна Ильинична.
- Ты что-то отмалчиваешься? - Владимир Ильич взял жену за обе руки, заглянул в глаза. - Я чувствую, что-то случилось. Писем от мамы давно нет.
- И Марк молчит. И Маняша.
- Их в одну ночь… увезли в Таганку.
- Сволочи! - Мартов выбросил окурок в окно и, взъерошив волосы растопыренными пальцами, пробежал семенящими шагами по комнате из угла в угол. - Сатрапы!.. Варвары!.. Николкины людоеды!..
- Маме опять удар. - Анна Ильинична, едва сдерживая слезы, достала платок. - И одна она там… Совсем одна… Надо ехать…
- Ни в коем случае, - хрипловато перебил Мартов. - Чтобы еще одной узницей стало больше…
- Когда это случилось? - вполголоса спросил Владимир Ильич. - При обыске ничего не нашли? Улик нет? Должны выпустить… Будем надеяться… Ну, не стану больше перебивать. Рассказывай подробно.
Мартов, поправив пенсне, опять просеменил по комнате, погрозил тощим кулаком:
- Дождутся, дьяволы!.. Я уже предупреждал Зубатова… - Остановившись возле Надежды Константиновны, спросил: - Вы читали в первом номере?
- Ничего я не читала: не дошла "Искра" до Уфы. Вероятно, земцы побоялись передать.
- Так для вас тут гора новостей! - продолжал Мартов. - В первом номере - моя статья о Зубатове. Я ему пригрозил: дождется шельмец "той поры, когда, при свете открытой борьбы за свободу, народ повесит его на одном из московских фонарей". Всю статью из слова в слово помню. - И снова погрозил кулаком: - Поделом ему! Гончей собаке - собачья смерть!
Когда он умолк, все принялись расспрашивать Надежду Константиновну о Питере. Новости были грустные: литераторы, подписавшие протест против побоища у Казанского собора, высланы из столицы. Анненский, Вересаев, Гарин-Михайловский, Бальмонт, Чириков - на два года. Их человек пятьдесят. Поссе - на три. Калмыкова - тоже на три. Но ей, как вдове сенатора, разрешили выехать за границу. На весь срок. Она быстренько продала книжный склад и отправилась, кажется, в Дрезден.
Улучив паузу, Анна Ильинична сказала:
- Наденька, я Володю знаю, он может и забыть…
- А вот и не забыл! - Рассмеявшись, Владимир Ильич стал рыться в газетах, сложенных стопкой на столе.
Но Анна Ильинична, опередив брата, выхватила из-под газет брошюру, еще пахнущую типографской краской, и подала:
- Вот его подарок!
- Ой, моя сибирская писанина! - Надежда прижала к груди книжку "Женщина-работница". - Вот нечаянная радость!
- Как журналист, подчеркиваю, - взмахнул рукой с дымящейся сигаретой Мартов, - удачная и нужная брошюра! Уверен - перепечатают в подпольных типографиях.
- Мы уже отправили ее в Россию, - сказал Владимир Ильич. - В Псков, в Киев, на Кавказ… Она пойдет широко, особенно в фабричных районах.
Вошла Вера Засулич; здороваясь, оглядела приезжую:
- Вот вы какая! С косой! Это мне нравится. Только сразу видно - русская! - Повернулась к Мартову: - Дайте сигарету, у меня все кончились. Со вчерашнего дня не было ни дыминки во рту. Под ложечкой сосет.
- Небось не завтракали, Велика Дмитриевна? - спросил Владимир Ильич. - Вам бы полезно по утрам выпивать стакан молока.
- Сказали тоже!.. Да лучше табачка на голодный желудок нет ничего! - От глубокой затяжки кашлянула, и узкие плечи ее вздрогнули. - Как там Питер?
- Бурлит. Побоище у Казанского собора подлило масла в огонь. Студенты выпустили стихотворную листовку. В ней, помню, такие строчки:
Со штыком под знамя свободы
Выйдет каждый студент, как солдат!
- Отлично! Ай да питерцы! - Владимир Ильич потер руки. - Под красным знаменем готовы - со штыками! Молодцы! Ну, а на заводах как? Идут на помощь студентам?
- Пошли бы… Я это почувствовала за Невской заставой. Повидала там рабочих, своих бывших учеников. На Обуховском готовятся Первого мая выйти на улицу. Собираются выпустить листок. Может подняться весь район. А поднимется ли - не знаю. "Экономисты" вставляют палки в колеса.
- Опять - они! - Владимир Ильич опустил кулак на стол. - Об этом надо писать. Искровцы должны всюду проникнуть в комитеты, повернуть их в нашу сторону. Извини, Надя, что перебил! О Питере я не могу молчать, - он нам особенно дорог.
Вошла Инна Леман, тридцатилетняя темноглазая женщина с тонкими полукружьями бровей, секретарь редакции. Она вела за руку белокурого малыша в вельветовой курточке. Мартов подбежал к ней мелкими шажками, принял легкую ротонду, кинул на крючок:
- Димочка! (Он любил эту кличку Инны Гермогеновны.) Вам везет. И все мы наконец-то дождались! Знакомьтесь с преемницей. - Широким театральным жестом указал на Ульянову. - Не удивляйтесь, Надежда Константиновна. Разве вам Владимир не писал? Значит, не успел. У нас все-все решено. Отныне вы - секретарь. Как говорится, вам и карты в руки. Принимайте, володейте редакционными бумагами. У Димочки, видите, руки связаны, и ей нужен отдых. Но из игры она, я знаю, не выйдет.
- Безусловно, - подтвердила Димка, кивнула всем аккуратно причесанной головой. - Отрываться не буду. Что потребуется - сделаю.
Той порой Засулич, быстро затушив о подоконник недокуренную сигарету, схватила на руки маленького Вольдемара:
- Волька! Груздочек беленький! - погладила ребенку волосы, мягкие, как пух, поцеловала в висок. - Ой, как я по тебе соскучилась!
- Тетя Вель… Вельи…
- Тетя Велика, - подсказала мать.
- Вель… ика тетя, - лепетал мальчуган. - У тебя конфетка есть?
- Сегодня, Воленька, нет. Но я тебе обязательно куплю.
Димка повернулась к Надежде Константиновне, сказала, что рада ее приезду, что Вольку не с кем оставлять дома, что работать в редакции ей было очень трудно и что муж заждался в Берлине, и она готова сейчас же передать все редакционные бумаги и тетрадки.
- Так уж сразу… - смущенно проронила Надежда Константиновна.
- А чего же откладывать? Чем скорее, тем лучше. Для меня, понятно. И для вас…
- У Наденьки еще вещи на вокзале, - вступилась Анна Ильинична. - И она еще не успела оглядеться.
- И, кроме Анны Ильиничны, как я догадываюсь, никто еще не завтракал, - добавил Мартов. - Теперь бы всем хорошо, скажем, в "Старую крепость".
- Да, да, в "Старую крепость", - согласился Владимир Ильич. - Тут, Надюша, недалеко.
- А я тем временем все приготовлю, - сказала Инна. - Если Волька не помешает.
- Вольдемар тоже пойдет в кафе, - объявила Засулич. - Пить какао. - Наклонилась к малышу. - Хочешь, Воленька? Может, последний раз со мной…
2
В "Старой крепости" все напоминало о старине: в узких окнах поблекли витражи, на стенах пожухли краски росписей, и контуры замков на горных вершинах едва угадывались. Дубовые панели стали черными. По углам маленького зальца, куда вошли искровцы, массивные столы, отгороженные один от другого невысокими барьерами, вместо стульев - широкие лавки.
Прежде чем принять заказ, пожилой кельнер в фартуке из рыжей - летней шкуры косули, сдержанно улыбаясь оттого, что сейчас он поразит посетителей, водрузил на стол фарфоровую вазу с двумя ветками сирени.
- Уже сирень! - удивилась Анна Ильинична. - Так рано даже для Баварии!
- Из ботанического сада! - подчеркнул кельнер.
Анна Ильинична близоруко уткнулась в ветки, отыскивая "счастье" - цветочек с пятью лепестками.
- Помнишь, Володя, у нас на Волге? Громадные кусты! Оленька находила "счастье" чаще других…
- Помню. Каждое дерево в саду, каждый куст…
- Во времена Пушкина говорили: сирен, сирены. - Мартов потряс над столом рукой, будто оделяя всех словами. - У него - помните? - Татьяна "мигом обежала куртины, мостики, лужок, аллею к озеру, лесок, кусты сирен переломала, по цветникам летя к ручью".
Кельнер принес всем яичницу на продолговатых саксонских тарелках с рисунками оленей по углам, спросил, кому подать кофе, кому чай.
- Кава, кава! - подпрыгивал Волька и хлопал в ладошки.
- Молодому человеку - какао, - сказала Засулич кельнеру.
- А мне, пожалуйста, чай, - попросила Анна Ильинична, оторвав глаза от сирени. - Кофе надоел.
Волька уже стоял на коленках на лавке, беленькая, как отцветший одуванчик, голова его едва виднелась над столешницей. Мальчуган обеими руками обхватил чашку, понемногу отпивал какао и от удовольствия проводил кончиком языка по пухлым губам. Вера Ивановна, словно заботливая мать, присматривала за ним, чтобы он не облился.
- А кофе здесь всегда ароматный! - похвалил Мартов. - После такого даже курить долго не хочется.
Владимир Ильич опять принялся расспрашивать жену о Питере. Оказалось, что из старых друзей там остался один Степан Радченко. Что же он зевает? Как мог допустить, чтобы "Союзом борьбы" завладели "экономисты"?
- Ты же знаешь: Степан тихий, во всем осторожный, - заметил Мартов.
- Осторожность не лишняя, если она не в ущерб делу, - сказал Владимир Ильич.
- У Степана в ущерб. Мне было даже досадно. После того как его Любу сослали в Харьков, он так законспирировался, что я с трудом отыскала его. А поговорить нам было о чем. Вспомнили наши кружки, сходки. И он обещал писать.
- Письмо от него пришло. Просит новый номер "Искры". И ты ему завтра же напиши.
- Уже - задание! - улыбнулась Надежда Константиновна.
- Ответ Степану нельзя откладывать. Ему там трудно. Он теряется. Ждет совета. Вот и напиши: пусть посылает людей за чемоданами на наш релинский склад. Адрес я дам. Пароль: от Петрова.
- Твой новый псевдоним?!
- И не последний… А Степан пока что может съездить к Лепешинскому, взять "Искру" у него. И еще напиши: ждем от него различных литературных легальных материалов: читаных газет, журналов, сборников, отчетов земских управ, изданий Статистического комитета. Чем больше, тем лучше. Да, я тебя отвлек. Ты еще что-то хотела рассказать. Кто там есть из надежных людей?
- У Степана я встретилась с его младшим братом Иваном. Внешне очень похож на старшего: такая же курчавая бородка, только погуще. Сам похудощавее. Да еще очки. А характером, думается, покрепче Степана, смелее. Кремневее. Живой, подвижный. Готов развозить нашу литературу по всей России-матушке. Не знаю, ладно ли я ему сказала…
- Весьма своевременно! - отозвался Мартов.
- Великолепно! - воскликнул Владимир Ильич. - Как раз то, чего нам недоставало. Зубатов пустил по стране своих "летучих" филеров, а мы отправим разъездных агентов. Они обеспечат нам связь с комитетами, откроют глаза на все движение. Хорошо!
- Любите и жалуйте первого из них! - торжествующе улыбнулась Надежда Константиновна. - Кличку он себе придумал - Аркадий. И о шифре мы договорились.
- Секретарь уже работает! - похвалил Мартов. - И Димочку можно отпускать спокойно.
- А мне жаль… - вздохнула Вера Ивановна, серые глаза ее от нахлынувшей грусти потемнели, и она подхватила мальчугана к себе на колени. - Жаль расставаться…